Текст книги "Бешенство небес"

Автор книги: Лев Жаков

Соавторы: Илья Новак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Страшила был все же слишком велик, чтобы класть его на палубу лодки, но бултагарец заверил, что он не должен утонуть в облаках. Стащив с холма, его положили за кормой и веревками примотали к ней щупальце.

На следующий день путешественники добрались до истока облачной речки, где ненадолго остановились – по приказу Смолика зачисленный в команду Кахулка залез в крону растущего неподалеку от древнего святилища Живой Мечты дерева и вернулся с трубками фейерверка. Дали несколько сигналов, после чего вышли в бухту. Ладьи Уги-Уги там не оказалось, так что клиргон Смолика приблизился беспрепятственно. Выполнявший роль капитана второй боцман сказал, что некоторое время назад по облачной реке приплыло небольшое судно, люди с него перебрались на ладью монарха, и та ушла в океан. В подзорную трубу удалось разглядеть среди вновь прибывших юношу с темными волосами и кожей цвета кофе, сильно разбавленного молоком. Арлея затребовала более точное описание, после чего воскликнула:

– Кажется, это Гана!

– Он погиб, – ответствовал Тео. – Не начинай вновь, ты же знаешь: его затянуло в облака под горой. Оттуда не...

– Гана? – спросил как раз забравшийся по трапу Траки Нес. – Гана На-Тропе-Войны, так, кажется, зовут этого человека?

Они повернулись к бултагарцу, и Арлея спросила:

– Откуда вы его знаете?

– Юноша был в провале, – пояснил Нес. – Как раз перед тем как Лан Алоа нашел наше тайное место в роще желейных деревьев. Кахулка и Фавн Сив привели его к нам.

– Значит, жив... – удивленно протянул Смолик. – Какой живучий пиратик попался мне тогда – ведь я тоже хотел его убить, а не вышло. А Фавн Сив? Слышите, Нес, – кто этот смуглый коротышка? Он кажется мне очень странной личностью, хотя я не могу сказать почему. Отчего он всегда молчит? Да, а ваш отец, хозяйка, знаете, что случилось с ним?

Арлея уставилась на капитана.

– Он тоже был в провале?

– Был, да. Нет, сам я не видел его, но эти люди сказали, что некоторое время назад на каменном уступе возле прииска стояло кресло, в котором сидел парализованный укушенный. Потом, когда начался бунт, он исчез оттуда – скорее всего, во время одной из драк его столкнули вниз. До дна провала лететь и лететь, к тому же внизу находится что-то... В общем, торговец мертв.

Арлея опустила взгляд, некоторое время смотрела себе под ноги, кивнула и молча ушла.

Страшилу оставили в облаках позади клиргона, так же привязав щупальце к корме. Впрочем, живой дирижабль недолго покачивался в эфире: вскоре после того как корабль отплыл от Гвалты, он начал потихоньку взлетать, все чаще отрываясь от пуховых перекатов, и конец путешествия преодолел уже по воздуху, ухватившись торчащей из морды конечностью за корму, лишь иногда плюхаясь брюхом в эфир.

Странный человек Фавн Сив, которому Уги-Уги пробил кинжалом грудь, а рукоятью пистолета сломал ребро, лежал в каюте, весь в бинтах, и тихо улыбался, но на вопросы не отвечал. Арлея со Смоликом, выгнав упирающуюся Нахаку, закрылись в капитанской каюте, где имели долгий разговор. Когда он закончился, девушка вышла наружу в полном недоумении: она не знала, как относиться к рассказу, она и верила и не верила одновременно. Хотя у Смолика вроде бы не было причин для лжи, тем более для такой необычной, невероятной лжи – но описанные им картины и события казались слишком уж фантастическими.

– Все правда, – сказал ей капитан, возвращаясь на палубу. – Так что тебе придется принять решение. Думай, и думай быстрее, до острова недалеко. Попадем на Да Морана к вечеру. Интересно, королевская свадьба уже была?

Глава 9

Гана шевелил губами, хмурился, заведя вверх глаза, считал дни – и не мог сообразить, сколько их прошло с того времени, когда на корабле работорговцев он услышал про месячный траур после смерти королевы. Ему казалось, что свадьба должна состояться не то сегодня, не то завтра... но что, если он опоздал, что, если принцесса и Экуни Рон обвенчались вчера?

Так или иначе, Суладар приближался; с высоты в два десятка локтей, на которой летел пауног, Тулага уже видел бархатистые пятна далеко впереди.

Сразу после второго визита в святилище, когда он сумел при помощи каменного свистка выманить чудовище из-под алтаря, а после, усевшись верхом на вытянутом тулове, стал учиться командовать им, Тулага испытывал большое желание подняться повыше, к светилу и Кавачи, чтобы увидеть, как те выглядят вблизи. Он с некоторым удивлением наблюдал за самим собой, за своими новыми устремлениями: раньше подобное любопытство не посещало его, теперь же оно мешало обычной для Ганы сосредоточенной целенаправленности, заставляя мысли блуждать где попало. Надо было спешить, но он все же попытался взлететь к небу. Хотя добился лишь того, что пауног поднялся еще на несколько локтей: тварь оказалась не способна преодолеть незримую границу и, достигнув ее, сама собой мягко опускалась ниже.

Размышляя над тем, каким образом пауног ощутил появление онолонки в облаках под алтарем, Тулага направился в сторону Кораллов. В конце концов путешественник решил, что тварь «видит» при помощи своих белых усов, напоминающих кошачьи. Отростки эти почти постоянно шевелились, гладили, ощупывали воздух.

Возможно, страшилище поселилось под алтарем уже после того, как церковники спрятали сундук? Или оно подчинялось ратникам Сближения и его оставили в святилище как сторожа? Что, если пауног – нечто вроде крона, то есть живой машины... Над этим он думал уже, когда, отправив пиратов к ладье Уги-Уги, летел в сторону Да Морана.

Он увидел цепь кораблей, стоящих на глубинных якорях, и темную полосу шторма далеко за ними, ближе к Конгруэру. Армада принадлежала Купеческим Плотам, а командовал ею Влад Пиранья. Тулага заметил, что в облаках между несколькими эфиропланами уже разложили доски на газовых баллонах, там стоят шатры и навесы: значит, флот обосновался здесь надолго.

Вечерело, Суладар приближался. Вскоре путешественник различил портовый залив Королевского города и суда на рейде. По заливу шныряли лодки, в порту между зданиями мелькали человеческие фигурки; из каменной трубы, венчавшей крышу газовой мастерской, шел дым. Над всем этим высилась белая коралловая стена, а за нею виднелась вершина горы и королевский дворец.

Управлением большой пауног несколько отличался от тех, что обитали в провале, но, имея опыт, в этот раз Тулага освоился быстро. Он шевельнул кожаный нарост, и тварь повернула. На северной стороне за Королевским городом, отделенная от него бамбуковыми рощами, тянулась область, которую называли Зигзагами: сильно изломанная береговая линия образовывала многочисленные бухточки, слишком мелкие для кораблей, заливы и отмели. Там никто не жил. Раньше в Зигзагах часто прятались беглые каторжане, а иногда селились бандиты, но в конце концов королевские военные моряки очистили это место от преступников, и теперь оно было пустынно.

Гана повел паунога вдоль берега, то и дело глядя влево, на вершину горы. Светило гасло, а дворец, наоборот, расцветал огнями – прежде здание никогда не освещали столь ярко.

Выбрав малоприметный заливчик, глубина которого достигала пояса, он опустил паунога на каменистый берег между пальмами, выпутал сундук из сетки и раскрыл. Пока что у Ганы не было времени толком рассмотреть добычу, и теперь он быстро перебрал их: золотые статуэтки и пластинки с барельефами, изображающими порождение миров Канструктой, несколько украшенных бриллиантами кубков, овальное зеркало в золотой раме, кинжалы, ожерелье из серапионовых глаз, браслеты и четыре больших кошеля с монетами... Еще в святилище, раскрыв сундук, Гана ощутил легкое разочарование. Спору нет, это было богатство, но когда он услышал от Фавн Сива про «сокровища церкви Сближения», то представил себе нечто куда более ценное, чуть ли не горы золота и каменьев... Впрочем, находящегося в сундуке могло хватить для беззаботного существования до конца жизни, особенно если выгодно вложить эти средства во что-нибудь.

Еще на Гвалте Тулага получил от Уги-Уги хорошие штаны, сапоги и шелковую рубаху. Не с монаршего плеча – в одежде толстяка он бы просто утонул, – но, скорее всего, из гардероба какого-то придворного, попавшего в немилость и убитого по приказу Большой Рыбы.

Он прицепил к поясу два кошеля с золотом, спрятал кинжал на ремне под рубаху и рядом повесил третий кошель, с кроном. Снял повязку с головы, оглядел себя в зеркало: линию волос нарушала узкая прореха над правым глазом, зарубцевавшаяся рана, которую оставила пролетевшая вскользь пуля. Тулага сделал новую повязку, после чего закрыл сундук, обмотав его цепью, потащил к безымянному заливу.

Он нашел углубление под каменным берегом, стоя по пояс в облаках, положил сундук туда, завалил несколькими глыбами, после чего вернулся к пауногу. Светило стало едва различимым медным кругом в небе, зато порт и дворец украсились яркими огнями.

Сев на паунога, Гана поднялся как можно выше, чтобы еще раз оглядеть окрестности. По правую руку северный берег Да Морана плавно загибался, там тянулись плантации. По левую сиял порт, а гора была впереди, за бамбуковой рощей. Мимо нее тянулась земляная дорога, соединяющая Королевский город с северной частью острова. Тулага решил, что следует приблизиться к порту, спрятать тварь в кроне дерева или опустить ее на плоскую крышу какого-нибудь большого склада, после чего наведаться в город, разузнать, что к чему. Он уже шевельнул кожаный нарост, но тут увидел бредущую по дороге одинокую фигуру.

Это оказался бедняк-метис. Когда пауног подлетел ближе, бродяга взвизгнул и попытался убежать, но Гана, успевший хорошо освоиться со щупальцами, одним отростком ухватил его за ногу и приподнял над дорогой, а концом второго хлестнул по лицу – будто дал пощечину.

Человек перестал визжать и тихо заскулил, покачиваясь вниз головой.

– Отвечай мне! – рявкнул Гана.

Различив в полутьме силуэт верхом на демоне, бедняк, по крайней мере, понял, что с ним говорит не летающая тварь, и что-то жалобно забормотал.

– Отвечай! – грозно повторил Гана. – Тогда останешься жив. Когда свадьба короля? Ну!

– За... завтра... – наконец донесся до него полный ужаса голос.

– Это точно? А не сегодня?

– Нет, – откликнулся бродяга. – Завтра угощенье обещали задарма... И циркачи в порту, а седня они еще во дворце...

– Так почему огни везде горят?

– Празднуют они... – Метис всхлипнул и задрожал всем телом, повисшие к земле руки его заходили ходуном. – Гости во дворце уже... Отпусти! Не надо, отпусти меня, не хотел я старика убивать, он сам... не надо! – Бродяга начал всхлипывать, а после зарыдал.

Больше от этого человека добиться ничего было невозможно, и Гана заставил тварь разжать щупальце. Бродяга свалился на землю, тут же вскочил, хромая, с воплем помчался по дороге.

Если свадьба завтра... Перед церемонией и во время нее Гельта постоянно будет в окружении большого количества людей, да и охрану наверняка увеличат в разы. Надо было действовать немедленно – и Тулага повел паунога к горе.

Припомнив, что видел внизу, когда бегал по крышам дворцовых построек, он приблизился к вершине с севера. За спиной был склон, между подножием горы и берегом – плантации и темные силуэты домов. Гана остановил паунога у макушки высокой пальмы, приподнялся, глядя поверх веток. Выше по склону была стена, из-за нее лился свет. После длительного наблюдения он определил, что на этой стороне находятся трое стражников. Они прохаживались взад-вперед по вершине стены, то сходясь, то расходясь.

Кроме прочего, у живого пистолета было одно достоинство – он стрелял почти бесшумно в сравнении с обычным оружием. Но был и недостаток – в полете световые дротики оставляли видимый след.

Заставив паунога обхватить щупальцем ветку, Тулага сел ровнее, вытянул руки с кроном... и передумал. Тварь покачивалась, стрелять с нее было неудобно. Тогда он перебрался на пышные листья, лег головой к замковой стене, уперев локти в толстую ветвь; поерзал, устраиваясь удобнее, и стал целиться. Он не мог позволить себе промахнуться, а выстрелы должен был нанести очень быстро, иначе один из стражников успеет присесть за бруствером либо закричать, увидев, что напарник убит. Вышколенные Трэном Агори, охранники ходили так, чтобы в любой момент времени первый из них видел двух других, второй – первого, и лишь третий маршировал, повернувшись спиной к обоим. Гана обдумал, в какой последовательности надо стрелять, и стал следить за передвижением троицы.

Он с силой вжал клапан три раза подряд, быстро поворачивая хитиновый ствол. Тонкий луч, оставшийся за первым дротиком, не успел погаснуть, когда крон чихнул еще дважды.

Стражники упали. Гана лежал неподвижно, приглядываясь к вершине стены. И одновременно с отстраненным удивлением наблюдал за тем, как в душе усиливается никогда раньше не посещавшее его чувство: раскаяние. Он убил троих, а до того – всю команду ладьи... Хотя Камека и матросы без всякого сожаления прикончили бы его, но этим стражникам не было никакого дела до молодого преторианца, они, скорее всего, никогда и не слышали о пирате по прозвищу Красный Платок...

Он поморщился, как от легкой, но настойчивой боли, сунул пистолет в кошель. Горловина у того порвалась, рукоять торчала наружу: пистолет стало удобно выхватывать. Тулага перебрался на паунога, облетел пальму и вновь остановился, хмуро размышляя. С каких пор убийство вызывает у него какие-то переживания? Попытался вспомнить – и не смог сообразить, скольких людей убил за свою жизнь. Полсотни... нет, все же меньше. Три десятка? Два с половиной? Нет, если считать всех охотников и ныряльщиков за жемчугом, которых пришлось уничтожить в бухте Наконечника, команду «Небесных парусов» и прочих... больше тридцати. Ну и что? Что в этом плохого? Одним больше – одним меньше, какая разница, ведь людей так много... Он не видел никакого логического противоречия в этом, не понимал, почему нельзя убивать, особенно если ты при этом не стремишься причинить жертве боль, если убиваешь не из удовольствия, но по необходимости – а он всегда убивал только так...

И все же будто кто-то большой, стоящий над ним, говорил: это плохо, не поступай так больше. Но почему? Ведь стражники очень скоро стали бы врагами, после того как увидели, что он пытается попасть за стену. Они стояли у него на пути – пусть не в тот миг, когда он стрелял, а в будущем, потенциально. Значит, он лишь упредил события, расправился с теми, кто вскоре непременно возжелал бы его смерти...

Но теперь он убил тех, кто, в отличие от команды ладьи, врагами так и не стал. Умерли они невиновными, во всяком случае, по отношению к Гане. Он не мог понять, в чем причина неприятных ощущений, той внутренней, нефизической боли, которая почему-то не возникла после уничтожения враждебной команды ладьи, но появилась теперь из-за этого тройного убийства, – и мучился, не находя ответа.

Или на него повлияло открытие, что мир живой? Каким-то образом в сознании Ганы человек стал соотноситься с миром, и убить человека значило теперь нанести вред Аквалону. Мертвый человек исчезал из жизни почти бесследно, тут не было ничего страшного или неприятного. Но заставить уйти в небытие целый мир... на такое Гана решиться, наверное, не мог бы.

Все еще хмурясь, он уселся на стянутое хитиновыми ремнями мягкое тело, сунул руку в складку и сильно вдавил палец в мягкий кожаный клапан, напоминающий тот, что был на рукояти крона. Внизу булькнуло, что-то сдвинулось, провернулось, из трубы сзади выплеснулся холодный сизый дымок, и тварь рванулась наискось вверх, так что щупальца ее отклонились, будто в порыве сильного ветра.

По вершине стены между двумя невысокими брустверами тянулась открытая галерея. С внутренней стороны в камнях были проходы через каждую сотню шагов, вниз от них вели деревянные лестницы.

Тела лежали далеко слева и справа. Не покидая спины паунога, Гана нашел утопленное во внешний бруствер железное кольцо для факела, вращая кожаные наросты, заставил тварь поднять одно щупальце, просунуть в кольцо и взяться покрепче. Затем перепрыгнул на стену.

Пауног качнулся и стал опускаться; достигнув своей обычной высоты, вытянул щупальце вверх и повис наискось, прижавшись боком к стене.

С вершины Тулага увидел небольшое темное кладбище и сад. Дальше были дворцовые постройки, там уже горели огни, раздавались голоса и музыка. Гана сошел по лестнице, проверил, удобно ли выхватывать крон, похлопал себя по бокам, пытаясь добиться того, чтобы висящие под рубахой кошели и ножны не слишком выпирали, отряхнулся и пошел дальше.

Сначала он заметил двоих стражников, стоящих спиной к нему, затем толпу и край фургона, в воздухе над которым что-то висело. Раздалось шипение, а после смех.

Гана пригнулся. Стражники, весело переговариваясь, пошли прочь и скрылись за углом канструктианского святилища. Он выпрямился и праздной походкой направился к толпе, с любопытством разглядывая происходящее.

Приземистый, напоминающий сундук фургон был накрыт пологом из разноцветной ткани, украшенной рисунками и вышивкой. Над четырьмя углами, привязанные веревками за кольца в деревянных брюшках, висели игрушечные винтолеты; широкие пропеллеры вращались с низким гудением, в создаваемых ими потоках воздуха весело полоскались подвешенные на проволоке флажки. Перед фургоном полукругом стояли зрители, в основном дворцовая прислуга и свободные от работы стражники, наблюдающие за артистами: жонглерами и акробатами. Пройдя по дорожке из щебня, Гана встал позади толпы. Будто выглядывая из-за голов, повернулся лицом к фургону и даже приподнялся на цыпочках, хотя на самом деле шарил взглядом по двору и зданиям вокруг. Дом, где он когда-то убил королеву, был далеко слева, а башня, под крышей которой находилась спальня Гельты, за фургоном. Впрочем, неизвестно, там ли сейчас принцесса... стоило, видимо, задать соответствующий вопрос какой-нибудь служанке, оставалось лишь найти естественную причину для любопытства. Дальше надо будет провести Гельту через кладбище, забраться на стену, спрыгнуть на паунога и таким образом покинуть дворец. Хотя он не был уверен, что тварь сможет нести двоих, тем более через некоторое время после заката она всегда начинала двигаться медленнее, потому, видимо, что питалась лучами светила. Впрочем, Гельта не была тяжела...

В толпе раздались аханье и смех, что вернуло внимание Ганы к импровизированной арене. Он слышал про паровые цирки, среди которых были те, что давали выступления в одном и том же месте, на аренах в больших зданиях, а были и странствующие труппы. В Претории он несколько раз видел выступления последних, самых смелых среди них, которые решались путешествовать по островам Таит. Сюда, на Да Морана, приехал именно такой цирк.

Теперь на арене – то есть на площадке перед фургоном – крутилось широкое горизонтальное колесо, насаженное на воткнутую в землю железную ось. Внутри колеса булькало и стучало, из отверстий по ободу били шипящие струи пара, заставляющие железный круг вращаться. На верхней плоскости кувыркался акробат в черном трико: беспрерывно делал заднее сальто, выгибая спину, упираясь в ступицу то ладонями, то ступнями, кружась с той же скоростью, что и колесо под ним, и оставаясь на одном месте. Рядом двое жонглеров подбрасывали и ловили факелы, еще двое тхайцев играли на дудках, одновременно стуча в барабаны; между ними, привязанная к их поясам, тянулась веревка, на которой болтался десяток беспрерывно то разгоравшихся очень ярко, то почти гаснувших разноцветных фонариков. Красный, зеленый, синий и желтый свет плясал на лицах и фигурах зрителей, полоскался на бьющих из колеса струях пара, разбрасывая во все стороны извивающиеся в дикой пляске тени. Позади трое циркачей сноровисто устанавливали вытащенный из фургона железный столб высотой локтей в тридцать. С верхушки свисала цепь, на конце которой была деревянная люлька.

Голоса зрителей стали громче, и некие новые нотки – уважительности, почтения – вплелись в них. Тулага замер, пожирая глазами две фигуры, что приближались от центральной башни. Гельта в пышном платье с кружевами и бантами шла, опираясь на руку принца, облаченного в черный костюм. Позади шествовал Трэн Агори, по сторонам – шестеро стражников, трое чернокожих и трое белых, первые с копьями и длинными овальными щитами, прикрывающими их от шеи до колен, вторые – со взведенными пистолетами и тоже с щитами, но небольшими, круглыми, закрепленными на запястье левой руки.

Гана наблюдал за принцессой, приоткрыв рот. Он давно не видел Гельту, и теперь, как кувшин – дорогим вином, наполнял свое сознание видом ее фигуры, спокойного, немного сонного лица и белоснежных волос. Экуни Рон приостановился, будто сомневаясь, стоит ли им приближаться к толпе, наклонившись к невесте, спросил что-то, она же повернула к нему голову и с мягкой улыбкой ответила.

Тут музыканты у фургона заиграли громче. Раздалось громкое шипение. Принцесса с любопытством оглянулась, потянула Рона Суладарского за рукав... в жесте этом было что-то разом и детское и женственное, так что Тулага едва сдержал мучительное желание, растолкав людей, наброситься на принца с кулаками... А еще лучше – послать световой дротик ему между глаз.

Экуни кивнул, в сопровождении стражников они направились к фургону. Слуги принялись кланяться, расступаясь. Толпа разделилась на две половины, открывая арену для взгляда Тулаги. Рон и Гельта прошли вперед и остановились, глядя на выступление. Лицо того, кто завтра должен был стать королем и мужем, оставалось спокойным, холодным; будущая королева наблюдала за происходящим с легкой мечтательной улыбкой. Когда играющий на диковинном струнном инструменте артист присел, а жонглер, не прекращая подбрасывать факелы, вспрыгнул ему на плечи, Гельта подалась вперед. Музыкант выпрямился, жонглер опасно закачался на нем, и принцесса ухватила Рона за локоть. Улыбнувшись краем губ, он похлопал по ее запястью. У Ганы от ревности свело желудок и заслезились глаза. И принцесса будто ощутила что-то – моргнула, обернулась, выискивая кого-то в толпе, но, будучи невысокого роста, не увидела его из-за голов.

Шипение становилось все громче и пронзительнее, оно уже почти заглушило музыку. В висящую на столбе люльку сел человек с парой факелов, затем один из циркачей что-то повернул на ее боку. Из задней части вырвалась струя пара – ударила, толкнув овальную лодочку вперед с такой силой, что она рванулась по кругу, сопровождаемая клокотанием и тонким пением вращавшейся на железном кольце цепи. Человек расставил руки с факелами, которые превратились в два огненных колеса, повисших вокруг столба. В толпе восторженно зашумели, заохали, когда из верхушки выстрелил сноп разноцветных искр: оказывается, в столбе были спрятаны трубки фейерверка.

Гана стал пятиться, искоса глядя на жениха и невесту. Они будут наблюдать за представлением еще какое-то время, потом уйдут. Конечно, в сопровождении стражников, но это неважно. Их семеро... ладно, он убьет всех. Смутные мысли о том, что убивать людей плохо, исчезли при виде того, как Гельта схватилась за руку Экуни Рона. Главное, чтобы они ушли куда-нибудь в глубь двора, где вокруг не будет столько народу...

Струя бьющего из люльки пара становилась все сильнее; шипение превратилось в пронзительный визг, белые клубы валили во все стороны. Восторженные крики заглушил рев, сквозь который прорвалась канонада оглушительных хлопков. Гана остановился, с недоумением глядя на происходящее. Пара было чересчур много – он заволок арену, так что огни факелов превратились в багровые пятна, а фургон стал темным приземистым силуэтом... Клубясь, пар накрыл толпу, вой люльки смолк, и загрохотали выстрелы.

Стрелял высокий силуэт, возникший на крыше фургона. И палил он с двух рук, с какой-то невероятной скоростью – выстрелы почти слились. Не понимая, откуда этот человек берет новые пистолеты, Гана сорвался с места.

Люди бежали в разные стороны, толкались и падали, спотыкались друг о друга. Прозвучал истошный детский визг, затем – рев Трэна Агори, призывающего охрану.

Пар стал редеть. Выхватив крон, Гана мчался вперед, смутно видя, как жонглеры, побросав факелы в толпу, мечут что-то широкими круговыми движениями, но не ножи или топорики, что-то совсем округлое.

Большинство стражников вокруг принца и Гельты лежали на земле; один, прикрываясь щитом, бросил копье – оно пролетело мимо стрелка на крыше фургона и кануло в темноту. Через мгновение охранник повалился на спину, однако Агори успел подхватить щит, заслонившись им, быстро шагнул в сторону...

Гана выстрелил. Ствол оружия в его руке и темный силуэт на фургоне соединила световая линия – человек упал. А потом толпа накатила на Тулагу, и он запрыгал из стороны в сторону, размахивая кулаками, отбрасывая людей от себя, продолжая двигаться вперед, но теперь гораздо медленнее.

Он вынырнул из потока в тот миг, когда раздался приглушенный гул. Край белого платья мелькнул в проеме двери, и та захлопнулась. Выплюнув струю дыма из отверстия в крыше, фургон тронулся с места, тяжело набирая ход. Он ехал прямо на лежащего принца. Трэн Агори схватил Рона Суладарского и поволок прочь. С разных сторон, расталкивая и опрокидывая людей, к ним уже бежало множество стражников, но тут фургон будто взорвался, расплескавшись грохочущими всполохами огня. Гораздо позже Гана понял, что под тканью было множество узких окошек с раздвижными ставенками и в какой-то момент из них выстрелили залпом прямо сквозь полог, ни в кого конкретно не целясь. Охрана наверняка обыскала циркачей, но те нашли способ провезти оружие за дворцовую стену, возможно, спрятали в двойном дне фургона.

Гане повезло: пули заскрежетали о доспехи стражников, люди вокруг начали с воплями падать – но его не зацепил ни один выстрел. Фургон повернул, качнувшись, исчез за башней. Спустя несколько мгновений прозвучал взрыв. Сделав еще несколько шагов, Гана остановился. Донесся скрежет и глухой удар – упала створка ворот.

Он развернулся и побежал в сторону кладбища.

Ведя тварь вдоль стены, он слышал по другую сторону крики, ржание лошадей и вопли, видел багровые отсветы факелов над вершиной. В полутьме между пальмовыми рощами возникла земляная дорога, ведущая к полям и плантациям северного берега. Фургон двигался по ней далеко внизу. Гана повернул следом.

Пауног летел куда медленнее, чем днем, но все же догонял повозку: уже слышалось гудение, воздух наполнял запах разогретого железа. Машина на паровом двигателе не способна развить большую скорость, но сейчас она неслась с довольно-таки крутого склона. Сзади доносился стук копыт: от дворца мчался отряд преследователей.

Тулага несколько раз пытался подстегнуть паунога, вдавливая клапан, но добился лишь того, что тело под ним стало мотаться из стороны в сторону.

Впереди дорога круто поворачивала, огибая глубокую расселину. Фургон тяжело качнулся, но Гана повел паунога напрямую, пронесся над оврагом и вновь очутился возле дороги – теперь всего в нескольких шагах позади машины. На крыше ее возникла долговязая фигура с поднятой рукой... Тулага выстрелил. Светящийся луч пронзил темноту, человек повалился на спину, скатившись с крыши, рухнул на землю. Преследователь с такой силой вонзил палец в клапан, что тулово паунога наполнилось глухим клокотанием, из трубы брызнул ледяной сизый дым, и тварь рывком преодолела расстояние, оставшееся до повозки. Теперь он разглядел открытый люк: в фургоне горел свет. Возникли руки, за ними мелькнула голова. Подавшись вперед, Гана выстрелил опять, вбивая второго человека обратно внутрь повозки. Сунув пистолет в кошель, спрыгнул, держась за щупальце, чтобы тварь не отстала, присел и просунул гибкую конечность сквозь железное кольцо на сдвинутой в сторону крышке люка.

В квадратном отверстии нарисовалось бледное лицо: кто-то пытался выбраться наружу. Гана успел заметить лишь голые руки, покрытые тонкими белыми шрамами, и схватился за каменную рукоять висящего на груди оружия. Ствол пистолета уставился в его лицо, и Тулага с размаху вонзил в голову человека стеклянный клинок. Пистолет громыхнул, пуля пролетела возле плеча; под ногами стрелка ступенька проломилась, и он рухнул вниз. Гана чуть было не свалился следом, но успел обеими руками зацепиться за край люка, выпустив при этом нож.

Он выпрямился, стоя на коленях, зашарил у пояса, чтобы выхватить крон и прыгнуть внутрь, но тут на крышу выскочил низкорослый тхаец. Похититель боднул Гану в живот, тот отшатнулся, упал на спину, расставив руки, и сжал щупальце, которое выскользнуло из железного кольца на крышке люка.

Пауног сильно накренился, будто собрался перевернуться брюхом кверху, когда Гана закачался под ним. Стук копыт нарастал. Обхватив щупальце руками и ногами, Тулага висел, видя уносящийся фургон.

Он успел влезть на спину паунога, когда прозвучал выстрел.

Сразу за первым громыхнуло еще несколько. Пули прошли мимо – кроме той, что впилась в край одного из охвативших мягкое тело ремней. Всадники проскакали по дороге, а накренившийся пауног отлетел, снижаясь под аккомпанемент глухих щелчков: когда первый ремень треснул, тулово надулось и заходило волнами, разрывая остальные.

Гана спрыгнул, как только пауног оказался на обочине. Склон закончился, они достигли основания горы – дальше начинались плантации. И фургон и всадники исчезли из виду, топот копыт звучал все тише.

С тварью происходило что-то странное. Когда один за другим полопались стягивающие ее полоски, тело раздалось вширь, растеклось, как полужидкое тесто, которое вывалили из кастрюли на стол. Пауног ударился о землю, щупальца заизвивались, трещина прочертила плоть. На боку вспух пузырь – и лопнул, обдав все вокруг теплыми брызгами.

Тулага отскочил, пригнувшись и прикрывая лицо рукой, между пальцами глядя на происходящее. Пауног загудел. Из трубы выстрелила сизая струя. Гул стал громче, трава вокруг покрылась изморозью. Тело волочилось по земле, мелко дрожа... и вдруг взорвалось. Фонтаном взлетели ошметки. Из содрогающейся горы плоти показалось нечто угловатое, похожее на скелет. Гана мелкими шагами стал приближаться к нему, стремясь рассмотреть получше. Железно-хитиновая конструкция состояла из продолговатого баллона, полупрозрачных шаров – скорее всего, наполненных каким-то газом, – костяных рычагов, труб и громоздкого колеса-маховика. Последнее вращалось с тяжелым гудением, похрустывая косточками и суставами.

Все это медленно приподнималось, выдираясь из плоти; вслед тянулись лоскуты кожи, тонкие жилы – вскоре они стали рваться одна за другой. Скелет качнулся, лязгая и хрустя. Маховик еще крутился, рычаги со стуком проворачивались, что-то с хлюпаньем двигалось туда-сюда, посвистывал газ в клапанах...