Текст книги "Путь к Марсу"

Автор книги: Левон Хачатурьянц

Соавторы: Евгений Хрунов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Кто его знает? – развел руками Акопян. – Но уже на следующем витке аппарат вновь появляется над кратером. Летит низко, огибая рельеф. Вот и откос. Аппарат зависает. Складываются гармошкой обтекатели, исчезают в корпусе ракеты. В ярких лучах солнца над горизонтальной площадкой висит идеальной формы цилиндр. Он медленно опускается и начинает вдавливаться в вертикальную стену кратера.

Как происходит механическое разрушение породы? Можно предположить, что используется ультравибрация. Пока мы с вами гадаем, цилиндр полностью погрузился в толщу породы. В верхнем торце какие-то механизмы выбирают кубической формы камеру и облицовывают ее сверхтвердыми материалами. Оставив в качестве входного туннеля верхнюю обшивку корпуса, аппарат покидает склон кратера.

Стационарная база готова! При необходимости в ней можно разместить самые различные приборы и механизмы, надежно защищенные толщей породы от любых воздействий извне.

Гипотеза бортинженера послужила сигналом для возникновения десятков самых фантастических предположений и проектов. Каждый член экипажа "Вихря" старался по-своему объяснить назначение и технологию создания обнаруженного на Фобосе таинственного сооружения.

– Ну что ж, друзья мои, – чувствуя, что спорам не будет конца, сказал Виктор Сергеевич, – давайте дискуссию на эту и другие темы перенесем на время возвращения домой. Завтра начинается самое главное – посадка на Марс. – Командир встал, оглядел экипаж. – Всем отдыхать. Это приказ.

Как ни были взволнованы спором члены команды "Вихря", через пять минут все, кроме вахтенного, спали в своих каютах. От физического состояния зависело, кому из членов экипажа персонально завтра утром будет поручено самое ответственное задание. Выполнить его хотели все без исключения.

Двести двадцать восьмые сутки полета

...Атмосфера Марса светлеет с каждым витком. Тяжелая пыль оседает, открывая взору все новые и новые картины.

Корабль летит по круговой орбите на высоте около трехсот километров. Скоро Хеллас – место высадки экспедиции.

Внизу простирается широкое, ровное плато, на горизонте полукругом горы. Недалеко от центра плато высится старый огромный кратер. Лучшего места для посадки не придумаешь.

Координаты сняты. Посадка через виток.

– Надеть скафандры!

Посадка в скафандрах – категорическое требование Центра управления полетом.

Все молча, сосредоточенно одеваются, хотя в глубине души каждый считает эту предосторожность своеобразной причудой руководителя полета Игоря Петровича Волнового – старого космонавта, еще помнившего о катастрофах при посадках кораблей, но все тщательно проверяют и подгоняют детали одежды.

Горизонт Марса на командном экране пополз вверх – корабль начинает снижение.

– Всем занять свои места!

"Вихрь" летит над мощным горным массивом. Перепад в высотах доходит до десяти тысяч метров.

– Акопян, приготовь крыло!

– Есть!

Включился двигатель.

Плавно нарастают перегрузки. Корабль тормозит.

На экране проносятся желто-коричневые облака. Скорость их движения около двадцати метров в секунду.

– Высота полета сто двадцать километров.

– Температура корпуса триста сорок градусов.

– Высота девяносто километров, корабль на курсе.

– Высота пятьдесят километров, корабль на курсе.

– Акопян, выпустить крыло!

– Есть!

Хлопнули выстрелы ракет. По бокам "Вихря" начали расправляться серые полотнища крыльев.

– Высота двенадцать километров, корабль на курсе.

Полотнища раздулись, крылья приняли расчетный профиль. "Вихрь" переходит на планирующий полет.

– Высота два километра!

Скорость корабля замедляется. Из днища выходит причальный брус.

Заработали планетарные двигатели.

Впереди по курсу ровная, свободная от валунов площадка.

– Высота шестьсот метров!

На обзорных экранах видно: за кораблем тянется густой шлейф пыли.

"Вихрь" зависает.

Облака пыли, видимость – ноль.

Толчок.

Есть Марс!

– Якоря!

Движение руки Меркулова, и шесть мощных брусов с якорями намертво соединяют "Вихрь" с планетой.

– Сцепление полное!

Теперь никакая марсианская буря не страшна кораблю. Он стронется с места только по воле человека.

– Убрать крыло!

Пыль вокруг корабля медленно оседает.

Борт "Вихря" покидают шесть кибернетических "жуков", которые должны осмотреть корабль и место посадки.

"Жуки" расползлись в разные стороны. Вскоре на командный пульт поступили первые сообщения передвижных автоматических разведчиков.

Наружная температура восемьдесят пять градусов. Слой пыли на месте посадки небольшой, с удалением от корабля увеличивается: три сантиметра, пять, шесть. Причальный брус исправен.

– Трап вышел полностью, – доложил Акопян.

Сведения от автоматов-разведчиков прямым ходом шли в вычислительную машину, и, пока она их не обработает, из корабля не выйти. Двинулся трап значит, все в порядке!

Трап вышел. Сейчас должен быть сигнал. Вот он: та же знакомая мелодия: "И на Марсе будут яблони цвести..."

Виктор Сергеевич повернулся спиной к пульту, облегченно улыбнулся.

– Все, ребята, приехали! – После паузы твердым, не терпящим возражений голосом скомандовал: – Всем отдыхать! В шесть ноль-ноль первая разведка.

Кивнув всем головой, Виктор Сергеевич ушел. Оставшиеся еще некоторое время не расходились. Акопян с Меркуловым тихо спорили: кто выйдет из корабля первым? Марину этот вопрос не волновал. Она знала твердо, что попадет в первую группу и, когда ступит на планету, обязательно скажет:

– Здравствуй, Марс!

Закрыв дверь каюты, Виктор Сергеевич долго не мог успокоиться. Но чем больше он размышлял о будущем, тем чаще возвращался в снежный январь, казавшийся сейчас таким далеким, когда, собственно, и начался по-настоящему их путь к Марсу...

II

Г Л А В А 13

В ТОТ СНЕЖНЫЙ ЯНВАРЬ

– Жалко, что вы не хотите со мной лететь на Марс,

жалко, – инженер Лось качнул головой, – люди

шарахаются от меня, как от бешеного. Через четыре дня

я покидаю Землю и до сих пор не могу найти спутника...

Да, видимо, придется лететь одному, охотников покинуть

Землю маловато.

А л е к с е й Т о л с т о й. Аэлита

Человек – гражданин Земли в самом обширном смысле

слова. Он проникает даже туда, где не может жить

постоянно.

Ф. Р а т ц е л ь. Народоведение

Лыжня неожиданно вывела к самой кромке обрыва. Панин остановился. Далеко внизу, ближе к противоположному берегу реки, застыли маленькие фигурки рыболовов. После резкого скрипа снега под лыжами тишина оглушала. Он представил, как позванивают льдинки, когда их черпаком вытаскивают из лунки, и ему неудержимо захотелось броситься в этот ослепительно белый снег и, как в детстве, съехать на спине вниз по крутому склону. Чтобы удержаться от соблазна, он даже попятился.

"Мороз почти космический, – подумал Виктор Сергеевич. – Может быть, так же пронзительно громко заскрипит снег под ботинками космонавтов на Марсе. Есть ли он там, вот такой же удивительный белый снег с густыми синими тенями? Конечно, нет, – ответил он сам себе. – Слишком мало влаги в атмосфере Марса. Наверное, по ночам на холодные безжизненные скалы выпадает лишь тонкий, микроскопический слой инея".

Он запрокинул голову и, стараясь не щуриться, стал смотреть в белесое небо. То там, то здесь розовыми искрами вспыхивали невидимые снежинки. Огромный диск по-зимнему низкого солнца был так близок, что казалось, протяни руку, и она по локоть исчезнет в густом оранжевом мареве.

Из забытья его вывел близкий стук дятла. Виктор Сергеевич повернул голову, но увидел лишь стаю синиц на нижних ветках старой березы. Дятел был где-то совсем рядом. На частые удары клюва невидимой птицы звонко отзывался обледенелый ствол старого дерева.

Отыскивая глазами дятла, он не услышал тонкого, нарастающего свиста. Возникший невесть откуда плотный ком снега увесисто стукнул его по шапке, запорошил глаза.

Виктор Сергеевич стянул рукавицу, вытер ладонью лицо.

– Сейчас я кому-то надеру уши! – стараясь придать голосу сердитый тон, громко сказал он.

– Сначала догоните! – Панин узнал голос Марины Стрижовой.

Он повернул голову. Шагах в двадцати от него стояла Марина и, улыбаясь, махала ему рукой.

– Даю тебе фору одну минуту. Убегай!

Марина согласно кивнула и, оттолкнувшись лыжными палками, заскользила по снегу.

Панин не спеша натянул рукавицу. Вдохнув полную грудь воздуха, он ловко, в один прием развернул сразу обе лыжи. Желтый свитер Марины уже мелькал в густых ветках молодого ельника. С силой отталкиваясь палками, Виктор Сергеевич бросился по целине наперерез...

В ельнике он вышел на лыжню, идти стало легче. Минут через пять до беглянки оставалось метров сто.

Марина часто оглядывалась назад. У выхода лыжни на расчищенную бульдозерами лесную дорогу она неожиданно упала в снег. Едва не наехав на лежащую девушку, Виктор Сергеевич остановился.

– Большой Белый Медведь настиг невинную жертву! Сейчас кому-то будет очень худо!

– С которого уха начнем? – поднимаясь из сугроба, деловито осведомилась Марина.

– Может быть, помилуем?

– Ни за что! – смеялась Марина. – Я просто требую наказания! Извольте приступать немедленно!

Большой Белый Медведь неуклюже потоптался и принялся снимать лыжи. До избушки было недалеко, и они пошли пешком, неся лыжи в руках. Стряхнув снег веником, поднялись по скрипучим ступенькам.

Внутри избушка казалась больше, чем снаружи. В большой горнице дубовые, без скатертей столы, лавки. На окнах – вышитые занавески. Одну стену избы полностью занимала старинная русская печь с нишами и шестками, в которых красовались яркие глиняные горшки, крынки, чапельники.

Как всегда, перед обедом в горнице собралось почти все местное население. Прямо с порога вошедших встретил такой гул голосов, что казалось – сотрясаются стены и дрожат стекла в окнах. На нешироком пространстве между столами и окнами сгрудилось в тесный круг несколько десятков мужских фигур. Что-то необыкновенно интересное, вызывавшее громкие крики одобрения и дружные взрывы хохота, происходило за спинами людей в центре круга.

"Наверное, опять над самоваром колдуют, черти!" – подумал Виктор Сергеевич. Тесный круг разомкнулся, из толпы выскользнула какая-то странная фигура с двумя головами. Из-за спины фигуры протянулись чьи-то руки, в воздух взлетели две шапки-ушанки, и там, где только что стукались лбами головы, мелькнули две ноги в пестрых носках... Перед изумленными Паниным и Мариной стоял с раскрасневшимся лицом Сурен Акопян.

Сверкнув белозубой улыбкой, Акопян выхватил откуда-то короткое фоторужье и несколько раз в упор "выстрелил" в Марину.

– Наповал! – перекрывая смех толпы, крикнул Сурен. – Когда ты в очередной раз будешь опаздывать к обеду, я всем раздам твою фотографию. Без тебя никто не желает садиться за стол!

Они уже три дня жили вместе здесь, на даче Комитета комплектации космических экипажей. Бегали на лыжах, дышали лесным воздухом, отдыхали после прохождения длительного курса предполетной подготовки. Третий день двадцать четыре космонавта ждали решений комитета – кто из них полетит на Марс.

Что и говорить, первый полет человека на Марс! Только достигнуть Марса, постоять на нем и тут же улететь – одно это было бы событием века! Но в программе полета предполагалось множество уникальных экспериментов, которые не проведешь на Земле и в ее окрестностях. Важнейшим объектом исследования был сам человек. Наконец, программой планировался первый опыт практического использования сил гравитации!

Каждый из кандидатов проходил всестороннее медицинское обследование. Но к этому все относились легко. Клиника? Чепуха! Электронные зонды, биохимические бесконтактные спектрографы, нагрузочные пробы... Все они чувствовали себя совершенно здоровыми. Тревожило другое – неизвестность. Атмосфера тщательно скрываемого волнения не разряжалась даже внешне беззаботными шутками и розыгрышами.

Виктор Сергеевич неторопливо ел, есть не очень хотелось, но он, как все, не показывал отсутствия аппетита. Обед проходил весело, с шумным обсуждением последних новостей. Один лишь здоровяк Петр Расторгуев, штурман четвертого экипажа, выглядел мрачнее тучи.

– Что это с ним? – шепотом спросил Виктор Сергеевич у Акопяна.

– И вы не знаете? – громко, привлекая к себе всеобщее внимание, проговорил бортинженер. – Наш Петя – жертва медицины!

За столом, как по команде, стало тихо. Все ждали, какую еще шутку выкинет Акопян.

– Это все они – светила в белых халатах! – Акопян с возмущением отодвинул от себя тарелку и кивнул головой в сторону Марины. – Приборы у них что-то забарахлили, у всех показывают, а у Пети – нет! Вот его сегодня и вызывали еще раз, чтобы по старинке, руками ощупать. Консилиум собрали, старичка привезли – ну прямо чеховский земский врач! Академик, первых космонавтов еще на спутники отбирал...

Так вот, стоит наш Петя посредине комнаты, а старичок вокруг него ходит, рассматривает как диковинку.

"Ну-ка, батенька, – говорит старичок, – разденьтесь".

Пете что, раз-два, и стоит, красуется перед высокой комиссией в одних трусах.

Академик ходит вокруг него, высматривает, любуется мускулами нашего атлета, элегантно прижимает ухо к Петиному животу.

"Тэк-с, – говорит. – Любопытно! Очень любопытно! Принесите, пожалуйста, лесенку-стремянку... Я хочу верхушки бронхов прослушать. Очень мне хочется знать, что там на заоблачной высоте делается".

Ассистенты старичка разом загалдели: "Дурачендус, переходендус через мостендус..." – сплошная латынь! Только одно и понятно: "аппендикс".

Один Виктор Сергеевич не смеется веселому представлению Акопяна. Почему-то грустно ему от этой шутки. Не слишком ли доверяют врачи показателям хитроумной медицинской аппаратуры? Если уж говорить о подборе экипажа, то он, Виктор Сергеевич Панин, за спиной которого шестнадцать лет космических полетов, полностью готов к своей лебединой песне!

Так вот, если бы его назначили командиром "Вихря", он подобрал бы себе экипаж и без электронных машин. И ходить далеко не нужно. Вот за столом как раз шестерка. Полный экипаж. И еще какой!

Сергей Меркулов был бы вторым пилотом. Спортсмен-тяжеловес, на вид медлительный, а всего-то у него поровну, все уравновешено, все на месте. Сейчас, можно сказать, судьба его решается, а он с самым серьезным видом намазывает масло на хлеб. Обед для него – дело, которое надо сделать так же хорошо, как посадить при нулевой видимости самолет. Невозмутим, хоть потолок упади: отряхнется, расчистит место и продолжит работу.

Георгий Калантаров. Штурман. Может быть, существуют на свете и лучшие штурманы... Чувство пространства у Калантарова такое, что и с завязанными глазами из любой лесной чащобы выведет.

Василий Карпенко – прирожденный инженер-исследователь. Пунктуальный, как хронометр, а по натуре лирик. Аппаратура, самые капризные приборы почему-то никогда из строя не выходят, если Василий хотя бы раз приложил к ним руку.

Сурен Акопян. Прекрасный инженер. Любимец любого коллектива, генератор хорошего настроения. Как это говорили на "Богатыре", когда у них обнаружилась утечка топлива: долетели на темпераменте Акопяна.

Марина Стрижова – врач. Медик все двадцать четыре часа в сутки. Что бы ни говорили злые языки еще со времен первых мореходов о женщинах на корабле, Марина – надежный товарищ.

Мысли обрывает резкий треск динамика. Вежливый голос дежурного сообщает:

– Всем, всем! В шестнадцать часов последнее комплексное испытание. Повторяю...

Небольшой кабинет. На рабочем месте несколько рычагов управления и большой матово-зеленый экран, разделенный на шесть ячеек. Команды врачей поступают по радио.

Испытываются возможности слуха, зрения, осязания, проверяется, как космонавт решает сложные ситуационные задачи, как он ведет себя в непредвиденной обстановке, с какой скоростью принимает наиболее оптимальные решения.

После испытаний электронный судья выдает одну общую оценку по десятибалльной шкале.

Вечером Виктор Сергеевич сидел в вестибюле служебного корпуса под портретом Циолковского. Рядом в ожидании результатов негромко переговаривались космонавты.

Голоса внезапно смолкают. Зажигается табло.

Виктор Сергеевич отыскал на табло свою фамилию. 9,65... Неплохо. У него бывали оценки и получше, но как-то так выходило: чем серьезнее предстоит полет, тем более низкие баллы он получал. Вот и у Акопяна в предыдущих сериях было почти десять, а сейчас он и до десяти не дотянул.

В этот вечер все рано разошлись по своим комнатам и легли спать. Завтра утром комиссия вынесет окончательное решение.

Экипаж – живой организм, в котором все должно быть очень хорошо уравновешено. И баллы-то у тебя могут быть не самыми высокими, а ты окажешься нужным, необходимым по другим качествам.

За завтраком в избушке дежурный Центра подготовки зачитал списки трех экипажей, подобранных электронными судьями.

Удивительное дело: Виктор Сергеевич, Акопян, Марина, Сергей, Жора и Василий оказались в одной команде!

– Бывает, – довольно улыбался Виктор Сергеевич. – Электронные машины иногда тоже не ошибаются!

Обедал Виктор Сергеевич вместе с Волновым.

– Рад, что испытания выдержал, больше всего хотел видеть тебя за штурвалом "Вихря". Полет сложный сам по себе, да еще антигравитация, и не где-нибудь в начале программы, а на завершающей стадии полета. Многое будет зависеть от экипажа. От вашей "слетанности". Сживайтесь. Завтра отдых, а через день на базу всем экипажем. Будете отдыхать, будете заниматься. Время бежит. Старт через 97 дней.

Г Л А В А 14

КАНИКУЛЫ

Заметивши светило, не означенное на небесных

картах, должно считать его планетою и наблюдать в

продолжение нескольких ночей. Лишь после многих

наблюдений можно утверждать, как переменяется его

положение относительно неподвижных звезд.

Из очень старой книги по астрономии

На следующий день утром вылетали на базу.

В дверях самолета Акопян застрял. И немудрено – правая рука у него занята чемоданом с вещами, плечо оттягивает солидных размеров кожаный кофр с диктофоном и фотоаппаратами, а в левой руке изящная трость.

Трость была длинная, с треугольной рогулькой на конце. Вот она-то и застряла в дверях.

– Беспокойный ты человек, – сказал Калантаров, поднимавшийся по трапу вслед за Акопяном. – Ну зачем тебе эта палка?

В самолете Акопян долго пристраивал трость на багажной сетке, напевая: "Дети, в школу собирайтесь! Петушок пропел давно".

К бортинженеру подошел Сергей Меркулов. Остановился, разглядывая острый стальной наконечник трости. Акопян, завершив хлопотное дело, нежился в кресле.

– Для чего тебе эта штуковина? – спросил Меркулов.

– Никакая это не штуковина, а самый обыкновенный альпеншток, проворчал Сурен. – Еще вопросы будут?

Сергей Меркулов пожал плечами и подсел к Жоре. Оглядываясь на бортинженера, они принялись что-то обсуждать.

В салоне самолета появились Виктор Сергеевич и Василий Карпенко. Виктор Сергеевич прошел вперед и сел в кресло рядом с отсеком пилотов. Карпенко внимательно осмотрел всех, увидел трость над Акопяном и провел указательным пальцем по переносице, словно поправляя очки.

– Виктор Сергеевич! – громко позвал он. – Как вы думаете, что это такое?

Виктор Сергеевич оглянулся.

– По-моему, с такими палками когда-то ходили по горам.

– Вот это эрудиция! – Акопян торжествующе поглядел на Меркулова и Георгия. – С таким знатоком есть о чем побеседовать.

Виктор Сергеевич взял в руки протянутую трость.

– Красивое дерево.

– Самшит! – гордо сказал Акопян. – Железное дерево! В тысяча девятьсот тринадцатом году отец моего отца был в Альпах. И представляете...

Но никто так и не узнал, что делал отец отца Акопяна в Альпах, потому что в самолет поднялась Марина.

– Привет, друзья! – помахала она всем ладошкой с порога. – Надеюсь, в полете никому не понадобится "скорая"?

Мужчины наперебой стали предлагать ей "самое спокойное место". Больше всех, конечно, старался Сурен, сразу позабывший о своем альпенштоке с великолепной самшитовой рукояткой. Чтобы никого не обидеть, Марина выбрала пустое кресло рядом с иллюминатором.

Виктор Сергеевич сидел в кресле в "позе извозчика" – прикрыв глаза и наклонив вперед голову. Ему хотелось сосредоточиться, собраться, а для этого сначала надо хорошенько расслабиться: необходима разрядка, отдых, каникулы после сложного экзамена.

Почему-то долго не давали разрешения на взлет. Виктор Сергеевич терпеливо ждал, когда начнут разогревать двигатели самолета и они заглушат голоса пассажиров в салоне.

– Так и знал! – никак не мог успокоиться Акопян. – Не работает вентилятор! Почему на самолетах вечно что-нибудь не работает!

– Мы еще на Земле, – рассудительно заметил Жора.

Сергей Меркулов зашуршал бумажкой от леденца.

– Дай сюда! – Акопян тотчас выхватил бумажку, сунул в пепельницу, щелкнул крышкой.

– Вот так! – сказал он торжественно. Бортинженера обуревала жажда деятельности.

"Очень хорошо, что теперь все позади, – думал Виктор Сергеевич. – И ведут мои ребята себя как школьники. Пользуются первой возможностью, чтобы стряхнуть с себя напряжение, забыть что-то неприятное, трудное, тяжелое".

Память... Резервы и возможности памяти огромны. Виктор Сергеевич помнит все, все нюансы подготовки экипажа, особенности, радости и огорчения полета. Специальная подготовка по аутотренингу памяти вскрыла прежние безграничные ее резервы.

Действительно, если еще раньше, не зная механизмов памяти, способов воздействия на нее, люди делали чудеса, то сейчас...

В 1885 году во время пожара была уничтожена старая академия изящных искусств в Филадельфии. Среди картин погибла и "Дочь римлянина" Мурильо. Спустя почти 35 лет Сартэн восстановил картину по памяти. В 1805 году французские войска унесли с собой картину Рубенса, которая украшала алтарь церкви св. Петра в К?льне. Местный художник, поклонник этой картины, изготовил копию по памяти. Оригинал был позднее найден, и когда с ним сравнили копию, то не смогли обнаружить заметного различия между обеими картинами.

А сейчас, используя машинный аутотренинг памяти, извлекают из ее многомиллионных ячеек детали различной величины и значимости. Недавно историки космонавтики провели любопытное исследование. Упросили одного из старых руководителей "побеседовать" с биолого-вычислительной машиной об организации полетов первых космических кораблей-спутников.

В течение двух недель "дедушкин мозг", как говорили местные острословы, без устали заполнял ячейки памяти электронной машины подробными воспоминаниями о технике связи при управлении полетами. Ученых-историков интересовало все, даже эмоциональная окраска команд, отдельные фразы и слова, переданные экипажами первых космонавтов.

Результаты исследования многих обескуражили: информация поступала на первые космические корабли из многих источников, беспорядочно, без учета пропускной способности, без эмоциональных фильтров. До оптимальной организации связи в те времена, мягко выражаясь, было далеко.

– Как красиво! – услышал за спиной Виктор Сергеевич голос Марины и обернулся.

Акопян догадался выдвинуть перед иллюминаторами самолета обзорные фильтры. Через стекла можно было рассмотреть, как в щелях между бетонными плитами, в тепле, которым обогревалось поле аэродрома, прорастали травинки. Живая зелень в январский мороз!

Трап наконец отошел. Самолет вырулил на взлетную полосу. Через несколько минут он уже летел над заснеженными полями на высоте десяти километров.

"Да, было и такое, – продолжал размышлять Виктор Сергеевич, неорганизованность в космическом хозяйстве была. Но были и подвиги".

В тот апрель Виктор Сергеевич, тогда еще Витька, сидел на берегу Волги с удочкой. Безнадежно не клевало, а тут, как на грех, еще и гром загремел. Только дождя и не хватало, промочит насквозь. Он поднял вверх голову. Из безоблачного неба прямо на него под яркими куполами огромных парашютов опускался серебристый шар...

Так впервые на Землю опускался из космоса человек. Первый космонавт! Кто сейчас из жителей Земли не знает его имени!

Первым из собравшегося народа опомнился колхозный механик Мешалин. Через несколько минут он забрался в люк космического аппарата и как ни в чем не бывало щелкал подряд тумблерами на пульте пилота. Потом, когда его упрекали за такую прыть, Мешалин неизменно обижался. Если свой, русский, человек в космосе побывал, то и ему, колхозному механику, не грех было разобраться во всей этой небесной механике!

Через тринадцать лет после этого события закончил Виктор Панин Высшее техническое училище имени Баумана. На выпускном экзамене он защищал проект космического корабля собственной конструкции. Спустя еще шесть лет он уже сам испытывал корабль, отдаленно похожий на его студенческую мечту.

У него был свой дом в Звездном городке, куда он возвращался после длительных командировок. Жена спрашивала:

– Кончился завод, Витя? – Вопрос о "заводе" стал традиционным в его семье.

Он по той же традиции отрицательно качал головой и улыбался. Обнявшись, шли они в комнату сына. Антошка карабкался на отца, как на ледяную гору, тараторил:

– Папка, папка, давай я заведу твою пружину!

Антошка дотрагивался ключиком от механической игрушки к ямочке на подбородке отца, поворачивал его несколько раз, прислушивался. Виктор Сергеевич имитировал дребезжание пружины патефона, перебор струн гитары музыкального вступления и пел:

После трудного дня спят товарищи.

Почему ж среди них нет тебя?..

Гудит самолет. Дремлет в кресле Виктор Сергеевич. Дорога была знакомая. Виктор Сергеевич уже не смог бы подсчитать, сколько раз он летел этим маршрутом.

База находилась в районе первого космодрома. Легендарный Байконур с домиком Королева, Гагарина, памятником в честь первого пуска вызывал у людей чувство гордости, уверенности в своих силах. Поэтому, когда шла реконструкция, Игорь Петрович настоял, чтобы Байконур не трогали. Он предложил оставить его как музейный мемориал – свидетель славы советской космонавтики. Его поддержала Академия наук. На президиуме было решено разместить в Байконуре, на территории Белой площади, Институт истории космонавтики.

Председатель общества космонавтики, почетный гражданин Байконура, командир одного из легендарных "Востоков", все еще бодрый, с огромной шевелюрой седых волос, в военной форме генерала, на открытии базы говорил:

"Байконур – это родина пионеров. Это родина космонавтики. Отсюда взлетел Гагарин, поднимались "Востоки", "Восходы", "Союзы", "Салюты". Каждый год Байконур рождал пионеров. И он будет работать. Как хороший летчик, когда перестает летать, становится инструктором, так и Байконур останется в строю, будет готовить молодых, будет напоминать им о первом спутнике Земли, о первом человеке, который увидел нашу планету из космоса".

Меркулов и Карпенко посматривают в иллюминаторы. Марина с Акопяном затеяли принципиальный спор.

– ...И вообще я не понимаю всей этой эквилибристики! – как обычно, негодует Акопян.

– Перестань, Сурен, не прикидывайся!

– Нет, ты скажи! Скажи, кто ты есть?

– Врач. Психофизиолог. – Марина пытается сохранить спокойствие.

– А какое это имеет отношение к Марсу? Растолкуй мне, пожалуйста.

– Кто на заре туманной юности руководил подготовкой космонавтов?.. Врач!

– Тогда еще никто не знал, сможет ли человек жить в космосе. И если сможет, то как долго.

Марина тяжело вздохнула и заговорила нудным голосом лектора:

– Если изобразить в виде кривой, как человечество относилось к врачам в процессе развития космонавтики, то сначала кривая шла вверх. Когда окончательно выяснилось, что люди смогут жить в космосе, кривая резко пошла вниз. Как бы это тебе попроще объяснить?

Далеко внизу бескрайняя заснеженная равнина. Виктор Сергеевич любил подлетать к космодрому весной, когда зеленеют приаральские степи и цветут тюльпаны. Фиолетовыми островами еще без листвы мелькают молодые леса. И так сотни километров вплоть до Байконура.

А сейчас внизу господствует один белый цвет. Скоро самолет начнет снижаться. Промелькнут многоэтажные корпуса со стеклянными сотами окон. В одном из этих корпусов начнется последний этап предполетной подготовки первой марсианской экспедиции.

Г Л А В А 15

ПОДГОТОВКА

Марс весьма сходен с Землей, и температура на его

поверхности должна немного разниться с нашей. Он

окружен атмосферой, подобной земной. На нем замечаем

перемены времен года, ибо близ его южного полюса

всегда видно светящееся пятно, которое уменьшается и

увеличивается, смотря на отсутствие или присутствие

солнца в южной половине планеты. Сие пятно можно

считать огромной массой снега или льда, которая

увеличивается зимой и уменьшается летом. В других

местах на поверхности Марса есть пятна, из коих одни

светлее, а другие темнее: в таком виде должны

представляться наши обширные леса на большом

расстоянии от Земли. Нет сомнения, что Марс имеет

атмосферу, следовательно, на нем есть вода и растения.

Ш. Б а л ь и. Астрономия

На шлифовку экипажа отводилось три месяца.

Каждый космонавт, кроме своих прямых обязанностей, – шеф ряда полетных экспериментов. Он должен знать все тонкости своего исследования не хуже, чем ученые – постановщики эксперимента. О ежедневных тренировках в спортивном зале и плавательном бассейне, на тренажерах, центрифугах, в барокамерах – об этом и говорить не приходится.

Время у космонавтов расписано по минутам. Но одной из важных составляющих психологической подготовки к полету были ежевечерние сборы у самовара в комнате у Виктора Сергеевича.

О чем только не говорили на этих чаепитиях! Но вольно или невольно все разговоры вновь и вновь возвращались к предстоящему полету. В эти минуты Виктор Сергеевич никогда не забывал включить ЛАК – Логический анализатор Карпова. Помигивая сигнальными лампочками, ЛАК запоминал, отсеивал, обобщал, а наутро выдавал свои заключения по обсуждаемым проблемам.

Особой сложности задача была у врача экспедиции Марины Стрижовой. Ей нужно было знать своих товарищей не только не хуже, но даже лучше, чем командир. И она беззаветно отдавала этому исследованию все свои силы.

Вот, например, Сергей Меркулов. Второй пилот. Если можно так сказать – второй человек на корабле. О невозмутимом спокойствии его ходят легенды. Казалось бы, Меркулов для всех открытая книга.

А всегда ли так невозмутимо спокоен второй пилот, каким кажется многим?

Нет, не всегда. Неделю назад в термобарокамере проигрывался выход в космос для ремонта солнечных батарей. Куда только девалось "спокойствие сфинкса"? И зрачки расширены, и пульс за девяносто ударов! А ведь Сергей знал, что он на Земле. Если потребуется, в любую минуту ему могут прийти на помощь. В реальном же полете в самых сложных ситуациях – Марина прежде не раз наблюдала Меркулова за работой в космосе – Сергей полностью собран и уверен в себе. Это для многих оставалось загадкой, а Марина понимала, в чем тут дело.

Много лет назад Сергей учился летать на планерах. Каждый полет был борьбой с самим собой, с противным, липким страхом, который его всякий раз охватывал! Этот кошмар продолжался долго, до тех пор, пока Меркулов не попал в серьезную аварийную ситуацию.