Текст книги "Сердце на двоих"
Автор книги: Ли Стаффорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Глава 3
Корделия на удивление хорошо выспалась – должно быть, от выпитого вина, подумала она. Проснулась она очень рано, уже в полвосьмого сна не было ни в одном глазу. Пока она спала, ее подсознание, видимо, напряженно работало. Во всяком случае, встав, она твердо знала, что будет делать, хотя никакого сознательного решения не принимала.
Она поднялась, вымылась, натянула на себя джинсы и шерстяную рубашку. В автомобиле лежал свитер Брюса, она и его надела на себя. Потом пришла очередь сандалий, единственной обуви, которую она захватила с собой. Тут была проблема, которая требовала решения. Накануне она заметила, что в деревне находилась лавка из тех, что торгуют всем понемногу, в духе сельских магазинов Англии, быстро исчезающих там под натиском супермаркетов. Еще до завтрака Корделия отправилась туда.
Каса Антонио была одновременно и лавкой, и баром. Вдоль одной стены расположилась массивная стойка, за которой шипела кофеварка, красовались бутылки сидра и бренди, сверкали краны двух пивных бочек. С потолочных крюков свисали огромные окорока; на самой стойке были разложены головки местного сыра – того самого, который вчера за ужином Гиль настойчиво предлагал Корделии.
Вдоль другой стены высились полки, на которых лежали и консервы, и свитера из грубой шерсти, носки и – вот удача! – ботинки. Но вот удача ли? У нее был четвертый размер по английским меркам. Такую обувь ей не всегда удавалось найти у себя на родине. А здесь? Так что ее надежды могли развеяться очень скоро, хотя она сама не знала, расстроит ее это, или, наоборот, принесет облегчение.
Тут оказалось множество крепкой прогулочной обуви, так необходимой для путешествий по здешним горам. К большому удивлению Корделии, ей подошло сразу несколько пар, так что у нее был выбор. Антонио, говоривший немного по-английски, объяснил ей, что у многих испанок маленькая нога и ее размер здесь не редкость. В новых, удобных ботинках Корделия отправилась назад в отель, в холле которого собрались уже готовые к горной прогулке постояльцы, взиравшие на нее с заинтересованностью. Однако Гиля среди них не было.
Корделия решила покуда позвонить Брюсу, чтобы сообщить ему о своих намерениях:
– Я собираюсь предпринять еще один натиск на этого звездного мальчика, объявила она, – пожелай мне удачной прогулки в горах.
– Не вздумай этого делать, – он почти кричал в трубку, – тебе не следует бродить по горам, слышишь, это неразумно!
В глубине души она понимала, что он, видимо, прав, но его попытки командовать ею лишь упрочили ее решимость.
– Перестань, Брюс, это не убьет меня! – досадливо обрезала она.
Но затем, когда она присоединилась к группе любителей горных прогулок, вежливо им улыбнувшись, сомнения овладели ею с новой силой. У нее не было опыта таких походов. Да, она выбиралась на природу порисовать, но ехала туда на своей машине и никогда не удалялась от нее на большое расстояние. Да и ландшафт Херфордшира резко отличался от того, что окружало ее здесь.
Насколько она могла понять, остальные члены группы были не новичками и ни о чем не беспокоились. Казалось, от предстоящей прогулки они ожидают лишь удовольствий. В группе было четверо юношей, судя по речи, голландцев, две вполне добропорядочные испанские дамы лет тридцати, похожие на школьных учительниц, и американская пара средних лет, удручающе спортивная и деловая. Могла ли она, привыкшая к сидячей жизни, соревноваться с этими людьми?
– Прекрасно, прекрасно! – Неожиданно раздавшийся за ее спиной голос заставил ее вздрогнуть. Она обернулась, встретив направленный на нее слегка насмешливый взгляд Гиля. – Решили присоединиться к нам, не правда ли? Ставлю вам высший балл за отвагу!
Он представил каждого из членов группы всем остальным, при этом используя и испанский, и английский – по счастью голландцы сносно изъяснялись на последнем, – а затем сделал знак Луису, и тот моментально появился с подносом, загроможденным чашками пахучего кофе и горячего шоколада, блюдцами со свежим хлебом, маслом и джемом.
– Никто не поднимается в горы на пустой желудок, – объявил он. Сегодня Гиль выглядел еще более суровым, чем прежде. На нем были джинсы и небрежно надетый поношенный свитер. Быстро взглянув на Корделию, он отошел к своему стоявшему рядом лендроверу и достал из него небольшой рюкзак.
– Возьмите, я могу одолжить его вам, – сказал он, протягивая рюкзак Корделии. – В нем вы найдете носки, наденьте их прямо сейчас. Пока вам будет в них жарко, но если вы этого не сделаете, то сильно натрете себе ноги. Я также положил в рюкзак кое-какие запасы, шляпу от солнца и плащ. Здесь случаются неожиданные и чертовски сильные дожди. Правда, прогноз погоды на сегодня хороший.
Улыбнувшись собравшейся вокруг него группе, которая покончила с завтраком, Гиль заявил:
– Сегодняшний поход – не более чем приятная прогулка, могу вас в этом уверить! – послышалось несколько недоверчивых смешков. – Да, да, действительно. Нам предстоит перевалить через один из близлежащих холмов, затем опуститься в долину реки Карее, пройти по этой долине небольшой отрезок пути и наконец подняться к деревне, дойти до которой можно только пешком. Он разложил на столе карту, указал на отмеченную на ней вершину и отмерил расстояние до нее:
– Гора, которую вы видите на карте, называется Наранхо де Булнес. Вскоре вы увидите ее с близкого расстояния. Итак, все готовы?
Все были не только готовы, но и довольны, за исключением Корделии, которая плелась в хвосте шествия, двигавшегося вслед за Гилем по дороге, уводившей их от деревни вверх, к труднодоступным горам. Вскоре Ла Вега уже выглядела, как маленький игрушечный городок, а затем и вовсе исчезла из виду на отрогом холме. Они карабкались все выше туда, где царили пронзительно голубое небо и тишина, нарушаемая лишь пеньем птиц и шорохами насекомых в траве. И со всех сторон вставали перед ее взглядом горные пики, полные загадочной, зачарованной красоты.
Казалось, что они – единственные обитатели мира, что никто до них не бывал в этих диких местах. Но вдруг перед ними появилась целая группа людей: молодой человек с собакой, совсем маленький ребенок, две одетые в черное пожилые женщины и… поросенок!
– Видите, – засмеялся Гиль, когда они миновали встречных. – Говорил же я вам, что это всего лишь прогулка. Местные жители привыкли бродить по этим горам задолго до того, как здесь проложили дороги.
Вдоль ведущего наверх пути то здесь, то там попадались массивные каменные дома, частично скрытые от глаз зарослями. Почти все они выглядели заброшенными, но ведь еще недавно кто-то обитал в них. До чего же убогой, изолированной от остального мира была эта жизнь. Корделия даже поежилась, думая об этом, и тут заметила, что Гиль идет рядом с нею, наблюдая, как подрагивают ее плечи.
– Вам действительно не нравятся горы? – спросил он с недоумением, как будто речь шла о ничем не объяснимой ереси.
– Мне кажется, в них есть что-то пугающее и давящее, – откровенно призналась она. – Один известный писатель, не помню в точности, кто именно, сказал, что горы созданы для того, чтобы смотреть на них снизу вверх, а не наоборот, и я полностью согласна с его словами.
– Тогда зачем вы сегодня пошли вместе с нами? – без обиняков спросил он.
– Я хотела поговорить с вами, а единственной возможностью был этот горный поход.
Он усмехнулся:
– Очень похвально! Я восхищен вашей самоотверженностью, только вынужден сообщить вам, что вы зря теряете свое время.
– Но почему. Гиль? – воскликнула она. – Что мешает вам узнать последнюю волю вашего отца? Поговорить с Брюсом!? Ничего, кроме упрямства. Ведь не можете вы просто не обратить внимания на доставшееся вам наследство – А почему бы и нет? – темные глаза Гиля смотрели на нее с вызовом. – Мой отец весьма успешно не обращал на меня внимания более двадцати пяти лет. – Он замолчал, прикидывая, стоит ли ему и дальше распространяться на эту тему, и все же продолжил:
– Вообще-то все это вас совершенно не касается, но раз уж вы влезли в это дело, я расскажу вам. Мой так называемый отец встретил мою мать в этих краях, когда был студентом. Он приехал сюда, чтобы полазать по горам. Поскольку она была благовоспитанной, тихой испанской девушкой из хорошей семьи, единственным способом обладать ею был брак, вот он и взял ее в жены. – Он взял ее молодость, сделал ей ребенка, а затем, когда она перестала быть ему нужной, выбросил ее вон из своей жизни.
В голосе его читалась неподдельная боль, и Корделия уже не сомневалась в силе его горечи.
– А были они… разведены? – спросила она мягко, одновременно пугаясь своего вопроса, способного спровоцировать взрыв. Однако тон его ответа был неожиданно спокойным – Нет. Она ни в чем не была виновата, а развод без уважительной причины был в те годы непростым делом. Напомню вам, что она была ревностной католичкой. Но он разбил ее сердце. А она не отличалась стойкостью и умерла, когда я был еще ребенком.
Искренне расстроганная Корделия сказала. – Мне правда очень жаль. Это печальная история, и я понимаю ваши чувства. Но ведь все, что вы рассказали не вина теперешней леди Морнингтон и ее детей.
– Полностью с вами согласен. Они здесь совершенно ни при чем, так что я буду только рад, что наследство достанется им.
– Но ведь младший сын, Ранульф, не может вступить в права наследства. Это можете сделать только вы, – настаивала Корделия. – И поймите, Гиль, помимо всего прочего, вы ведь станете по-настоящему богатым человеком.
Он сдержанно засмеялся.
– Неужели можно подумать, что это меня интересует? Стал бы я жить так, как живу, если бы гнался за богатством? Чем вот вы, Корделия, зарабатываете себе на жизнь?
Она помедлила с ответом, не понимая, к чему он клонит.
– У меня магазин художественных принадлежностей. Он достался мне от отца, который тоже умер совсем недавно. Я очень любила его, и мне его сильно не хватает.
Он пожал плечами, как бы утверждая, что в его и ее реакции на смерть родителей не может быть ничего общего.
– Я сочувствую вашему несчастью, но согласитесь, вам повезло, что в молодости вы пользовались поддержкой любящего вас отца – сказал он. – Что до этого вашего магазина, то, мне кажется, эта работа вряд ли полностью удовлетворяет ваши жизненные притязания.
Каким образом он пришел к такому выводу, так мало о ней зная? Мысль эта смутила и огорчила Корделию, по пристальный взгляд Гиля так глубоко проникал в ее душу, что ей показалось бессмысленным что-либо скрывать.
, – Не полностью, – призналась она, – хотя мне доставляет удовольствие общаться с людьми.
– Но ваше сердце тянется к чему-то иному К чему же?
Он сделала глубокий, почти болезненный вздох. Об этом ей трудно было говорить. Эта тема доставит ей боль, и она чувствовала это. Но он полностью открылся ей, и она не могла отказать ему в откровенности.
– Я… я всегда мечтала о живописи… но по различным причинам все время откладывала это на потом… и теперь я, видимо, уже не способна.
Он улыбнулся и убедительно, с нажимам произнес:
– Вам не следует ставить на этом крест. – Глаза его тем временем украдкой изучали хрупкую прелесть ее лица, ее изящную, элегантную фигуру. – Вчера вечером я почувствовал, что в вас есть что-то необычное, – продолжал он. Весь ваш облик с этими распущенными ярко золотистыми волосами напоминал произведение искусства. А таких небесно голубых глаз, как у вас, мне никогда еще не приходилось видеть.
Такие откровенные комплименты повергли Корделию в полное смущение. Никто еще не говорил ей подобного, и ее женское естество не могло не откликнуться ярким румянцем на щеках и учащенным сердцебиением. Пришлось собрать всю свою волю и напомнить себе, что перед ней опытный соблазнитель и не следует терять голову.
– Что за чепуха! – воскликнула она как можно более сурово, но Гиль в ответ лишь безмятежно рассмеялся.
– Вам виднее, – примирительно сказал он. – Но мы отклонились от темы. Так вот, должен вам сказать, что я наслаждаюсь своей жизнью, хотя непохоже, чтобы она сделала меня богатым. Мне нравятся близость к земле, эти горы, то, что я могу свою радость приобщения к ним передать другим людям.
Корделия готова была слушать еще и еще о том, как ему нравится жить, но, к ее разочарованию, он прервался на полуслове.
– Вы должны меня извинить. Мне нужно быть впереди, – сказал он и быстро зашагал вперед по тропе, а затем она услышала, как он объясняет одному из американцев, что за бабочки водятся в здешних местах.
Странный он, подумала она, но вчерашней уверенной антипатии к нему у нее уже не было. Он одновременно раздражал ее и вызывал интерес. К этому добавлялось недоумение, сохранившееся и теперь, когда она выслушала вполне убедительные объяснения, почему он не желает ничего делать со свалившимся на него наследством. Видимо, было еще какое-то очень важное звено, некая скрытая пружина, во многом определяющая его поведение.
Но по мере того как они спустились в долину, по дну которой текла бурная, рокочущая река, перешли ее по старинному мостику и снова стали подниматься вверх по склону, мимо зеленеющих пастбищ и небольших рощ, она ощущала, как ее доверие и уважение к Гилю возрастает.
Он знал все эти горные тропки, как свои пять пальцев, вел по ним группу уверенно и непринужденно, не забывая остановиться перед редким цветком, чтобы рассказать о нем туристам, или привлечь их внимание к живописному хаосу скал, и все это без тени покровительства, в живой и непосредственной манере. Здесь, в горах была его стихия, и он раскрывался совсем по-другому. С ним было просто, в нем ощущалась надежность. Корделия не сомневалась, что он сможет совладать с любой непредвиденной или опасной ситуацией.
Она услышала, как он рассказывает туристам:
– Здесь водятся медведи и волки. Но не стоит слишком волноваться. Нам вряд ли повезет увидеть их, поскольку они первыми нас заметят и предпочтут скрыться. Впрочем, взгляните на вершину вон той скалы… Видите, это серна!
Ко времени ленча они достигли деревушки, затерянной в горах. К этому моменту ступни и мускулы ног Корделии сильно ныли, и, сколько она ни повторяла себе, что она здоровая двадцатидвухлетняя девушка, для которой такая прогулка не может быть утомительной, чувствовала она себя неважно. Но волевым усилием заставляла себя не расслабляться и держаться прямо: Гиль не должен был заметить, как она устала.
– Ну что, все в порядке? – бросил он, проходя мимо нее, на что она выдавила из себя подобие улыбки.
– Как видите, не дезертирую.
– Скоро сможете отдохнуть. Здесь мы остановимся на ленч и отдых, а затем вернемся в Ла Вегу, но другим путем.
– А сколько миль мы уже прошли? – спросила она.
– С этой точки зрения смотреть на пройденный путь бессмысленно. В горах все зависит не от расстояния, а от частоты подъемов и спусков, – ответил он.
– Ваш ответ звучит уклончиво, – заметила она с легким упреком в голосе.
– Да, вы правы, – посуровел он, – но чем меньше вы знаете на этот счет, тем больше шансов не свалиться на обратном пути.
Он резко повернулся к ней спиной и быстро пошел к деревне. Возмутительное поведение! Корделия поклялась себе, что она без единого стона пройдет весь путь. Пусть у нее будут волдыри на ногах, пусть это даже убьет ее, она ему покажет!
Деревня представляла собой горсточку домов, разбросанных среди возделанных полей, но Корделия отметила, что выглядит она на редкость живописно и умиротворенно, скорее всего, это объяснялось отсутствием автомобильного транспорта. Никаких шоссе, только сельские тропы. Гиль уже рассказал им, что все необходимое привозят в деревню на мулах. Здесь можно было увидеть множество животных, вид которых напомнил Корделии увеселительные прогулки на природе в далеком детстве, но здесь они выполняли совсем другую роль, являясь основным транспортным средством В деревне имелась небольшая харчевня, с хозяевами которой Гиль наверняка заранее договорился о еде. Впрочем, они явно спешки не проявляли. Жизнь здесь текла своим патриархальным, неспешным темпом. Войдя в деревушку, Гиль первым делом поздоровался едва ли не с каждым ее жителем, причем взаимные приветствия сопровождались поцелуями и похлопываньем по плечу.
Затем все они уселись за длинный стол, накрытый на воздухе, и пока на очаге жарились солидные куски свинины, несколько женщин разносили им хлеб и острый местный сыр.
– А вот и главное угощение, – провозгласил Гиль, когда на столе появились большие зеленые бутылки и рюмки, объемом больше напоминавшие стаканы.
– Э-э! Уж не вино ли это? – подозрительно спросил американец Хэнк, явно не одобрявший алкоголя.
– Нет, это всего лишь сидр, – усмехнулся Гиль, – местного разлива. Но крепкий. Вся штука в том, чтобы пить его вот так, – он поднял откупоренную бутылку над головой, взял в другую руку бокал и, не поднимая его над столом, с поразительной точностью направил в него лившуюся из бутылки струю. – А затем вы пьете все это одним залпом.
Дешевая показуха, возмутилась про себя Корделия. В глубине души она надеялась, что трюк не пройдет, и он выльет сидр на себя. Но долгий опыт сказывался: не пролив ни капли. Гиль наполнил бокал, а затем поднес к губам и единым духом осушил его.
Естественно, все захотели последовать его примеру. У некоторых получилось, у других – нет, но в результате за столом воцарилась веселая атмосфера. Вскоре появились новые бутылки, и веселье достигло апогея. С улыбкой наблюдая за всем происходящим, Корделия не хотела сама испробовать трюк с сидром. Она знала, что он у нее не получится, и не собиралась выглядеть смешной в глазах Гиля.
– Это обязательный ритуал, – прокричал ей Гиль в самое ухо, так как за столом царил невообразимый шум. – Вы не получите посвящения в скалолазы, если не пройдете его.
– Что поделаешь, – отмахнулась Корделия, – я не захватила с собой запасной одежды. Я ведь обольюсь с ног до головы, а я не желаю, чтобы при возвращении в Кастро Урдиалес от меня несло, как от дюжины алкоголиков.
– Ничего не случится, если вы сделаете все так, как советует дядюшка Гиль, – воскликнул он, одновременно придвигаясь к ней вплотную. Одной рукой он крепко обнял ее за талию, другой поднял ее руку, вложив в нее бутылку. Возьмите бокал вот так, крепко держите его и плавно опускайте горлышко бутылки, чтобы струя текла медленно.
Корделия почувствовала, что не может пошевелиться. Все в ней сжалось и сосредоточилось на сильных пальцах, сжавших кусочек спины, откуда по всему ее телу распространялись волны тепла. Она постаралась не замечать его объятия, внушала себе, что он просто демонстрирует ей, как следует наливать сидр, однако каждый нерв, каждая клеточка ее тела ощущали безумное, потрясающее наслаждение, разливавшееся от затылка до дрожавших ног. Она чувствовала, что стоит ей шевельнуться, и она рухнет, как марионетка, которую перестали держать нити.
Он ведь действительно руководил ею, направив ее руку так, что ни одна капля не пролилась мимо бокала.
– А теперь вам предстоит все это выпить, – объявил ей Гиль, ослабляя хватку на ее талии. Его явно рассмешила ее полная неподвижность. – Не стойте, как Венера Милосская, пейте!
Освободившись от удивительной, завораживающей власти его прикосновения, Корделия глотнула сидра, но сделала это слишком поспешно и сильно закашлялась. Сидр оказался куда более крепким, чем она предполагала.
– Я предупреждал, что эта штука здорово забирает, – рассмеялся Гиль. – А теперь ваша очередь, Мэдж, – он переключил внимание на жену американца-трезвенника, – докажите, что вам удастся не промахнуться!
Корделия изо всех сил старалась участвовать в общем веселье, но то и дело отвлекалась тем, что украдкой бросала испытующие взгляды на Гиля. Сознавал ли он, какое смятение внес в ее душу, думала она с укором. Может быть, его развлекало то, как она дрожала и деревенела при его прикосновении? И если он мог породить в ее сердце эту бурю чувств, не стремясь к этому, что же будет, если он всерьез захочет овладеть ею?
Уже давно она не испытывала никакого влечения к мужчинам. Последний год мысли ее целиком были заняты болезнью отца, а в те редкие минуты, когда можно было отвлечься, она посещала концерты или выставки в компании немногих чутких друзей. А до этого ее душой целиком владела живопись, и у нее никогда не было серьезных романов, таких, когда теряешь контроль над собою. И вот теперь оказаться столь восприимчивой к очарованию человека, которого она знала всего сутки и по отношению к которому испытывала по меньшей мере двойственные чувства – нет, положительно это было безумием. Это наверняка было вызвано воздействием яркого солнца, головокружительно чистого воздуха, всей удивительной и пугающе чуждой атмосферой, которая ее окружала.
Завтра же – назад к привычной цивилизации, пообещала она себе. По поручению Брюса и незнакомых ей Морнингтонов она попыталась вразумить Гиля и скорее всего потерпела неудачу. В любом случае, большего сделать она не в состоянии, так что не стоит оставаться здесь далее. Иначе она рискует потерять то, что, в конечном счете, ценит больше всего и что она всегда умело отстаивала – безмятежность духа.
Корделия проснулась еще до рассвета, разбуженная громким криком петуха. В этой деревне все держали домашнюю птицу, а также свиней и коз, вся эта живность зачастую жила прямо на первом этаже старинных деревенских домов. У большинства также имелись коровы, их то и дело можно было встретить на деревенской улице бредущими на пастбище или обратно в стойло под началом пастуха, вооруженного палкой.
Когда к дружному хору очнувшихся петухов добавилось позвякивание коровьих колокольцев, Корделия поняла, что заснуть ей больше не удастся. Вряд ли бы она заснула и при полной тишине, тек как на нее тут же нахлынули воспоминания о вчерашнем дне: полные величия горы, их безграничный зеленый покой; залитая солнцем деревня; дурманящая крепость сидра. Резче всего вспоминалась властная рука Гиля, лежащая на ее талии, гибкость его тонких пальцев… Она бессильно зарыла голову в подушку.
Вчера она вернулась в свой отель, буквально падая от усталости, напуганная всем тем, что с нею случилось, и в то же время в редкостно хорошем настроении. Она преодолела себя, свою усталость, пробродив весь день по горному бездорожью, где не может проехать ни один автомобиль. Гордость ее была удовлетворена, душа ликовала. Зато все мускулы отчаянно болели: к тому же, несмотря на все принятые предосторожности, на одной из пяток образовался нарыв, кожа на носу обгорела под солнцем, и мечтала она только о горячей ванне. Но превыше всего были гордость и восторг: она прошла по этому трудному маршруту. Как жаль, что с нею не было этюдника.
Впечатления настолько сильно переполняли ее, что сразу же после душа, расположившись в гостиничном номере, она стала по памяти делать зарисовки увиденного ею, торопясь, чтобы воспоминания не утратили свежести. И вот на бумаге появились цветущие заросли, вьющиеся по древним каменным стенам, рвущиеся ввысь горные пики и стаи хищных птиц, зависшие над их склонами… Давно она не рисовала с таким увлечением и самоотдачей и теперь испытывала то же чувство, что пришло к ней после вчерашнего похода: радость преодоления.
– Думаю, что вам следует поесть перед сном, – сказал ей Гиль вчера вечером после возвращения в Ла Вегу. – Что до меня, то я приглашен сегодня на ужин местным полицейским, и мне неудобно отказаться.
– Мы заказали себе ужин в Ла Веге, – вмешался в услышанный им разговор мистер Хэнк. – Так что нам доставит искреннее удовольствие, если вы, Корделия, разделите с нами трапезу Корделия согласилась, и вот, сидя за столом в компании радушных американцев, она слушала их бесконечные истории о путешествиях по всей Европе и о том, что завтра они отправляются посмотреть на горы Сьерра де Гредос, что неподалеку от Мадрида. Она силилась сосредоточить внимание на общей беседе, но мысли ее были далеко: то и дело вспоминала последний разговор с Гилем, состоявшийся перед их расставанием у порога харчевни.
– Завтра вы возвращаетесь на побережье, – сказал он тоном скорее приказным, чем вопрошающим.
Она выдавила из себя вежливую улыбку.
– Вы хотите от меня избавиться? В ответ он улыбнулся как-то задумчиво, быть может, даже грустно.
– О нет, Корделия, – ответил он. – Я бы с радостью провел с вами еще сколько угодно времени при условии, что вы не станете больше говорить со мной о наследстве Морнингтонов.
Вслушиваясь в интонации голоса Гиля, она вновь испытала невольную дрожь. Что влекло ее к этому человеку, несмотря на все ее усилия поставить барьер между ним и собою.
– Но ведь для этого я здесь и нахожусь, – сказала она, надеясь доказать ему, что осталась здесь лишь в интересах дела, а не потому, что на нее произвела неотразимое впечатление его личность.
– Тогда вам лучше уехать, – отрезал он и не оглядываясь зашагал по главной улице Ла Веги.
Чем больше Корделия думала над этими словами Гиля, тем яснее понимала, что в сущности он прав: надо уезжать. И сам Гиль, и непривычная среда, в которой она оказалась, нарушали ее жизнь, вносили в нее беспокойство. Откуда же это упрямство, затяжка решения? Она натянула на себя рубашку и джинсы и, инстинктивно прихватив с собой этюдник и карандаши, вышла на улицу, полную предутренней прохлады.
Солнце едва появилось над горизонтом, но деревня уже давно проснулась. Старик, гнавший трех тучных коров, улыбнулся ей и одобрительно воскликнул: "Ола!", удивленный тем, как рано она принялась за работу. Она стала набрасывать вид, открывшийся перед нею: на переднем плане харчевня, дальше россыпь деревенских домов по долине и над всем этим пик Наранхо де Булнес.
А затем ноги привели ее к дому, где жил Гиль Монтеро. На этот раз ничто не мешало ей сделать зарисовку этого дома. Только пятнистая кошка, свернувшаяся калачиком на невысокой каменной стене, взирала на нее с нескрываемым интересом.
Лендровер стоял невдалеке, так что Гиль, вероятно, дома, но он, конечно, не знает, что я нахожусь здесь, рядом с ним, думала она, пока ее пальцы переносили на бумагу контуры этого полюбившегося ей места.
Когда рисунок был уже почти закончен, она услышала, как раскрываются двери курятника, а затем в проеме появился Гиль с пустой корзиной в руках. Он нахмурился, и она поняла, что ее присутствие здесь ему неприятно. Что бы он ни говорил вчера, он будет рад моему отъезду, подумала она.
– Чем вас так привлек мой дом, – спросил он с любопытством.
– Я как раз хотела… – начала она объяснять дрожащим, срывающимся голосом, но Гиль уже не слушал ее. Его взгляд был прикован к этюднику, а его раздражение сменилось интересом.
– Совсем неплохо, – сказал он с восхищением в голосе. Затем, перегнувшись через ее плечо, перелистал сделанные ею прежде наброски. – А ведь они чертовски хороши, – воскликнул он. – Вы рисовали эти цветы по памяти? Ведь вчера с вами не было этюдника.
Корделия молча кивнула; дар речи все еще не вернулся к ней, близость Гиля словно сдавливала ей гортань. Она желала в эти минуты, чтобы он куда-нибудь ушел и оставил ее в покое. И тут же ей хотелось, чтобы он подошел еще ближе, но что с ней тогда произойдет, она не представляла.
– Рисунки сделаны удивительно мастерски, – сказал Гиль. Затем добавил отрывисто. – Зайдите на минутку в дом. Я хочу вам кое-что показать.
Что-то в глубине души кричало ей: не смей, уходи немедленно! Она чувствовала, что от него исходит опасность, и не надеялась совладать с нею. Но то ли любопытство, то ли влечение, которому она была не в силах противостоять, заставило ее ослушаться внутреннего голоса и принять его приглашение.
Пелайо, приметив ее, дружелюбно завилял хвостом. С тех пор, как его хозяин ввел ее в дом, она и для него стала желанным гостем. Но даже это не обрадовало ее. Близость Гиля, ощущение, что ей не удастся бежать из этих четырех стен, усиливало ее смятение. Как и в прошлый раз, его стол был завален книгами, картами, документами и записями, но, кажется, сейчас он сам хотел показать ей все это.
– Вы изучаете что-нибудь? – Она выдавила из себя вопрос, понимая, что ее спасение состоит в том, чтобы завязать разговор о чем попало.
– В некотором роде. Я работаю над путеводителем по здешним местам. – Он улыбнулся. – Конечно, нечто подобное уже существует, но я считаю, что мой опыт позволит мне составить путеводитель если не лучше, так по-другому К тому же, это занимает меня в зимнюю пору, когда туристы почти не наезжают.
Та наигранная непринужденность, с которой он говорил о своей работе, подсказала Корделии, что на самом деле этот труд для него очень важен. Ведь и она сама порой говорила своим знакомым с той же интонацией: "Да, я немного занимаюсь живописью".
– Вы разносторонний человек, – сказала она чуть иронично и с невольным восхищением. – Никогда бы не подумала, что вы еще и писатель.
– Какой там писатель, – ответил он с горечью. – Я пишу только потому, что люблю и хорошо знаю свой край. С ремеслом этим я осваиваюсь по мере погружения в работу. Ведь и фотограф я не блестящий, хотя кое-что получается, и надеюсь, что наберется достаточно снимков для иллюстраций к книге. Но знаете, – тут он посмотрел на нее таким взглядом, что у нее перехватило дыхание, – ваши рисунки могли бы украсить мою книгу, во всяком случае те, на которых цветы и птицы в полете.
– Вы говорите о карандашных рисунках? – тема разговора заинтересовывала ее все больше.
– Конечно. Но и акварели тоже. Как вам мое предложение?
– Я думаю, что это неплохая идея. Но почему бы вам не подыскать профессионального иллюстратора?
Он недоуменно пожал плечами.
– Вы что, делаете вид, что не понимаете? Я думаю, что нашел его в вашем лице.
Корделия была искренне ошеломлена. Ей казалось, что с его стороны это не более чем общие рассуждения. – Вы, правда, имеете в виду меня? – воскликнула она.
– Конечно, вас. Почему же нет? – спокойно ответил он, и в голосе его прозвучала такая уверенность в ее согласии, как будто это было уже решенным делом. – Вы вполне сложившийся художник и вы находитесь здесь. Задержитесь на некоторое время. Мы с вами опять отправимся в горы, только на этот раз захватим с собой мольберт, этюдник, краски, все что необходимо.
Корделия на минуту лишилась дара речи, настолько невероятным было то, что она услышала. Остаться здесь, среди диких гор, чтобы каждый день бродить по ним с этим человеком? Не сошел ли он с ума, предлагая ей такое?!
– Я не могу! – выдавила она из себя, когда вновь обрела голос.
– Но почему? – Его настойчивость росла, казалось, он готов был отбросить все ее возражения. – Неужели вам так не терпится вернуться к Брюсу Пенфолду? Или он очень ревнивый любовник?
