Текст книги "Охотники за прошлым"

Автор книги: Лев Прозоровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Но мы не успели ничего сделать, потому что в это время нас нашел связной из штаба отряда. Он передал мне приказ командира: всем уходить в лес, в укрытие – в 22 часа на городок Янтарное будет совершен налет советских штурмовиков. Это сработало наше донесение, посланное накануне, о прибытии в городок специальной части, усиленно охраняемой эсэсовцами.

На моих часах было 21.30. Мы ушли в лес и вернулись, когда взрывы бомб прекратились. Дом лесника Розенберга горел. Немцы суетились, бегали по двору. Начали что-то выгружать из автобуса, один даже стал копать лопатой землю, потом они вручную откатили «оппель», который загораживал выезд, погрузили в него два каких-то ящика. Тут мы дали несколько очередей, и они успокоились.

Я долгое время думал, что Розенберг погиб во время бомбежки или при пожаре. Но летом 1978 года случайно встретил его в Янтарном, на базарной площади. Хотя Розенберг сильно постарел, изменился, но я узнал его сразу. Я хотел подойти к Розенбергу и расспросить, каким чудом он остался жив.

Но он, узнав меня, нырнул в толпу и скрылся.

Вот все, что я могу сообщить.

К сему

Антанас Марцинкявичус.

17

– Привет, старик! Ну, как наши дела?

Оторвавшись от молодой веселой компании, которая, распевая песню, двигалась развернутым фронтом по пляжу, бородач подошел к Павлу Ивановичу. Тот, сидя на корточках, рассовывал готовые фотоснимки по конвертам. Куда три, куда пять, а групповых – и по десятку. Вложив, надписывал на каждом конверте фамилию получателя.

– Ты, друг, больно быстрый, – обернулся Павел Иванович. – Ведь я целый день на работе и, кроме того, сам приезжий. Среди старых горожан знакомых имею мало. Раздобыл пока два адреса – продавщицы и вдовы. Скульпторшу принесу завтра.

– Ну давай хотя бы эти. – Бородач схватил бумажку с адресами, не глядя сунул в джинсы и помчался догонять свою компанию. Не такой реакции ожидал Павел Иванович.

Дело в том, что скульпторша действительно оказалась несколько странной. Как удалось узнать, к ней приезжал член правления Союза художников, ей предлагали комнату в Доме творчества в Паланге, но она решительно отказалась. Заявила, что хочет работать только в Янтарном! Поэтому адрес ее решили попридержать, проверить, как будет на эту задержку реагировать бородач. А он никак не реагировал. Схватил то, что дали, и помчался.

На следующее утро Павел Иванович вручил бородачу последний, третий адрес. Бородач немедля отсчитал из своего плотного бумажника сорок пять рублей.

– За честный труд – честный расчет, – сказал он и, помолчав, добавил: – Может случиться, что я к тебе еще разок обращусь.

Как только бородач получил последний адрес, за всеми тремя домами было установлено наблюдение. Но в первый день и во второй ни бородач, ни кто-либо другой по этим адресам не наведывался. А на третий, уже поздним вечером, те, кто следил за передвижением бородача и остальных автомобилистов, доложили майору Савину, что вся компания покинула кемпинг, чтобы больше не возвращаться. Взяли с собой все вещи. У девушек – сумки, у владельца «Жигулей» – «дипломат», у бородача – какие-то объемистые покупки. Компания довезла бородача до железнодорожной станции, посадила в поезд «Калининград – Рига», и вишневая машина умчалась по вильнюсскому шоссе.

В Риге, на перроне бородача «встретили». Это было ранним утром. Бородач взял такси, поехал домой. Уже было известно, что он живет вдвоем с матерью. До обеда бородач не выходил, наверное, отсыпался. В обед выполз на полчаса в кафе. Причем выбрал самое ближнее. И опять залез в свой дом, как сурок в нору.

А на следующее утро майору Савину доложили, что вдова Бирута Маркевиц найдена мертвой. Тело обнаружила соседка, которая иногда навещала Бируту Маркевиц по утрам.

Майор Савин выехал на место тотчас же.

18

Одинокая вдова Маркевиц жила неплохо. Еще подъезжая к дому, майор Савин отметил про себя, что земельный участок у вдовы очень большой. Он был обнесен высокой металлической сеткой, натянутой между бетонными столбиками. «Прямо как на заставе, – подумал майор. – Небось, достала через потребкооперацию, за натуральные поставки, – в хозмагазине такую сетку не купишь». От ограды почти до самого дома тянулись грядки. Большая часть была занята клубникой местного высокоурожайного сорта «альтшуль». Вовсю зеленел лук, темнели густозеленые листья редиса, мелко цвел укроп, над которым кружились бабочки и жуки. С правой стороны дома был фруктовый участок; кусты смородины, две яблони и еще с пяток каких-то деревьев с побеленными стволами – майор плохо разбирался в садоводстве. Слева к дому примыкала теплица. Дом был деревянный на кирпичном фундаменте, покрашенный молочно-зеленой краской. Одноэтажный, но с «хитростью»: высокая острая крыша давала возможность оборудовать под жилье помещение, которое официально считалось чердачным, что вдовой и было сделано. «Надо еще узнать, сдавала ли она комнаты на лето», – почему-то подумал майор. Смерть, да еще женщины, – это никак не вязалось ни с чем! Оставив машину снаружи, он вошел во двор через красивую калитку с похожим на тонкую черную книгу щелкающим замком.

Возле дома майора встретил начальник РОВД, подполковник милиции. С ним рядом стоял строгий мужчина, следователь из прокуратуры. Третьим был врач, удостоверивший смерть.

Почти не останавливаясь, майор Савин поднялся на крыльцо. Начальник милиции открыл дверь и вошел первым. Майор Савин двинулся сразу за ним.

В светлой передней было четыре двери. Правая вела в кухню, следующая за ней – в туалет, дверь прямо вела наверх, левая – в комнаты. Их было две. Первая – проходная. Эта дверь была раскрыта.

Старая женщина лежала на пороге комнаты лицом вниз, наполовину ввалившись в переднюю. Полуодетая, в розовой ситцевой длинной ночной рубашке. Седые волосы полукружьем рассыпались по спине и плечам. Возле лица по полу растеклась кровь. Ее было немного.

– Причину смерти вы можете сказать? – спросил майор Савин врача, стоявшего за ним.

– Пожалуй, не смогу. Я приподнимал женщину. Признаков насильственной смерти нет. На лице и на голове я не заметил никаких следов удара тупым орудием. Ножевых ранений тоже нет – была бы кровь.

– А на полу? Около лица.

– Она разбила нос при падении.

– Значит, она упала неожиданно?

– Скорей всего.

– И лицом вперед?

– Ну, естественно, раз у нее разбит нос.

Врач, видимо, относился к числу людей, которые больше любят сами задавать вопросы, чем отвечать на них. С незнакомым человеком, одетым, как сотни курортников, врач был разговорчив и вежлив больше всего потому, что с этим человеком был вежлив и даже почтителен подполковник милиции.

– Что вы намерены делать, подполковник? – Майор Савин решил врача оставить на время в покое. Сведения, сообщенные им, не дали ровным счетом ничего. Делать скороспелые выводы Александр Степанович не любил. Его профессия, больше чем какая-либо другая, не терпела этого.

– Обычно в таких случаях, – ответил подполковник милиции, – если состава преступления нет, мы труп отправляем в морг, помещение опечатываем и ищем родственников.

– Ну, а в данном случае?

– А в данном случае я вызвал криминалистическую бригаду. В квартире этой гражданки кто-то похозяйничал. Я, правда, заглянул только с порога, не хотел входить в комнату до прибытия бригады... Можете аккуратненько заглянуть.

– Нет, нет, я подожду бригаду, – отказался майор Савин. Он опять решил обратиться к врачу.

– А вы не могли бы сказать, доктор, когда, по-вашему, наступила смерть?

Вопрос был задан уважительным тоном, и доктор отозвался соответственно:

– Такое заключение может дать лишь судебно-медицинская экспертиза. А я хирург из курортной поликлиники. Просто живу недалеко отсюда, меня позвали, как только обнаружили тело. Думаю, однако, что с момента смерти прошло не менее десяти – двенадцати часов. Видите, кровь на полу совершенно высохла

– Вы говорите: как только обнаружили тело. А кто его обнаружил?

– Соседка, – ответил за врача подполковник милиции.

– Где она?

– Там, с той стороны дома, сидит на скамейке с милиционером. Желаете поговорить с ней?

– Да. Проводите меня, пожалуйста.

Соседка оказалась словоохотливой сухонькой старушкой.

– Бируточка, покойница, царство ей небесное, была колючая женщина, как ежик, – обрадовавшись, что ее спрашивают, затараторила старушка. – Людей она сторонилась, дружбу ни с кем не водила... Да и будешь колючей от такой жизни – мужа нет, сын пьяница, жену бьет, вещи из дому тащит, исполком каждую весну грозится техника прислать, участок заново мерить – у нее, голубушки, участок-то по старому плану был... Дом новый, а участок – по старому.

– Расскажите, как вы ее обнаружили? – постарался направить словесный поток в нужное русло майор Савин.

– Да мы недавно только построились, наши участки рядышком, утром я в огород выхожу, и Бируточка-голубушка тоже. Я ей говорю «лаба диена», и она мне. А тут смотрю, день, второй – нет Бируточки, не выходит чтой-то в огород. Торкнулась к ней, дверь свободно отворилась, вхожу, а она-то, птичечка, бездыханной лежит! – Соседка начала всхлипывать.

– Два дня? А вы не ошибаетесь?

– Какое там! «Ошибаетесь» – да по ней часы можно заводить! Каждое утро, ровно в восемь, она уже собирает свой урожайчик: лучку нащиплет, редисочки надергает, укропчика настрижет, в корзиночку аккуратно уложит и засеменит к своим постоянным покупателям – у нее походочка была такая мелкая-мелкая. И быстренькая. Сама-то она ровненькой была, полненькой, моя красавица.

Майор Савин пытался по рассказу соседки представить себе – маленькая, полненькая, но пронырливая. Ему был знаком такой тип людей.

– Некоторые ее спекулянткой считали, – продолжала соседка, – но никакая она не спекулянтка! Хотя, правду сказать, денежку любила. Прежде чем потратит, – покряхтит да подумает раз десять. Кто-то ее за богачку посчитал, в квартиру к ней залез прошлым летом, да не нашел ничего, только все перерыл понапрасну.

– Это она вам сама рассказывала?

– Сама, матушка, сама. Мы прошлый год тут не жили. Только еще строились. Но уже знакомы стали. Помню, как она мне про эту кражу рассказывает, а сама, поджав губки, улыбается. Дурак, говорит, думал меня перехитрить! Меня не перехитришь.

– Скажите, а комнаты она не сдавала? На сезон, на месяц или каким-нибудь парочкам на один день, а?

Соседка энергично отмахнулась.

– Что вы, гражданин, не знаю, как вас величать! Я же говорю, она людей не любила, сторонилась их... А деньги у нее и без того были. Пенсию за погибшего мужа получала, и опять же огород... «Парочку на день» – скажет тоже!

Приехала бригада отдела уголовного розыска – криминалист НТО, фотограф и судебно-медицинский эксперт. Труп сфотографировали и убрали, чтобы отправить в морг. Вместе с членами бригады майор осмотрел обе комнаты. Всюду был беспорядок. Вещи из шкафа и антресолей вытащены, разбросаны по полу. Одеяло и простыня с постели сдернуты, матрац в двух местах располосован кухонным ножом. Нож валялся на полу среди вещей. Эксперт-криминалист опылил его тонким металлическим порошком, но следов не было. Нигде не удалось найти ни одного отпечатка пальцев.

Перед тем как покинуть этот дом, майор Савин попросил судебно-медицинского эксперта, сколько можно точнее установить время смерти Бируты Маркевиц. Вернувшись к себе, сразу позвонил полковнику Сторожеву. Известие о смерти одной из трех женщин, чьи фамилии знал бородач, было для Виталия Иннокентьевича таким же неожиданным, как и для майора Савина.

– Какие неясности остались у вас после осмотра? – спросил полковник.

– Неясностей много. Главных две: причина смерти и время смерти. К концу дня обещали сообщить.

– Как только узнаете, сразу ко мне, – сказал полковник. – Я буду весь вечер.

Но Виталию Иннокентьевичу не пришлось ждать вечера. Майор Савин в течение дня периодически звонил в патологоанатомическое отделение городской больницы, узнавал: как там вскрытие, скоро ли будет заключение судмедэксперта?

А когда получил да прочитал его, помчался к полковнику почти бегом, хотя по характеру своему терпеть не мог спешки. Доложил как мог спокойнее:

– Виталий Иннокентьевич, заключение врачей готово. Вот оно.

– Ну, и что они пишут? – Полковник Сторожев не торопился взять протянутый майором документ, он с любопытством приглядывался к самому майору. Вид у Александра Степановича был, откровенно говоря, озадаченный.

– Вдова Маркевиц умерла ночью, примерно через двенадцать-пятнадцать часов после того, как бородач получил ее адрес...

Полковник заметил, что фраза не закончена, и проговорил с легким нетерпением:

– Ну, продолжайте же, продолжайте.

– ...Причина смерти – сердечный приступ. – Словно бы предугадывая вопрос, который мог быть задан полковником, Александр Степанович сказал: – Она была сердечница и уже два раза лежала в больнице со стенокардией. Справка приколота к протоколу вскрытия.

Теперь и полковник был озадачен.

– Любопытно, любопытно, очень любопытно, – машинально проговорил полковник. – Ну, а как же тогда вещи? Кто их вытащил, разбросал? Не сама же вдова? Впрочем, давайте на время оставим Бируту Маркевиц в покое. Вернемся к бородачу. Он назвал Павлу три адреса. Придумать адреса двух женщин для отвода глаз нетрудно. В каждом городе полно молодых продавщиц, а скульпторша – о ней он, возможно, на пляже слышал, она наверняка многим тут знакома... А нужен ему третий адрес. Его бородач не знал, наводить справки лично не решался. Женщину, которая жила по этому адресу, можно было навестить только один раз. Но зачем он туда пришел? Или за чем?

– Значит, вы все же исходите из предположения, что бородач у вдовы Маркевиц был?

– Уж очень удивительное совпадение! Вероятнее всего так: бородач пришел к Маркевиц, она открыла ему дверь сама, в силу каких-то причин наступает сердечный приступ, и она умирает прямо при бородаче. И тут он начинает что-то искать, естественно, переворачивая весь дом... Но что он искал? И нашел ли? Ответить на эти вопросы нам должны связи покойной. Срочно проверьте: кому она носила овощи? Что за люди? С кем она вела переписку? С каких пор стала нелюдимой и скрытной? У нее есть сын, он наверняка приедет на похороны матери. Поговорите с сыном. И не спускать глаз с бородача! Он должен себя проявить. Вы предъявили директору заповедника фотографии автомобилистов?

– Это намечено на завтра.

– Сделайте. Владельца вишневых «Жигулей» нашли?

– Мы узнали, где он в Вильнюсе работает.

– Оставьте мне данные. Я попрошу вильнюсских товарищей помочь нам с этим.

– Виталий Иннокентьевич, а как с операцией « Культработник»?

– Вы имеете в виду Павла? – Полковник на минуту задумался. – Пусть все остается как было. Вдруг бородач вздумает вернуться? Мы же о нем пока знаем очень мало.

19

Директор заповедника «Межаварты» в пачке предъявленных ему Савиным фотографий сразу узнал бородача. Хотя спрашивал о Розенберге парень с автомобильными ключами, по фотографии Константин Жбанов.

В этом ничего удивительного не было: бородач, не желая обращать на себя внимания, раздразнил дружка наскоро придуманной байкой о том, что у лесника можно хорошо порезвиться, и тот спросил о Розенберге. Но все же почему бородач не назвал эту фамилию сам? Скорее всего Розенберг был «законсервированным» агентом, к которому разрешалось обратиться лишь в крайнем случае и то со всяческими предосторожностями.

А разве тогда был крайний случай?

Да, если учесть, что Руйковича на месте не оказалось, а новых завязок бородач боялся и, может, обратился к Павлу Ивановичу только потому, что не мог «выйти» на лесника.

Зачем же все-таки бородачу Розенберг? Ему необходим адрес вдовы.

И, видимо, Розенберг знал этот адрес.

Если так, нужно быстрее найти лесника. Значит, все, что касалось Бируты Маркевиц, становилось очень важным.

Бывший партизан упомянул в своих показаниях Ионаса Гедравичуса, мальчика, который слышал, как гитлеровский офицер разговаривал с Розенбергом.

Ионас наверняка сможет что-то рассказать о Розенберге. Тогда мальчик остался жив. Сейчас ему должно быть где-то за сорок... Люди в Прибалтике очень привязаны к родным местам и покидают их только по крайней необходимости. И Алеша Лактионов начал поиски прямо с Янтарного. Перерыл весь городок, разыскивал «друга Ионаса, с которым не виделся много лет».

И нашел-таки!

Ионас Гедравичус заведовал в Янтарном Домом быта. Это был полный седоватый человек с неожиданно тонким голосом.

Он не удивился, когда в кабинете тот, кто только что представился секретарше «другом детства Ионаса», предъявил свое служебное удостоверение.

– Вы помните, Ионас Валентинович, что сказал немецкий офицер Розенбергу, когда мальчиков погрузили в машину, чтобы везти в лес на расстрел?

Лейтенант Лактионов нарочно составил фразу подлиннее. Пусть Гедравичус за это время соберется с мыслями и вспомнит. Так и вышло.

– Офицер сказал, – чуть помедлив, ответил Гедравичус, – «садись, Юрген, и показывай дорогу, где нет партизан».

– Он назвал Розенберга Юргеном?

– Да. По-немецки. А по-латышски это будет Юрис.

– Позвольте, почему именно по-латышски?

– А у Розенберга отец-то был ведь латыш! Мать немка, а отец латыш.

– Фамилию его отца вы не можете вспомнить?

– Я просто ее никогда не знал. Знал только, что отец тоже был лесник. А так – Розенберг и Розенберг... Мне тогда было всего девять лет.

Итак, Розенберг, которого звали Юрисом и настоящая фамилия которого латышская. Это уже кое-что!

Новые данные через майора Савина сообщили полковнику Сторожеву, и среди окрестных лесников начали искать Юрисов с латышской фамилией. Таких оказалось четверо. У одного из них – латышская фамилия Рожкалнс.

А Рожкалнс по-немецки и есть Розенберг.

Участок у этого лесника удаленный, лес частый, глухой. Даже удивительно, как в наше время, когда в прибалтийских лесах везде прорублены просеки, мог сохраниться такой медвежий угол.

Дом лесника оказался старым, замшелым, с подслеповатыми окнами

Дверь была забита снаружи двумя досками крест-накрест.

Розенберг-Рожкалнс исчез.

В Вильнюсе по просьбе полковника Сторожева был допрошен Константин Иванович Жбанов, тридцати пяти лет, кандидат в члены КПСС, холост, токарь-лекальщик, заработок до четырехсот рублей в месяц. «Жигули» приобрел законным путем, на личные сбережения, до этого имел машину «Запорожец», которую продал через комиссионный магазин.

Секретарем парткома завода К. И. Жбанов характеризуется положительно. Хороший товарищ, активный общественник, токарное дело знает отлично. Допрошенный в качестве свидетеля, Жбанов показал:

– В Янтарном я провел конец отпуска, а точнее, последние десять дней. Из Вильнюса в Янтарное мы поехали вдвоем с другом. Тоже наш парень, в одном цехе работаем. Остановились мы в кемпинге, поскольку у нас машина. Первые дни погода была так себе, мы не купались, ходили по городу. Потеплело, мы стали ходить на пляж. Там познакомились с девчатами. Оказались наши, вильнюсские. Там же, на пляже, прибился к нашей компании Виктор. Вместе купались, вместе в столовую ходили. У Виктора этого были деньги, он геолог, приехал с Тянь-Шаня в отпуск. Как-то разговорились о машине, ценах на бензин, и он предложил мне полсотни, мол, и он ездит и на него я бензин трачу. Я, конечно, отказался, зачем мне это. Виктор два раза попросил меня с ним съездить к какому-то леснику, у которого можно хорошо провести время, в лесу, в тишине и полной свободе... Но лесника мы не нашли. Еще как-то Виктор захотел покататься по Янтарному. А городок-то! На все улицы двадцать минут хватило. Даже с остановкой – возле какого-то дома на окраине, Виктор попросил. Из машины не выходили, а он домик расхваливал: какая чистота, какой розарий, какие грядки ухоженные. И потом мы уехали. Девчата, которые дружили с нами, были очень порядочные, серьезные. Получилось так, что Виктор уезжал из Янтарного в тот же день, что и мы. Попросил подбросить его до станции, на поезд «Калининград – Рига». Я подбросил. Больше ничего показать не могу.

20

– Вы обратили внимание, Виталий Иннокентьевич, что бородач остановил машину у дома вдовы? – сказал майор Савин.

– Ну и что это означает, по-вашему, Александр Степанович?

– Это означает, что он собирался побывать в доме вдовы. Что он там был!

– Остановил машину, полюбовался домиком – это еще не значит, что он собирался туда забираться ночью. Ну, а если даже забрался, допустим, не ночью, а в вечерний час, что из того? Замок он не ломал, дверь ему открыла хозяйка. Она испустила дух в его присутствии? Очень печально, но врачи утверждают, что Бирута Маркевиц давно страдала болезнью сердца... Он рылся в ее вещах? Рылся? В вещах? Позвольте! Как только он увидел, что она упала без чувств, то тут же убежал в страхе... А зачем он к ней приходил? За клубникой. Он очень любит клубнику с грядки. И специально покупает вечером, чтобы к завтраку ягоды были свеженькими.

Вы чувствуете. Александр Степанович, бородач шутя расправится с вопросами. Поэтому пока трогать его не будем. Нужно продолжать и продолжать разработку. Бородач сказал, что он геолог с Тянь-Шаня, приехал на Балтику в отпуск? Пошлем в Киргизию нашим товарищам телеграмму, попросим проверить.

И во Фрунзе полетела телеграмма: «Срочно сообщите, работает ли в какой-либо из геологических партий на Тянь-Шане Виктор Леонидович Серфик, 28 лет. Если работает, то где он сейчас?»

Через сутки пришел телеграфный ответ: «Серфик Виктор Леонидович работает в 12-й геологоразведочной экспедиции. В настоящее время находится в отпуске».

21

Гроб с телом вдовы Маркевиц установили в каплице – небольшой полутемной часовенке на кладбище. В каплицу входили люди, их было немного, клали на гроб цветы, о чем-то перешептывались, стояли, поглядывая в открытую дверь каплицы, где ярко светило солнце и зеленели деревья.

Был поздний утренний час. Несколько отдыхающих из местного дома отдыха, возглавляемые энергичным молодым человеком спортивного склада, решили осмотреть это довольно старое кладбище. Энергичный молодой человек – это был лейтенант Лактионов – еще вчера во время вечерней прогулки предложил совершить сию экскурсию, которая и в самом деле оказалась интересной.

Кладбищенские надгробия представляют собой своеобразную летопись, рассказывают об ушедших людях. На этом кладбище перед экскурсантами, переходившими от могилы к могиле, воскресали эпохи, судьбы. Надпись на одной изъеденной временем серой гранитной плите сообщала, что под ней покоится прах генерал-аншефа «из свиты его величества императора Александра I». Не думал генерал-аншеф, что рядом с ним через полвека займет место купец первой гильдии «русский человек Иван Пузырев». Прошли католическую часть кладбища и вышли к особняком находящемуся участку скромных небольших белых надгробий. Это были могилы советских воинов, освобождавших Прибалтику.

Шаг за шагом экскурсанты подошли к каплице. Вышедший навстречу немолодой мужчина довольно неопрятного вида, хотя на нем и был черный костюм с белой рубашкой и галстуком, попросил оказать содействие сраженному горем сыну: помочь донести гроб до могилы: «А то нас тут только два мужика, остальные все бабы». Мужчины-отдыхающие вошли в положение, согласились. Скоро над останками вдовы Маркевиц вырос земляной холмик. Сын покойной стал настоятельно приглашать на поминки.

Тот, кто привел экскурсантов (то есть лейтенант Лактионов), сказал: «А почему бы и нет?» – чем сразу необычайно расположил к себе сына, который уже был слегка навеселе.

За столом собралось человек десять. Хозяин махнул рукой приглянувшемуся гостю.

– Садись рядом! Меня зовут Витаутас. А тебя как?

– Алексеем.

Печали за столом хватило ненадолго. Раза два гости выпили по рюмке, удерживая на лицах подобающее моменту выражение, но, захмелев, оживились, заговорили громко, перебивая друг друга. Какая-то смешливая тетя взвизгнула, кто-то опрокинул рюмку, кто-то попытался рассказать анекдот. Начался обычный застольный шум.

Витаутас на правах сраженного горем сына поначалу пытался было управлять поведением гостей, но, увидев, что это – безнадежное дело, махнул рукой и принялся потчевать своего нового приятеля. Витаутас захмелел, и Алексей попросил его рассказать, что все-таки случилось с его мамашей.

– А то неудобно – сижу на поминках и ничего не знаю, – сказал Алексей.

– Да что рассказывать, – горько и пьяно усмехнулся Витаутас. – Убили старушку, убили маму. И я даже знаю кто.

– Как убили? – удивился Алексей. – Я на кладбище слышал, что мама твоя умерла.

– Ну, не убили, так доконали, – продолжал настаивать Витаутас. – Сердце слабое, прикрикни на нее погромче, она и готова! Я знаю, кто это сделал. Ее бывший дружок. Старый гад, которого она в руках держала... Лесник Розенберг! При немцах на этом месте его дом стоял. Но сгорел. И, когда мы с матерью вернулись из эвакуации, из этого самого, из Урен... Из Уренбурга, вот откуда!

– Оренбурга, – поправил Алексей.

– Не перебивай! – вдруг закричал Витаутас. – Я сам перебью... Слушай! Когда мы сюда приехали, на родину отца... Отца я не знал, ни разу не видел... Командир орудия... Гвардейская дивизия. Убили под Кенигсбергом, теперь это... теперь это Калининград. Ну... о чем я говорил?

– О том, как вы приехали.

– Приехали, нам дали этот участок, одни развалины, как вдове строиться? А мне было пять лет тогда... Ну, он и помог.

– Кто?

– Да он же, Розенберг. Тебе говорят, что он тут жил, потом в лес на свой новый участок переехал... Помог построиться, машину достал, рабочих привез. Часть казна заплатила, пособие нам дали, а часть – мать за свои кровные, за пенсию... А кушать что? Картошку посадила, козу купила. Начали жить, сперва плохо, потом, когда курортники появились, хорошо стали жить. Розенберг с матерью одних лет был, он к ней подъезжал, а она ему от ворот поворот...

– Знаешь что, – предложил Алексей, – давай возьмем бутылку да выйдем на свежий воздух.

– В теплицу пойдем, – обрадованно заорал Витаутас, – под свежий огурчик выпьем. – Он схватил со стола начатую бутылку водки и, круто повернувшись, так, что едва не упал, пошел к двери.

В теплице Витаутаса окончательно развезло. Из его сбивчивой, пьяной речи Алексей понял, что, когда сыну было уже тринадцать лет, мать надумала расширить свой земельный участок. Она опять обратилась к Розенбергу. Тот приехал, помог. Даже сетку для ограды привез.

– А п-потом я начал копать землю и нашел ж-железный ящик... нет, не ящик, а коробку нет, не кор-робку, а... ну, в общем, вот такой длины и такой толщины. – Он показал ширину сантиметров в семьдесят и высоту сантиметров тридцать.

– Такой плоский! – удивился Алексей. – Разве такие бывают?

– Быв-вают, не перебивай!

Выяснилось, что ящик по всей длине был запаян металлической лентой. Мать, увидев, испугалась, крикнула: «Брось, может, это мина!» Но мальчишка плоскогубцами отодрал ленту, – ящик, похожий на патронный, раскрыли. В нем оказались бумаги. Пролежав в земле несколько лет, они не только не отсырели, но даже чернила не выцвели.

– Чернила? – снова как бы удивился Алексей.

– Ну да. Пот-тому, что п-подпись была там. Через день мамаша показала один лист Розенбергу. Он понимал по-немецки и сказал, что бумаги секретные. Поинтересовался, н-нет ли еще каких бумаг, но мать сказала: «Нет!» Она у меня была хитрющая!

– Ну, а потом?

– Потом суп с котом. – Пьяно усмехнувшись, Витаутас опустил голову на грудь.

Он спал.

22

Майор Савин, задумавшись, сидел в кабинете за столом. Происходящие события не поддавались логическому анализу. Если у бородача есть хозяин и этот хозяин – второй аквалангист, то на кой леший аквалангист нужен вообще? Чтобы принять от бородача какие-то документы? Но, судя по докладу лейтенанта Лактионова, полученному после разговора с Витаутасом, сыном вдовы, эти документы скорей всего взял Розенберг, который давно знал об их существовании и давно ими интересовался. Если же Розенберг должен передать документы бородачу, а уже тот – хозяину, то почему Розенберг и бородач до сих пор не встретились? А это было известно точно. И еще. Сам бородач живет у мамы, причем не у липовой, а у самой настоящей, у себя дома. Это тоже было проверено. Да, сложность следствия достигла того уровня, когда собственного чутья и собственного опыта Савину оказалось недостаточно, теперь необходимы были не только эрудиция и отличное знание своей специальности, но и другая масштабность мышления. Умение в горе фактов пробить тоннель именно в том месте, которое выведет точно на цель. И этим умением, масштабностью мышления обладал всегда спокойный, чуточку ироничный полковник Сторожев.

К чести майора Савина, он точно оценивал собственные возможности и знал, что свою часть работы он делает основательно. Все передвижения бородача взяты под контроль. Розыск Розенберга продолжается. Но розыск усложнен тем, что лесник все послевоенные годы жил на своем участке как бирюк. Его мало кто видел, словесный портрет оказался расплывчатым и противоречивым. Фотографии, даже в молодом возрасте, не удалось найти ни одной. Что ж, в практике майора Савина бывали случаи и потруднее: бывшие каратели из «зондеркоманд», проходившие по делам, которые он вел, применяли сложнейшие уловки, чтобы бесследно раствориться среди многомиллионного населения страны. Но, несмотря ни на что, ему каждый раз удавалось доказать, что возмездие неизбежно.

Савина смущало другое: налет какого-то авантюризма на всем этом деле. Начиная с Бергманиса, запрограммированного на провал, и кончая бородачом, который после активных действий в Янтарном вдруг поселился у мамы.

Именно с рассказа о своих ощущениях Александр Степанович и начал очередной доклад полковнику Сторожеву, когда в назначенный час появился у него в кабинете.

К необычному началу доклада полковник отнесся с большой серьезностью.

– Согласен с вами. Александр Степанович, полностью согласен. Я бы сказал, что здесь не только авантюризм, но и какая-то наглая самоуверенность.

– В таких случаях Козьма Прутков советовал: зри в корень! – Майор хотел сказать это весело, но весело не получилось.

– Франсуа Рабле сказал еще лучше: «Чтобы добраться до мозга, нужно сначала разгрызть кость», – поддержал его полковник. – Так воспользуемся же обоими советами: заглянем в корень и оценим, насколько крепка кость, которую предстоит разгрызть.

Но сделаем это не здесь, в душном кабинете, а где-нибудь за городом, в лесу, у реки.

Через двадцать минут они вышли из машины у небольшой речушки, каких немало в Прибалтике. В прозрачной воде окунь гонял малька. Под ударами прибрежных струй вздрагивали и кланялись камыши. Солнце припекало по-южному. Сторожев и Савин неторопливо пошли по зеленому бережку.

– Сначала отметим. Александр Степанович, какие существенные моменты дела нам стали известны. Самое главное – мы знаем, зачем была задумана вся операция. Добыть документы времен гитлеровской оккупации – вот задача второго аквалангиста! Это совершенно очевидно, хотя, что за документы и у кого они, мы пока не знаем. Радует, что мы с вами не ошиблись вначале, когда решили, что операция планировалась как кратковременная. Второй существенный момент – обозначился круг лиц, хотя вполне может появиться и новое...