Текст книги "Лучше не бывает"
Автор книги: Лейни Дайан Рич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Официантка принесла заказ. Я схватила стакан, не сводя при этом взгляда с Уолтера. Убедившись, что я по-прежнему вся внимание, он продолжил:
– По-моему, следует поставить на иск «Лейн против города». Основание: некомпетентность муниципальной компании по газоснабжению. Придется хорошенько поработать, но я почти уверен, что дело замнут, чтобы избежать газетной шумихи.
Уолтер начал строчить в блокноте – между прочим, левой рукой. Мне почему-то всегда казалось, что левша как-то надежнее, что левше можно довериться с большим основанием, чем тому, кто держит ручку в правой руке (как, например, я сама).
– Вы упомянули также Хейстингскую городскую больницу. Что вы против них имеете?
– Там я начала слышать музыку.
Уолтер чисто автоматически кивнул – так кивают, когда не имеют представления, о чем идет речь.
– Музыку, которой нет. Как следствие черепно-мозговой травмы.
Я вытянула шею, напрягла слух и некоторое время пыталась различить мелодию за шумом ресторана. Вид у Уолтера при этом был такой, словно и он прислушивается за компанию.
– Пока тихо, – объявила я, расслабляясь. – Но это ничего не значит. Она то появляется, то исчезает.
– Понятно. – Он тоже сел посвободнее.
– Я в здравом уме.
– А я ничего и не говорю.
– Но думаете!
– Откуда вам знать, что я думаю?
– Ох, ради Бога! На вашем месте я бы сразу подумала: «Да эта дамочка не в своем уме!»
– В таком случае останемся каждый на своем месте. Однако силен он затыкать фонтаны красноречия!
Ладно, проехали. Теперь немного светской беседы, чтобы растопить лед.
– Откуда вы родом? Не местный, верно?
– Верно.
Уолтер явно наслаждался тем, что раздражает меня на каждом шагу.
– Ну?
– Что «ну»? – спросил он с простодушной улыбкой.
– Очевидно, вы с Юга.
– Почему вы так решили? – Улыбка стала еще простодушнее.
– Потому что такие несносные люди водятся только там!
– Смею предположить, не только.
– Ну, может, еще в Чаппакуа, штат Нью-Йорк. Я как раз оттуда.
– А я из Ньютона, штат Массачусетс.
Я сделала хороший глоток, посчитав, что заслужила награду. Уолтер еще немного поулыбался, потом, видимо, решив вернуться «к нашим баранам», стал серьезен.
– Итак, вы слышите музыку. Насколько я понимаю, это произошло из-за некомпетентности медицинского персонала? Вас плохо лечили?
Вкус виски по-прежнему не вызывал у меня большого удовольствия, но эффект от выпивки был именно такой, какой и требовался, и с каждым новым глотком я все охотнее ставила эффект выше вкуса.
– Вовсе нет, лечили меня по всем правилам, но насчет музыки не слишком утруждались. Проверили слух, поставили диагноз «от противного», то есть что это не шум в ушах, выписали счет и побыстрее выперли за дверь в инвалидном кресле. Разве это не повод для иска?
– Хм…
Уолтер задумался, постукивая по столу тупым концом карандаша. Пока он думал, я его незаметно разглядывала. У него тоже были морщинки в уголках глаз, но легкие, как это свойственно людям со здоровым чувством юмора, которые, однако, не носят улыбку, словно деловой костюм. Это открытие опять-таки повергло меня в трепет, а трепет принес с собой острое чувство уязвимости. Я жестоко подавила желание залечь в окопчик, пинками выгнала себя на передовые позиции и приготовилась перейти в яростное наступление. Признаюсь, это моя естественная реакция на влечение к мужчине.
– На мой взгляд, это не повод для иска. Ну, сейчас он у меня попляшет.
– Какую игру вы ведете, Уолтер Бриггс? – осведомилась я едко.
– В каком смысле, Ванда Лейн?
Беглый солнечный луч его улыбки. Трепет во всем моем теле. В атаку!!!
– А вот в каком. Медсестра проболталась, что пока я лежала в коме, вы то и дело наведывались в мою палату. Даже сидели у моей койки! Весь персонал восхищался тем, какой у меня преданный приятель. – Это несколько поубавило Уолтеру спеси, но мне так и не удалось заставить его отвести взгляд. – Хотелось бы знать, чего ради человек, совершенно мне незнакомый, пять дней подряд играет в доброго самаритянина.
– Я уже говорил, до меня дошли слухи о том, что случилось тогда в суде, – ответил он, пожимая плечами. – У вас есть основания для иска.
– Лейн против города?
– Ну да.
– И вы пять дней толклись у меня в палате именно поэтому? Чтобы оставить свою визитку?
– Правильно.
– Вот как? – Я скрестила руки на груди и постаралась выразить взглядом все свое недоверие. – Даже безработный адвокат, который вербует клиентов по больницам, не зашел бы так далеко.
– Даже будь я без работы и отчаянно нуждайся в ней, я не стал бы вербовать клиентов, бегая по больницам.
– Вот именно, так в чем же дело? Ответом было внушительное молчание.
– Может, для вас нормально неделями не отходить от постели травмированного? – не унималась я.
Что-то блеснуло в глазах Уолтера, но сразу исчезло.
– Ну уж конечно, не ради вербовки.
– Тогда ради чего?
– Да ради того! – Он вздохнул, поняв, что я не намерена отступать. – В тот день я был в зале суда и стал свидетелем того, что с вами случилось. Недавно там был ремонт, в буквальном смысле косметический: сэкономили на чем только могли. По правилам под ковролин кладется основа, что-то вроде подкладки, – для надежности и чтобы он лучше пружинил. На подкладке сэкономили тоже. Будь она положена, у вас все обошлось бы без трещины, а может, и без сотрясения мозга. У меня есть еще клиент с травмой, на тот момент он тоже лежал в травматологии. Заглядывать заодно и к вам не было для меня проблемой.
Наши взгляды оставались прикованными друг к другу, и хотя самообладание Уолтера Бриггса было потрясающим, я угадывала, что он если и не откровенно лжет, то говорит не всю правду. Однако поскольку главная цель – заставить его разговориться – была достигнута, я решила отступить на заранее подготовленные позиции. Высмотрев официантку, знаком показала ей: «Повторить в двух экземплярах».
– Я не употребляю алкоголь днем, – заметил Уолтер, но это был не протест, а простая констатация факта.
– А придется! – злорадно отпарировала я. – Только на таком условии из нас с вами сложится хорошая команда.
Я потеряла девственность в шестнадцать лет, с парнем по прозвищу Скорострел, на заднем сиденье его пикапа, на стоянке за начальной школой, где-то около половины одиннадцатого вечера. В то время мы подрабатывали в бакалейном магазине: я кассиршей, а он грузчиком. Когда смена закончилась, Скорострел предложил мне прокатиться. Я была влюблена и мечтала его заполучить, а он мечтал завалить любую бабу, только чтобы поскорее и без проблем. В итоге не успела я толком натянуть джинсы, как он уже завел мотор и рванул к себе домой. Примерно на полдороге я проглотила наконец гордость и робко напомнила, что я все еще с ним в машине. Несколько минут он вообще не мог понять, что за претензии. Когда я объяснила, что моя машина осталась у магазина, он неохотно сменил курс. Затормозив ровно настолько, чтобы я смогла выпрыгнуть, он с ревом укатил прочь и с тех пор вообще меня не замечал.
Такова незатейливая история моей первой «взрослой» любви. Семь лет спустя Скорострел вдруг вынырнул из небытия – позвонил с извинениями. Это был для него один из «двенадцати добрых поступков на пути к самосовершенствованию».
К чему я веду? А вот к чему. Я не ударю в грязь лицом в словесной перепалке. Я никому не уступлю в кругу танцующих. А вот в жизненно важные моменты на меня, увы, нападает эдакая тупость мозга. Именно поэтому, распрощавшись с Уолтером Бриггсом и поднявшись к себе, я тут же снова побежала на улицу – остановить его и объяснить, что на самом деле я вообще ни на кого не собираюсь подавать в суд.
Ничего не вышло: когда я оказалась снаружи, он уже поворачивал с моей Кармелла-стрит на соседнюю Пайн-драйв. Я затащила себя назад в квартиру и набрала номер его телефона.
– Уолтер Бриггс слушает.
– Мм… Уолтер, это я. Слушайте, мне страшно жаль, что я отняла у вас время, но… давайте забудем об этих исках, ладно? Просто махнем на них рукой. Будем считать, что на меня нашло временное затмение: слишком много выпивки, слишком мало сна и все такое прочее. И спасибо, что подбросили!
Из горла рванулось идиотское хихиканье. Я посильнее наступила правой ногой на пальцы левой, чтобы прекратить дурацкое выступление. Что за идиотка! Срам, да и только. Я позорно катилась с того верха, который одержала над Уолтером, все дальше и дальше вниз.
– Ничего не понял, Ванда! – Голос с трудом пробился сквозь шум помех. – Я уже в тоннеле, здесь очень плохой сигнал. Сейчас, только развернусь и приеду.
Тишина.
Я положила телефон на столик и попятилась от него, как от гремучей змеи, готовой ужалить в любой момент. Уж не знаю, откуда и почему, но я совершенно точно знала, что потащу Уолтера Бриггса в постель, как только он переступит порог. Это был тот самый жизненно важный момент, момент глобального решения, последствия которого мне просто не дано было предвидеть, и оставалось лишь гадать, буду я их просто стыдиться, как со Скорострелом, или мучительно расхлебывать, как с Джорджем.
Что же делать? Что же делать?
Я бросилась в ванную – почистить зубы. По крайней мере в моих силах было обеспечить себе свежее дыхание.
Уолтер не успел еще убрать палец с кнопки звонка, как я распахнула дверь на всю ширь. Он вошел и бесшумно прикрыл дверь за собой. Я одарила его улыбкой. Он улыбнулся в ответ, но как-то криво, словно одна половина рта не успевала за другой. В его взгляде мне почудилось настороженное любопытство. Винить его за это было трудно: я непредсказуема даже по своим собственным меркам.
Пауза затягивалась. Уолтер ждал объяснений, а я решительно не знала, с чего начать. В конце концов заговорить пришлось ему:
– Вы же мне позвонили, правильно?
– Ага! – подтвердила я, прислушиваясь к некстати начавшемуся головокружению.
Пошатнувшись, я ухватилась за плечо Уолтера – крепкое, очень приятное на ощупь и, к моему великому удивлению, не каменно напряженное. Надо же, а мне-то казалось, что деловой костюм приводит в боевую готовность. Я отдернула руку, словно обжегшись. Нет, в самом деле, руку жгло, как от настоящего ожога.
– Что с вами? – встревожено осведомился Уолтер.
Ох, знать бы это мне самой! Я чувствовала себя абсолютно сбитой с толку. И между прочим, жутко на взводе. Если он еще раз улыбнется, я расплавлюсь, просто растекусь в лужу у его ног, как снеговик по весне. Эдакая позорная сдача без боя.
Уолтер осторожно взял меня за плечи и подвел к дивану.
– Сейчас!
Я молчала. Голос мне не повиновался, но внутренний вопил: «Дура, дура, дура набитая!»
Вернувшись со стаканом воды, Уолтер присел рядом на корточки, протянул стакан мне, а потом поставил его, пустой, на журнальный столик.
– Ну как, получше? – спросил он с улыбкой, беря мою руку в свои.
Я могла в этот момент думать только о том, что он уйдет, а я снова останусь одна в четырех «родных стенах», если только немедленно не выдумаю предлога удержать его. Медлить было нельзя, приходилось идти ва-банк. Я качнулась вперед, и довольно удачно – так, что наши лица оказались вплотную и губы соприкоснулись. Сперва это мало напоминало поцелуй, скорее неловкое столкновение двух катящихся мячей в физкультурном зале, но момент, когда еще можно было отодвинуться и извиниться, пришел и ушел, а поцелуй все длился.
Мы отстранились одновременно и долгую минуту смотрели друг на друга. В глазах Уолтера были удивление и вопрос, который я истолковала так: «Неужели это случилось и мой язык на самом деле только что побывал во рту данной конкретной особы? Можно лив этом случае полагаться на свои инстинкты и возможен ли – о Боже, сделай так, чтобы я не ошибался! – возможен ли между нами… секс?» Я прямо-таки всей кожей ощущала, как между нами зарождается и растет благословенное понимание…
Но Уолтер вдруг вскочил, и «благословенное понимание» разлетелось вдребезги. Сначала он просто шагал туда-сюда по комнате, потом остановился передо мной и выставил руки ладонями вперед, как бы защищаясь.
– Я вернулся совсем не за этим!
– Допустим, – буркнула я. – Что дальше?
– Я должен извиниться.
– Как это?! – Глаза у меня полезли на лоб. – За что?!
– Есть за что. – Он еще немного отодвинулся от меня, как от зачумленной. – Знаете, как все это выглядит? Что под влиянием алкоголя я позволил себе с вами лишнего!
Ну вот, именно то, что мне сейчас нужно, – джентльмен до кончиков ногтей. Из моей груди рванулся тяжкий вздох.
– Не вы вернулись. Я вас позвала.
– Это верно, – согласился Уолтер, взвешивая мой довод.
– И я же полезла к вам с поцелуем.
Он досадливо повел плечами и отмахнулся: дескать, какая разница, кто к кому полез, раз уж все равно этим кончилось. Я несколько воспрянула духом. Не так часто в подобной ситуации вам возвращают на блюдечке хоть малую часть чувства собственного достоинства. Поднявшись, я подступила ближе, в надежде, что это поможет склеить разбитое понимание.
– Тогда в чем проблема?
– Ну…
Уолтер смотрел на диван, на журнальный столик, на пол у меня под ногами. Куда угодно, только не в глаза. Я взяла его за подбородок и заставила поднять взгляд. Мы улыбнулись друг другу. Я медленно облизнула губы. Его полуприкрытые веки затрепетали, дыхание самую малость участилось. Я начала расстегивать его рубашку. Рука Уолтера остановила мою как раз в тот момент, когда я боролась с пуговкой «точки невозврата».
– Довольно!
– Отчего же? – прошептала я и притянула его к себе. Он не стал активно сопротивляться, но до поцелуя дело так и не дошло.
– Ванда! – Теперь уже он взял меня за плечи, увы, только для того, чтобы удержать на расстоянии. – Я не хочу.
– Нуда, рассказывай!
Я опустила руку и безо всяких церемоний сграбастала явное свидетельство того, что он не имеет ничего против. Уолтер с громким возгласом отскочил, по-моему, шагов на пять. Поскольку квартирка моя невелика, при этом он налетел спиной на стену и перекосил единственную в моем доме приличную гравюру.
– Я что-то неправильно понимаю, так? – подойдя, процедила я и начала гневно застегивать рубашку. – Придется принести извинения!
– Только не нужно обижаться…
Уолтер сделал попытку взять меня за руку, чего я, понятное дело, не позволила.
– Я не обиделась! Я завелась! – Не сводя с Уолтера свирепого взгляда, я покончила с пуговками, схватила валявшийся на диване пиджачок и стала шарить по карманам в поисках сигарет. – Теперь мое возбуждение находит выход в ярости! Где, черт возьми, эти сигареты?!
– Курить вредно.
– Вы мой адвокат, а не сожитель, так что нечего читать мораль! Сама как-нибудь разберусь, что вредно, а что нет!
Сунув сигарету в зубы, я снова принялась шарить по карманам, теперь уже в поисках зажигалки. Я не так много курю, но предпочитаю держать пачку наготове, на всякий случай – к примеру, на случай жестокого унижения от мужика, которого домогалась. Чтоб они все провалились!
– Ну извините, – примирительно сказал Уолтер. – Вы правы, меня это не касается.
– Можно хоть узнать, в чем дело? – спросила я, яростно жуя сигарету. – Может, вы голубой?
– Вот уж нет! – возмутился он и провел рукой по лбу. – Как неловко все получилось…
– Нет уж, выкладывайте, раз такое дело! – наступала я. – Вы женаты? Не знаете, чего хотите? Пылаете жаждой мести к женщинам? Готовитесь принять монашеский обет? Должна же, черт возьми, быть какая-то причина?!
Тут я наконец нащупала зажигалку и чисто автоматически бросилась к выходу на балкон, потому что всегда курила там. Уолтер вышел следом, прикрыл за нами дверь и ждал, когда я закурю.
– Ничего из того, что вы перечислили, – наконец заговорил он вполголоса. – Просто это было… слишком внезапно.
– Внезапно. Ага. Понимаю.
Мы помолчали, наблюдая за тем, как голубая струйка дыма завивается в воздухе в кольца, а потом тает, исчезая. Живу я, конечно, далеко не в лучшей части города, но вид с балкона открывается великолепный. Мукомольный завод, как обычно, дымил вовсю, и над ним стелилось белесое марево, похожее на дымку перламутрового тумана. Казалось, что под его пологом дремлет сказочный город, безупречно чистый, хрупкий и бесконечно прекрасный.
Молчание длилось до тех пор, пока почти догорела сигарета.
– Значит, судебный иск отменяется?
– Отменяется.
– Ну и хорошо.
Уолтер шагнул к двери. Остановился. Снова шагнул и снова помедлил. Я ждала, опустошенная и безразличная.
– Знаете, я ведь…
И все. Я так и не узнала, что «ведь», потому что Уолтер вышел, не сказав больше ни слова.
Глава 3
Всю следующую неделю мы провели втроем: я, телевизор и Альберт – бутылка шотландского виски марки «Шивас ригал». Вообще-то я опустошила несколько бутылок, но каждую называла Альбертом (если такой приемчик сработал с хозяевами Лесси, почему бы ему не сработать со мной?).
Короче, я накачивалась виски и таращилась в телевизор. Упорно наблюдая новости на «Фокс ньюс», я чуть было не влилась в ряды республиканцев. Переключившись на Си-эн-эн, чуть не пополнила собой ряды идиотов и сочла за лучшее скакать с канала на канал, перемежая сценки из жизни животных калейдоскопом заморской экзотики.
В пятницу, взглянув в зеркало, я пришла в ужас. Вот почему столько книг написано о том, что нельзя подолгу оставаться в полутемном замкнутом помещении, а главное, пить там в одиночку много дней подряд! Из зеркала на меня смотрело жуткое создание с тупыми, налитыми кровью глазами и желтой, как старый пергамент, кожей.
Даже огородное пугало выглядит симпатичнее.
В тот же день мне позвонила Фей Уиттл. Душка-милашка Фей с ее вечным «мне так жаль, так жаль, что тебя чуть не разнесло на куски» и «как печально лишить тебя последних грошей теперь, когда ты без работы». Ну не то чтобы совсем уж дословно, но в этом роде. Звонок не из тех, что лечат от депрессии.
– Мне не удалось выручить ту сумму, на которую я надеялась!
Я почти слышала скрежет ее «Паркера» во время подписания бумаг в домике на пляже.
– Я вполне здорова, Фей. Спасибо, что позвонила. Спохватившись, она исторгла из груди вздох сочувствия, но продолжала гнуть свое:
– Адвокаты дорого обходятся, Ванда, ты сама знаешь. После всех выплат я, можно сказать, остаюсь на нуле.
– Значит, мне причитается половина этого нуля.
– Но, Ванда! – Фей нервно хохотнула. – Ты ведь это не всерьез, да? Какая половина? Вспомни, ведь на воздух взлетел мой бизнес, дело моей жизни!
– Вместе с моей задницей. А ты, между прочим, в это время прохлаждалась в ближайшем баре с молочным коктейлем в руке.
Эту маленькую деталь я выяснила совсем недавно и сгорала от желания бросить Фей в лицо. Ради такого можно поступиться и причитающимися деньгами.
– Я не прохлаждалась! – взвизгнула она. – Я разменивала деньги! У меня не было мелочи на звонок в газовую компанию!
Я бросила трубку, немного поразмыслила и отключила связь на распределительном щитке. В ушах, словно по заказу, тут же зазвучала проклятая мелодия, но я сделала телевизор погромче и пошла на кухню – смотреть в распахнутый холодильник, что обычно делала в семь часов вечера.
Неделя была кошмарная. Не в настроении готовить и даже сервировать, я ела преимущественно из банок и упаковок прямо на ходу, так что теперь холодильник мог похвастаться только остатками клюквенного морса и баночкой оливок с анчоусами, которые непонятно откуда там взялись (я решительно не помнила, чтобы их покупала). «Покажи мне свои запасы продуктов – и я скажу, кто ты». На данный момент обо мне просто нечего было сказать.
Время, проведенное перед опустошенным холодильником, странным образом всколыхнуло мою память. К примеру, я вспомнила Дебби Мэйн, соседку по общежитию с первого курса, которая умела найти положительный момент абсолютно во всем. Думаю, она бы сказала, что пустые полки – добрый знак. Так сказать, чистая доска, и в моей власти вывести на ней новые письмена, дать жизни новый толчок, отоварившись продуктами лучшего качества, известных марок и за более высокую цену – то есть переоценить ценности. Что-нибудь в этом роде.
Я представила, как с широченной улыбкой покупаю авокадо и карамболу… и возненавидела Дебби всеми фибрами души.
Вообще-то я и раньше ее ненавидела, но втайне, а в общении с ней была неизменно дружелюбной. Иначе было просто невозможно. Грубить таким людям – все равно что пинать папу римского. Однако необходимость долгое время терпеть присутствие Дебби, слушать ее и говорить с ней оставила след в моей ранимой душе. Что-то вроде неизлечимого солнечного ожога.
Помнится, когда Майк Бенедетто дал мне отставку и при этом еще хотел одолжить мою машину, чтобы взять Мэри Энн Шили на банкет своего институтского «братства», я впала в глубокую депрессию. Дебби неотлучно находилась при мне, гладила по голове, подсовывала печенье и долдонила о том, что депрессия имеет свои преимущества: это дно, с которого непременно начинается путь наверх, к свету и радости. Не будь депрессии, нам не с чем было бы сравнивать и жизнь казалась бы серой.
«Невозможно по-настоящему оценить солнечный свет, если не знаешь, что такое кромешная тьма», – вещала она, а я лежала, жевала печенье и тихо ее ненавидела, возможно, именно потому, что в ней просто нечего было ненавидеть. Внешне она была хорошенькая, в общении ровная, в поступках рассудительная. Изучала систему йогов. Дала обет не вступать в интимные отношения до брака и, по-моему, никогда даже не чувствовала искушения его нарушить. Иными словами, это была милая чудачка.
По самым последним сведениям, Дебби жила теперь в пасторальном предместье Сиракьюса, штат Нью-Йорк, глубоко полноценной жизнью: домохозяйки, супруги во всех отношениях приятного и преуспевающего человека; матери двух здоровых мальчишек. Слушая общих знакомых, я улыбалась и ахала, но в душе знала, что так не бывает. Наверняка где-нибудь в углу комода у нее припрятаны наркотики, а когда дети в школе, а муж на работе, она развлекается с садовником. Разумеется, это очень некрасиво с моей стороны, но так хоть можно жить дальше.
И вот теперь, сидя на полу перед телевизором и баюкая в объятиях бутылку виски, я думала о Дебби с каким-то новым чувством. В мою нетрезвую голову впервые пришло, что Дебби может быть счастлива в полном смысле этого слова, что ей удалось то, к чему впустую стремится столько людей, что она как-то сумела вычислить формулу удачи и успеха и теперь пребывала там, куда мне и таким, как я, не удалось достучаться. Что она на коне. И никогда не выпадет из седла, не может выпасть в принципе.
Значит, оно возможно, возвышенное и прекрасное чувство принадлежности к миру счастья и добра, и существуют некие пути в этот мир – в мир, о котором твердят Опра и ей подобные!
Но тут на выбранном канале началось ток-шоу о людях, жизнь которых зашла в тупик, и я опять вспомнила, что есть только один мир – мрачная дыра, доверху набитая всевозможным дерьмом.
В субботу рано утром в дверь начали ломиться.
Это и в самом деле была несусветная рань для выходного дня. Восемь часов утра.
– Ванда!
Дверь несколько заглушала голос, но он все равно был мне слышен, так как на этот раз я отрубилась на коврике в прихожей.
– Ванда!
Дзинннь. Дзинннь. Бум-бум-бум.
– Да ну вас всех к такой-то матери… – пробормотала я в коврик, однако стук продолжался и, между прочим, отдавался у меня в голове ударами кузнечного молота. Повисая на дверной ручке, я кое-как поднялась на ноги и приложилась к «глазку».
Уолтер. Самое время.
Я отперла дверь, предварительно накинув цепочку, и вставила физиономию в десятисантиметровую щель.
– Ну чего-о?!!.. – простонала я.
– Вы не поднимали трубку, – сказал Уолтер. Голос у него был встревоженный, вид… не могу сказать: глаза у меня наотрез отказывались открываться.
– Со мной все в порядке.
После короткой паузы послышалось резкое:
– Открой эту чертову дверь!
Одна из выгод политкорректности состоит в том, что можно добиваться поразительных результатов, время от времени переходя на грубость. Я грублю слишком часто, поэтому у меня этот фокус не срабатывает. В случае же с Уолтером он сработал магически: я тут же сняла цепочку, отворила дверь и отступила в сторону, давая дорогу. Он быстрее молнии влетел в квартиру, схватил меня за плечи и внимательно оглядел:
– И это ты называешь «все в порядке»? Даты похожа на черта!
– Спасибо, ты очень любезен… – Я потащилась на кухню, мешком осела на табурет и прижалась щекой к прохладной поверхности стола. – А вообще, какого черта тебе здесь надо?..
– Ты не поднимала трубку.
– Нечего было звонить! – прокаркала я, как простуженная ворона.
В горле царила сушь, похлещи, чем в иной пустыне. Проклятый Альберт выжал меня, как лимон.
Уолтер выключил на кухне свет и распахнул окно.
– Зачем это?
– Здесь не слишком приятно пахнет.
– Это от меня, – мрачно съязвила я. – Я не мылась пять дней.
После короткого молчания меня сграбастали в охапку и грубо поволокли – иначе не скажешь. Опомнилась я под душем, между прочим, под ледяным. Я оказалась там как была, то есть в пижаме.
– Мойся! – приказал Уолтер. – Я подожду в гостиной.
Пока мылась, я ругала его на чем свет стоит, но когда процесс подошел к концу, была уже в состоянии оценить прелесть прикосновения чистой одежды к свежевымытой коже. И не просто оценить. Я себя чувствовала заново рожденной, как христианин после крещения.
В гостиной было отчасти прибрано и витал запах кофе. Уолтер пристраивал в моечной машине последнюю тарелку. Из раковины не только исчезла гора грязной посуды – сама раковина оказалась до блеска вычищенной.
– Спасибо…
Я сказала это так тихо, что усомнилась, достигла ли моя благодарность цели, однако Уолтер ответил легким кивком. Прошелся по столешнице губкой, потом бумажным полотенцем. Разлил кофе по кружкам и подтолкнул одну ко мне. Придвинув табурет к столу, я уселась. Воцарилось молчание и длилось так долго, что я начала изобретать какое-нибудь пустенькое замечание, просто чтобы вступить в разговор.
– Я потерял жену…
От неожиданности я чуть не свалилась с табурета. Попробовала поймать взгляд Уолтера, но тот упорно смотрел в кружку.
– То есть?
Моим первым осознанным чувством был стыд, и именно поэтому я приготовилась изобразить бурное негодование. Всю свою взрослую жизнь я до смерти боялась связаться с женатым и разбить семью. И вот, кажется, свершилось. А главное, некого винить, кроме себя самой, – Уолтер сопротивлялся до последнего.
Я открыла рот, собираясь швырнуть ему в лицо гневные обвинения, но, к счастью, не успела ничего сказать.
– Это случилось восемь лет назад. Ее сбила машина – по нелепой случайности, – когда она шла на почту за каким-то заказным письмом.
Голос заметно дрогнул. До меня медленно, с натугой начало доходить. Сердце упало, стыд сменился состраданием.
– Она была в коме восемь месяцев. – Уолтер поднял на меня бесстрастный взгляд. – Я не вылезал из больницы, сидел у ее постели днем и ночью. Доктора уверяли, что шансов никаких. Чтобы отключить систему жизнеобеспечения, нужно согласие родных. Восемь месяцев… столько мне потребовалось, чтобы принять решение, а потом не было дня, чтобы я о нем не жалел.
Горло перехватило, чему я была только рада. Что можно сказать на такое? «Мне очень жаль» или «Блин, вот дерьмо-то»? Это тот случай, когда любой вариант неуместен. Мое сострадание нужно было Уолтеру, как прошлогодний снег. Да и я сама тоже.
– Я не солгал, когда сказал, что мой клиент лежал в Хейстингской больнице одновременно с тобой. И, проходя мимо твоей палаты, я увидел… – он отпил кофе и беззвучно поставил кружку на стол, – увидел, что ты совсем одна.
Я промолчала, зная, что позорно разревусь, стоит только открыть рот. В коме, и никого у постели – вот уж действительно душераздирающее зрелище! Выходит, он меня просто пожалел. Загадка разрешилась, но, ей-богу, уж лучше бы Уолтер Бриггс оказался извращенцем, который шастает по палатам в поисках возможности облапать бесчувственное тело. Во всяком случае, это было бы не так мучительно для меня.
– Ее звали Мэгги.
Уолтер ловил мой взгляд, но теперь уже я занималась упорным изучением содержимого своей кружки и жалела, что кружка слишком мала для того, чтобы в ней можно было утопиться.
– Ванда! Не думай, что я пришел поплакаться тебе в жилетку, и не сочти меня слабаком, который не способен оправиться от потери близкого человека. Все дело в том, что я совершил ошибку, а за ошибки приходится платить.
О чем это он? О какой ошибке? Что вообще со мной связался? Что сидел со мной в ресторане? Или что целовался со мной? А может, все, вместе взятое?
– Жизнь – это вечное крушение наших надежд… – прошептала я и передернулась от неуместного пафоса этого заявления.
Уолтер пожал плечами и слегка улыбнулся. Сочувственно так. Как видно, решил, что из нас двоих я куда больше заслуживаю жалости. А может, он с самого начала жалел меня. Быть объектом жалости мужика в расцвете сил! Лучше уж сыграть в ящик.
Он вдруг протянул руку. Я не отодвинулась, просто физически не могла. К моей щеке прижалась ладонь – теплая, мягкая, живая. И буквально излучающая энергию.
– Жизнь – это то, что мы сами из нее делаем.
С этим он ушел.
Минут двадцать я сидела, глядя перед собой, потом бросилась в ближайший бар – купить молочный коктейль и газету с объявлениями.
С шумом потягивая через соломинку коктейль, я водила тупым концом красного фломастера по строчкам раздела вакансий. Сборочный цех «Мазда» искал контролера в отдел запчастей. Я заключила это в красный овал. В зубоврачебный кабинет требовалась ассистентка. Я обвела и это. Я даже обвела «посредника для продажи «новы» 73-го года выпуска», но тут же сообразила, что не потяну.
Мысли мои блуждали, но все время возвращались к Уолтеру Бриггсу. Я не могла забыть выражения его лица в тот момент, когда он говорил о жене. Нетрудно было представить его склонившимся над ее неподвижным телом в больничной палате. Я вообразила себе день их венчания: белое платье, свадебный торт, счастливые лица. Как каждая история с трагическим концом, история их жизни теперь представлялась сказочной, безупречной. Мое воображение наделило эту пару всеми возможными достоинствами, и я убедила себя, что никто никогда не любил друг друга так беззаветно, как Уолтер и Мэгги, никто не был так привязан друг к другу и не жил в такой полной гармонии, как они. Разумеется, это было не так. Скорее всего он вечно забывал вынести мусор, и это ее невыносимо раздражало, а она… Ну, скажем, она обожала поп-корн и потом ковыряла в зубах, за что он ее просто ненавидел…
Я заставила себя вернуться к объявлениям и просмотреть все сначала, уже как следует. Фломастер снова заскользил по строчкам, готовый заключить в красный овал вакансию, которая была бы просто создана для меня.
«Делай хоть что-нибудь стоящее».
И только. Вот такое было объявление.
Я уставилась на него с разинутым ртом. «Делай хоть что-нибудь стоящее».
