Текст книги "Лучше не бывает"

Автор книги: Лейни Дайан Рич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Ничего.

Хороший глоток Альберта ничуть не помог расслабиться – было бы вполне в стиле Джорджа превратить мой День благодарения в Судный день.

Я бесшумно переставила поднос на столик и вытянула шею в сторону прихожей. Щеколда закрыта, жалюзи повсюду опущены до предела. Разглядеть меня снаружи он не может. Ничто не мешает мне прокрасться на кухню, к телефону, и набрать 911. Есть шанс, что полиция будет здесь еще до того, как меня прикончат.

Есть, но он невелик.

К тому же все может обернуться еще хуже: копы прилетят, как на крыльях, только затем, чтобы обнаружить шастающего снаружи соседского кота. А может, там и вообще никто не шастает, а все это лишь игра моего неоднократно травмированного воображения. Тогда я сгорю со стыда.

В любом случае не хотела бы я быть сейчас на своем месте.

Крак!

Я вскочила с дивана как ужаленная. Звук был в точности такой, как если бы кто-то наступил на сухую ветку. Или снял с предохранителя револьвер.

Ха, револьвер! Я покрутила у виска. Во-первых, откуда, черт возьми, мне знать, какой бывает звук, когда его снимают с предохранителя. Во-вторых, это все-таки точно была ветка. Под ногой.

Вот дерьмо! Но каким образом Джордж мог меня выследить? Неужели он ходил за мной по пятам все то время, пока я как дура считала себя в безопасности? Наверняка дожидался Дня благодарения, зная, что большинство семей выезжает к родне и что я как идиотка останусь одна. Правда, Элизабет с детьми уехала еще вчера… Зачем уж так-то осторожничать? Это не похоже на Джорджа.

И я прокралась – сначала в прихожую, где достала из кладовки бейсбольную биту Алекса, потом на кухню, где сняла со стены беспроводной телефон. С битой за спиной и телефоном в кармане подошла к входной двери, зажгла наружное освещение и заглянула в «глазок».

– Это ты, Ванда?

Вопль, который у меня вырвался, был средоточием всех подавленных страхов последнего времени, а потому долгим и оглушительным. Когда он иссяк, я открыла дверь и обрушила биту… на Джека, который, к счастью, успел увернуться.

– О Боже, Ванда! – Он оглянулся посмотреть, куда приземлилась бита, которую я не удержала. – Я что, напугал тебя? Ну извини.

– Напугал?! Напугал?! Мать твою, да ты чуть не выбил из меня все дерьмо, вот что ты сделал! Как бы мне не пришлось менять исподнее! – Согнувшись вдвое и уперев руки в колени, я попыталась подавить нервный спазм в кишечнике. – дьявола тебе здесь понадобилось?

– Просто проезжал неподалеку и решил убедиться, что все в порядке. Я думал, ты поехала вместе со всеми. Свет, пробивающийся сквозь наглухо закрытые жалюзи, показался мне недобрым знаком.

– Это Элизабет тебя просила присмотреть за домом?

– Да нет, я сам.

– Черт возьми, Джек! – Я наконец смогла выпрямиться. – Если бы ты всегда был таким внимательным, то до сих пор оставался бы главой семьи.

Джек отступил с помрачневшим лицом.

– Ладно, раз все в порядке, я поехал. Еще раз извини, что напугал.

– Это уж чересчур! – возмутилась я. – Малотого что ты чуть не загнал меня в гроб, так еще и собираешься смыться! Ну нет, ты останешься здесь до тех пор, пока я полностью не приду в себя. Погоди-ка! – Я сходила за курткой и вернулась. – Надеюсь, ты куришь?

– Знаешь, я не курил с тех самых пор, как Элизабет в первый раз забеременела. – Джек выпустил в холодный ночной воздух длинную струю табачного дыма, отхлебнул виски и удовлетворенно расслабился в плетеном кресле.

– Ага, – хмыкнула я. – Очередной достойный муж стремительно прогнил под тлетворным влиянием Ванды Лейн.

Еще немного подпортив экологию дымом, я затушила сигарету в треснутом блюдечке, служившем нам пепельницей.

– Что ты здесь делаешь, Джек?

– Я же объяснил, что заехал посмотреть, все ли в порядке.

– Это ты делал час назад, а что делаешь теперь, с посторонним человеком в День благодарения, который ведь принято проводить со своими? Мог бы точно так же курить и выпивать в обществе какой-нибудь цыпочки.

– Цыпочки?

– Только не строй из себя святую невинность. Чтобы мужик, который и в браке не мог долго удержать брюки застегнутыми, предпочитал одиночество теперь, когда он свободен? Вот уж не поверю.

– Ты уж как вцепишься, так и не отпустишь, да?

– Дурная привычка.

– Тогда и я не буду церемониться. Что тут делаешь ты? От детей я знаю, что тебя тоже приглашали к Шерил. Какого черта ты здесь сидишь, куришь и пьешь в одиночку, если могла бы быть в теплой компании?

– Не в одиночку, – резонно возразила я, вытягивая из пачки еще одну сигарету. – Здесь еще ты.

– Не передергивай.

– Праздники – не мой профиль, – ответила я, пожимая плечами. – Никогда их не любила.

Джек кивнул, и некоторое время длилось молчание, прерываемое только глотками и затяжками.

– Есть у меня надежда, как ты считаешь?

Я могла бы истолковать этот вопрос как угодно, но предпочла понять правильно.

– Лично я думаю, что твой последний шанс приклеился к голой заднице той горячей штучки из цветочного магазина. Но мое мнение не в счет, потому что я не собираюсь навязывать его Элизабет. Так что все зависит от нее.

– Это мне понятно.

– Ну, а лично от себя вот что скажу, – продолжала я, не в силах удержаться, чтобы не наступить на больную мозоль. – Если хочешь вернуть Элизабет, для начала прекрати эту ерунду с судебным иском.

– Речь не об этом, – поморщился Джек. – Дело в другом: Элизабет не желает даже разговаривать о новой попытке. Избегает меня всеми силами.

– Ах вот как. И ты надеялся снова снискать ее расположение галантными речами в зале суда? – расхохоталась я. – Не могу сказать, что это доставляет мне удовольствие, но вынуждена сообщить, что ты больший болван, чем кажешься.

Он продолжал смотреть в ночь, не реагируя на подначку.

– Думай что хочешь, но я не так уж плох, просто, пожалуй, и в самом деле глуп. Я ведь люблю не только детей, но и Элизабет… – Джек помедлил, – а что до горячей штучки из цветочного магазина, она мне даже толком не нравилась.

Новое молчание было еще продолжительнее, и я уже подумала было, что между нами все сказано. Однако ошиблась.

– Знаешь что, Ванда? По-моему, я так боялся ненароком потерять то, чем дорожу, что уничтожил это сам, добровольно. Глупо, правда?

Я внимательно всмотрелась в его лицо. Оно было мрачнее тучи, взгляд полон тоски. Хотя мне это не слишком-то улыбалось, приходилось признать, что мы с Джеком Маккеем одного поля ягоды.

– Тогда послушай: не думаю, что все уже окончательно пошло прахом. Надежда есть. Не скажу, что это будет легко, потому что обелить себя намного труднее, чем очернить. Но все-таки надежда есть.

Джек вдруг улыбнулся и завертел головой, озираясь:

– Простите, тут только что была Ванда Лейн, специалист по жестокой правде. А вы кто? Вы так милы и добры, я просто растерян. Или это следует понимать как единство и борьбу противоположностей?

– За надежду! – Я подняла свой стакан.

Мы чокнулись, выпили и еще долго-долго сидели в молчании, два чужих человека, повязанных одной веревочкой.

Глава 8

– Простите, отец мой, но я все еще в полном дерьме.

Я прислонилась спиной к стене исповедальни, подняла взгляд и увидела над головой высокие своды собора. Надо сказать, для меня как-то само собой разумелось, что у каждой исповедальни имеется потолок, и когда его не оказалось, я невольно задалась вопросом: почему? Чтобы молитвы свободнее возносились к Небесам? Чтобы хоть немного разогнать мрак в этой крохотной будке? Или ради экономии, иначе приход не мог бы наскрести на оконные витражи?

– А что, мы уже встречались?

Оставив загадку потолка, я придвинулась к решетке.

– Вряд ли вы меня помните. Я Ванда, которая не католичка. Как-то раз я пришла пожаловаться на бывшего мужа, гнусного ублюдка, по милости которого лишилась родных и друзей. Вы меня не только не утешили в моей скорби, не только жестоко отчитали и довели до слез, но и на прощание посоветовали сделать хоть что-нибудь стоящее.

– Как не помнить! – Чувствовалось, что священник улыбается. – Не хотите обратиться в истинную веру, принять католичество и тем самым придать нашим тайным встречам официальный статус?

Хорошенький выбор выражений для человека в сутане!

– Думаете, это в корне изменит мою жизнь?

– Почему бы я стал так думать?

– Вы честный человек, отец мой, – улыбнулась я. – Знаете, у вас тут сегодня полное запустение. Ни одной живой души.

– Наутро после Дня благодарения все ходят по магазинам.

– Ясно. Помолчали.

– Вы еще не ушли, Ванда не католичка?

– Нет, просто задумалась.

– По-моему, раз уж мы оба здесь, было бы разумнее и полезнее для вас думать вслух.

«Ах так? Ну ладно, сейчас ты у меня попляшешь!»

– Отец мой, вы всегда знали, чего хотите?

Вопрос явно застал священника врасплох. После короткого раздумья он признался, что не вполне понимает, что я имею в виду.

– Ну… стать священником, отречься от всего мирского – это ведь серьезный шаг.

– Согласен.

– И вы никогда не колебались? Всегда знали, что хотите от жизни именно этого?

– Хм… – Снова раздумье. – Мы ведь говорим не обо мне, верно?

– Верно, – вздохнула я, бросила короткий взгляд на своды собора и очертя голову ринулась в омут серьезной беседы. – Видите ли… это сложно выразить… у меня сейчас в жизни очень серьезный период. Есть один человек, очень хороший и умный, так вот, бог знает почему, я ему небезразлична… а у меня между тем вся стена в наклейках, которые бог знает когда оттуда исчезнут… а в голове играет музыка, которой на самом деле не существует… короче, это долгая история и сводится она, в общем, к тому, что я пытаюсь понять, чего хочу от жизни. Только, увы, это дело движется со скрипом и пока никуда еще не привело… словом, если уж пошел такой разговор, все это понемногу начинает мне надоедать. Хочется послать все куда подальше, понимаете?

– Понимаю. И если это вас хоть немного утешит, скажу, что никому еще не удавалось легко изменить свою жизнь.

– Я прошу совета, а вы болтаете по-пустому! Из-за решетки послышался вздох.

– Не хотите попытать счастья в соседней синагоге? Тамошний рабби принимает как раз по пятницам.

– Пытаетесь спихнуть меня со своей шеи?

– Нет, что вы!

– Вот и хорошо, потому что мне нужно обсудить кое-что еще.

– Для того я здесь и нахожусь.

– Помнится, вы мне посоветовали сделать хоть что-нибудь стоящее. А поконкретнее нельзя?

– Конкретно каждый решает для себя сам.

– У меня маловато извилин для таких решений.

Послышался смешок, отразился от стен и как бы вознесся к сводам. Я поняла, что уже чувствую себя в исповедальне как дома.

– У вас? Маловато? Думаю, скорее наоборот.

– Я только хотела сказать… – о, кстати, спасибо за комплимент! – хотела сказать, что не имею опыта принятия таких решений. К примеру, моя подруга и ее бывший муж все еще любят друг друга. Правда, на свет было вытащено немало грязного белья, высказано много всякого… но дети-то никуда не делись, и это потрясающие дети. К чему я веду? Если я помогу той паре воссоединиться, это можно будет назвать стоящим или нет?

Молчание.

– Ведь можно, согласитесь! – поощрила я (сегодня мой священник зависал на каждом шагу, как устаревший компьютер).

– Мм… заниматься устройством чужих судеб – опасная штука. Вы можете жестоко пожалеть, что вмешались, особенно если вас никто об этом не просил.

– Вообще-то я и сама так думаю, – вздохнула я, – но других идей насчет «чего-то стоящего» у меня просто нет.

– Вижу, что вы на распутье.

– Наконец-то! За этим я и пришла.

– За чем?

– Чтобы вы указали мне правильный путь.

– А с чего вы взяли, будто я знаю, какой путь правильный конкретно в вашем случае?

– Вы же священник! Священник обязан знать, что правильно, а что нет.

– Вот если бы вы приняли католичество, то уяснили бы, что люди приходят в исповедальню каяться в грехах, а не получать руководящие указания. Да и вообще, почему кто-то должен надрываться за вас?

Ага, перестал зависать и раскатился, как в прошлый раз. Совсем другое дело!

– Послушайте, я всего лишь хочу совершить стоящий – иными словами, правильный – поступок. Неужели трудно подсказать какой-нибудь! Я сразу уйду и не буду к вам больше приставать со своими проблемами.

– Ладно, уговорили. Примите католичество. Мы оба дружно засмеялись.

– Нет, отец мой, так не пойдет. Это должен быть бескорыстный совет. Ну хоть намекните! По-вашему, цель оправдывает средства?

– Смотря какая цель и какие средства.

– Да что же это такое?! Неужели я так и не услышу ничего конкретного, пока не приму католичество?

– Именно так. – Священник усмехнулся, давая понять, что шутит, но сразу же посерьезнел. – Ваши поступки имеют подлинное значение только в ваших собственных глазах и в глазах Бога. Передо мной вы не обязаны отчитываться, даже будь вы ревностной католичкой, к тому же даже католичке я не имею права что-то от себя навязывать. Тем не менее немного простой человеческой помощи никогда не повредит.

– Помощи вроде «прочтите пять раз "Отче наш"»?

– Возможно, дойдет и до этого, а пока вот что я хочу вам посоветовать: зайдите в лавку святых даров и купите медальон со святым Эразмом.

– С каким-каким святым?

– Эразмом. Он больше известен как святой Эльм.

– А, знаю. Это мужик, который изобрел огни святого Эльма.

Священник вздохнул.

– Огни святого Эльма – это небесные сполохи, испокон веку помогавшие ориентироваться в океане. Но они действительно поименованы в честь святого Эльма, потому что это покровитель мореплавателей. Он выводит на правильный курс. Возможно, выведет и вас.

От неожиданного волнения у меня перехватило дыхание, и я поспешила как следует себя выругать. Что общего у меня с мореплавателями? Как я буду выбираться из-под груды своих проблем? Вознося молитвы святому Эльму? Черт, а я-то надеялась выменять целую стену наклеек на один четкий рецепт! Не с моим счастьем.

– Благодарю, отец мой, – сказала я, поднимаясь.

– Не стоит благодарности.

– И еще один вопрос! Я уважаю всю эту католическую засекреченность, но, может, можно узнать ваше имя?

– Отец Грегори, – послышалось после короткой паузы.

– Ванда. Рада познакомиться.

– Я тоже рад, Ванда.

Странное дело, уходить не хотелось, хотя я уже держалась за занавеску, готовая ее отдернуть.

– Отец Грегори!

– Что?

– В самом деле, спасибо. Зато, что выслушали, даже дважды, хотя я и не из вашей паствы. Прощайте.

– Ванда!

– Что?

– А знаете, я получил большое удовольствие от нашей беседы. Только, пожалуйста, никому об этом не рассказывайте.

– Ладно, не буду, – улыбнулась я, думая о том, как приятно было бы обзавестись еще и другом-священником.

Похоже, дело сдвинулось с мертвой точки: я снова обрастала друзьями, или по крайней мере хорошими знакомыми.

– Возможно, я еще как-нибудь загляну.

– В любое время.

Из исповедальни я прямым ходом направилась к киоску. Ну и что бы вы думали? Все медальоны со святым Эразмом оказались распроданными!

– Боже мой, Боне! От вас же не требуется ничего из ряда вон выходящего. Просто наденьте шапку Санты и немного посидите спокойно.

– Сколько можно?! – Мне послышался явственный скрежет зубов, но шапку он все-таки нахлобучил. – С меня уже семь потов сошло! И вообще, который сейчас час?

– Восемь сорок пять. Еще добрых четверть часа до открытия.

Не доверяя собственной памяти, я еще раз проверила, хорошо ли цифровая камера на треноге присоединена к компьютеру, потом по бумажке сверилась с данными Кейси указаниями. Вроде бы все было в порядке. Вспышка осветила каждую морщинку на недовольной физиономии Бонса.

– Ты что, хочешь, чтобы я ослеп?! – взревел этот вечный брюзга. – О чем я думал, когда соглашался? К тому же никто отродясь не слыхал о черном Санта-Клаусе!

– Если вы сейчас же не заткнетесь, будет из вас мертвый Санта-Клаус, – пригрозила я, подходя к нему со снимком.

Боне с деланным равнодушием принял карточку. Надо сказать, она на диво удалась: на прочном картоне, исключительно четкая, с изящным бордюром из веточек омелы и надписью «Счастливого Рождества!» в правом нижнем углу. Выпятив челюсть, старый упрямец сунул фотографию мне:

– Шапка-то набекрень!

– Мозги у вас набекрень, а не шапка! – не выдержала я, отходя от него, но, сделав несколько шагов, приросла к месту. – Что это за музыка?! Боне, что за музыка?!

– Какая еще музыка?

Проклятое крещендо! Вот оно нарастает, ширится. Я начала подпевать, отчаянно пытаясь вспомнить, вспомнить неуловимое название.

– Что это на тебя нашло?

Я молча воздела руки, требуя молчания, но музыка уже затихала, чтобы совершенно исчезнуть через пару секунд. Вот дерьмо! Я снова двинулась было к столу с компьютером, однако молчание Бонса было таким весомым, что его невозможно было не заметить.

– В чем дело?

– Ты что, собираешься тут, у нас, спятить?

– Уже спятила, – ответила я со вздохом, – так что можете расслабиться.

Он издал неопределенный звук, который можно было принять как за согласие, так и за гневное осуждение, и продолжал сверлить меня встревоженным взглядом.

– И не надо так выкатывать глаза! Ничего со мной не случится.

– Тебе лучше знать. – Боне начал дергать за кушак, явно желая поскорее избавиться от костюма. – Только не думай, что я буду играть в эти дурацкие игры каждый божий день. У меня, знаешь ли, есть в этом магазине и порядочные занятия.

– Ну, Боне, ну еще разочек! Только постарайтесь выглядеть хоть малость подобрее.

– Ты за последнее время общалась с Джеком? Элизабет перестала полоскать чайный пакетик в кружке с кипятком. Искусственно зевнув, я занялась своим кофе.

– Нет, а что?

– Да ничего, просто решила поинтересоваться. Вообще-то у меня к тебе есть один вопрос по поводу Джека. Можно задать?

– Задавай.

– Ты его еще любишь?

– А ты собираешься когда-нибудь встретиться с Уолтером?

Ого! Встречная атака. Посмотрим, кто кого.

– Мы говорим не обо мне и Уолтере, а о тебе и Джеке.

– Тогда ни о том, ни о другом! – отрезала Элизабет. – По-моему, тебе давно пора на рабочее место, делать рождественские снимки.

– А вот и ничего подобного, – с торжеством парировала я. – По понедельникам уголок закрыт. И не пытайся сменить тему, я все равно буду снова и снова возвращаться к тебе и Джеку.

– Откуда такой внезапный интерес к нашим отношениям?

Элизабет поднесла к губам кружку, и я заметила, с какой силой ее пальцы стискивают ручку. Становилось страшно за злополучную ручку – как бы не отломилась.

– Ничего внезапного, – кротко объяснила я, – заезжал сюда на День благодарения проверить, все ли в порядке – правда, мило с его стороны? – и мы долго с ним беседовали.

– Погоди, погоди! У тебя же на тот день были какие-то грандиозные планы!

– Были, да сплыли. Речь не о моих планах, а о нашем разговоре… – я покашляла, – и о том, что Джек тебя по-прежнему любит.

– Я не собираюсь об этом говорить!

Неловко поставленная кружка опрокинулась. Даже не заметив этого, Элизабет спрятала лицо в ладони.

– Ладно, как хочешь. Это, конечно, не мое дело, я вообще понятия не имею, что у вас и как. Просто я ему поверила и подумала: почему бы не высказать свое мнение?

Моя лучшая подруга так хватила кулаком по столу, что кружка скатилась на пол, а я подпрыгнула.

– Думаешь, я не знаю?! – процедила она с искаженным от гнева, потемневшим лицом. – Что он меня по-прежнему любит, мне хорошо известно, как и то, что он теперь весь такой одинокий, растерянный, весь такой полный раскаяния! – Она умолкла, пытаясь справиться с собой, глаза наполнились слезами. – Ты спросила, люблю ли я его. Да, люблю. И всегда любила. Очень может быть, что и он никогда не переставал любить меня. Возможно даже, он в самом деле изменился. Но я больше не куплюсь на все эти «возможно» и «может быть». Одной попытки вполне достаточно, понимаешь? Одинокая жизнь – не слишком сладкая штука, но все-таки лучше, чем сломанная.

Элизабет встала и принялась устранять следы разгрома, а я все отворачивалась и отворачивалась понемногу, пока не оказалась к ней спиной. Мной владело чувство только что сделанной ужасной глупости, сознание того, что глупее меня нет никого в целом мире. Снова я слышала голос отца: «Не умеешь ты вовремя заткнуться, Ванда. Ох, не умеешь!»

– Ради Бога, прости! – промямлила я. – Не стоило лезть к тебе с этим.

Послышался вздох. Я осторожно повернулась, и мне показалось, что за прошедшие несколько минут Элизабет постарела лет на пять.

– Нет, это ты прости, – сказала она, массируя виски. – Я потому взбесилась, что… В общем, в одном ты права: ты понятия не имеешь, что у нас и как. Точно так же и я понятия не имею, что и как у вас с Уолтером, поэтому не суюсь. И меня это не касается.

– Я бы не сказала, что ты совсем уж не суешься! – не удержалась я.

– Хочешь поссориться?

– Не хочу, потому что тогда ты меня вышибешь на улицу.

– Не бойся, не вышибу. – Она приблизилась и положила руки мне на плечи. – Честно говоря, я ценю твою заботу.

– Ценишь, как же! А кто только что хотел вцепиться мне в волосы? – усмехнулась я.

– Да ладно, это дело житейское.

Я бросила демонстративный взгляд на часы:

– Ну, на этой высокой ноте мы и закончим разговор. Мне пора.

– Как пора? – удивилась Элизабет. – Ты же сказала, что по понедельникам у вас закрыто.

– Правильно, закрыто. – Надевая куртку, я добавила с сарказмом: – Но благодаря твоим стараниям у меня вся стена исписана задачами, которые, между прочим, не решатся сами собой.

– Тогда иди и сделай что-нибудь стоящее.

Крохотная ночлежка Рэндалла П. Маккея, официально называемая «пристанищем», притулилась между ночным гей-клубом и редакцией пресловутой газеты «Хейстингс дейли репортер». Войдя, я с порога уперлась в обшарпанный канцелярский стол. Пожилая женщина за ним прятала подбородок в ворот толстого свитера, а кисти рук – в рукава. Оно и понятно: внутри было не теплее, чем снаружи. Ничего себе пристанище, подумалось мне.

Я протянула женщине объявление, состряпанное и размноженное тут же по соседству.

– Вот. Ванда Лейн – это я. Приятно познакомиться… – я бросила быстрый взгляд на карточку с именем, – Карен! Вы, конечно, знаете самый крупный букинистический магазин? Я там веду Рождественский уголок и сейчас подыскиваю нескольких добавочных Санта-Клаусов.

– Ах, дорогая! – Женщина внимательно изучила объявление и подняла на меня сочувственный взгляд. – Вы же не собираетесь искать их здесь, верно?

– Если бы не собиралась, то не стояла бы перед вами, – резонно возразила я. – Что плохого в том, чтобы дать людям шанс немного поработать?

– Это смотря каким людям, – едко заметила Карен. – Здешний народ лучше к детям не подпускать, да они и сами-то не больно рвутся. Затея хорошая, нужная… но я не стану вешать эту вашу бумагу. И скажите спасибо, что не стану.

Я и сама прекрасно знала, что сунулась со своими благими намерениями не туда, куда следует. Однако утренняя баталия с Элизабет здорово меня мобилизовала, а на ум не пришло ничего более стоящего, чем раздавать работу подонкам общества. Пропади оно пропадом, это самое «стоящее»! Оно все больше становилось для меня гвоздем в заднице.

– Значит, тут нет никого, кто хотя бы подумывает о работе? – спросила я, не желая отказываться от надежды.

До ответа дело не дошло – меня буквально швырнули животом на стол Карен. С криком «Черт побери!..» я обернулась посмотреть, что за неотесанный болван прет как танк в «Пристанище Рэндалла П. Маккея».

– Так это ты, чтоб мне пропасть! – вырвалось у меня. – кто, мать твою?! – отозвался вновь прибывший, явно тоже склонный к простой и доходчивой речи. – Не знаю тебя, и катись ты!..

– Ну вот, я вас предупреждала, – флегматично заметила Карен, берясь за газету.

– Знаю! – вдруг рявкнул гость (недоброй памяти Лайл), тыча в меня пальцем и бешено вращая налитыми кровью глазами.

– Что, шесть штук уже улетело? – съехидничала я и подмигнула Карен, высунувшей голову из-за газеты. – Вы были правы, не тот здесь материал. Большое спасибо за помощь!

Выйдя на улицу, я решила было как можно скорее удалиться от ночлежки, но наткнулась взглядом на вывеску «Хейстингс дейли репортер» и сунулась в дверь. В приемной молодая особа что-то щебетала по телефону. Я попробовала проскользнуть мимо, но она прикрыла трубку ладонью.

– Не могу ли я чем-то помочь?

– Можете. Я ищу отдел частных объявлений, а конкретно Дженнифер. Видите ли, за ней должок, который я пришла получить.

Возвращаясь домой после столь неудачной попытки самой подыскать хоть одного Санта-Клауса, я оказалась рядом со штаб-квартирой «Восьмого канала», и хотя не имела ни малейшего желания снова там появляться, все же вырулила на стоянку. В смысле решения поставленных задач день складывался так, что его смело можно было заносить в графу «Полный облом».

Входная дверь открылась с той же натугой, что и раньше, – поток клиентов был не настолько густ, чтобы ее раскачать. Девица в приемной была новая, и это ничуть меня не удивило: они менялись с такой скоростью, словно менеджер по кадрам орудовал бичом.

– Добрый день! – Я изобразила самую ослепительную улыбку, на какую только была способна. – Я Ванда Лейн. Мне бы хотелось видеть Кейт Ментон.

Девица подняла пустые глаза и молча выдула пузырь розовой жвачки, а когда он лопнул, облепив губыи кончик носа, задвигала челюстями, вбирая его назад с невыразимой скукой на кукольном личике.

– Простите, Кейт Ментон у себя? – спросила я громко и раздельно, как то рекомендуется при разговоре с умственно отсталыми.

– А где же ей, к дьяволу, еще быть? – Меня ухватили за плечи, повернули на сто восемьдесят градусов и стиснули в медвежьем объятии.

Кейт была женщиной крупногабаритной – солидного немецкого телосложения. Было раньше такое расхожее выражение: «фигура, как кирпичный сортир» – так вот к ней оно приклеилось намертво (разумеется, за глаза).

– Все в порядке, Маргарита, – объявила она девице, украшенной очередным розовым пузырем. – Эта дама со мной.

Кейт за руку повлекла меня в свой кабинет, один из немногих настоящих. Следуя за ней, как баржа за пароходом, я услышала сзади вялое: «Я не Маргарита, а Хетер». Мне этот факт был глубоко безразличен, Кейт, судя по всему, тем более. В общем, никто из нас не обернулся. Так оно и проще, когда сотрудники не задерживаются надолго. Заехав еще через пару недель, я скорее всего уже не застала бы здесь Хетер-Маргариту.

– Ни за что не догадаешься, что у нас творится! – заговорила Кейт, едва прикрыв за собой дверь.

– Не знаю и знать не хочу.

– Блейна выперли!

У меня отвалилась челюсть.

– Шутишь! Как?! Каким образом?!

– Когда ты подала на канал в суд, его папаша так взбеленился! Орал: «Чтоб духу твоего здесь больше не было!»

– Но я не подавала в суд…

– То есть как это – не подавала? Тогда чего ради тебе выплатили те пятьдесят штук? Все говорят, чтобы заткнуть рот.

– Боже мой! – Я возвела глаза к небу. – По-твоему, я похожа на того, кому перепало пятьдесят кусков? Вот, убедись! – Пошарив в сумке, я выудила только что купленную деталь маскарадного костюма и сунула Кейт под нос. – Последнее приобретение.

– Что это?!

– Уши тролля. Неужели не понятно?

– Похоже, от безделья быстро съезжает крыша, – сказала Кейт, глядя на меня с тревогой, как буквально каждый в последнее время. – Тебе надо срочно вернуться в коллектив!

– Думаешь, я пришла за этим? Нет, просто мне требуется помощь.

– Это-то мне как раз понятно, – буркнула себе под нос Кейт, не в силах оторвать взгляд от хрящеватых ушей. – Нет, в самом деле, Ванда, без Блейна дела на «Восьмом канале» вроде пошли на лад, и я думаю…

– Напрасно беспокоишься, – перебила я. – Болтаться в рекламном бизнесе можно лишь какое-то время, пока не поймешь, что потерял всякое уважение к себе.

– Хочешь сказать, что мы приходим сюда с уважением к себе?

Кейт засмеялась было, но тут же снова уставилась на уши, мрачнея на глазах. Я поспешно их спрятала.

– Слушай, – спросила она, понизив голос, – а зачем тебе… это?

– А ты отгадай. Что ты так испугалась? Уши как уши. Мне вот что нужно – помнишь Молли Зейн? Хочу ее разыскать. Может, она оставила новый адрес или телефон? Ну, например, куда отправить расчетный чек или что-нибудь в этом роде.

– А тебе известно, что разглашать конфиденциальную информацию – подсудное дело? – возмутилась Кейт, сразу забыв про уши.

– Известно, известно. Мне, конечно, очень неловко просить тебя преступить закон, но это ведь совсем немножко!

– Да ладно, это я так, глупо пошутила. Подумаешь, адрес! Просто помни, что за тобой должок.

– Как хорошо, что в мире есть и незыблемые вещи, – сказала я с облегчением. – Не вздумай меняться!

– А зачем это мне? – отмахнулась Кейт, прошла к картотеке в углу и начала там рыться.

«Ванда!»

Голос Уолтера прозвучал как гром среди ясного неба. Я выронила ручку и блокнот, куда обычно заносила все хоть сколько-нибудь важное, чем баловал меня брошенный на произвол судьбы автоответчик, и оцепенела с вытаращенными глазами.

«Элизабет уверяет, что с тобой все в порядке. Хочется верить… то есть я верю, что это правда! Просто… надеюсь, я не… вот черт!»

В своем потрясении я живо ощутила, как только что съеденный пирожок просится наружу.

«Если тебе просто нужно время, чтобы свыкнуться… я готов отнестись к этому с уважением, если же я в чем-то виноват и не сознаю этого, поверь, будет лучше, если ты так прямо и скажешь. Тони все еще не удалось напасть на след Джорджа, так что сама понимаешь, как я обеспокоен. Прошу, позвони!»

И я позвонила. Я даже зашла так далеко, что дождалась ответа, почему-то решив, что звук голоса Уолтера меня приободрит. Увы, он лишь довел меня до слез, и я прервала связь, как распоследняя трусиха.

Но я позвонила, а это что-нибудь да значит.

Так сказать, сделала шаг вперед.

Я приблизилась сзади к своему стулу в Рождественском уголке и спросила у затылка оставленной на вахте Кейси, как продвигаются дела. Ответа не последовало, но когда мои руки потянулись вывалить на стол бумажные пакеты с гамбургерами, жареной картошкой и кока-колой в закрытых стаканах, девочка обернулась, вытащила наушники и выключила плеер.

– Ты что-то сказала, Ванда?

– Что слушаешь? Впрочем, лучше не отвечай, а то меня удар хватит, – проворчала я. – Надо присмотреть тебе к дню рождения подарочный набор дисков Хьюи Льюиса.

– Фу! – сказала Кейси.

– Ничего подобного. – Заметив, что экран ничем не напоминает то, к чему я привыкла, я строго осведомилась, что это значит.

– Садись, я покажу. Увидишь, тебе понравится.

Я с сомнением заняла соседний стул, и девочка тут же затараторила, от нетерпения подскакивая на сиденье:

– Понимаешь, я разработала систему!..

– Ах систему. – Я кивнула с умным видом, как всегда в таких случаях. – Быстро ты управилась. Сколько меня не было? Минут двадцать?

– Ну, я ее уже какое-то время обдумывала, но опробовала только сегодня. Кое-что пришлось инсталлировать, понимаешь?

Инсталлировать. Ничего себе словцо в устах двенадцатилетней девочки. Побольше бы таких девочек, ей-богу.