Текст книги "Судьбы (ЛП)"

Автор книги: Лейн Бросс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Спасибо, – сказал Люк. Коринфия ничего не сказала. Она уже высказала свою благодарность – хотя высказанных слов и чувств недостаточно.

– Надеюсь, вы оба найдёте то, что ищете, – сказал Рис. – Безопасного путешествия, друзья мои.

Коринфия чувствовала, что Рис долго ещё наблюдал за ними, после того как они вышли из пещеры, долго после того, как они в очередной раз появились на фоне раскалённой добела земли палящего солнца. Она была благодарна, что Рис ничего не сказал Люку, не сказал ему, кто она такая и что она должна делать.

Даже при том, что он знал – а он должен был знать, – что их путешествие может закончиться только одним способом.

Глава 13

– Я знал, что найду тебя здесь. – Голос был низким, скрипучим и знакомым.

Миранда не обернулась. Она даже не шелохнулась, продолжая смотреть на композицию искореженного металла и сухих ветвей, корявыми руками тянувшимися к небу. Это должно символизировать взрывающуюся звезду.

Грубая поделка. Звезды, когда они взрываются, гораздо более изящны, более обширны и мощны, чем это можно было выразить в скульптуре. Тем не менее, это был своего рода памятник, именно поэтому он ее волновал.

Два солнца прокладывали дорожку в сторону ржаво-красного горизонта.

Миранда сгребла горсть коричневых лепестков и бросила в воздух. Они сразу же завертелись, подхваченные порывом сильного ветра. Одним движением руки направила разноцветный поток за край утеса. Лепестки разлетелись в разные стороны.

Так же, как мы.

– Ты рискнул появиться здесь, рядом со мной, – сказала она наконец, чуть склонив наклонив голову, признавая его присутствие.

Затем она зачерпнула горсть красной грязи. -Напоминает песочные часы, если смотреть как она бежит сквозь пальцы.

Время истекает.

Этот мир был почти мертв. Жара изматывала, беспощадные солнца выжгли почву до состояния безликой красной пыли. Это было ужасное место, и Миранда с неожиданной горечью подумала, что скорее уничтожит всю вселенную, чем будет сослана сюда снова.

Я никогда не ленился следовать правилам, – ответил Рис, опускаясь рядом с ней. Бутылки звякнули в его куртке.

Миранда позволила себе улыбнуться. Химик. Когда-то Рис был очень могущественным – Контролёром ветров и Взрывателем миров. Но срок его пребывания в этом мире и отдалённость от Трибунала, взяли своё. Это вытягивало энергию, волю из них обоих. Их могущество уменьшилось. Это была естественная участь таких как они – медленное, мучительное рассеивание, как комета исходит вся пылью, пока летит сквозь пространство.

Он выглядел старше, чем она его запомнила. Более усталым. Радикалы могут объединяться с другими силами хаоса и крепнуть, гореть пылко и ярко. Таков был Трибунал. Как черная дыра в пространстве, они образовывали плотную энергию, постоянно наращивающую их могущество.

Но Рис отверг всё, чтобы спасти её жизнь. Он повернул время вспять, чтобы спасти её, но цена была очень высока.

Это съедало Миранду каждый раз, когда она его видела, вот почему она избегала Землю Двух Солнц. Вкус вины был горьким, как вкус самой пыли. Иногда казалось, что она действительно может увидеть своё предательство, словно это парящая между ними физическая форма. Все изменилось после того, как она решила направить свою лояльность в сторону Форда, чтобы работать с ним.

Рис предостерегал ее от этого. Он говорил, что Форд слишком нестабилен, слишком опасен – и что его сила сожжёт их обоих до конца. Но Форд был самым блестящим и могущественным Радикалом из всех когда-либо известных.

А теперь она знала, что слишком изменилась, чтобы когда-либо вернуться к Рису. Он не одобрял того, во что она превратилась. Ей было ненавистно сознавать, как он теперь о ней думал.

– Ты должен был позволить мне умереть, – сказала она. – Посмотри на себя, на то, где ты обретаешься. Этого ты хотел?

– Ты жива, – сказал Рис. Он взял ее руку в свою – грубую, мозолистую. – Это все, чего я желал.

Миранда вспомнила, как он впервые к ней прикоснулся – в тот момент словно вдребезги разбилась целая галактика. Память была горька.

– Ещё есть время изменить свой ​​курс, – повернулся к ней Рис. Его широко открытый белый глаз не мигая смотрел на неё.

Когда-то глаза Риса были цвета самой глубокой синевы, как небо перед мощной бурей. В их глубине можно было потеряться. Она так надолго потерялась.

Это было ещё до того, как это место приняло свой нынешний облик, приняло, видимо, также и его волю к борьбе. Теперь он был низведён до стремящегося к бесконечности моря теней, с единственным спутником-голубем переростком, заменявшим ему глаза.

В своём сердце, она делала это не только для себя, но и для Риса. Кто-то ведь должен был заплатить за всю ту боль, которую они пережили, за потерю свободы... любви.

– Слишком поздно, – сказала она.

Старые чувства, эмоции, долго подавляемые, закружились в Миранде – страстные и горячие. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно. Ей хотелось разорваться на миллион частей и кричать, пока не обрушится небо.

Всё, в чём заключается мой план, – это убить мальчика, – сказала Миранда. – Как только она это сделает, как только она совершит свой выбор и отвергнет законы Незримых, это изменит баланс Вселенной. Это низвергнет их мощь и порядок. Должно низвергнуть.

Миранда потратила годы направляя Коринфию, и девушка доверяла ей. У Коринфии не было никаких причин сомневаться, что шарик показал правду. Или подозревать, что он показал более глубокую правду, чем она смогла немедленно расшифровать.

Она будет делать так, как сказала Миранда. Она была Судьбой – падшей, возможно, униженной и изгнанной. Но по-прежнему судьбой. Все, что она делала, было повиновение.

Рис долго сидел не двигаясь:

– Разве ты забыла о величайшей силе во Вселенной? – Спросил он медленно.

– Выбор? – Миранда покачала головой. – Ты не понимаешь. Это будет ее выбор.

Рис провёл пальцами по её руке:

– Не выбор, Мира. Любовь.

Мира. Это имя она не слышала последние лет десять. Оно заставило ее сердце заныть от все ещё слишком знакомой тоски.

Мира и Рис. Созданные из одной звезды. Из смерти... Новое воплощение, рождённое из одной энергии, одной неистовой воли.

И ничего больше.

Усталость. Это высохшее мертвое место высасывало жизнь из всего. Оно вытягивало жизнь и из нее. Была ли она ещё способна на любовь? Или эта способность иссякла за долгие годы изгнания?

Когда-то она, как и Рис, верила, что любовь это самая могущественная сила. Но теперь она знала – жажда жизни, процветания, была более сильной. Коринфия выберет убийство Люка, потому что это значит, что она будет жить.

– Твой эгоизм все разрушит, – голос Риса стал хриплым. – Ты не лучше их, Мира. Ты сейчас играешь с судьбой.

– Не говори так, – Миранда встала. С неё хватит этого мира – с неё хватит Риса. – Коринфия и мальчик всё равно могут сделать свой ​​собственный выбор.

– И все же, сестра мальчика становится Кровавой Нимфой, и он путешествует по Распутью, как человек. – Настаивал Рис. – Ты хочешь мне сказать, что не приложила к этому руку?

Миранда повернулась к нему спиной в ярости от того, что он по-прежнему её слишком хорошо знает. Она перенесла Жасмин в Лес Кровавых Нимф – это был единственный способ гарантировать, что сестра сыграет роль ловушки и не сможет вмешаться. И все же, Миранда сделала ошибку, невольно открыв портал и позволив мальчику выйти на Распутье. Это была единственная ошибка, которую она сделала, но, без сомнения, она будет последней. Всё остальное встанет на свои места.

Её единственной мыслью сейчас было сбежать, оказаться так далеко от этого ужасного мира, как только возможно. Но тут же она почувствовала на плече руку Риса – тяжелую, теплую и более знакомую, чем любая другая рука во Вселенной. Играла знакомая мелодия. Та самая, что она напевала каждый день, пока они были врозь.

– Моя до сих пор со мной, – сказал он. Он сделал две музыкальные шкатулки – по одной для каждого из них – балерина и лучник. Оба поворачивались на оси и указывали, что их сердца действительно тоскуют. Давным-давно, вечность тому назад, они указывали путь друг к другу.

Это стремление, эта потребность вернувшись, нахлынули на неё. Ей захотелось закружиться и броситься в его объятия, умолять его пойти с ней.

Но она этого не сделала. Она устала просить. Она не собака.

Она не была человеком.

– Я свою давно потеряла, – солгала она. Повернувшись к нему лицом, она отбросила его руку. Казалось, это оставило дыру в её груди.

– Может быть, ты найдёшь её снова и вспомнишь. – Его музыкальная шкатулка, лежащая в мозолистой ладони, была в форме грецкого ореха, как и её. Миранда внимательно смотрела, как лучник медленно развернулся, тетива натянута, стрела напряжена. Металлический перезвон заполнил пространство вокруг них.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я тоже буду делать, что смогу, чтобы повлиять на исход, – тихо сказал Рис. Он закрыл шкатулку, когда лучник был на половине оборота. – Существует баланс разумного, Мира. Какие-то правила должны быть разрушены, другие должны остаться.

– Делай, что хочешь, – холодно ответила Миранда, вдруг рассердившись, что лучник не сразу указал на нее. Она чувствовала боль вперемешку с гневом. И сожаление. Рождённые от одной звезды и неизменно на разных полюсах, как две стороны Луны. – Также буду и я.

Глава 14

К тому времени как Лукас и Коринфия достигли горного перевала, оба светила опустились к краю небосклона.

Люк затруднялся определить, как долго они уже шли, и сколько времени прошло с тех пор, как он очнулся на пляже. От его телефона по-прежнему не было никакой помощи. Да он уже и не ожидал увидеть хоть какой-то приём в этих местах... где бы они ни находились.

Сильная жара быстро сменилась ощутимым холодом, как только солнца, одно за другим, устремились к линии горизонта. Скалы сразу превратились в темные силуэты на фоне пылающего багряного неба, узкую горную тропу укрыли сумерки, и её с каждой минутой всё труднее стало различать.

Вверху, из глубины проявившегося мрака, замерцали звёзды. Люк высматривал Андромеду, любимое созвездие Жас. И когда отыскал в чернильном небе знакомое скопление звёзд, глубокое успокоение поселилось в его душе – он почувствовал себя ближе к сестре.

Юноша понял теперь, почему Коринфия сказала, что нуждается в нём. Она была явно слаба, хотя пыталась это скрыть. За последний час она все чаще спотыкалась, то и дело оперлась на него.

Его собственные силы быстро таяли. С минувшей ночи он не ел и не спал, только отхлебнул несколько глотков воды из фляги, что упаковал для них Рис. Его ноги настолько отяжелели, что лишь ценой огромных усилий он ещё мог их передвигать.

Он не хотел останавливаться, но брести незнакомой дорогой в кромешной тьме, было сумасшествием. До сих пор они не видели никаких признаков животных, но это не значит, что их не было, а тропа была такой крутой, что достаточно одного неверного шага, чтобы покатиться вниз по скалистому откосу и сломать шею.

– Давай остановимся здесь на ночь, – сказал Люк. Недалеко от тропы, на относительно ровной местности, было скопление нескольких деревьев, защищенных от стылого ветра группой нависающих скал. Они могли развести огонь и согреться.

Камни.

Ветки.

Дрова.

Он мысленно отметил, что нужно собрать. В прежние времена отец брал его в поход на Биг Сур. Только пару раз. Люк любил эти выходные. Без Жас. Без мамы. Только мужчины. Они ставили палатку, жарили хот-доги на открытом огне, и заканчивали ужин горячим шоколадом. В то время Люк был ещё маленьким ребенком, но отец показывал ему, что нужно делать – научил выживать, если он когда-нибудь заблудился. Мальчику казалось, что всё это лишь игра.

Люк почувствовал, как внутри всё перевернулось. Вдруг подумалось – увидит ли он своего отца когда-нибудь снова? Подумалось – знал ли отец, какое удовольствие получал его сын от тех выходных?

Люк поёжился. Температура резко упала.

– Подожди здесь, ладно? Я схожу соберу дрова.

Коринфия кивнула. Она уронила пакет, который дал им Рис, и послушно села, прижав колени к груди. Ее длинные светлые волосы беспорядочными спутанными прядями свисали на спину, джинсы измазаны красной грязью. Но на щеках еще оставался румянец, и глаза были внимательны.

Еще оставались моменты, когда он надеялся – когда он молился, – что все это было частью какого-то длинного, сумасшедшего сна. Он просыпается в своей теплой постели, солнце заглядывает сквозь окна и разбрасывает пятна солнечных зайчиков по всему столу, которые ползут вверх по стенам и заставляют его старые футбольные постеры светиться. Жасмин крепко спит в своей комнате, закинув одну руку за голову, а другой прикрыв глаза.

Но была одна проблема – он не просыпался.

Защищаясь от холода, Лукас натянул свитер и пожалел, что потерял свою бейсболку еще на крыше, ​​в Сан-Франциско. Рис сказал, что будет холодно, но Люку показалось, что определение– «морозно» было бы более точным. Выдыхаемый воздух превращался в облачко тумана. Он знал, что Коринфия замёрзнет, если он о ней не позаботится.

– Я вернусь. – Люк видел, что у него не так много времени. Два солнца висели в опасной близости от горизонта, как перезрелые персики, готовые упасть с невидимой ветки.

Нужно побыстрее развести костёр, или они буквально замерзнут до смерти.

Направляясь к деревьям он быстро потерял Коринфию из виду. Стремительно темнело, поэтому он не хотел заходить слишком далеко. Он собрал все, что мог найти на земле – несколько прутьев и что-то наподобие сухих сосновых игл, только гораздо длиннее и серебристо-серого цвета – и то, что удалось обломать с низко расположенных ветвей. Но к этому времени светила полностью исчезли за горизонтом.

Он уже едва мог разглядеть что либо на расстоянии вытянутой руки. Только белые пятна кроссовок ещё были различимы.

Полностью дезориентированный, он сделал небольшой круг. Откуда он пришёл? Он не мог отойти слишком далеко.

– Коринфия! – позвал он. Ответом был только далёкий вой, блуждающий в темноте.

Чёрт. Вой означает волков или койотов, или других животных с зубами. Или ещё каких-нибудь хищников, которых он никогда не видел, но которые вполне подходили для этого необычного ландшафта.

Он сделал несколько шагов и чуть не упал, наткнувшись на куст. Остановился, вдохнул и прислушался. Поднялся ветер, ветки стучали друг о друга, беспорядочно, злорадно.

Чтобы разогнать кровь в жилах, необходимо было согреться -он стал притопывать. В Сан-Франциско тоже похолодало, но не настолько. Холод все сильнее дон имел, охлаждая все члены.

– Коринфия! – Попробовал он снова. Ему пришло в голову, что она может просто оставить его здесь умирать. Но нет. Он был ей нужен. Она сама, скорее всего, замёрзнет без его помощи.

– Люк?

Слабый возглас откуда-то слева. Он медленно двинулся на звук, осторожно передвигая ноги, чтобы не оступиться.

А Рис так жил всё время, вдруг подумалось Люку. Как он это делал? Сердце стучало где-то в горле – Люку постоянно мерещились, что он вот-вот сорвётся вниз с крутого склона.

А потом вдруг все небо разом посветлело. Люк увидел, как темный полог неба расступился и две луны в форме полумесяцев повисли над горным хребтом. Он выдохнул.

Стоянка оказалась всего в нескольких футах от него.

Коринфия прижалась спиной к стене их каменного пристанища, обхватив колени руками. Даже на расстоянии было видно, что она дрожит. Он положил охапку собранного им хвороста.

В этой позе Коринфия выглядела такой маленькой, такой жалкой и испуганной, что Люку вспомнилось, как Жас впервые спрыгнула со своих порошков. Два дня подряд она не спала, болтала без умолку и всё пыталась обклеить стену своей комнаты обложками старых журналов. Потом она сломалась, Люк нашёл её свернувшуюся калачиком в углу, дрожащую: пальцы вымазаны краской и чернилами; комната, провонявшая клеем, была только наполовину оклеена. Когда он сидел с ней, пытаясь уговорить подняться и сходить к врачу, журнальный лист отклеился от стены и, соскользнув, прикрыл их головы, словно какой-то причудливый шалаш.

Память тяжелой волной горечи затопила его.

– Коринфия, – позвал он. Она не ответила. Всё еще не доверяя ей до конца, он осторожно подошёл ближе. Боже, она выглядела холодной. Глаза закрыты. Губы посинели. Дыхание поверхностное и вялое. Плохой знак.

– Эй, Коринфия, – он присел на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне. Она не проснулась. После секундного колебания, он стал растирать её руки.

Её глаза мгновенно распахнулись. Она вскрикнула – не то гневно, не то удивленно, он не смог понять. Он отстранился, почувствовав себя полным идиотом.

– Держись, – сказал он, радуясь, что было достаточно темно, чтобы скрыть, как он покраснел. – Я собираюсь разжечь огонь.

Люк сложил дюжину небольших веток в аккуратную коническую форму, как учил его отец так много лет назад, и полез в карман. Ярко-розовая зажигалка принадлежала Жас. Он взял её с шаткого кухонного стола на следующее утро после их разговора, надеясь, что она бросит курить, если не сможет её найти. Делать это было совершенно глупо, абсолютно нелогично. Она бы просто купила новую на углу гастронома. Это был импульс – мощный, более глубокий, чем слова, – как тогда, когда Чарли Галлей, урод в пятом классе, звонил Жасмин, и Люк ударил его.

Любовь была нелогичной. Люк знал это. Его отец знал это тоже.

Он не будет думать о Жас, пойманной тем ужасным растением, он не будет думать о Кровавых Нимфах или Кровавом Лесе, или ещё о чём-нибудь кровавом. Он будет думать лишь о том, как разыщет её.

Ему потребовалось время, чтобы заставить зажигалку заработать. Наконец, тоненькое пламя лизнуло сухие палочки, зацепилось за них и быстро распространилось. Он подложил в костёр веток и наблюдал, как постепенно поднимается пламя, почувствовал, как оно начинает испускать нежное тепло. Медленно и устойчиво. Если он свалит слишком много веток сразу, то задушит пламя, и костёр потухнет. Хоть он и был слишком мал во время своих давних походов, но огонь разводил фактически сам. Несколько раз помог это сделать отцу, внимательно изучив процесс. В детстве он всегда был таким – наблюдателем. Он наблюдал за людьми. Замечал мелочи.

– Как тебе это, папа? Я сам это сделал.

– Лучшего огня я никогда не видел, Люк.

Он встал. Теперь костёр был в порядке – сильный и жаркий. Некоторое время он смотрел на пламя, позволяя теплу проникнуть в грудь и сжечь воспоминания, превратить их в пепел. Нет смысла замыкаться на них.

Коринфия уже снова спала, свернувшись калачиком на камне. Он опустился рядом с ней.

– Коринфия, – сказал он. – нельзя засыпать, пока не согреешься. – Он пытался игнорировать странное желание прикоснуться к ней, запустить пальцы в ее волосы. Когда она не ответила, он снял куртку и укрыл её, как одеялом. – Коринфия.

Когда он её встряхнул, она тихо застонала, но не проснулась. Его начал грызть страх. Что, если она слишком больна, если она не проснётся...

Сможет ли он спасти Жас без её помощи?

Он медленно протянул руки и, осторожно подняв, переложил её себе на колени, держа завернутой в куртку, и осторожно растирая руки и плечи. На секунду её голова откинувшись оказалась напротив его, и он почувствовал запах её дыхания. Цветы.

Она пахла цветами.

Девушка пошевелилась и сдвинулась в его руках. Он почувствовал тот момент, когда она поняла, где находится. Её тело напряглось, и она испуганно вскрикнула, встрепенувшись у него на коленях. Руки нащупали его грудь. Глаза были огромны и серебрились в лунном свете.

У Люка перехватило дыхание.

– Я – я пытался тебя согреть. – Его голос звучал отдалённо, незнакомо, будто говорил кто-то другой.

Одну долгую секунду – которой хватило, чтобы представить, как он целует её, прижимает к груди, гладит по спине и спутанным волосам – они смотрели друг на друга.

Затем Коринфия отстранилась и отодвинулась от него.

– Что случилось? – Спросила она.

Он почувствовал головокружение и – поскольку он отдал ей свою куртку – холод. И все же, странно, по его венам пронёсся дикий жар. Он встал и подошел к огню.

– Ты заснула. Ты могла замерзнуть. – Он присел на корточки и пошевелил костёр, пытаясь не смотреть на нее.

Но она подошла и села рядом. Цвет возвращался к ее коже, губы больше не были синими.

– Ты развёл костёр?

– Да. – Люк отклонился назад, наблюдая, как поднимаются к небу искры.

– Как? – спросила Коринфия.

Он быстро глянул на неё, она что, шутит? Но похоже, ей было действительно интересно.

– Мой папа брал меня в поход, – сказал он. Он не любил говорить о своей семье – никогда не говорил о ней с Карен, если мог избежать этого, – но здесь, в этом безумном мире, с двумя лунами над головой, всё представлялось не таким уж плохим.

– Папа, – повторила Коринфия, будто никогда не слышала этого слова. Потом вдруг: – Тебе это нравилось?

Вопрос застал его врасплох.

– Да, – сказал он медленно. – Мне это нравилось. – Он подбросил в огонь пару веток, и некоторое время они сидели молча. Люк не понимал почему, но, как ни странно, чувствовал, что ему уютно вот так сидеть с ней в холоде и темноте.

– Один раз мы шли пешком десять миль к горячим источникам, которые Папа хотел посмотреть, – вдруг сказал Люк. Он только сейчас это вспомнил. – Потратили целый день, чтобы туда добраться, потому что я был ещё маленьким, и нужно было делать частые остановки, чтобы я мог отдохнуть. Тогда я был очень зол на него, потому что он заставил меня всю дорогу нести мой собственный пакет. Он постоянно говорил – поверь, это того стоит.

Люк замолчал. Он практически чувствовал запах того леса, мха и красной земли, запах животных и растений, и того густого лимонного напитка, который он пыхтя тащил всю дорогу.

– Стоило? – спросила Коринфия.

– Что? – он почти забыл про неё.

– Поход стоил того?

Он улыбнулся. Было такое ощущение, что с этих пор он всегда улыбался:

– Стоил.

Коринфия придвинулась чуть ближе. Внезапно Люк остро ощутил пространство между ними – едва ли дюйм разделял их руки. – Вы по-прежнему ходите вместе в походы?

– Нет, не навсегда. С тех пор, как мама ушла. – Слова вылетели прежде, чем он успел остановить их. Он никогда никому не говорил о своей матери. Только он, Жас и папа знали правду.

– А что случилось? – Коринфия обняла прижатые к груди колени, при это случайно задев его руку. Ее пальцы были такие маленькие, такие изящные, ее без лака ногти походили на маленькие ракушки. Ему захотелось переплести её пальцы со своими и держать до тех пор пока не остановится это глупое жжение в груди.

Коринфия сказала:

– Если не хочешь говорить -не говори. Всё нормально.

Люк сделал глубокий вдох. Это была проблема. Он хочет.

– Мы думали, что она вернется, – выпалил он, и тут же почувствовал, что кричит. Нет, его голос был глухим, потухшим, словно он кричал все время – все десять лет, с тех пор как она ушла. Это была грустная, печальная правда. В течение многих лет, после того как она ушла, Люк, его папа, даже Жас – все они верили, что она вернется домой. Каждый год, в течение четырех лет, Люк носил свитер, подаренный ею на Рождество, в школу на день фотографии, даже после того, как он стал слишком мал. На случай, если она вдруг вернётся и захочет сделать фотографии.

Люку был всего семь, когда она ушла, но он помнил тот день до мелочей.

– Скоро вернусь, – сказала она, перекинула через руку свою сумку из ондатровой кожи, подкурила сигарету. Приторный запах гвоздики держался в воздухе ещё нескольких дней, после того как она ушла.

Он смотрел, как она спускается с крыльца, ее желтое хлопковое платье на солнце выглядело тусклым. Тёмные волосы со светлыми проблесками давнишней покраски схвачены в неопрятный хвост.

Она в последний раз посмотрела через плечо, но рукой не махнула.

Они с Жас несколько часов ждали её возвращения.

В конце концов, Жас проголодалась. Она сидела посреди игровой комнаты и плакала. Люк подошел к серванту – он знал, что Жасмин любит крекеры, но они были слишком высоко. Залезать на столешницу не разрешалось, поэтому он ручкой метлы сбил коробку с полки. Когда она упала, поломанные кусочки крекеров рассыпались по кухонному полу.

Маленькая, с кудрявыми волосами, Жасмин в ползунках начала есть крекеры прямо с пола. Через некоторое время Люк присоединился к ней и стал собирать из осколков крекера головоломку. Она рассмеялась новой игре, и вместе они провели вечер прямо на линолеуме.

Когда отец вернулся в ту ночь домой и обнаружил их одних, он нашёл в консервной банке деньги и ушёл. Казалось, будто он тоже исчез.

– Она умерла. – Он никогда не говорил этих слов. – Моя мама умерла. – Глаза защипало. Дым...

Коринфия сидела так тихо, что он подумал, может быть, она не услышала. Но затем она дотянулась, очень медленно, и положил свою руку поверх его. Сейчас её руки были теплыми. Люк сглотнул комок в горле.

– Мне очень жаль, – сказала она запинаясь, будто эти слова ей тоже были незнакомы.

Люк откашлялся:

– Да, ну, такова жизнь. – Он отнял от неё руку, внезапно почувствовав себя неловко. – А как насчет тебя? Мать? Отец? Сестры, братья?

Коринфия покачала головой.

– У нас нет семей, – сказал она. – У меня действительно были сестры, но это не так как в вашем мире. – Коринфия закусила губу. – Тем не менее, я скучаю по ним.

Ваш мир. Слова напомнили Люку, что Коринфия была другой, что он не знает, кто она. Он хотел попросить ее рассказать, но понял, что не может. Он почти боялся того, что она может сказать. Он не был готов к тому, что если девушка признается что она не человек.

Но он также понимал, что у него с Коринфией есть нечто общее – Коринфия хотела домой. Она хотела вернуться. Люк знал это чувство.

– Так почему ты ушла? – спросил Люк.

– Я не уходила. Я... я совершила ошибку. – Её голос дрогнул и ему пришлось прислушаться, чтобы расслышать её ответ сквозь треск огня. Она вдруг показалась совершенно потерянной. Ему захотелось обнять её и защитить.

– Какую ошибку? – спросил он вместо этого.

Она быстро посмотрела на него, затем вновь отвернулась к огню:

– Тебе не понять.

Люк удержал себя от того, чтобы не закатить глаза. – Попробуй,– сказал он. Он знал всё об ошибках. Боже, посмотрите на его мать. Его сестру. Чёрт, даже он был сыт по горло своими провалами. В первый год в Бей Сан, его чуть было не выгнали из команды. Один из противников сбил его с ног – нарочно, Люк был в этом уверен – и внезапно вдруг его охватила слепая ярость. Он даже не знал, что делал, ничего не помнил до того момента, пока тренер не оттащил его назад, и он не увидел, что нос того парня был в крови.

– Я сделала что-то, чего никто не совершал раньше. Что-то ужасное.– Она снова пододвинулась. Теперь их колени и бёдра соприкасались. У него возникло жгучее, безумное желание обнять её, но, на этот раз, у него не было оправдания. Она больше не дрожала.

Он придвинулся, чтобы откинуться назад и поместить руку прямо позади неё, этого было достаточно, чтобы почувствовать жар её тела и защитить её от холода. И снова появился тот запах. Цветы. Казалось, он становился насыщенней, казалось, что по мере того как она согревалась, её кожа выдыхала его.

– Ну так что?– сказал Люк. – Они... как бы выгнали тебя или что-то в этом роде?

Коринфия кивнула. Он подождал, пока она всё обдумает. Когда она не ответила, он добавил, – Тогда почему ты так сильно хочешь вернуться домой?

Она повернула голову, чтобы взглянуть на него. Тонкая линия появилась между ее бровями. -Там ... безопасно. Другие места причиняют боль.– Она нахмурилась, и он понял, что ей было трудно выразить чувства словами. -Когда я впервые попала в Мир Людей ... на Землю ... мне было больно все время. Теперь это больше, чем боль. Но в Пираллисе я чувствую силу и тепло. Словно я принадлежу ему.– Она посмотрела вниз на свои руки. -Это мой дом.

Дом. Лишь одно слово вызвало боль в его животе. Сколько раз он мечтал вернуться домой, в тот, каким он был раньше? Когда он был маленьким? Он бы уткнулся головой в свою подушку и кричал бы, пока горло не охрипло, но это ничего не меняло.

Люк потёр лоб. Он пытался соединить кусочки истории Коринфии.

– И чтобы вернуться туда, тебе нужно... сделать определённые вещи? Так ведь?

Снова, Коринфия кивнула. Она взяла горсть той странной хвои, и бросила их одну за другой в огонь.

Люк облизнул губы. Он почти понимал, но не был уверен, хотел ли.

–Такие как убийства людей?– Должно быть, это было действительно хорошее место для проживания.

– Я никогда никого не убивала,– яростно сказала она. – Я лишь... я помогаю. Я создаю несчастные случаи. Вы называете их авариями, так или иначе. Совпадения. Случайные события.

Люк подумал о том, как он впервые увидел её: машина, женщина, лежащая на руле, то, как она убежала. Как только значение её слов обрело смысл, ему показалось, что он болен. Он закрыл глаза и снова открыл.

– Ты пыталась меня убить,– сказал он.

– Это первый раз, когда мне приказали убить,– сказала она, и какое-то мгновение казалась озадаченной. Нет. Даже больше. Сердитой.

– Почему? Я не особо важен, так зачем убивать меня?

Коринфия подняла руку и просунула под коленку.

– Я не знаю почему.

– Если ты не знаешь почему, зачем ты тогда это делаешь?– Это было как ведение мяча вниз по полю так быстро, как только он мог, не видя при этом цели. В чем был смысл?

–Как можно выполнять приказы, если ты в них ничего не понимаешь?

Смысл не в том, чтобы понимать,– непринуждённо сказала она. – Смысл в том, что так должно произойти. Это суждено.

– Та женщина в машине, она была заданием?– он приготовил себя к ответу.

– Да.

Он был рад, что она признала это. Это было необычного рода облегчение. И что-то ещё стало ему ясно. На вечеринке Карен, она была столь уверена на судне, будто она точно знала, куда идти. Она также говорила с Майком. Он видел её.

– Ты свела Карен и Майка, так ведь?

– Да,– сказала она, на этот раз мягче. – Мне жаль на счёт этого.

Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Дело было в том, что он не сильно сердился по этому поводу.

– Я также совершала и хорошие поступки,– сказала Коринфия. – Прелестные вещи. Дни рождения, и встречи, и открытия... Я приносила людям счастье. Вашим людям.

– Как на счёт тебя?– спросил Люк, не зная, откуда возник этот вопрос. – Ты была счастлива?

Коринфия повернула к нему. Вопрос определённо удивил её. Пламя осветило её глаза великолепными красками – нити серебра и золота, тот дикий тёмно-лиловый оттенок, и на секунду он почувствовал себя так, словно он потонул в её глазах, потерялся в них.

– Я ... Я не знаю,– шёпотом ответила она. – Я никогда не задумывалась об этом.

Она выглядела совершенно беззащитной, абсолютно потерянной. Одинокая во Вселенной – пришла вдруг Люку на ум фраза. Он не знал, откуда он взялась. Не задумываясь, он взял обратно её руку в свою.