Текст книги "Сердце на двоих"
Автор книги: Ли Стаффорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
– Вы что, хотите сказать, что пришли сюда делать покупки? – воскликнула она раздраженно, на что Гиль ответил торжествующим смехом.
– Кто знает! Ведь я теперь человек со средствами, – бросил он небрежно. Для начала я хотел бы чашку кофе, а там посмотрим…
Возразить было нечего, и она, стиснув зубы, засуетилась возле кофейного автомата, чудовищное рокотание которого все еще ее несколько пугало.
– Надеюсь, результат оправдает мои ожидания, – пошутил Гиль, когда струя горячего густого напитка полилась в чашку.
Поставив кофе на маленький столик, Корделия с принужденной улыбкой принялась рассматривать визитера. Одет он был в безупречный костюм тонкой твидовой ткани, мягкую рубашку, на ногах – кожаные ботинки ручной работы. По его виду и тонкому запаху, исходившему от него, нетрудно было уяснить, что это – богатый человек, к тому же наделенный вкусом и умением ценить вещи.
Она так и не поняла, что на нее нашло – ярость, потребность в пикировке, желание отыграться за то, какой дурочкой она выглядела на ужине у Морнингтонов благодаря ему. Как бы против воли ее язык начал произносить злые, желчные слова:
– Теперь вы выглядите совсем по-иному, Гиль. У вас вполне товарный вид. Значит, отбросили щепетильность и наложили лапу на денежки Морнингтонов. А вы их так презирали!
Как только тирада была произнесена, она осознала, что выговорила нечто грубое, совершила, быть может, непоправимое. Он нахмурил брови, и в лице его отразилось что-то куда более неистовое, чем ненастная погода, бушевавшая за окном. Перед ней вновь предстал страстный, необузданный испанец, который мог схватить ее обеими руками за горло и вытрясти из нее душу.
Но он быстро взял себя в руки и, несколько деланно хмыкнув, опять вернул себе обличие невозмутимого англичанина.
– Это на вас похоже, – тон его был снисходителен, – слова ваши импульсивны, необдуманны и никак не соотносятся с фактами. А факты состоят в том, что свой гардероб я обновил на аванс, полученный от издателя за мой путеводитель. Счел, что являться в Морнингтон Холл оборванцем – не слишком хороший тон.
– Это было очень благоразумно, – сыронизировала Корделия, и не помышлявшая каяться за свою ошибку. Все равно он вел себя с нею вероломно и не заслуживал снисхождения. – Полагаю, ваша новая семья поражена утонченностью ваших манер?
– Ну еще бы, они испытали немалое облегчение, убедившись, что я не что-то среднее между Чингисханом и снежным человеком, – он рассмеялся. – Замечу кстати, что и вы отменно подготовили их к моему появлению.
Корделия взглянула на него с нескрываемым негодованием:
– Мне кажется, мой рассказ о вас был выдержан в очень сдержанных выражениях. Я ведь могла сказать им, что вы закоренелый мизантроп, бессовестный донжуан без проблеска морали или жалости.
Он расхохотался вовсю.
– Но нельзя же такое утверждать при свидетелях. Ведь если вы этого не докажете, значит, это клевета. А доказательств у вас нет. Ну да, у меня был роман с Мерче Рамирес, но она пошла на него более чем охотно, что ж в этом плохого. Я также готов признать, что покушался на вас, к чему вы меня влекли и были сами склонны к этому. Только ложная стыдливость и трусость помешали вам оказаться со мной в кровати.
– Бред, бред, и вы это знаете, – яростно закричала она. – Я не легла бы с вами в постель, даже если бы меня ждала участь пожизненной старой девы!
– Вы в этом уверены, да? – все, что он говорил, было чуть-чуть сдобрено иронией. Его сдвинутые густые брови, странный огонек, мерцавший в глазах, царивший в галерее полумрак – все вызывало у Корделии ощущение опасности и чувственное возбуждение. И снова, как в Ла Веге, она почувствовала слабость в ногах и прислонилась к стене, и снова он приблизился к ней и склонился к ее лицу, и снова она ощутила, как улетучивается ее воля к сопротивлению или бегству. Ее охватывало бурное желание, чтобы он поцеловал ее, но она не хотела в этом признаться, это значило бы, что он прав. Вот почему она жаждала, чтобы он взял ее насильно, и тогда она могла бы твердить себе: я не хотела этого, он принудил меня.
Гиль пытливо заглянул в ее глаза, и ее пронзил стыд: он прочел все ее мысли.
– Ну, нет. – сказал он мягко. – Я не дам вам повода закричать: насилуют! Я дотронусь до вас, лишь заручившись полнейшим согласием, а любиться мы с вами будем тогда, когда вы меня об этом попросите.
– В письменном виде? – спросила она хрипло, и он, засмеявшись, отошел от нее, а она смогла перевести дух и прокашляться.
– Не обязательно. Хватит и устного заявления, – уступил он.
– Тогда вам придется ждать очень долго. А еще вернее, что этого не будет никогда, – отчеканила Корделия. – Не вожделею я вас, Гиль. Это дьявольская самовлюбленность внушила вам, что никакая женщина не устоит перед вами. Я только хочу знать, вы за этим приехали сюда после всего того, что сказали мне в Ла Веге.
– Я здесь, чтобы повидать моего иллюстратора. Для меня этой причины достаточно, – сказал он.
– Да нет же, – закричала она, теряя контроль над собой. – Вы знаете, что я имею в виду! Зачем вы приехали в Морнингтон Холл? Я не вижу логики в ваших поступках.
– Неужели? – Лицо его опять помрачнело, а голос прозвучал угрожающе, так что Корделия невольно вздрогнула. – А вам бы следовало ее видеть. Разве не вы написали мне письмо, способное до основания потрясти любого? Вы чудно умеете бередить душу, вы так живописали мне все то, чего я лишен с детства. И под конец воззвали к моему мужеству, дав понять, что сомневаетесь в нем. Будто бы вы не понимали, что ни один испанец не отстранит такого вызова!
В округлившихся глазах Корделии читалось искреннее изумление. Она писала то письмо импульсивно, будучи под впечатлением от первого визита в Морнингтон Холл, и с мыслью о том, чего он сам себя лишает. Ей и не думалось, что оно так глубоко заденет его. Ведь он так искусно изображал неуязвимость, что она забыла о боли, временами мелькавшей в его глазах, о чувстве отверженности, не уходившем из его сердца. Она упустила из вида, что он тоже человек и, значит, способен страдать. Да, она бросила ему вызов, но ей не приходило на ум, что ответить на вызов будет для него вопросом чести!
– Я приехал сюда, сеньорита, прежде всего из-за вас, – голос был ледяной и сердитый. – И позвольте сказать вам: я не люблю, когда мной вертят. Так что не повторяйте подобной ошибки, ясно?
Только теперь до нее дошло, почему он чуть вызывающе вел себя с ней на ужине в Морнингтон Холле, почему он выставил ее в смешном свете, уверив всех, что она либо перепутала все на свете, либо сознательно оболгала его. Недаром говорят, что месть – это блюдо, которое едят в холодном виде, подумала она с тоской. Гиль наверняка заранее рассчитал, как он будет мстить с присущим ему бесстрастием.
– И… что же теперь? – спросила она слабым голосом, настолько потрясенная, что всякое желание длить пикировку оставило ее. – Что же вы будете делать? Останетесь здесь, став лордом Морнингтоном, или… возвратитесь в Испанию?
Он покачал головой, и вдруг она усмотрела в его глазах выражение потерянности, неуверенности.
– Сам не знаю, – сказал он беспомощно. – Черт бы вас побрал! Не знаю, и все. Вы заманили меня сюда, но теперь столько легло на мои плечи, и от вас уже ничто не зависит. Я сам должен найти ответ, понимаете? Так что держитесь от моих проблем подальше и не суйтесь в дела, в которых вы не смыслите.
Он глубоко вздохнул и затем вновь обрел ироническое выражение. Протянув руку над головой Корделии, он снял со стены одну из миниатюр. Заверните-ка это для меня, – распорядился он, – думаю, что эта изящная безделица позабавит Алису.
Как только он исчез за стеной дождя, Корделия замкнула магазин на все замки, даже не взглянув на часы, и чуть не бегом поднялась в свою квартиру, дверь которой тоже заперла.
Она и сама не понимала, почему ей захотелось отгородиться от мира. Просто Гиль был, а теперь его нет. Он ворвался в ее жизнь, как буря, и вряд ли появится снова. Но следы его пребывания останутся с ней – нервное потрясение, поколебленная вера в себя. И она пыталась сейчас обрести ощущение безопасности, даже понимая, что от нависшей угрозы не спрячешься за дверью, как нельзя спрятаться от самой себя.
Я ненавижу его! – ожесточенно твердила она, дрожа всем телом, хотя по комнате разливалось тепло от только что зажженного ею камина. Но в глубине души она понимала, что относится к нему куда сложнее. Ненависть – это прямолинейное чувство, и оно не создает стольких неразрешимых проблем.
Отделаться от чувственной смуты, вызванной Гилем Монтеро, было почти немыслимо. Она уже боялась его – потому, что он приобрел над нею огромную власть, несмотря на все ее противодействие. Он задел ее чувства так глубоко, как это не удавалось до него никому, лишил ее воли к сопротивлению, так что при каждой встрече с ним ей приходилось бороться еще и с самой собой до изнеможения.
И ведь у него даже нет сильного желания обладать мной, думала она с отвращением к себе. Он не сомневается, что любая женщина ему отдастся, стоит только захотеть. И мне он отводит роль очередной девочки для утех, которую затем быстро выкинет из памяти. Разве уже не упоминал он о своей кузине Алисе? Хорошо бы, они, соединившись, уничтожили друг друга.
Она приготовила кофе и уселась на ковер перед камином, вглядываясь в беспокойно пляшущие языки пламени. Ну почему она не может не думать о нем! Ей то и дело вспоминался момент, когда он снял ее со стула и его сильное, тренированное тело прижалось к ней, наполнив всю ее обжигающей страстью… и потом, когда она решила, что он будет целовать ее, и так этого захотела. Неужели тебе не стыдно, сказала она себе, вспомни, как он вел себя в Морнингтон Холле.
А затем память ее выхватила странное, растерянное выражение его обычно самоуверенного лица… Я сам должен найти ответ, сказал он при этом. То было моментальное, невольное признание своей уязвимости, и оно поразило ее, ибо вдруг увидела человека с душой, раздираемой противоречиями, борющегося с собой или пытающегося примириться с той частью своего «я», которую он всегда неумолимо подавлял.
Справедливо или нет, но Гиль упрекнул ее в том, что это она вызвала в его душе внутренний конфликт. Как же ему не мстить ей? И он заставит ее так захотеть его, чтобы взять ее, а потом безжалостно бросить? Ведь до сих пор он лишь играл с нею, но и того хватило, чтобы она узнала всю силу его обаяния. Выдержит ли она его решительный натиск?
Ее единственное спасение – держаться от него подальше. Не может она позволить себе мучиться его бедами. Ей хватает своих.
Глава 6
Перед рождеством улицы Херфорда становились нарядными. Разноцветные огоньки обсыпали деревья и магазинные фасады, а в центре города вырастала большая рождественская елка. Ночью город припорашивало снегом, на крышах он не таял и днем, что придавало улицам зимнее очарование. А вдали, на вершинах Черных гор, снег лежал сплошным ковром.
Корделия сделала рождественские покупки заранее, но многие спохватились только сегодня, и в магазинах было полно работы. Корделия в тот день буквально сбилась с ног. Но она не жаловалась на усталость, спеша из магазина в галерею, а оттуда – в кофейню, то заворачивая покупки, то подавая чай с кексами. Она чувствовала, что так для нее лучше, ей нужно быть очень занятой.
– Черт возьми, вот это запарка!
Восклицание издала Гайнор, которая появилась в дверях, закутанная в экстравагантный лыжный жакет. Красовавшийся на нем многоцветный ацтекский узор бросался в глаза, но красоты ей не добавлял.
Корделия улыбнулась и, хоть визит был некстати, постаралась быть приветливой.
– Да, с самого утра царит настоящее безумие, – сказала она. – А вам что-нибудь нужно купить?
– Честно говоря, нет. Я было забежала поговорить, но, похоже, у вас и без меня дел по горло.
– Подождите минутку, – сказала Корделия и отошла к семейной паре, которая никак не могла выбрать один из двух пейзажей. Гайнор уже раза два забегала к ней. Встречи с Корделией удовлетворяли сразу несколько ее потребностей. Во-первых, отвести душу от неприятностей, причиненных Алисой, – во-вторых, поговорить с кем-то из большого мира, находящегося за пределами узкого семейного круга; наконец, просто развеять скуку. И хотя жизнь не оставляла Корделии времени для посиделок, она, проникшись симпатией к сводной сестре Гиля, уделяла ей полчаса – час. Да и не могла ничего поделать Корделия с собственным любопытством к тому, что происходило в Морнингтон Холле. А Гайнор не надо было и расспрашивать. Она принималась болтать и выкладывала все.
– Гиль? Должна признать, он стал опорой для всех нас, – щебетала она. Сперва я сомневалась в том, что его можно принимать всерьез, а теперь ума не приложу, что бы мы без него делали. Мама в тяжелейшем состоянии после смерти отца. Ран совершенно не знает, как ее поддержать, но теперь она полностью полагается на Гиля, а тот ведет себя с ней безукоризненно. Он стал для нее как бы еще одним сыном, но, конечно, мама по возрасту не годится ему в матери.
– А как к этому относится ваш брат? – спросила Корделия. – Неужели он не переживает, что Гиль оттеснил его с первых ролей?
Гайнор покачала головой.
– Самое забавное, что они отлично ладят Вы ведь знаете, как Ран обожает лошадей и охоту? Так вот, в первую же неделю Гиль отправился с Раном в конюшню, выбрал себе жеребца, а потом они куда-то надолго ускакали. И как говорит Ран, Гиль отлично выдержал этот экзамен. С тех пор их водой не разольешь. Ах, как чертовски хорошо он держится на коне, – добавила она с восхищением.
Корделия пожала плечами. Гиль Монтеро чертовски хорошо делает массу дел, подумала она, но не произнесла этого вслух. Наверняка, он чертовски хорошо расставит по своим местам всех членов семейства Морнингтонов.
– Он проводит много времени с мамой, помогая ей разобраться со счетами и вообще в финансовых делах, – продолжала Гайнор, – мама говорит, что у него такая же деловая хватка, как у отца. Да что там, в чем он только не понимает. Вот Ран, например, разъезжает по поместью, входит в разные мелочи, но о коммерческой стороне дела не имеет представления. А Гиль схватил это моментально. Это вы ведь говорили, что в Испании он был гол, как сокол?
– Не совсем так, – наконец сказала она. – Я утверждала лишь, что его не очень интересуют деньги. – На самом деле умение делать деньги наверняка заложено у него в генах, подумала она. Может быть. Гиль прежде и не знал об этом своем таланте. Ей стало не по себе при мысли, что его новое положение поможет ему открыть в себе еще не одно дарование.
– Представляете, на днях он спросил меня, что я собираюсь делать, – не унималась Гайнор, – ну, в будущем. – Вопрос этот явно потряс основы безмятежного существования Гайнор. – Он сказал, что у меня светлая голова и мне надо поступить в колледж. А потом принес целую кучу проспектов и брошюр и предложил мне выбрать колледж по вкусу!
– Что ж, неплохая идея, – согласилась Корделия. – В любом случае, приятно проведете время и заведете там кучу новых друзей. – К тому же некому будет сравнивать ее с Алисой, добавила про себя Корделия.
– А по отношению к Алисе у Гиля тоже есть намерения?
Гайнор запнулась.
– Он говорит, что с ней дело посложнее, но он что-нибудь придумает! усмехнулась она. – Но и Алиса что-то затевает в ответ.
Корделия постаралась ничем не проявить охватившее ее волнение.
– Вы думаете, они… нравятся друг другу? – спросила она осторожно.
Гайнор неопределенно пожала плечами.
– Она отчаянно с ним флиртует, а он ее поддразнивает и что из всего этого выйдет, неизвестно. Конечно, он галантен с нею. Может, его игру не так просто разгадать?
Ну конечно, подумала Корделия, Гиль не пропустит ни одной женщины. А Алиса так хороша, что ему не удастся до бесконечности сдерживать себя. Помешать ему может разве патриархальный запрет на шашни с собственной кузиной, но вряд ли в наше время это остановит кого-либо, даже в стенах родового гнезда.
Этот разговор состоялся несколько недель тому назад, и Корделии думалось, что никаких новостей она более не ждет. Неужели ей так важно знать, очаровал ли Гиль Монтеро еще одну женщину или на этот раз коса нашла на камень. Слава Богу, она его больше не встречала. После того, так огорчившего ее визита, он не заходил к ней в магазин. Быть может, настолько увлекся Алисой, что перестал готовить возмездие. В конце концов, разве повредило ему, что она заманила его в Англию? Мысль эта доставила ей облегчение, однако сейчас ей и размышлять-то было некогда.
Вздохнув, она перевела взгляд с семейства, наконец-то остановившегося на одном из пейзажей, на целую группу новых посетителей, входивших в кофейню. Вместе с ними в магазин заглянул один из постоянных клиентов, тех, что совершали крупные покупки.
Нацепив на лицо ослепительную улыбку, она подавила усталый стон и не в первый раз посетовала, что не может разорваться надвое.
– Послушайте-ка, – сказала Гайнор, видя ее затруднительное положение, – а почему бы мне не заняться кофе, пока вы будете обслуживать покупателя? В артистических принадлежностях я ничего не понимаю, но разлить кофе и разложить пирожные по тарелкам вполне смогу.
– Неужели правда? – воскликнула Корделия, все же сомневаясь.
– Господи, да для меня это будет одно удовольствие, – и тут же Гайнор бросила свою яркую куртку, представ в не менее экстравагантном голубом свитере.
– Ну что ж, пожалуйста. Список цен на кофейном автомате.
А наплыв народа все увеличивался. Казалось, в этот день магазин навестила половина Херфорда. Не покладая рук, Корделия продавала, заворачивала, принимала деньги, ей было даже недосуг взглянуть, как управляется Гайнор. Битый час прошел, пока им выпала маленькая передышка.
– Уф! – вздохнула Гайнор. – Надеюсь, такое творится не каждый день?
– К сожалению, нет, – усмехнулась Корделия, – но нынче рождественская лихорадка, и мне нельзя зевать, нельзя упустить деньги, которые текут мне в руки. Кстати, там не осталось кофейку?
Они с наслаждением пили горячий густой напиток, и Корделия благодарно удивлялась тому, как ловко ее неожиданная помощница справилась с непривычной для нее работой.
– Мне не сразу удалось войти в ритм, да и к вашей кофеварке не вдруг применилась, но, кажется, я все одолела, – выпалила Гайнор, сама пораженная этой маленькой победой. – Боже мой, как же вы, должно быть, счастливы: вам всякий день есть чем заняться. Иногда мне до того скучно. Весь мой выбор: отправиться на конную прогулку или препираться с опостылевшей Алисой.
– Может быть, вам действительно стоит податься в колледж, – предложила Корделия.
– О, я не уверена, настолько ли я умна, – к Гайнор вернулась ее нерешительность. – Подумаю об этом после рождества. – Вдруг она что-то вспомнила, схватила свою куртку и полезла в карман. – Я совсем забыла передать вам вот это, возьмите, это мой маленький подарок.
Гайнор протянула ей крохотную коробочку, завернутую в блестящую бумагу. Корделия была тронута.
– Очень мило, – сказала она, – но, право, мне неудобно…
– Ах, ничего особенного, – затараторила Гайнор, – и кстати, если следующая неделя будет у вас такой же напряженной, я могла бы приходить к вам и заниматься кофе.
Корделия вежливо улыбнулась.
– Понимаете, Гайнор, вы сегодня мне крепко помогли, но если вы будете делать это регулярно, то мне следует платить вам. Впрочем, я могу позволить себе взять помощника.
– Не глупите, – вспыхнула Гайнор, – мне не нужны деньги. Как вы не поймете, что для меня это в радость. Посмотрите на это иначе: вы доставите мне чуточку счастья. Мне необходимо время от времени вырываться оттуда! – В последних ее словах зазвучала безнадежная тоска.
– Ну что ж, мы могли бы договориться о ежедневной работе эдак на часок. Конечно, если ваша мать не будет против, – предложила Корделия.
– Нет-нет, мама не откажет. С какой стати? Она все никак не может понять, как это, будучи и красивой и эффектной, она произвела на свет такую нескладуху, как я! На рождество она опять наводнит дом лучшими кавалерами, надеясь, что кто-нибудь из них увлечется мною. Но кончится тем, что все они будут виться вокруг Алисы. – Этот роковой прогноз Гайнор постаралась изложить как можно более по-деловому – А Гиль? – Корделия не могла себе представить, чтобы он стал "виться вокруг" кого бы то ни было. Скорее уж он будет выжидать мрачно и сардонически, когда Алисе прискучат все эти мальчики и ее повлечет к нему.
Закрыв магазин на время ленча, Корделия отправилась на поиски подарка для Гайнор. Еще до того она не сдержала любопытства, вскрыла футлярчик и обнаружила в нем очаровательный серебряный браслет с крохотными жемчужинами. На эти поиски Корделия потратила все свободное время и, наконец, остановила свой выбор на мягком, уютном свитере спокойного пепельно-голубого цвета. Остаток рабочего дня был так же забит и лишь перед самым закрытием она взялась упаковывать купленный подарок. Но тут прозвенел звонок, и вошел Гиль.
Увы! Корделия поняла, что с каждой новой встречей потрясение ничуть не уменьшается. Он не только заполнял собою все пространство, он сразу овладевал ее душой и разумом. Все прочие мысли и чувства тут же уходили – и оставался только он. Что за чувство он вызывал у нее, она не могла определить, лишь понимала, что оно всемогуще и от него никуда не деться.
– Подарок в последнюю минуту? – он кивнул на свитер в ее руках.
– Да, для вашей сестры, – коротко ответила она, заворачивая его в хрустящую бумагу и увязывая сверток серебристой лентой. И усиленно старалась сосредоточиться на том, что делали ее руки, не глядеть на него.
– Гайнор преклоняется перед вами, – заметил Гиль. – Ее восхищает ваша независимость, она завидует вам. Ведь ее постоянно гложут сомнения, сможет ли она, как вы, преодолеть трудности, не имея опыта и подготовки. Надеюсь, ее подарок вам понравился, она и тут исходит неуверенностью.
– Он очарователен. Но как вы узнали о нем?
– Она просила моего совета. Мне пришлось буквально оттаскивать ее от Картье (Фирма, владеющая в Англии сетью магазинов для богатых.).
– От души вам благодарна, – изрекла Корделия. Ее сарказм возник от неприятного ощущения: значит Гилю пришлось объяснять Гайнор, почему Корделия не следует дарить слишком дорогих вещей.
– За что же? Я просто не хотел, чтобы вы очутились в затруднительном положении.
– Это что-то новенькое. Мне казалось, что вы именно к этому стремитесь, не унималась она.
Он засмеялся.
– А вы все еще не можете забыть мне тот вечер в Морнингтон Холле? Полноте, неужели вы все еще держите на меня зуб? – он шутил мягко и примирительно. – Ну же, Корделия, где, в конце концов, ваше чувство юмора?
– Вовсе это не было забавным. Гиль, – Корделия твердо стояла на своем.
– Все зависит от точки зрения. – Склонив голову на бок, он внимательно разглядывал ее, и снова что-то порочное, как ей показалось, мелькнуло в его глазах. – Мир? Ведь Рождество – пора всеобщей любви и доброй воли. Закрывайте ваш магазин и пойдемте выпьем. А взаимные обиды забросим так далеко, чтобы они никогда не возвращались.
Ей пришлось улыбнуться, хотя она не собиралась доверять его миролюбию. Возможно, в его голове клубятся новые изощренные планы.
– Я очень устала, – попыталась отказаться она.
– Отлично. Выпьете – и отпустит. – Он подхватил ее пальто с вешалки. Пошли!
Ее руки сами собой вошли в рукава пальто, и она смогла лишь проговорить:
– Неужели вам всегда удается получить, чего пожелали?
– Как правило, – доверительно сказал он ей. Его рука легко, но твердо легла на ее плечо. – Если вы сразу идете туда, куда я вас веду, это упрощает вашу жизнь и экономит массу энергии.
Пальцы его еще крепче охватили плечо, и дрожь пробежала по всему ее телу. Он повернул ее мягко, но так, словно она была куклой, и цепко посмотрел ей в глаза. Взгляд его был прямым и откровенно чувственным. Волна возбуждения накатила на нее; его желание передавалось ей прямиком. Она изо всех сил нажала на внутренние тормоза, напомнив себе, куда это может привести. Она была убеждена, что для него не так важны любовные отношения, как триумф завоевателя, победителя. А Корделии никак не хотелось становиться новой Мерче Рамирес.
– Ну что, пойдем? – голос ее все же ослабел.
– Раз вы готовы, да, – ответил он. В баре лучшего городского отеля Гиль заказал бутылку первосортного шампанского и сандвичи с семгой. Сидя в глубоком кресле под нежно рдевшими светильниками с бокалом в руках, трудно было не поддаться атмосфере этого комфорта. Еще труднее было противостоять чарам сидевшего напротив нее мужчины, чья суть грубого завоевателя была едва притушена флером внешней цивилизации.
– Итак, как же вы намерены провести Рождество? – спросил он, откидываясь в своем кресле.
– Отдохну, – Корделия пожала плечами. – Приберусь в квартире пожалуй, и все.
– И будете одна? – спросил он, и она сразу вспыхнула.
– Зачем вам это знать? Он вздохнул.
– Корделия, оставьте вы этот сварливый тон. Поверьте, много лет я был в вашем положении и знаю, каково вам сейчас. Не сомневаюсь, что у вас много друзей, их и у меня в Ла Веге было достаточно, но Рождество – семейный праздник. Вы не хотите никому навязываться, и каждому из друзей позволено думать, что вы празднуете с кем-то другим. Но в одиночку не разрежешь рождественского пирога, да и открывать бутылку вину для одного себя, согласитесь, невесело. Что, я не прав?
Она позволила ему перехватить ее взгляд, и тот признал его правоту. То было ее первое Рождество после смерти отца, и она уже знала, как тяжело ей будет вспоминать об этой потере сегодняшней ночью. И надо же, чтобы именно Гиль стал единственным, кто понял эти ее переживания.
– Правы, – согласилась она. – Но так ли уж это нестерпимо. И потом, Рождество быстро проходит.
Он наклонился над столом, отодвинул в сторону бутылку и с подкупающей простотой произнес:
– Так не пойдет. Почему бы вам не встретить Рождество в Морнингтон Холле?
Ее удивление было столь велико, что она не вдруг отреагировала.
– А кто… кто, интересно, звал меня туда?
– Я приглашаю вас. Это мое право. Свободных комнат там достаточно, а у повара – небольшая армия подручных. Так что условия есть, и мы будем рады приветствовать вас, Корделия.
Он говорил спокойно и уверенно, словно давно привык делать подобные приглашения, а не стал обладателем этого права едва ли не только что. Да, он вполне вошел в роль хозяина, отметила про себя Корделия. Где тот прежний, яростный упрямец Гиль, которого она узнала прошедшим летом?
И вот теперь он предлагает ей встретить Рождество в Морнингтон Холле, великолепно чувствует себя в новой роли, щедро расточает выпивку и гостеприимство. И флиртует с Алисой! Нет, лучше не надо.
– С вашей стороны было крайне любезно пригласить меня, но я не смогу, вежливо, но твердо отклонила она его предложение. – Вы сами сказали, что Рождество – семейный праздник, а в этом году у вас появилась семья. Я буду чувствовать себя не в своей тарелке.
Его смех прозвучал неожиданно резко.
– Я тоже, – и вновь она углядела мелькнувшее в его глазах выражение неуверенности.
– А я-то думала, что вы полностью вжились в роль лорда Морнингтона, ощущаете себя прирожденным владельцем поместья, – с вызовом проговорила она и поймала его ответный взгляд: циничный, оценивающий, опасный – тот, что помнила еще по Испании.
– О нет, вы этого не думали, – опроверг он ее. – Вы все время сидите в засаде, дожидаясь момента, когда сможете сорвать с меня маску и обнаружить под ней лицо варвара.
Глубоко уязвленная, она едва сдержала свое негодование.
– Ваши слова злы и несправедливы! Как вы могли сказать такое. Вспомните, ведь именно я убедила вас приехать сюда.
– Вы хотите сказать, что не считаете меня варваром? – выражение его лица вновь сменилось. – В таком случае, зачем вы выпускаете иглы каждый раз, как я к вам приближаюсь?
Корделия с трудом сглотнула очередной комок в горле. Как могла она ответить на этот вопрос, не признавшись в своем влечении к нему.
– Мне кажется, вы еще не изжили всю прежнюю злость и горечь и часть их по недоразумению направлена против меня, – сказала она осторожно.
– По недоразумению? – Гиль разлил остатки шампанского по бокалам. – Я был доволен жизнью в Ла Веге, пока не приехали вы. Я выложил вам все свои чувства и намерения, но вам захотелось лишить меня покоя. Вы написали мне волшебное письмо, пробудившее мое любопытство и воображение настолько, что я приехал самолично взглянуть на Морнингтон Холл.
– Кажется, вам понравилось то, что вы увидели, – парировала она. Посмотрите на себя, никто не поверит, что вы тот самый человек, которого я встретила в Ла Веге.
– Да, посмотрите на меня, – сказал он печально. – Я играю свою роль убедительно, не так ли? Я даже сам частично поверил в то, что я – Гилан Морнингтон. Но только частично. Я больше не понимаю самого себя. Да, я взвалил на себя массу ответственных дел. От меня люди зависят. Я постоянно занят. Но я лишился своей свободы.
Он стукнул бокалом по столу с такой яростью, что тот едва не разбился, и Корделия вздрогнула, ощутив всю мощь подавляемых им эмоций. В этот момент она осознала, что не он играет роль, а просто живут в нем два разных человека и каждому из них очень тяжело с другим. Как она не поняла сразу, что адаптация к новой жизни будет для него трудной и мучительной?
– Извините меня. Гиль, – сказала она тихо, тоже потрясенная разноречием чувств, испытываемых ею к нему: сочувствие, угрызения совести, понимание его трудностей. – Я действительно не знала, что делала.
Ее раскаяние ослабило его напряженность, и он – опять улыбнулся самодовольно.
– Поймите, я не виню вас. Возможно, я никогда и не был свободен – просто холил в себе иллюзию свободы. Кончайте с выпивкой, я провожу вас домой.
Вдруг ей стало обидно, что протянувшаяся между ними ниточка общения рвется. Пока они сидели здесь в расслабляющем и успокаивающем тепле и комфорте, отгородившись от суеты и самого бега времени, что-то стронулось в их отношениях. Гиль Монтеро, такой самоуверенный, надежный, решительный, признался, что и в нем живут неуверенность и сомнения, а она, забыв о прежнем противостоянии, поддалась приливу сочувствия. И ей хотелось задержать это состояние, хоть она и понимала, что оно не может долго сохраняться. И еще хотелось довериться ему, сдаться его обаянию, но робость свою преодолеть не смогла.
Когда они вышли из бара и направились к ее дому, улицы уже были тихи и пустынны. Корделия думала, что Гиль простится с нею у палисадника, но он проводил ее по узкой дорожке до двери и подождал, пока она ее отпирала.
– Спасибо за чудесный вечер, – сказала она, – и за шампанское. Все было так неожиданно.
