Текст книги "Сердце на двоих"

Автор книги: Ли Стаффорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Вы еще не нашли иллюстратора? – слабым голосом спросила она.

– Я не нашел ни одного, кто был бы так хорош, – сказал он. – Я хочу те наброски, Корделия. И всегда хотел их. Дайте мне их, и я их опубликую. Все наилучшим образом разрешится: вы получите деньги за то, что вами давно сделано, и они спасут вас от краха.

О чем она думала только что? Ах да, о неотвратимости. Что-то внутри нее оборвалось. Она знала – о да, она знала! Она прочла это в его глазах. Но у нее нет выбора, нет другого пути заработать так много денег и так быстро!

Гиль Монтеро ждал ее ответа, молча заманивая ее к себе терпеливо и безжалостно. Неумолимая атака прекрасного шахматного игрока. Вот теперь он победил ее, шах и мат! И уже не было неожиданным то, что она услышала дальше:

– Корделия, вы ведь всегда знали, что только этого будет недостаточно, что я нуждаюсь в большем. Время вынуть ваши карандаши и краски, дорогая. Время вернуться в Испанию и закончить то, что вы начали…

Глава 9

Нет, выбор-то у нее был.

Но какой! Она могла продать магазин. И что делать дальше? После нескольких лет независимость стала привычкой, и она полагала, что будет плохим служащим, даже если кто-то захочет нанять ее.

Ростовщики могли бы дать ей денег под очень высокий процент, но это означало попасть в тяжелейшую долговую кабалу. Она была бы дурой, если бы отказалась от законного ее заработка, который разрешит ее нынешние финансовые проблемы и наладит ее жизнь.

И все же… поехать в Испанию с Гилем?.. Не безрассудство ли это? Ведь для него это значит только одно: они будут вместе.

– Книга мной закончена. Нужно только кое-что проверить, – сказал он. – И потом, я хочу туда съездить. У меня есть… некоторые намерения, причины, по которым я должен быть там.

Его тон запрещал разговор об этих причинах, но Корделия почувствовала, что Гиль своих проблем еще не разрешил, не изжил в себе двойственность. Испания призывала его мягко, но настоятельно, и он подчинялся.

И это, и чувственное кипение, возникающее при каждой их встрече, предупреждали ее, что предстоящая поездка сулит массу трудностей. У каждого из них был свой демон, которого надо было изгонять. Впрочем, в глубине души она испытывала удовлетворение от его сильного влечения к ней. Она знала его намерения и причину, по которой он предлагал путешествовать вместе.

– Если я поеду… – она говорила медленно и очень осторожно, – это будет деловая поездка, я надеюсь? Мы будем… просто коллегами? Так?

Она очень тщательно подбирала слова, избегая какой-либо сексуальной окраски. Но глаза Гиля тут же стали оскорбительно понимающими, и он одарил ее долгой, медленной, соблазнительной улыбкой.

– Я думаю, – начал он вкрадчиво, – ты сама и ответишь на этот вопрос. Я же по этому поводу… – он помолчал, не сводя с нее своих темных и гипнотических глаз. – Я могу только повторить, что не занимаюсь любовью с женщиной, которая меня не хочет.

Она отвернулась, не в силах более смотреть в его глаза. Да, ей будет очень тяжело, быть может, невозможно путешествовать с ним вместе и подавлять свое, собственное желание.

"Я всегда в конце концов добиваюсь того, чего хочу", – сказал он ей однажды. Она была нужна ему и для его книги, и для него самого. Неужели именно на этом жизненном повороте ее сопротивление будет, наконец, сломлено?

Корделия предприняла последнюю попытку разомкнуть сжимающийся круг.

– А как же магазин? – запротестовала она. – Если у меня окажутся деньги от издателя, зачем же закрывать его сейчас на неопределенное время.

– Об этом я подумал, – сказал он. – Тебе не нужно закрывать его. Гайнор присмотрит за ним. Она ищет, чем бы заняться до того, как она поступит в колледж, ей осточертело бесцельное существование.

Он так хорошо все продумал, что Корделии не верилось, будто он сделал это в те короткие часы, протекшие с момента, когда он узнал о ее трудностях. Это могло значить, что у него всегда было намерение вернуться с ней вместе в Испанию. И она встревожилась, что он будет искать возможность принудить или соблазнить ее, хотя что же в этой мысли неожиданного для нее. Он поднялся и поднял ее.

– Пойдем, – сказал он твердо. – Путешествие решено, и я должен позвонить издателю и сказать ему, что иллюстратор, которого я искал, наконец… нашелся.

– Я ведь еще не согласилась, – сказала Корделия, которую опять охватила паника.

– Я думаю, ты согласилась, – мягко парировал он.

Ужас был в том, что в то время как одна часть ее существа сопротивлялась этому бесцеремонному вторжению в ее жизнь, другая была возбуждена глубоко, бессознательно и радостно. Ее несла ладья, которой она лишь чуть-чуть управляла или не управляла совсем… но она предпочла бы управлять ею. Свободная она или узница, Корделия так и не знала.

Оставшись одна в своей квартире, она достала эскизы, сознательно забытые на долгое время, и просмотрела их критическим, оценивающим взглядом. Да, да, они хороши. С листов словно бы доносился аромат свежести, цветы и птицы были живыми. Ее дремлющие чувства проснулись, а пальцы физически ощутили вес карандаша и кисти. Она сделает несколько акварелей так, будто линии лягут сами… и она уже в своем воображении рисовала горы вокруг Ла Веги, тут же планируя, что сделает еще.

Она будет работать – упорно, творчески, наконец, и кто знает, может, она станет профессионалом.

Внезапный взрыв энергии сломал инерцию, сковывавшую ее последние недели, как Спящую Принцессу. Весна забурлила в ее крови. Она едет в Испанию с Гилланом Морнингтоном… или Гилем Монтеро? Так или иначе, это ее любимый мужчина, и она рискнет, будь что будет в этой непростой поездке.

В этот момент задолдонил звонок. Прибыла Гайнор, обуреваемая желанием провести время с Корделией. Такой живой и полной энтузиазма Корделия ее никогда не видела.

– Я сматываюсь в колледж в сентябре, слыхала? – тараторила она. – Не потому, что я не люблю мамми и Рана, и Гиль был великолепен – это благодаря ему я покончила с бездельем и решилась! Но я буду настоящей студенткой, с собственной норой и собственными друзьями и буду изучать что-то полезное. И не желаю я постоянно видеть Алису, которая то и дело сует свой острый носик во все мои дела!

Корделия рассмеялась.

– Тебя ждет чудесная пора, и ты будешь великолепной студенткой, я уверена, – сказала она. – Семья утратит тебя, но, конечно, они понимают, как это важно для тебя. Что у вас происходит?

Гайнор нахмурилась.

– Все вроде хорошо, – нерешительно сказала она. – Мама приходит в себя: она стала больше выезжать, чаще принимать гостей, – она издала глубокий невеселый вздох. – Скажу тебе правду, она бы легче перенесла папину смерть, если бы не эта ужасная тайна, которая всегда скрывалась от нее.

Легкая дрожь пробежала по спине Корделии – что-то подсказало ей, что надо бы быстро сменить тему разговора, а то он заведет их на очень тонкий лед.

– Гайнор, я не думаю, что тебе следует обсуждать все это со мной, – начала она. – Ведь я не член вашей семьи и… ну, в общем, это совершенно ни к чему.

Однако Гайнор нетерпеливо отмахнулась.

– Нет-нет, не останавливай меня. Надо же мне с кем-то обсудить, а ты разбираешься в нашей ситуации. Все дело в том… ах, как трудно мне это изложить. Ну пойми же, этот человек, который, по словам Гиля, бездушно бросил женщину с маленьким ребенком… который затем снова женился и всю жизнь скрывал от нас свою первую семью… – Она ходила из угла в угол, почти бегала по комнате. – ..Этот человек ведь был моим отцом, моим замечательным отцом, который был так добр и ласков к нам с Раном… он был мужем, которого любила моя мать, он жил с нами все эти годы. Пойми же, не мог он быть бесчувственным соблазнителем и таким жестокосердным. Я же знала его, жила с ним под одной крышей. И об этом я сказала Гилю, но у него-то совсем другая память о нем. А Гиль не лжец, он абсолютно откровенно говорит все, что думает, получается что-то вроде калейдоскопа: его встряхиваешь, и каждый раз выскакивает новое изображение. Так где же правда? Вот что я хочу знать!

– У меня нет на это ответа, – сказала опечаленная Корделия. – Я знаю только, что все это терзает и Гиля. И думаю, он тоже ищет недостающее звено, как и ты.

– Мы просмотрели все отцовские бумаги, но там нет ничего, что проливало бы свет на эту сторону жизни отца, – не унималась Гайнор. – У меня такое ужасное чувство, что нам никогда не удастся узнать, что случилось в его первом браке. А мне эта неизвестность ненавистна. И всем она тягостна… кроме Алисы, которой наплевать. Ей на все наплевать. Единственное, что ее огорчает, это нежелание Гиля взять ее с собой в Испанию. Боже, как она свирепеет по этому поводу.

– Вряд ли у нее есть основания сердиться. Для него это деловая, а не увеселительная поездка, – сказала Корделия. – И Гилю, и мне придется много работать, и Алисе в Ла Веге будет скучно.

– Но Алиса не верит, что это деловая поездка, – сказала Гайнор, и глаза ее при этом весело сверкнули. – Она думает, что Гиль хочет уединиться с тобой и вволю погулять, прежде чем совьет с ней семейное гнездышко. А с этим браком тоже все не ясно. Официально никому ничего не объявлено, никто у нас дома не в курсе, но она сказала мне под величайшим секретом, что они уже почти помолвлены. Да я не очень-то верю ей.

Этот разговор заставил Корделия задуматься сразу над несколькими вещами. Она замучила себя попытками понять, действительно ли между Гилем и Алисой что-то есть, правда ли, что они "почти помолвлены". Ведь сам Гиль никому ничего не говорил, но если его молчание успокаивало Гайнор, то этого нельзя было сказать о Корделии. Никакая сила, конечно, не заставит ее спросить его об этом. То она внушала себе, что если в претендентках на руку Гиля ходит не Алиса, то кто-нибудь вроде нее, хотя что-то в Корделии сопротивлялось этому внушению. Ей снова казалось, что не следовало соглашаться на поездку с ним, раз он уже, возможно, выбрал себе будущую подругу жизни, даже если его выбор и не обусловлен любовью. И хотя формально им предстояла чисто деловая поездка, ей так и не удалось убедить себя в этом, и ее опасения по поводу этой поездки были близки к подозрениям Алисы. И будто подслушав ее тайные мысли и тревоги, позвонил Гиль.

– Я заказал билеты на самолет в Бильбао. На понедельник, – сообщил он. Издательский аванс будет в тот же день переведен на ваш банковский счет.

Корделия невесело усмехнулась.

– Какое странное совпадение! Неужели вы опасаетесь, что я прикарманю денежки и в последний момент сбегу?

– Ну, сбежать вам не удастся: вы подписали контракт, – констатировал он. Получить авансы, а потом улизнуть лучше получается у вас не в деловой жизни, а в иной.

Корделия почувствовала, что ее лицо раскалено. Она уже хотела швырнуть трубку, но в ней вновь раздался спокойный голос Гиля.

– Все же не вздумайте выкинуть трюк. Мне пришлось уладить бездну проблем в эти дни, и некогда было позвонить. А теперь слушайте. До аэропорта далековато, так что я заеду за вами в шесть тридцать. Готовьтесь.

– Я буду готова, – промолвила она голосом, дрожавшим от негодования. Она вновь ненавидела его за диктат и презирала себя за то, что так сильно в него влюбилась.

Но он был прав: контракт она подписала. Теперь ей не отвертеться, и дело не только в том, что, сбежав, она лишится денег, потеряет она и веру в свои деловые качества. Так что повязана она обязательствами, и от них никуда не деться.

Самолет мягко приземлился в аэропорту Бильбао, и час спустя они мчались на автомобиле мимо ласкавших взгляд пейзажей Басконии, где на фоне далеких гор разместились ухоженные фермы, от которых веяло духом достатка.

При желании Гиль мог быть очаровательным и интересным попутчиком, но ни во время поездки в аэропорт, ни во время полета он не проявлял этих качеств, на сей раз он предстал перед Корделией в другой роли, впрочем, хорошо ей знакомой: молчаливого, замкнутого человека.

Она знала, что Гиль непрост, и разобраться, что происходит в его душе, раздираемой тайными противоречиями, едва ли возможно. И она не пыталась вызвать его на разговор, вообще не напоминала о себе.

Но, ступив на землю Испании, он сначала напружинился, посуровел, но вскоре отпустил внутренние вожжи. Она стала ждать, когда изменится все его поведение и даже внешность, но этого не произошло, и тогда она поняла, что он уже никогда не станет тем человеком, которого она встретила в Ла Веге прошлым летом. Морнингтон Холл глубоко проник в его душу, стал частью его «я». Испанский язык, которым он владел с детства и которым свободно пользовался на автозаправке или покупая еду, напоминал о прежнем Гиле, и все же он стал другим, и сам сознавал это.

– Говорят, что нельзя дважды вступить в один и тот же поток, – бросил он, заводя машину. – Впрочем, меняются не места, куда возвращаешься, меняется сам человек. В жизни можно двигаться только вперед.

Это было самое откровенное его высказывание за все начало поездки, и от неожиданности у Корделии на секунду перехватило дух.

– Это вызывает у вас сожаление? – спросила она.

Он мрачно улыбнулся.

– Да нет. Это просто факт, – сказал он. – Не думаю, что снова смогу стать Гилем Монтеро.

– Может быть, вы никогда им и не были? – дерзко спросила она, и он саркастически засмеялся.

– Какое глубокое наблюдение! – процедил он, и Корделия прикусила язык. Она знала, что ему ничего не стоит причинить ей боль, но была полна решимости не допустить этого.

Путешествие с Гилем не шло ни в какое сравнение с той поездкой, которую она совершила с Брюсом. Гиль вел машину быстро и уверенно, желая как можно быстрее добраться до Ла Веги. Его не смущало состояние дорог, и даже тогда, когда они отъехали от побережья и помчались над отвесными склонами и ущельями Пикос, невозмутимость ничуть ему не изменила. Это были его горы, и он не боялся их. Корделия поймала себя на том, что не испытывает той нервозности, которая сопровождала ее в первое посещение этих мест.

Как и тогда, острые горные пики хищно врезались в бледные небеса, а на их вершинах то там, то здесь еще виднелся снежный покров. Дорога серпантином извивалась между горными отрогами. Но рядом был Гиль, и в нем она ощущала некую волшебную защиту. Может быть, благодаря его присутствию она воспринимала теперь узкие горные ущелья не как ловушку, а как источник душевного покоя. Она была уверена, что рядом с ним горы и опасная дорога не страшат ее И не причинят никакого вреда.

По мере того, как они все ближе подъезжали к Ла Веге, Корделия пуще проникалась дикой красотой и величием природы этого удаленного уголка Европы. Но вот в ее душе снова стало возникать беспокойство. Гиль ничего не сказал ей о том, как он собирается устроить ее жизнь в Ла Веге, а ей самой спрашивать не хотелось. Он мог бы ответить двусмысленной шуткой, а это вызвало бы нервозность Корделии. Сама она надеялась остановиться в харчевне, как в прежний приезд, но с Гилем ничего нельзя было знать заранее.

У нее перехватило дыхание, когда, обогнув выступ скалы, они выехали прямо к Ла Веге. Горы отступили, и ее окружили деревенские дома, изгороди, лица, вызвавшие в ней ощущение, что она никогда отсюда не уезжала, так знакомо и даже близко показалось ей все окружающее. Вот главная улица, пересекающая всю деревню, вот и харчевня, и магазин Антонио, где она покупала походную обувь. И тут же, на небольших лужайках мирно пасутся коровы, позвякивая бубенчиками. К своему глубокому удивлению, Корделия испытала трогательную радость при виде этих мест.

Меняются не места, куда возвращается человек, меняется он сам, – сказал Гиль. Неужели она так сильно изменилась за несколько месяцев? Полюбив этого человека, неужели перестала быть прежней, сама того не заметив… и полюбила эти места, которые для него значили очень много?

Ей уже не терпелось увидеть маленький живописный домик Гиля, однако вдруг осознала, что они продолжают ехать вперед, к выезду из Ла Веги.

– Почему мы не останавливаемся? – спросила она в недоумении.

– Уже вечереет, и если мы сейчас здесь остановимся, нам придется пройти через ритуал приветствия со всеми жителями, – сказал он. – В Испании не пренебрегают такими вещами. Каждый захочет выпить с нами, а, приняв угощение от одного, как обидеть другого. Вернемся сюда завтра, когда будем посвободнее.

Она нахмурилась.

– Разве мы не остаемся здесь? Я полагала… Гиль слегка улыбнулся, и в голосе его прозвучал мягкий упрек.

– Ты слишком много беседуешь сама с собой. Спроси ты меня раньше, я предупредил бы тебя. Мы не остаемся в Ла Веге. Сейчас в моем доме живет молодая чета, они только что поженились, а жить им негде. Кто-то должен присматривать за цыплятами и кошками, как по-твоему?

– А Пелайо? – спросила она.

– Пелайо я вернул Луису, у которого взял его еще щенком. Мне не хватает его, но когда я уезжал в Англию, помимо сложных карантинных правил и неопределенности моего будущего, меня побудила оставить его здесь мысль, что Пелайо вырос в горах. Он чувствовал бы себя несчастным вне родных мест.

Корделия изумилась. Как мало еще она знает о Гиле! Она глубоко переживала потрясение, вызванное его вторжением в ее жизнь, но думала лишь о себе, а в его душу не заглядывала. И впервые она подумала о том, что надо лучше узнать его, хотя и понимала, что присущая ему непроницаемость затруднит решение этой задачи.

– Не надо так волноваться, – тем временем проговорил он. – Я ведь не предлагаю ночлег на обочине дороги.

– А я и не волнуюсь, – отрезала она. – Хочется узнать, куда мы направляемся.

– А вот, чтобы узнать это, придется потерпеть, а затем все увидится, таинственно сказал он.

Ла Вега осталась позади, и они вновь взбирались по петляющему серпантину, делая такие резкие повороты, что нервы Корделии опять напряглись. Они оказались в отрезанном от всего мира высокогорном и пустынном месте, где им лишь однажды попалось человеческое жилье, да проехало несколько встречных машин. Более вокруг не было ни души.

– Там наверху, – сказал Гиль, показывая на окутанные густым туманом пики, взмывавшие над их головами, – находится Кавадонга, где произошла битва, остановившая мавров, рвущихся завоевать Испанию.

– Неужели кто-то мог жить и воевать на такой высоте? – только и смогла спросить пораженная Корделия.

– Зато понятно, как небольшое войско, состоявшее из обитателей и знатоков этих гор, могло отстоять их от любых пришельцев, – заметил Гиль. – Теперь сюда ведет приличная дорога, а в самой Кавадонге выстроен большой храм, и туристы съезжаются сюда отовсюду. А все-таки, взглянув на горы, понимаешь, откуда взялась гордая независимость астурийцев. Ведь мы не относимся к средиземноморской расе, мы – не латинского корня.

– Мы? – вкрадчиво спросила Корделия, и, вздрогнув от ее вопроса, он быстро повернулся к ней, после чего опять устремил взгляд на дорогу.

– Оговорка по Фрейду, – пробормотал он. – А вы все время ловите меня, мисс Харрис.

Дорога стала шире, спустившись в полную очарования и покоя долину. Они въезжали в городок Кангас де Онис. Корделия с удовольствием увидела несколько магазинов и кафе. Затем они миновали затененную деревьями площадь, где дети катались на велосипедах, а старухи кормили голубей; въехали на средневековый мост, под которым неслись серебристые струи быстрой реки. Над аркой моста было установлено огромное распятие, а вокруг, в какую бы сторону она ни поглядела, по-прежнему высились горы.

Миновав город, Гиль сразу же завернул в проем стены, некогда загороженный воротами. Они въехали в заброшенный бурно разросшийся сад, хранивший очарование и следы былой заботы. В конце дорожки высился дом, производивший сходное впечатление – благородства и печальной заброшенности. То было массивное двухэтажное строение, сложенное из крупного камня. Корделия было подумала, что в доме уже давно никто не живет, но как только Гиль затормозил, тяжелая входная дверь распахнулась, и на пороге появилась пожилая чета.

– Что это, Гиль? – спросила Корделия. – Чей это дом и кто эти люди?

– Терпение, – проговорил он торжественным голосом. – Этот дом, к вашему сведению, с недавнего времени мой, а люди эти, которых я и сам вижу впервые, наняты, чтобы за ним присматривать. По необходимости пришлось делать распоряжения до приезда сюда, но зато дом, по крайней мере, обжит.

Сидя в машине, Корделия наблюдала, как Гиль разговаривает с семейством смотрителей. Ее недоумение возрастало с каждой минутой. Чего ради Гиль приобрел этот приходящий в упадок особняк, да еще в столь отдаленном месте? А смотрители останутся здесь? Похоже на то, подумала она, видя, как сторож забирает багаж из машины и вносит его в дом, а за ним следует улыбающаяся жена.

Гиль распахнул дверцу машины и протянул руку Корделии. Тепло его пальцев произвело на нее гипнотический эффект. Ей грезилось, что ее вводят в некий заколдованный дворец. Деревянные полы были начищены до блеска, светясь позолотой свежего лака. Из прихожей Гиль провел ее в обширную залу, в которой были расставлены кресла и столы мореного дуба. Огонь, пылавший в огромном камине, быстро нагревал комнату, изгоняя из нее промозглость весеннего вечера. А перед камином, на старом, но еще крепком афганском ковре уютно дремала черно-белая кошка.

Корделия наконец вышла из транса и, улыбнувшись, обратилась к Гилю.

– Неужели всюду ты окружаешь себя животными? – спросила она.

– Да, и думаю, так будет всегда, – ответил Гиль. По-прежнему держа ее за руку, он подвел и усадил ее на диван поближе к огню. – Отдыхай, Корделия. В доме, как мне помнится, есть столовая, но сегодня жена смотрителя – ее зовут Бланка – принесет нам поесть прямо сюда.

Она бросила взгляд в окно, на буйную заросль кустарников и деревьев, а затем на Гиля.

– "Как мне помнится"? Так ты знаешь этот дом? Ты жил здесь прежде? спрашивала она, а недоумение ее нарастало.

– Да, и мне доставляет удовлетворение мысль, что дом этот вновь принадлежит тому, кто должен им владеть – мне. Ибо это дом, где родилась моя мать, где я провел свои детские годы после возвращения в Испанию. После ее смерти я жил здесь со своей тетушкой, но, – тут он печально нахмурился, – у нее настали трудные времена, и дом пришлось продать.

Он отпустил наконец ее руку, и ей сразу же стало не хватать тепла его ладони. Потянувшись к нему, Корделия промолвила:

– Теперь я вспомнила, ты говорил мне, что твоя матушка родом из Кангас де Онис. Но что ты делал потом, покинув этот дом?

Задав вопрос, она тут же испугалась, что он не захочет на него ответить и их общение прекратится. Но ей стало важно узнать о всех витках его жизненного пути и благодаря этому понять, наконец, этого человека.

– Мы сняли домик в Кангас де Онис, и ежедневно я проходил мимо материнского дома и видел здесь чужих людей, – сказал Гиль с горечью. – А затем они уехали, и дом много лет пустовал. В общем-то, тогда для меня это было не важно. Вплоть до последнего времени я и мечтать не мог, чтобы выкупить и поправить его. После смерти тетушки меня перебрасывали из одной родственной семьи в другую, а к моменту поступления в колледж я остался совсем один.

Он замолчал и нарочито бесстрастно стал почесывать пятнистый кошачий живот. Кошка вытянулась и заурчала от удовольствия. Лицо его ушло от света, но Корделии и не нужно было видеть его. Она знала, что на нем сейчас отражены одиночество и потерянность, только что звучавшие в его голосе.

– А потом ты отправился в Англию, в университет, – нарушила молчание Корделия, надеясь вывести его из невеселой задумчивости.

– Да, школа предоставила мне стипендию, и к этому пришлось добавить те небольшие сбережения, что оставила мне мать, – сказал он. – В Англии я изучал испанскую и английскую филологию. Во время каникул натаскивал английских малышей, учивших испанский, или возвращался сюда и…

– Натаскивал испанских детей, учивших английский, – закончила она. – Это нелегкий хлеб для выходца из богатого рода. Так неужели, Гиль, тебе никогда не приходило в голову обратиться к отцу?

– Нет, – ответил он резко, – никогда. Он знал, где ему найти меня, если б захотел.

Ее сердце внезапно перевернулось от жалости к юному студенту, слишком гордому, чтобы попросить помощи, по праву принадлежавшей ему. Она начала понимать, что тогда он был подобен кошке, которая охотится в одиночку, никому не доверяя, оберегая себя ото всех, ожидая от каждого предательства или отказа. И потому, видимо, он показал Англии спину и вернулся в Астурию.

– Значит, закончив учебу, ты бесповоротно вернулся? – сказала она, прослеживая дорогу, которая привела его к Мерче Рамирес, а затем в Ла Beгy. Что ты делал потом?

Его лицо стало жестким и замкнутым, как если бы он решил, что сказал ей слишком много, и спешил закрыть брешь в своей обороне.

– Много чего, – сказал он подчеркнуто неопределенно. – Кое-что не для твоих ушей, а что-то малоинтересно. А вот и ужин.

Бланка по-прежнему улыбалась, похоже, она улыбалась всегда, в руках ее был поднос, и от него струился аппетитнейший аромат. Она приготовила традиционное астурийское блюдо – белые бобы и жареные морские моллюски, похожие на тушеное мясо, был здесь и хлеб, и красное вино в массивном графине, и мощный пласт кабральского сыра.

– Здоровая крестьянская еда, – проговорил лорд Морнингтон, без промедления за нее принимаясь. – Не отставай, Корделия, ешь! Завтра мы уже с головой уйдем в работу.

Все происходящее казалось Корделии чем-то нереальным. Она вместе с Гилем в комнате, родной ему с детства, за окном – весенние сумерки, в камине полыхает огонь, а у ног мурлыкает кошка. Англия и жизнь, к которой она привыкла, остались на другой планете. Завтра, как только что напомнил Гиль, ей придется впрячься в работу, но сегодня ночью она останется с Гилем в этом доме, отрезанном от остального мира.

Бланка включила свет, задернула занавески и затем внесла поднос с дымящимся кофе.

– Большое спасибо, – сказала ей Корделия на своем нищем испанском. – Еда была чудной!

Проговорив это, она с торжествующим видом взглянула на Гиля, который изобразил изумление.

– Ну-ну, для начала неплохо, – поддразнил он ее, – но акцент-то, акцент. Что-то с ним надо делать.

Забирая поднос. Бланка поклонилась Корделии.

– Сеньора, – назвала она ее.

– Нет, сеньорита, – поправил ее Гиль, – мисс Харрис.

Корделия опустила голову, тщательно избегая встречи с глазами Гиля, пока Бланка не вышла из комнаты. Она знала, что ее лицо уже покрылось густым румянцем, и не из-за жаркого огня в камине. Ее смутило, что Бланка назвала ее сеньорой. Интересно, что она думает об отношениях между нею и Гилем? Неужели решила, что она – леди Морнингтон? Разве он никак ее не представил? Сейчас-то он четко назвал ее "мисс Харрис".

– Не тревожьтесь, Корделия, – сказал Гиль мягко, вновь демонстрируя свою способность читать ее мысли. – Здесь не Ла Вега. Никто не посчитает вас пропащей женщиной лишь потому, что вы уснете под одной крышей со мной.

Она не смогла заставить себя ответить, чувствуя, как бешено колотится ее сердце. Все же она разлила кофе, не расплескав, и уняла дрожь в руке, поднося чашку к губам. Но все это время она ощущала, как Гиль не спускает с нее глаз, и ее не оставляло странное чувство, передававшееся ей от него. Ей казалось, что мысленно он уже занимается с ней любовью. И хоть не было меж ними даже легких касаний, тело ее тоже включилось в эту игру воображения: жар охватил низ живота и распространялся оттуда вниз и, вверх, так что даже пальцы ощутили прилив волнующейся крови.

Он допил свой кофе и молча наблюдал, как она допивает свой. Затем порывисто встал и просто сказал ей:

– Идем.

Без колебания Корделия поднялась и пошла за ним. Может, в Англии у нее нашлись бы силы не подчиниться его приказу, даже возмутиться его тоном. Но здесь была Испания, и здесь она чувствовала себя другой Корделией, той, которая повиновалась Гилю как судьбе, сознавая, что только внутренний страх мешал ей сделать это прежде.

Идя бок о бок, они поднялись по деревянным ступеням на второй этаж. Гиль так и не дотрагивался до нее. Наверняка сознательно, подумала она, он играет на ее растущей жажде в его близости. По коридору, по-прежнему держась на небольшом расстоянии друг от друга, они прошли мимо нескольких запертых комнат. Корделия поняла, что он ищет нужную по памяти. Наконец, они остановились перед одной из дверей.

Печально улыбнувшись, он обратился к ней.

– Надеюсь, все будет так, как мне хотелось, – сказал он неожиданно.

– У тебя есть в этом какие-то сомнения? – усмехнулась она, а ее тело до предела напряглось в ожидании, когда, оказавшись в его крепких объятиях, уже не будет сопротивляться. – Как это не похоже на тебя!

Его рука дотронулась до ее плеча в тот момент, когда он рывком распахнул дверь. Было нечаянным это касание или нет, но радость, которую она испытала, оказалась столь сильной, что это испугало ее. Вокруг было сумрачно, почти темно, и лицо его утонуло во мраке. Она глубоко вздохнула и начала склоняться к нему. В этот момент он тронул выключатель, и комната озарилась внезапным светом. От неожиданности Корделия вскрикнула.

Она ждала, что он приведет ее в спальню, но перед ней была просторная, полная свежего воздуха мастерская с большими окнами и отлакированными деревянными полами. В центре ее размещался массивный стол, в углу – мольберт. А вдоль стен расположилось все, что нужно художнику: холсты, тюбики с красками, инструменты, кисти, акварели, бумага, мелки, карандаши, бутылочки с растворителем. Здесь же стояли удобное кресло для отдыха и кофеварка. Все, о чем только может мечтать художник.

Замерев от изумления, Корделия не могла говорить. Только глядела на Гиля глазами, полными признательности и удивления. Его ответная улыбка торопила ее покончить с остатками недоверчивости.

– Думаю, кое-что из этого пригодится тебе? – спросил он.

Она сделала несколько неуверенных шагов, расширившимися глазами глядя по сторонам.

– Все, все пригодится… – она встряхнула головой, все еще с трудом веря в увиденное. – Гиль, но ведь все это куплено в моем херфордском магазине!

– Естественно. Получился солидный заказ, – сказал он деловито. – Гайнор все организовала. Впрочем, это было не сложно. Лишь пришлось указать вымышленное имя заказчика.

С Корделии понемногу спадало оцепенение. Поднимаясь по лестнице, идя с ним по коридору, она ждала, что сейчас настанет время любви. Она уже хотела этого, она была готова ко всему. И теперь ей стало чуть стыдно за то, как неверно она поняла, чего хотелось Гилю.

Еще раз он дал ей понять, насколько плохо она его чувствует.

И уже возненавидев себя за только что испытанное желание, всю горечь своего разочарования она обрушила все же на него.