Текст книги "Путь к Марсу"

Автор книги: Левон Хачатурьянц

Соавторы: Евгений Хрунов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Скучно, приземленно звучит: сходить на склад и посмотреть, как там поживают контейнеры. Но склад находится в носовом отсеке космического корабля, летящего к Марсу, а войти туда нужно через шлюзовую камеру, и не просто в обычном рабочем скафандре, а в экспериментальном, в котором отрабатывается "автоматическая система регулирования жизнедеятельности космонавта с использованием обратных психофизиологических связей".

Почти все эксперименты и исследования в ходе полета так или иначе решали задачу: человек в космосе, человек и жизнь в необычных для него условиях, человек и его способность трудиться в этих необычных условиях.

Марина вставила штекер фала в замковое соединение и захлопнула крышку шлюза.

– Виктор Сергеевич, я на складе.

– Усложним задачу, Марина. Выключи рацию и действуй без связи. Карпенко тебя подстрахует.

– Хорошо, командир. – Марина вплотную придвинула гермошлем к объективу телекамеры, белозубо улыбнулась сквозь прозрачный щиток и сказала нараспев:

– Бе-едненький Карпенко!

И выключила связь.

Виктор Сергеевич озадаченно покашлял.

– Сергей, что у нее?

– Показатели очень высокие. Словно сидит в своей каюте.

– Это-то и плохо. Опасности не чувствует...

Экспериментальная система жизнеобеспечения действует так. Портативная ЭВМ, анализируя голос, пульс, температуру тела, частоту дыхания, составляет "представление" о самочувствии космонавта. В зависимости от этого по фалу в скафандр подается нужное количество воздуха, устанавливается оптимальный режим обогрева и вентиляции.

Марина не спеша проверила герметичность термостатов, принялась поочередно освобождать от креплений и снимать обычные контейнеры. Это был нелегкий для нее труд, хотя в невесомости тяжесть стальных контейнеров не чувствуется, но масса-то у них немалая. Командир, следивший по телевидению за действиями Марины, заметил, что в последние пять минут ее движения резко замедлились. Устала Марина.

– Сергей, что нового?

– Все показатели на прежнем уровне. – В голосе Меркулова удивление.

– Непонятно.

Жора и Акопян подошли к Виктору Сергеевичу и тоже стали смотреть на экран.

– Карпенко, как подается воздух? Вентиляция?

– Все как в начале выхода.

Инженер-исследователь находился в трюме рядом со шлюзовой камерой носового отсека у переносной ЭВМ, управлявшей системой жизнеобеспечения Марины. Ему тоже казалось странным: человек работает, устал, а вентиляция та же. Система-то на самонастройке!

– Виктор Сергеевич, может быть, мне пройти к Марине?

– Подожди, Василий, она уже заканчивает.

Марина закрепила в гнезде последний контейнер, медленно разогнулась, зачем-то провела ладонью по щитку гермошлема и... погрозила кулаком дальней стенке отсека.

– Ты понимаешь? – спросил командир у Калантарова.

– Может быть, она пот с лица хотела смахнуть.

Марина наклонилась, словно слепая, нащупала фал. Перебирая его руками, неуверенно двинулась к шлюзу. У люка она остановилась, включила рацию.

– Все в порядке, Виктор Сергеевич. А это что – шутка или...

– Объясни, Марина.

– Свет почему в отсеке выключили? Усложняли задачу?

– Молодец, догадалась. Ну, теперь выходи.

Голос командира не дрогнул – свет на складе никто не выключал.

Через минуту Марина в скафандре вошла в рабочий отсек. Командир и Акопян помогли ей раздеться.

– Шутники! Знаю, чья это идея! – Она посмотрела на Акопяна.

Акопян пробурчал что-то нечленораздельное.

– Иди к себе, Марина, отдохни, – мягко сказал Виктор Сергеевич.

Марина ушла. Жора потянулся к ее гермошлему, опустил щиток.

– Интересно, – пробормотал он, проведя пальцем изнутри по выпуклому стеклу. – Щиток у нее запотел!

Все с изумлением рассматривали матовый от влаги откидной щиток гермошлема и прозрачную полосу, оставленную пальцем штурмана.

– Старый артиллерист так сказал про свою пушку, – Акопян невесело рассмеялся, – вот отчего она не стреляла – не заряжена была!

– Почему же, однако, не усилилась вентиляция? – Виктор Сергеевич барабанил пальцами по столу. – Что опаснее, – заговорил он, – выйти на обшивку корабля в открытый космос или проверять контейнеры в носовом отсеке? Конечно, выйти в космос. То, что носовой отсек сообщается с космосом, она не приняла всерьез. Автомат скафандра не получал команды на усиление вентиляции.

– Почему Марина не включила радио? Хотела надеяться только на себя?

– Да, по голосу анализатор мог определить, устал человек или нет.

– Много все-таки неясного в самонастройке скафандра!

– Ясно главное: сыровата наша "экспериментальная, самонастраивающаяся и автоматическая"... Поработать надо конструкторам.

– И вот, товарищи, – командир твердо посмотрел в глаза каждому, пусть до поры до времени Марина считает, что сегодня она не оплошала, а наоборот, была молодцом: не растерялась, когда погас свет.

Г Л А В А 4

АКОПЯН ХОЧЕТ ДОМОЙ

Марс есть первая из верхних планет. Она находится

на таком расстоянии от Солнца, что светило сие должно

казаться с ее поверхности вдвое меньше, нежели с

Земли. Темный и красноватый ее цвет надобно

приписывать преломлению солнечных лучей в густой и

туманной ее атмосфере...

Из старой книги по астрономии

Неизвестно, когда выделены созвездия, но,

основываясь на свидетельствах исторических, на

преданиях и баснословии, можно заключить, что они

составлены для означения периодического порядка в

полевых работах и в явлениях воздушных, например, в

переменах дождливого времени на ясное, и обратно.

Возвращение созвездий согласуется с движением

Солнца, управляющего временами года, а потому явление

некоторых звезд на горизонте предвещает наступление

того или другого времени. Соответственно сему

предвещению надлежало изобретать для них приличные

изображения. Также некоторое, хотя и не совершенное,

сходство расположения звезд с различными земными

предметами и желание утвердить в памяти замечательные

происшествия или дела знаменитых людей могли быть

причиною выделения созвездий и происхождения их

названий.

Ш. Б а л ь и. Астрономия

Дева и ее Колос означают приближение жатвы, Весы

– равенство дня и ночи, Близнецы – весну и время

любви. Водолей и Рыбы – начало дождей или наводнений.

Из старой книги по астрономии

– Мстислав Сергеевич, самому-то вам разве не

страшно?

– Не смерть страшна, но одиночество, безнадежное

одиночество в вечной тьме. Это действительно страшно.

Очень не хочется лететь одному.

А л е к с е й Т о л с т о й. Аэлита

Вечер. В кают-компании полумрак. Мужчины смотрят земную телепередачу "Клуб кинопутешествий". Новинке последних лет – голографическому кино еще далеко до совершенства, но с некоторыми допущениями все же можно представить, что вы не сидите перед экраном, а сами плывете на теплоходе мимо старинных волжских городов.

Марина несколько раз путешествовала по Волге, ясно помнила запах и вкус встречного речного ветра. Сегодня ей не хотелось смешивать впечатления. Она попросила Калантарова разрешить ей побыть немного вместо него на вахте. Командир такие маневры Марины называет "партизанщиной".

Оставшись одна, Марина прошлась мимо пультов рабочего отсека, села на место командира и включила обзорный экран. Перед ней во всей своей беспредельности раскрылось звездное небо...

"Подвиги Геркулеса, падение Фаэтона, повести о Церере, Прозерпине и Минерве, принадлежности Юпитера, Плутона, присутствие Цербера при вратах ада и прочее с величайшею удобностью объясняется сорасположением, восхождением и захождением созвездий. Так Геркулес побеждает Немейского льва, потому что солнце, вступая в сие созвездие, помрачает оное. Фаэтон, испуганный Скорпионом, низвергается в Эридан, потому что Возница, изображение Фаэтона, нисходит под горизонт вместе с Эриданом, когда солнце находится в Скорпионе. Прозерпина, или Венец, есть дочь Цереры, или Девы, потому что Венец восходит в то время, когда Дева скрывается на западе..."

Марина поднимает голову, долго смотрит на расцвеченный звездным бисером экран и снова возвращается к странице старинной книги.

"Две полярные Медведицы, никогда не скрывающиеся под горизонт и обвитые Драконом, представляют Калисту и верную ее подругу, превращенных в медведиц. Дракон по велению Юноны стережет их и не позволяет прикасаться к водам океана..."

За прошедшие после старта полтора месяца межпланетный корабль "Вихрь" был обжит до последнего закоулка. По вечерам, просмотрев по телевизору подробную сводку земных новостей, прослушав сообщение о том, что "полет марсианского корабля протекает нормально, эксперименты выполняются в соответствии с программой и все члены экипажа чувствуют себя хорошо", космонавты отдыхали.

Не раз и не два говорил Семен Тарханов, начальник психофизиологической службы Центра: "Знайте, не только человеку трудно побороть привычку, но и злодейке-судьбе. Берите с собой в полет побольше земных привычек, всяких милых сердцу пустяков, и вы будете во всеоружии при встрече с Неизвестным".

Теперь эту "максиму профессора Тарханова" вспоминали часто. К сожалению, из мужчин мудрый совет услышал только Калантаров. Жора захватил с собой тисочки, набор слесарных инструментов и вечерами на зависть всем увлеченно орудовал в своей каюте напильником.

Марина в этом отношении тоже во всеоружии: у нее есть ее окно, перед которым она любила сидеть с детства. В течение года трудился фотоаппарат, установленный Мариной перед окном в Сивково. Теперь из ее каюты, раздвинув занавески, можно в любой момент увидеть, что делается в саду над подмосковной речкой Клязьмой. И еще у Марины есть старые книги по астрономии. Книги эти на корабле пользуются большим спросом. Марина умело использует популярность своих древностей в "корыстных" целях.

Дело в том, что среди космонавтов издавна и не без основания считалась непреложной истина: врач на корабле – священная фигура. На нем лежит огромная ответственность за здоровье людей, улетавших так далеко от родной Земли. Поэтому врача берегли, старались поменьше загружать общекорабельными делами. Например, на вахте стояли все, даже командир, врачу на вахте быть не положено, так как он и без того "все время на вахте".

Высшая аттестационная комиссия присвоила Марине за студенческое исследование степень кандидата медицинских наук. Марина – настоящий ученый. Чтобы лучше понимать психофизиологические нагрузки каждого из членов экипажа корабля, она не стеснялась организовывать своеобразный обмен: я тебе – книгу, ты мне позволишь постоять на вахте час-другой, научишь регулировать тот или иной прибор, управлять аппаратами и механизмами.

Сорок девятые сутки полета

– Виктор Сергеевич, не кажется ли вам, что со всеми делами мы стали справляться с легкостью необыкновенной?

Виктор Сергеевич кивнул. Не первый уже раз приходит он в медицинский отсек, где можно определить самые подробные психофизиологические характеристики всех членов экипажа. Что-то выписывает, что-то подсчитывает. Подолгу сидит, сосредоточенно покусывая кончики усов, рассматривает сводную шкалу прогноза.

В последние годы найден простой способ оценки общего состояния космонавта. Простота заключается в том, что в отличие от традиционной практики критерий оценки всего один – К (медики называют его обобщенным критерием качества деятельности человека).

Если К равен единице, космонавт в лучшей своей форме, значит, он хорошо справится с любым делом. Если человек устал или загрустил, значение К уменьшается. При значении К, близком к нулю, космонавта необходимо немедленно госпитализировать.

Быстрая и наглядная оценка работоспособности чрезвычайно важна в полете: самое ответственное дело поручается космонавту, у которого в этот момент высокое К. Медицинская ЭВМ по отдельным психофизиологическим характеристикам может прогнозировать, как космонавт будет себя чувствовать через минуту, через час, через месяц. Уменьшился К ниже допустимого – это сигнал тревоги для врача. Нужно искать причину болезни, лечить, спасать человека.

Незадолго до старта Семен Тарханов пригласил Виктора Сергеевича и Марину к себе в кабинет и, отчего-то слегка смущаясь, заговорил о "барьере отчуждения". После освоения окололунного пространства само существование этого "барьера" многие мировые авторитеты подвергли сомнению. Но Семен Тарханов все же считал, что это, как он выразился, "неизвестно что" может дать о себе знать в первом межпланетном полете. Более того, он предполагал, что симптомы новой болезни могут проявиться примерно через два месяца пути. "Помните, – убеждал он, – у древних греков Геракл победил Антея не потому, что ему удалось оторвать его от матери-земли, а потому, что долго держал его в воздухе на вытянутых руках!"

Опасения Тарханова начали сбываться к концу второго месяца полета.

Сначала это заметили чуткие Маринины приборы. Потом и без них стало видно, что в поведении каждого человека появились еле уловимые изменения. И разговоров в кают-компании стало меньше, и смеяться почти перестали.

– Нам надо продержаться еще неделю-две. Я уверена, "барьер отчуждения" мы преодолеем! – сказала Марина. – А пока... Работать надо больше!

– Вот-вот... – Виктор Сергеевич невесело улыбнулся. – Значит, и медицина заговорила как мой дед: все беды – от безделья!

Он решительно встал, набрал на пульте какой-то код и сказал:

– Все правильно. Новое – это хорошо забытое старое! А для начала сделаем вот что...

Командир нажал клавишу.

По всем отсекам корабля гулко прокатился сигнал тревоги.

...Тревога для экипажа получилась совершенно неожиданной. Но возбуждение, вызванное неизвестностью, тотчас сменилось обычной деловитостью, когда обнаружили причину "сбоя" – что-то стряслось с установкой атомарного кислорода. Акопян выглядел великолепно: весело на всех покрикивал, отдавал команды, балагурил. Через несколько минут неисправность была устранена.

– А ведь неплохо получилось! – сказала командиру Марина.

– Но нельзя постоянно таким образом тормошить людей! Каким орлом был Акопян, а сейчас смотри, – опять неважные показатели.

– Акопян... Да, у него самый низкий критерий.

Виктор Сергеевич по привычке барабанил пальцами по столу.

– Пожалуй, Марина, надо нам всем самым серьезным образом приниматься за расшифровку полетных данных. Будем увеличивать дневные нагрузки, чтобы не было ни минуты для скуки и хандры.

Шестьдесят первые сутки полета

В последнюю неделю ритм работ на корабле резко изменился. Введено новое круглосуточное расписание проведения программных научных исследований. Навигационные, биологические, технические эксперименты прерываются учебными тревогами. Снова и снова отрабатывается взаимодействие членов экипажа в различных аварийных ситуациях.

Командир и Марина с тревогой наблюдали за работой товарищей. Было отчего волноваться: дело не спорилось, допускались ошибки, на исправление которых уходила уйма времени. Самым опасным было то, что близко к сердцу принимал неудачи один Василий Карпенко. Остальные реагировали "по-философски": всякое бывает!

Шестьдесят четвертые сутки полета

Марина записала в дневнике: "За сегодняшний день Акопян дважды подходил к оптическому планетодальномеру. Измерив расстояние до Земли, долго стоял у прибора. Интересно, о чем он думал?

На шутку Карпенко по поводу его мрачного настроения бортинженер отреагировал не по-акопянски: махнул рукой и тут же ушел к себе в каюту. Меркулов и Калантаров молчаливее обычного, но делают вид, что "все идет нормально".

Шестьдесят восьмые сутки полета

Из записи в дневнике врача экспедиции М. Стрижовой: "Акопян не бреется третий день. Щетина на щеках иссиня-черная. Похож на разбуженного среди ночи мальчишку.

За завтраком командир рассказывал о забавном еже, который в детстве жил в их доме. Все поглядывали на Акопяна и прятали улыбки. Интересно, понял ли Сурен намек?"

Вечером, проходя по антресолям, Марина постучалась в каюту бортинженера. Не дождавшись ответа, приоткрыла дверь. В каюте никого не было. В метре от пола, важно покачиваясь, плавали ботинки и рубашка Акопяна. Марина подняла голову...

Босиком, в ночной пижаме распластался на потолке хозяин каюты. Красным фломастером он рисовал на белой поверхности потолка огромного ежа. Рисунок уже был почти закончен. Глядя на себя в маленькое ручное зеркальце, Сурен вырисовывал лесному зверьку глаза.

Марина отступила за порог и осторожно прикрыла дверь. В этот вечер она долго не могла уснуть. Обдумывая план работы на завтрашний день, решила: необходимо срочно посоветоваться с профессором Тархановым.

Г Л А В А 5

НА ГРАНИ РИСКА

Он поднялся с колен, но вдруг зашатался,

повалился на подушку. Рванул ворот.

– Помираю, Мстислав Сергеевич, мочи нет.

Лось чувствовал: сердце бьется чаще, чаще, уже не

бьется – трепещет мучительно. Бьет кровь в виски.

Темнеет свет.

Он пополз к счетчику. Стрелка стремительно

поднималась, отмечая невероятную быстроту. Компас

показывал, что Земля была вертикально внизу. Аппарат,

с каждой минутой набирая скорость, с сумасшедшей

быстротой уносился в мировое ледяное пространство.

А л е к с е й Т о л с т о й. Аэлита

По пути на край земли пришлось идти Гераклу через

Ливию. Здесь встретил он великана Антея, сына

Посейдона, бога морей, и богини земли Геи, которая его

родила, вскормила и воспитала. Антей заставлял всех

путников бороться с ним и всех, кого побеждал в

борьбе, немилосердно убивал. Великан потребовал, чтобы

и Геракл боролся с ним. Никто не мог победить Антея в

единоборстве, не зная тайны, откуда великан получал во

время борьбы все новые и новые силы. Тайна же была

такова: когда Антей чувствовал, что начинает терять

силы, он прикасался к земле, своей матери, и

обновлялись его силы: он черпал их у своей матери,

великой богини земли. Но стоило только оторвать Антея

от земли и поднять его на воздух, как исчезали его

силы. Долго боролся Геракл с Антеем, несколько раз

валил его на землю, но только прибавлялись силы у

Антея. Вдруг во время борьбы поднял могучий Геракл

Антея высоко на воздух – иссякли силы сына Геи, и

Геракл задушил его.

Золотые яблоки Гесперид

Есть идея! Вот ее суть: нужен стресс, мощная

нервная встряска, если хотите, гигантский вал

возбуждения, который подавил бы, захлестнул, разметал

вдребезги волну, вызванную причиной болезни! Человека

надо поставить в такую жизненно сложную ситуацию, из

которой он вышел бы победителем. Но человек непременно

должен верить этой ситуации, и он должен из нее выйти

только победителем.

С е м е н Т а р х а н о в,

начальник психофизиологической службы Центра

управления космическими полетами

За "окном" стоит тихий летний вечер. Над зеркальной рекой медленно опускается огромное, приплюснутое снизу солнце. Над самой водой быстро проносятся стрижи. Мама сидит под яблоней и смотрит на закат...

Тогда "научные светила" снисходительно отнеслись к экспериментам школьников. Было это в Клубе юных космонавтов двенадцать лет назад. "Похвально, конечно, что юные ученые берутся за сложную проблему... Но "барьер оторванности от Земли", "барьер страха и отчуждения" – это фантастика". Вот вам и фантастика!

Как хорошо сейчас там, на Земле, а здесь...

Марине внезапно вспомнились строчки: "А в это время гремели соловьи, и воздух в Севилье был наполнен благоуханием роз".

Кто написал эти строчки?..

Так и не вспомнив, Марина включила рацию; в каюте у нее был свой канал связи для консультаций с врачами Центра управления полетом.

– Прошу вызвать профессора Тарханова!

Она взглянула на часы: время не раннее. В окне неслышно сменился кадр, и теперь видно только пылающее закатом небо. Марина вздохнула и задернула занавески.

Постучавшись, вошел командир.

– Виктор Сергеевич, я все-таки решила проконсультироваться с Тархановым. Вот показатели Акопяна. – Марина включила табло своего пульта.

– Да, картинка!

"Если это очень серьезно, – думал он, – то Акопяна придется погрузить в продолжительный гипнотический сон. Придется перераспределять обязанности, может быть, даже исключить кое-какие эксперименты..."

– Профессор Тарханов на связи, – откликнулся динамик дальней связи. Добрый вечер, Марина!

– Извините, что я беспокою вас так поздно...

– Пустое! Давайте поговорим об Акопяне. – Тарханов находился в Центре управления полетом у главного медицинского пульта. – Общая картина, кажется, не вызывает сомнений.

Непродолжительный, емкий профессиональный диалог.

В разговор вмешивается Виктор Сергеевич:

– Может, на время отстранить Акопяна от работы?

Эфир долго молчал.

Марина теребила воротничок куртки. Виктор Сергеевич угрюмо смотрел в динамик.

– Я думаю, это преждевременно, Виктор Сергеевич, – заговорил наконец Тарханов. – У меня есть одна идея. Но окончательное решение остается за вами.

Не дождавшись ответа, Тарханов продолжал:

– Идея-то есть, но у нас ее не проверишь. Где на Земле эту болезнь откопаешь?.. Суть моего предложения: нужен стресс, мощная нервная встряска, если хотите, гигантский вал возбуждения, который подавил бы, захлестнул, разметал вдребезги волну, вызванную причиной болезни! Акопяна надо поставить в такую жизненно сложную ситуацию, из которой он вышел бы победителем. Слово за вами...

Как не хотелось командиру "Вихря" почти в начале полета исключать из программы бортинженера! Но какую, а глазное, как создать реальную ситуацию, в которой предельно полно мог бы проявить себя Акопян?

Гироскоп?.. Уже несколько раз астронавигационный гироскоп давал сбои. В носовом отсеке нужно снять его основные узлы и здесь, в стационаре, разобраться и отремонтировать. Но Сурен – хороший инженер. Он знает, что без этого гироскопа корабль не пропадет. Чуть больше энергии придется затратить на ориентацию.

А если бы отказала посадочная, планетарная система? Имитировать этот отказ... Проверка и восстановление посадочных двигателей – обязанность бортинженера...

Виктор Сергеевич решительно взялся за микрофон.

– Земля, ваш совет принят.

– Будьте внимательны, Виктор Сергеевич!

Командир не мог сдержать улыбку: вздох облегчения профессора Тарханова был слышен даже за миллионы километров.

Семьдесят первые сутки полета

Во время завтрака командир сказал Сергею Меркулову:

– Будем испытывать планетарные двигатели.

– Но мы же недавно...

– Лишняя проверка не помешает, – не дал договорить ему Виктор Сергеевич. – Тебя ли мне убеждать, как важны для нас эти двигатели!

В кают-компании тишина. Последние дни почти не слышно шуток за едой.

Виктор Сергеевич наколол вилкой сосиску, обмакнул в соус, отправил в рот. Краем глаза заметил: к разговору прислушиваются.

– Пока у нас есть время, – неторопливо продолжал он, – необходимо максимально подготовиться к посадке на Марс.

– Разрешение Центра запрашивать будем?

– Конечно. А ты, Сурен, готовь программу. Испытание по полной схеме.

Виктор Сергеевич мельком взглянул на Акопяна. Бортинженер лениво разделывал вилкой рисовый пудинг в тарелке.

...Послушные рукам Сергея Меркулова, сработали двигатели ориентации. Корабль развернулся, ось его точно совпала с траекторией полета.

– Приготовились... Даю маршевый! – четко, как на тренировке, проговорил Меркулов.

Маршевые двигатели не включились...

"Началось", – подумал Виктор Сергеевич, стоя за креслом вахтенного.

– Включаю автомат проверки, – невозмутимо сообщил Меркулов.

Из вычислительной машины поползла лента. Акопян, подхватив бумажную полосу, читал по складам:

– Ко-ман-да не при-ня-та... Об-рыв ин-фор-мации... И-дет по-блоч-ная про-вер-ка...

На Акопяна было жалко смотреть.

В медицинском отсеке мелодично запел зуммер. Марина проскользнула к себе и плотно закрыла дверь.

– Что происходит с Акопяном? Резкое снижение обобщенного критерия! Все внимание Акопяну! – обеспокоенно передавала Земля.

Все собрались в главном отсеке "Вихря" у вычислительной машины.

"Команда не принята. Обрыв информации. Идет поблочная проверка".

– Ну-ка! – Виктор Сергеевич сел в кресло бортинженера.

"Ориентация сопла неправильная. Возможно нарушение внешних конструкций. Команда маршевому двигателю снята".

– Сергей, выносную телекамеру!

– Акопян, за управление камерой!

– Штурман, связь!

Четкие обычные команды...

Марина нетерпеливо окидывает взглядом свои приборы: нервное напряжение у всех уменьшилось. Даже у Акопяна поднялась работоспособность. Очень немного, но поднялась!

Телекамера направлена на нос "Вихря". На командном экране изображение корабля, вздрогнув, начало перемещаться влево. Плавно проплывают сложенные крылья солнечных батарей. А вот и двигатели посадочной системы... Рельефная, чеканная фактура серебристого металла сопл.

Командир, почти касаясь лбом экрана, старается разглядеть малейшие подробности. Над его плечом, напряженно дыша, смотрит на шарнирные сочленения сопл Акопян.

У планетарных двигателей корабля разворачивающиеся сопла. Перед посадкой сопла выходят из ниш в корпусе, разворачиваются и принимают продольное положение.

На телеэкране видно: одно сопло не встало на место – выходное отверстие его направлено на ажурную ферму водородной ловушки.

– Принудительный выпуск! – командует Виктор Сергеевич.

Но и этот маневр ничего не дал.

– Виктор Сергеевич, наверное, я что-то перепутал, – виновато говорит Акопян. – Давайте вместе проверим всю программу.

– Нет! – Командир хмурится. – Электроника сработала правильно. Дело в механике.

– Да-а... – протянул Меркулов. – С такой неисправностью нам не сесть.

– Надо выходить, Сурен. С собой протянешь канал электронной системы проверки – посмотрим напрямую.

– Понятно... – Акопян хотел что-то добавить, но, оглядев всех, быстро пошел в агрегатный отсек надевать скафандр.

Наблюдавшие за действиями Акопяна в открытом космосе и не догадывались, какая драма происходит перед их глазами.

Сначала бортинженер как-то не очень уверенно шел по магнитной дорожке наружной обшивки "Вихря" к соплам посадочных двигателей. Фал петлей захлестнул ногу, и Сурен чуть не сорвался. С кем не бывает... Когда он подключил кабель проверяющей системы, сразу стало ясно – неисправен гидроподшипник. Вышел из строя сверхнадежный рамповый подшипник! Что ж, придется Сурену как следует потрудиться, попотеть.

Быстрым, мелким почерком записывала Марина показания приборов, отражающих все изменения в поведении Акопяна. Она умудрялась даже набрасывать к ним свои комментарии.

Да, Акопян явно не в форме – чуть не сорвался с дорожки. Он все же удержался и зашагал дальше. Почти все показатели резко улучшились! Почему? Только пульс остался таким же частым – сто четыре удара в минуту... А когда он методически, согласно отработанной на тренировках последовательности стал осматривать очень сложную механическую систему управления движением сопла, пульс постепенно пришел в норму! Самое удивительное произошло, когда он обнаружил, что неисправен подшипник: все его показатели разом подскочили и почти встали на место... Этот счастливый парадокс можно было объяснить лишь однозначно: Акопян все силы бросил на спасение Главной Цели Полета! А командир действительно шел на риск. Человеку, страдающему болезнью отчуждения, он доверил "ремонт" посадочной системы корабля. Оправдан ли риск?

Командир хорошо знал экипаж, возможности Акопяна, его психологические особенности и поэтому был уверен, что инженер не подведет. А если?

– Виктор Сергеевич! – с какой-то незнакомой интонацией прозвучал голос Акопяна в динамике. – Где сейчас Земля?

– Земля от тебя закрыта корпусом корабля. А вот Марс прямо по курсу. Самая яркая звезда.

Солнце стояло слева от "Вихря" и било в лицо Акопяну. Хотя оно сейчас кажется меньше, чем воспринимается с Земли, в его лучах растворяется свет ярких звезд. Небо вокруг солнца было не черное, а бурое.

Акопян повернулся, посмотрел вперед. Здесь космос был "настоящим" черным, бархатным, с яркими, немигающими звездами. Прямо впереди мелкой серебряной монетой сверкал Марс.

– Я конструкторам подшипника с Марса почтовую открытку пошлю! прокричал бортинженер. – Поздравительную!

Он стал ловко отвинчивать первый из пятидесяти мощных болтов, которыми крепилась панель подшипника.

– Не-ет, лучше телеграмму, – говорил он через минуту уже с некоторой натугой. – Быстрее получат!

Это уже было похоже на прежнего Акопяна! Откручивая один за другим болты, он замурлыкал какую-то армянскую мелодию. Сурен Акопян родился в Свердловске. Родного языка своих предков он почти не знал, но тщательно скрывал это и потихоньку от всех старался выучить.

...Дальше – больше: отворачивая седьмой болт, Акопян запел! В динамике гремела старинная боевая песнь армянских воинов. Никто из экипажа "Вихря" не понимал слов, но в мелодии звучал мощный призыв к действию.

Пока Акопян работал, мелодию старинной боевой песни запомнили все.

Злополучный подшипник был успешно заменен новым. Возвратился бортинженер на корабль совершенно здоровым.

В тот же день произошло еще одно, как записала в своих комментариях Марина, маленькое чудо: тревожные симптомы начинавшейся болезни исчезли у всех! Словно распалось действие зловещих чар, и все проснулись бодрыми и веселыми.

О причинах этого "чуда" стоило как следует подумать.

Г Л А В А 6

ЕСЛИ МНОГО СВОБОДНОГО ВРЕМЕНИ...

– Во сколько приблизительно месяцев вы думаете

покрыть расстояние между Землей и Марсом? – спросил

Скайльс, глядя на кончик карандаша.

– В девять или десять часов, я думаю, не

больше... Восемнадцатого августа Марс приблизится к

Земле на сорок миллионов километров – это расстояние я

должен пролететь. Из чего оно складывается? Первое

высота земной атмосферы – семьдесят пять километров.

Второе – расстояние между планетами в безвоздушном

пространстве – сорок миллионов километров. Третье

высота атмосферы Марса – шестьдесят пять километров.

Для моего полета важны только эти сто сорок километров

атмосферы... В безвоздушном пространстве, где нет

сопротивления, где ничто не мешает полету, ракета

будет двигаться со все увеличивающейся скоростью:

очевидно, там я могу приблизиться к скорости света,

если не помешают магнитные влияния.

А л е к с е й Т о л с т о й. Аэлита

Человек до конца никогда не узнает предела своих

возможностей.

И г о р ь В о л н о в о й,

руководитель Центра

управления космическими полетами

Прихожу к выводу, что нужно как следует

присмотреться к нашему светилу.

Во-первых, египтяне Солнце называли Озирисом,

халдеи – Ваалом, финикийцы – Адонисом, персы – Митрой,

греки – Аполлоном... Не слишком ли много имен?

Во-вторых, есть сведения, что "и суточное, и

годичное обращение Солнца суть только видимые, то есть

оптический обман, происходящий от истинного движения

Земли по противоположному направлению".

В-третьих, Тит Лукреций сообщил о Солнце и вовсе

непонятное: "Каждое утро оно составляется на востоке

из земных испарений..."

Досье "Дело Марса, Солнца и Вселенной",

составленное Суреном Акопяном,

бортинженером межпланетного корабля "Вихрь"