Текст книги "Секретное оружие"

Автор книги: Лев Овалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Можете идти, товарищ майор, – сказал вдруг Пронин Ткачеву…

Ему не хотелось, чтобы в эту минуту рядом с ним находился Ткачев. Вопреки сложившейся предубежденности девушка производила хорошее впечатление, а Пронин не любил ошибаться, он хотел разобраться в этой девушке один на один и затем уже сообщить свое мнение Ткачеву.

Пронин и Леночка остались вдвоем.

– Значит, так… – сказал Пронин и опять замолчал.

Леночка ждала.

Он помолчал и вдруг решил сразу задать ей самый главный и самый неприятный вопрос.

– Как же так? – откровенно спросил он. – Как же вы пошли на то, чтобы признать чужую женщину своей матерью?

У Леночки выступили на щеках красные пятна. Она растерянно посмотрела на Пронина.

– Но ведь вы же сами! – сказала она. – Вы сами велели мне это сделать!

– Что сделать?

– Говорить, что мама попала под поезд, – сказала Леночка. – Что у нее на руке “Люся плюс Боря”.

– Кто велел? – озадаченно переспросил Пронин.

– Ну не вы лично, но ваш работник. Товарищ Королев.

– Подождите, – сказал Пронин.

Только многолетний опыт и выдержка позволили ему скрыть свое волнение.

Он тут же снова вызвал Ткачева.

– Слушайте, Григорий Кузьмич, слушайте! – обратился он к нему. – Оказывается, Еленой Викторовной занимался у нас Королев?

– Правильно, – подтвердила Леночка. – Товарищ Королев.

Пронин увидел, как округлились у Ткачева глаза.

– По-видимому, это прошло мимо меня, – сказал Пронин, потирая лоб. – Это какой же Королев?

– Василий Петрович, – сказала Леночка. – Он передавал мне все ваши распоряжения.

– Чьи распоряжения? – раздраженно переспросил Пронин. – Какие?

– Ну я не знаю, чьи именно, – сказала Леночка. – Которые исходили от органов. Чтобы я охраняла маму и чтобы сделала вид, будто знаю эту умершую женщину, когда вы на некоторое время спрячете маму.

Пронин переглянулся с Ткачевым.

– Ах, да-да, – сказал он, точно вспомнил что-то. – Было такое распоряжение, но сам я находился в командировке. Расскажите-ка поподробнее, когда и как он с сами встретился и что он там вам передавал, этот Королев…

– Капитан Королев, – поправила Леночка.

– Капитан? – повторил Пронин, – Он что же, встречался с вами в форме?

– Нет, что вы, – сказала Леночка, – но он показал свое удостоверение, чтобы я знала, с кем имею дело. Наоборот, он очень строго соблюдал конспирацию.

– Понятно, – сказал Пронин. – Я вас перебил, продолжайте…

И Леночка подробно рассказала Пронину о своих встречах с Королевым и о последнем свидании, когда он познакомил ее с планами исчезновения Ковригиной.

– Все правильно, – промолвил наконец Пронин. – Не совсем оригинально, но, в общем, – да…

Он походил по кабинету.

– А не скажете, как он выглядит? – обратился он к Леночке. – У нас, видите ли, их двое, Королевых, и оба – капитаны…

Леночка с удовольствием описала наружность Королева.

– Так-так, – сказал Пронин. – Благодарю вас.

– Это мне надо благодарить вас, – сказала Леночка. – За мамину безопасность, за доверие.

– Да, за доверие, – сказал Пронин. – Конечно.

– Я действительно никому ничего не говорила…

– И правильно поступали, – подтвердил Пронин. – У нас к вам претензий нет.

– А как будет с мамой? – спросила Леночка. – Вы долго будете держать ее взаперти?

– Нет, не очень, – сказал Пронин. – Сейчас трудно сказать сколько, но недолго. Мы будем вас держать в курсе.

– Спасибо, мне уже говорил это товарищ Королев, – сказала Леночка. – Только вы действительно не забывайте меня.

– Будьте спокойны, не забудем, – пообещал Пронин. – Кстати, Королев не говорил вам, что он куда-нибудь уезжает?

– Нет, – сказала Леночка. – Наоборот, обещал встречаться и сообщать о маме.

– Ах вот как! – сказал Пронин. – Очень благодарен вам за беседу.

– Мне можно идти? – спросила Леночка.

– Да, – сказал Пронин. – Но помните: о нашей встрече никому ни слова.

– Я знаю, – сказала Леночка. – Королев уже говорил.

– И даже Королеву, – добавил Пронин.

– И Королеву? – удивилась Леночка.

– Видите ли, это до известной степени контроль за его работой, – объяснил Пронин. – И он не должен об этом знать.

– Понимаю, – сказала Леночка. – Нельзя, значит, нельзя.

– А если он назначит вам свиданье, сразу же позвоните товарищу Ткачеву, – сказал Пронин. – Королеву не говорите, а Ткачеву позвоните. Понятно?

– Хорошо, – сказала Леночка.

– На сегодня – все. Проводите Елену Викторовну, Григорий Кузьмич, и возвращайтесь, – приказал Пронин. – Пусть ее отвезут в машине, но высадят не у самого дома, а где-нибудь в переулке.

На этот раз выдержка изменила Пронину, он с нетерпением ожидал возвращения Ткачева.

– Капитан Королев! – воскликнул он, когда тот вернулся. – Вы правы, это очень хорошая девушка. Если бы к ней обратились с каким-нибудь сомнительным предложением или даже просто задали подозрительный вопрос, она сказала бы об этом матери и пришла бы к нам. А тут обращается работник госбезопасности! Она гордится оказанным доверием… Как вам это нравится?

– Даже очень, – признался Ткачев.

– Описание слышали?

– Беляков. Все сходится.

– Чистая работа, – сказал Пронин. – Может быть, не так уж умно, но смело!

– Ну к ней-то он больше не явится, – заметил Ткачев. – Побоится.

– Надо думать, – согласился Пронин. – Но ведь он не знает, что мы вмешались в его игру.

– А Елене Викторовне не надо сказать правду?

– Вероятно, надо, – сказал Пронин. – Но уж слишком она доверчива, и мне не хотелось сразу наносить ей такой удар.

– Подготовим, – сказал Ткачев. – Девушка крепкая, выдержит.

Пронин похлопал себя по лбу.

– Нет, вы понимаете? – еще раз обратился он к Ткачеву. – Понимаете, с каким наглым противником мы вступили в борьбу?!

Глава седьмая
Холодная и горячая вода

Да, это здание дорого стоит! Бедные люди не строят таких домов. Не строят таких домов и для бедных…

Джергер осмотрелся в холле гостиницы, вошел в лифт, поднялся на два этажа выше, спустился обратно по лестнице и не спеша двинулся по коридору.

Какой-то мужчина обогнал Джергера.

Джергер замедлил шаги…

543!

Дверь в номер приоткрыта. Джергер оглянулся. Вокруг никого. Он нырнул в отверстие, как в воду.

В комнате за столом сидели двое. Один – тот, что встретился с Джергером в поезде. Плотный, рослый, смуглый…

Теперь Джергер видит: не смуглый, а загорелый. Лицо злое и умное, с таким можно работать. Голубоватые водянистые глаза, в которых тонет все, что туда попадает. Слегка расплюснутый нос. Должно быть, в молодости занимался боксом. Это и есть Харбери.

Едва Джергер переступил порог, как Харбери встал и, не здороваясь, повернул в замке ключ. Осторожный парень!

Второй другого сорта. Невысокий, жирный, с брюшком. Бледно-желтый. Отечное лицо. Черные как смоль волосы подстрижены ежиком. На мясистом носу очки в золотой оправе. Светлый рыжий костюм закапан чернилами.

– Привет, Робби! – негромко обратился Харбери к вошедшему, похлопывая его по плечу. – В коридоре не было никого?

– Все в порядке, Билл.

Они поздоровались так, точно давно знали друг друга.

– Знакомьтесь, Робби, это Эзра Барнс, – назвал Харбери брюнета с брюшком. – Корреспондент “Пресс-Эдженси”, король репортажа. Только и делает, что пожинает лавры. Иногда узнает такие вещи, какие другим журналистам даже не снятся.

Варне жирным коротким пальцем ткнул в сторону Харбери.

– Зато уж вы никак их не пожинаете… – Он слегка скривил губы, это должно было означать улыбку, – Впрочем, не сеете и не жнете, но тоже ничего живете.

Голос у Барнса был, как у чревовещателя.

Харбери усмехнулся.

– Куда уж мне до вас!

И обратился к Джергеру:

– Робби, вы можете связываться со мной через Барнса. Это его номер. У меня отдельная квартира, но вам лучше в ней не показываться. Но и с ним связывайтесь лишь в исключительных случаях. Думаю, им тоже интересуются.

Барнс беззвучно засмеялся, как-то неестественно тряся огромным животом и обвислыми щеками.

– Ну а сейчас прошу, Робби, – сказал Харбери и указал на стол, уставленный закусками и бутылками с водкой и коньяком.

Харбери взял рюмку.

– С приездом, Робби… Вам чего?

– Я не пью, – отказался Джергер и поправился: – Не пью на работе.

Харбери захохотал.

– Здорово вас натаскали! Дисциплина, ничего не скажешь. Ну как хотите…

Он выпил рюмку коньяка и закусил лимоном. Барнс со спокойным любопытством рассматривал Джергера.

– А теперь мы поговорим, – сказал Харбери. – Барнса незачем посвящать в наши секреты. Не правда ли, Барнс?

– Ваши секреты меня не интересуют, – лениво ответил тот. – “Пресс-Эдженси” солидная фирма. Я лучше послушаю радио… – И он включил приемник чуть ли не на полную мощность.

– Чем больше шума, тем лучше, – одобрил Харбери. – А мы с Робби пройдем в ванную. Предосторожность не мешает. Там самое удобное место.

Щелкнула задвижка. Харбери отвинтил оба крана, пустил сразу и холодную, и горячую воду. Ванная наполнилась ровным шумом.

– Если здесь и запрятан где-нибудь микрофон, магнитофон запишет лишь вздохи ветра и плеск водопада. – Харбери усмехнулся и присел на край ванны. – Да и от любопытства Барнса не мешает застраховаться. – Он устроился поудобнее. – Итак, заседание совета безопасности можно считать открытым.

Джергер с интересом рассматривал своего собеседника – от него во многом зависел успех операции. Если они сумеют хорошо координировать свои действия, успех делу обеспечен.

– Вот вы и в Москве, Робби, – сказал Харбери. – Как добрались?

– Отлично, – сказал Джергер. – Я не предполагал, что это будет так просто.

– Не привлекли по дороге внимания?

– Исключено, – сказал Джергер. – Никогда не думал, что русские так доверчивы.

– До тех пор, пока вы не сунете нос куда не следует, – добавил Харбери.

– Вам известно, с какой целью я послан? – осведомился Джергер. – Меня интересует Глазунов.

– Глазунов всех интересует, – заметил Харбери не без иронии. – Только от этого мало толку.

– Вы можете посоветовать, с чего начать? – попросил Джергер. – Вы ведь старый москвич…

– Будем говорить по порядку, – сказал Харбери. – У вас есть при себе что-либо компрометирующее?

– Я все уничтожил. Даже оружие. Боялся, что обыщут и найдут пистолет.

– Правильно, – одобрил Харбери. – Пистолет сразу вызвал бы подозрения. В России лучше действовать без оружия.

– Я уничтожил все, что могло вызвать подозрения, – повторил Джергер. – Мне сказали, что вы снабдите меня всем.

– Мой арсенал в вашем распоряжении, – подтвердил Харбери. – Но чем меньше вы им будете пользоваться, тем лучше. Вы с хорошим паспортом приехали в Москву?

– Паспорт подлинный. Александр Тихонович Прилуцкий из Краснодара.

– По нему прописаны в гостинице?

– Да.

– Время от времени гостиницы надо менять, и одновременно меняйте паспорта. Деньги нужны?

– Пока есть.

– Большие суммы не надо иметь при себе, деньги лучше держать на аккредитиве. Теперь о Глазунове. Интерес представляют только три человека. Он сам и два его ближайших сотрудника.

– Федорченко и Ковригина?

– Да. В институт к Глазунову не попасть, это исключено, да и неизвестно, что и откуда там брать. Я это проверил еще раз за последние дни. Остается одно – люди.

– Глазунов?

– Слишком на виду. Его, вероятно, здорово охраняют. И ко всему это типичный русский интеллигент.

– А какое это имеет значение?

– Русские интеллигенты всегда были слишком принципиальны, а этот – интеллигент советской формации. Они помешаны на своем патриотизме. Образец поведения для них – Герцен!

– А с Герценом, вы думаете, мы не смогли бы договориться?

– Никогда. Он находился в конфликте со своим правительством, но родине изменить не мог. В Париже на Международном конгрессе математиков к Глазунову пришел один делегат. Один из наших делегатов. Обратился с очень деликатным предложением. Пригласил Глазунова на прогулку в Булонский лес и там обратился. Знаете, что сделал Глазунов? Посмотрел на часы и сказал почтенному пожилому джентльмену, что дает ему тридцать секунд для того, чтобы тот мог исчезнуть… И, знаете, тот побежал!

– Федорченко?

– Фанатик. Это даже не Герцен, а протопоп Аввакум. Помните, был у русских такой священник? Сгорел, но не изменил убеждениям!

– Но этот еще не горел?

– Горел! Всю войну пробыл на фронте. В передовых частях. На Одере наши офицеры пытались с ним подружиться…

– Сторонится?

– Я бы не сказал. Пить пил, но лишнего слова не проронил. И потом, его не взять.

– Почему?

– Физически не взять. Окажет бешеное сопротивление.

– Значит, Ковригина?

– Да, из всех троих это наиболее уязвимый объект. Она держится в тени, к ней привлечено меньше внимания. С ней легче справиться физически, легче транспортировать. Она, несомненно, слабее…

– В силу своей женской природы?

– Да. Но это тоже нелегкий орешек. Я собрал о ней кое-какие сведения. Образ жизни самый скромный. Никаких увлечений. Впрочем, это не совсем точно. Есть увлечения. Работа и дочь. Единственная дочь. Поэтому направьте внимание на дочь. Как только раздастся ее вопль, мать бросится на помощь и попадет в капкан.

– Деньги? Любовь?

– К сожалению, дочь похожа на мать. Студентка. Состоит в молодежной коммунистической организации. Не из тех веселых девиц, с которыми легко сторговаться.

Джергер задумался.

– Одну минуту, Билл!

Журчала и всхлипывала вода, из-за двери доносились невнятные голоса радио. Харбери приоткрыл дверь. Варне дремал на диване, хотя, может быть, и не дремал.

Казалось, все неверно и неустойчиво в этом мире. Как вода, которая вытекала из кранов и тут же утекала прочь.

Внезапно Джергер шлепнул себя ладонью по колену.

– Кажется, я нашел ход! – воскликнул он. – Билл! Вы можете обеспечить меня хорошим удостоверением?

– Да каким угодно, Робби. Выкладывайте вашу идею!

– Эта девочка будет работать на меня, – уверенно заявил Джергер. – Я доставлю Ковригину вам, а вы переправите ее за границу.

На этот раз пришлось задуматься Харбери.

– Это сложно, но я думал уже и о таком варианте, – сказал он без особого воодушевления. – Но где мы ее спрячем?

– У вас, – твердо заявил Джергер. – Только у вас. Я думаю, это единственное надежное место.

– А если ее обнаружат? – возразил Харбери.

– Всякое сражение содержит в себе элементы риска, – возразил Джергер. – Ни одна страховая компания не станет страховать офицеров, отправляющихся на войну, и, однако, едут они туда не за смертью.

– Нет! Это немыслимый риск!

– Тогда, Билл, вам спокойнее было бы у себя дома, – холодно произнес Джергер. – Мистер Нобл будет очень разочарован.

– Я же не сказал, что отказываюсь, – пошел на попятную Харбери. – Если вы считаете, что это единственный выход, я спрячу ее у себя.

– Не только спрячете, – поправил Джергер. – Но и переправите через границу.

– Хорошо, Робби, я сделаю все, что надо, – повторил Харбери. – Вы, я вижу, железный парень.

– Да, мне впрыснули хорошую дозу железа перед отправкой в Россию.

Они шаг за шагом обсудили предстоящую операцию.

– Вы придете сюда еще раз, – заключил Харбери. – Звоните Барнсу в любой день с утра. Скажете ему… Скажете, что его ждут на выставке картин к тому часу, в который вы захотите со мной встретиться. Не важно, на какой выставке. На следующий день я здесь буду вас ждать.

Они вышли из ванной. Барнс по-прежнему дремал на диване.

– Пусть спит, если он спит, – сказал Харбери. – Не обязательно с ним прощаться. Завтра вы встретитесь. В кинотеатре “Пламя”. Под высотным домом на площади Восстания. На утреннем сеансе. В это время там мало народу. Сядьте в задние ряды справа. Барнс сам вас найдет. Когда погаснет свет, он передаст вам удостоверение…

Он подошел к наружной двери.

– Я взгляну, нет ли кого-нибудь в коридоре…

Харбери приоткрыл дверь и выглянул.

– Никого, идите, – быстро сказал он. – Сперва вверх и лишь потом вниз…

На следующий день Джергер пошел в кинотеатр. На площадь Восстания. На утреннем сеансе преимущественно были подростки. От нечего делать Джергер всматривался в них. У них были хорошие лица. Джергер не хотел бы причинить этим ребятам вред. Но он не принадлежит себе. Он должен работать…

Он вошел в зал, сел позади, в пустом ряду. Свет погас, пошла лента. Джергер увлекся картиной и не заметил, как кто-то придвинулся к нему в темноте, слегка толкнул.

– Извините.

Джергер узнал голос чревовещателя.

– Это вы, Робби?

– Угу.

Джергер нащупал пухлую руку Барнса, взял пакет, сунул его в карман, пожал руку.

Барнс отодвинулся и исчез в темноте.

Джергер посмотрел картину и вернулся в гостиницу.

Не хотелось медлить, но и нельзя было спешить.

Через день он познакомился с Леночкой. Вначале чувствовал себя очень напряженно, боялся переиграть. Потом это ощущение прошло. Звонил к ней, встречался. Старался ей понравиться и, кажется, преуспел…

Посещал пригороды. Следил за объявлениями. Искал изолированную дачу, с хорошим садом, с двором. Подальше от соседей. Нашел. Дал аванс, крупную сумму, владелица дачи растаяла…

Узнал адреса всех пунктов неотложной помощи. Заходил в приемные покои. Беседовал с дежурными медсестрами. Назывался то журналистом, то просто приезжим из какого-нибудь города. Говорил, что разыскивает пропавшую родственницу. Ему сочувствовали. Просили звонить…

Так он высмотрел подходящий труп. Дождался смены сотрудников. Появился с паспортом Белякова…

После этого он впервые нарушил уговор и позвонил не Барнсу, а прямо к Харбери. Сперва вообще никто не подходил к телефону, часом позже женский голос ответил:

– Мистер Харбери вернется поздно.

– Я не знаю, кто вы, – настойчиво сказал Джергер. – Найдите его где хотите, но чтобы через час он был у своего телефона.

– А кто это говорит? – осведомился женский голос.

– Один из его друзей, – раздраженно сказал Джергер. – Выройте его из-под земли, но чтобы через час он был у себя дома!

Через час он позвонил снова. Ему ответил Харбери.

– Билл, это я, Робби! – прокричал он в телефон. Он знал, что Харбери разозлится, Харбери чересчур осторожен, надо дать ему понять, что дело не терпит отлагательства. – Я хочу с тобой повидаться. Отец Чарльз просил передать тебе свое благословение… – Он должен знать, кого зовут Отцом Чарльзом! – Пойдем посмотрим завтра выставку картин? – продолжал Джергер. – Но только пораньше. Утром! Понимаешь? Утром, утром… – Это необходимо было вбить в голову Харбери. – Выставка открывается в десять. Так вот, с утра… – Он не давал Харбери вставить слово. – Понял, Билл?

Он передохнул.

– Ты совсем пьян, Робби, – услышал он ледяной голос Харбери. – Поди проспись. Завтра поговорим…

Джергер не был уверен, что Харбери понял его, но когда утром очутился перед 543 номером, дверь была приоткрыта, как и в первый раз, и, как и в первый раз, нырнув туда, Джергер очутился все перед теми же двумя джентльменами, только Варне был на этот раз в пижаме. Должно быть, его только что разбудили.

Харбери был зол.

– Черт бы вас задрал! – сказал он вместо приветствия. – Если мы попадемся, мне придется уехать, а вы рискуете головой.

– Время, Билл! – воскликнул Джергер. – Сегодня мы в цейтноте и должны действовать с быстротой вычислительной машины.

– Черт с вами, пойдемте опять в ванную, – сказал Харбери. – А вы, Барнс, запускайте радио и не запирайтесь на этот раз, сидите в пижаме и, если кто войдет, кричите, что не одеты и просите зайти попозже.

Мощные струи холодной и горячей воды и на этот раз аккомпанировали их разговору.

Джергер быстро изложил Харбери свой план. Действовать необходимо очень быстро. Получить в морге труп Беляковой. Встретиться с Леночкой. Вызвать Марию Сергеевну. Встретить ее и доставить к Харбери. Инсценировать смерть Ковригиной…

Тут уж не приходилось рассуждать, инициативу взял в свои руки Джергер, надо действовать, действовать с быстротой и точностью вычислительной машины.

Глава восьмая
В стальной комнате

Мария Сергеевна просматривала свежий номер “Вестника современной физики”, когда раздался телефонный звонок. Незнакомый и какой-то странный голос спросил:

– Вы – Мария Сергеевна Ковригина?

– Да, это я.

– Вы знаете, где ваша дочь?

Мария Сергеевна испугалась: может быть, с Леночкой что-то случилось.

– Откуда говорят? – спросила она с тревогой.

– Это не важно, – ответили ей. – Выслушайте внимательно, что я скажу. У вашей дочери завелись нехорошие знакомства. Она попала в компанию дурных людей, и если вы хотите…

Мария Сергеевна терпеть не могла анонимок, а этот звонок напоминал анонимный донос.

– Все, о чем вы говорите, я сама узнаю от своей дочери, – холодно сказала она. – Я не нуждаюсь в информации, исходящей от неизвестных доброжелателей.

– Как хотите, – ответил ей странный голос. – Но завтра уже будет поздно.

– Что поздно? – с тревогой спросила Мария Сергеевна.

– Поздно что-либо предпринять. Сегодня ваша дочь согласилась поехать на вечеринку к композитору Федосееву – и поехала к нему. Я считаю своим гражданским долгом предупредить вас, что на даче у Федосеева происходят не вечеринки, а разнузданные оргии. Вашу дочь напоят, и дальше бог знает что может произойти…

То, что она услышала, было невероятно, она никогда бы не поверила, что Леночка согласится поехать на какую-то подозрительную вечеринку, но ей сообщали о состоявшемся факте, и Мария Сергеевна растерялась.

– Для чего вы мне все это сообщаете? – спросила Мария Сергеевна. – И кто все-таки со мной разговаривает?

– Один знакомый Федосеева, которому стыдно за него, – ответил голос. – А звоню я вам потому, что еще не поздно спасти вашу дочь от падения.

Мария Сергеевна постаралась взять себя в руки.

– Что же вы советуете?

– Самое простое, – сказал голос. – Поезжайте на дачу к Федосееву и заберите дочь. Сами увидите, что там за обстановка, а если проявите гражданское мужество и поставите в известность общественность, может быть, вообще поможете ликвидировать этот притон.

– Ну а где же находится эта дача? – спросила Мария Сергеевна нарочито спокойным тоном.

– Надо ехать до станции Пасечной, поселок Старых партизан, – объяснил голос. – Это дачный поселок. Пионерская, четырнадцать. Вас, вероятно, постараются не пустить, будьте настойчивее…

– Хорошо. Благодарю вас.

– Вы поедете?

– Не знаю, – сказала Мария Сергеевна, опуская трубку. – Я еще не решила.

На самом деле она сразу решила ехать. Не было оснований не верить этому звонку. Она поедет и немедленно заберет Леночку.

Федосеев… Федосеев… Смутно ей была знакома эта фамилия. Композитор Федосеев… Да, есть такой. Не очень знаменитый, но есть. Пишет какие-то песни, музыку для кино. Недавно передавали по радио его песню. О композиторах, писателях, художниках вечно ходят всякие истории. Об их заработках, дачах, похождениях. То женятся, то разводятся. Богема! Вполне возможно, что у Федосеева действительно происходят подозрительные вечеринки…

Да и какая мать не поехала бы за своей дочерью, если бы услышала то, что услышала Мария Сергеевна! Леночка странно вела себя в последнее время. Сегодня обещала поздно прийти домой. Кроме того, в памяти Марии Сергеевны возникали многочисленные фельетоны о легкомысленных девушках и легкомысленных юношах, о всяких стилягах и их аморальных поступках, о которых то и дело писалось в газетах. Правда, ни среди молодых математиков, ни среди медиков, товарищей Леночки, не случалось никаких аморальных историй, но не зря же газеты постоянно настораживали общественное мнение по этому поводу…

В крайнем случае, если все окажется не таким страшным, Мария Сергеевна извинится и сошлется на семейные обстоятельства, вынудившие ее срочно разыскать Леночку.

Мария Сергеевна отложила журнал в сторону и позвала Павлика.

– Я уезжаю, – сказала она. – Часа на три.

– Куда? – удивился Павлик.

– Нужно, – коротко сказала она.

Не могла же она сообщить жениху своей дочери то, о чем только что ей звонили!

Павлик предложил проводить Марию Сергеевну, она решительно отказалась.

– Если вам надоест сидеть в одиночестве, – сказала она на прощанье, – проверьте, уходя, хорошо ли захлопнулась дверь.

Надела пальто, взяла сумочку и ушла. Такси она брать не стала: метро доставляло ее до самого вокзала.

В вагоне электрички Мария Сергеевна поверила вдруг всему. Она решила отчитать Федосеева так, как он этого заслуживает. Она поедет в Союз композиторов. Пусть вызовут Федосеева. С Леночкой она тоже поговорит…

А бедный Федосеев – потому что композитор Федосеев существовал на самом деле, – бедный Федосеев, не подозревая о гневе, который клокотал в сердце Марии Сергеевны, сидел в это время дома за пианино и, подвязав жениным платком грелку к животу, сочинял для нового мультипликационного фильма “Марш веселых котят”.

Электричка мчалась. Мария Сергеевна ехала с твердым намерением немедленно забрать и привезти Леночку домой…

А Леночка в то время, когда Мария Сергеевна вела злополучный разговор по телефону, ждала в сквере Королева, когда Мария Сергеевна собиралась на дачу, сидела с Королевым в кафе, а когда Мария Сергеевна ехала в электричке, возвращалась уже домой…

Мария Сергеевна сошла в Пасечной, спросила, где находится поселок Старых партизан, и решительно зашагала по узкой асфальтовой дорожке.

Было еще не поздно, многие москвичи в это время только возвращались на дачи, горели фонари, повсюду на террасах и в палисадниках виднелись люди, кто-то бренчал на гитаре, где-то играл патефон…

Минут за двадцать Мария Сергеевна добралась до поселка, нашла Пионерскую улицу, принялась отсчитывать номера.

Вот и № 14…

На минуту Мария Сергеевна остановилась. Не очень удобно врываться в незнакомый дом. Но неудобство неудобством, а если Леночка там? Будь что будет!

За высоким забором высилась большая нарядная дача. Мария Сергеевна толкнула калитку. Во дворе стояли два автомобиля. Окна освещены, но тщательно занавешены. Это Марии Сергеевне не понравилось. Если людям нечего скрывать, нечего и занавешиваться.

Мария Сергеевна поднялась на террасу. Из-за двери доносились звуки музыки. Мария Сергеевна взялась за дверную ручку. Дверь заперта. Это тоже не понравилось Марии Сергеевне. Развлекаются при закрытых дверях и занавешенных окнах!

Мария Сергеевна набралась духу и постучалась.

Прошло примерно минуты две–три.

Мария Сергеевна постучала решительнее.

Патефон или радиола продолжали играть, музыка зазвучала даже еще громче.

– Кто? – спросили из-за двери.

– Откройте, пожалуйста, – строго сказала Мария Сергеевна.

– А кто? – спросили еще раз.

– Это дача композитора Федосеева? – спросила Мария Сергеевна.

На этот вопрос Марии Сергеевне не ответили. Дверь распахнулась, Мария Сергеевна переступила порог…

В то мгновение, пока она еще не потеряла сознания, она успела удивиться, что в комнате нет ни людей, ни мебели, вообще ничего – ярко освещенная пустая комната, и только на простом и ничем не накрытом столе играет патефон.

Она почувствовала, как ее схватили за плечи и прижали к ее лицу мокрую, сладко пахнущую вату…

У нее мелькнула мысль, что надо сопротивляться, она рванулась, но лицо ее еще больше погрузилось во что-то мягкое, мокрое и противное, и она потеряла сознание.

Когда Мария Сергеевна пришла в себя, у нее болела голова и во всем теле ощущалась странная, болезненная слабость. Она лежала с закрытыми глазами и пыталась понять, что с нею произошло. Она подумала, что заболела. Но вдруг отчетливо вспомнила все: возвращение домой, разговоре Леночкой, телефонный звонок, поездку в электричке, мрачную дачу, занавешенные окна и ярко освещенную пустую комнату…

Мария Сергеевна открыла глаза.

Где она находится? Это была какая-то другая комната…

На потолке светился матовый белый плафон. У стены длинный стол, накрытый белой клеенкой. На столе несколько книг. Рядом – термос, тарелки, какие-то банки. Два стула. Стулья легкие, изящные, обитые светло-зеленым кретоном, как будто принесенные из чьей-то гостиной. Голые серые стены. Ни одного окна. Странно, что нет окон. Что же это за комната? Дверь…

Ее не сразу заметишь. Окрашена такой же серой краской, как и стены. Возле двери раковина… Новенький, сияющий никелем кран с белой фарфоровой ручкой. Водопровод! Под раковиной эмалированное ведро. И больше ничего.

Она лежит на кровати. Никелированная кровать, какие бывают в больницах. Тонкое постельное белье. Шерстяное одеяло. Пушистое, розовое. И сама Мария Сергеевна какая-то пушистая. На ней пижама. Не ее пижама. Белая в лиловую полоску, мягкая, пушистая, из какой-то искусственной ткани. В ногах, на спинке кровати – незнакомое синее платье…

Мария Сергеевна попыталась встать. Голова у нее кружилась.

На полу около кровати стояли комнатные туфли. Красивые теплые домашние туфли. Пол холодный, цементный.

Мария Сергеевна медленно подошла к двери. Заперта! Негромко постучалась. Никакого отзвука, никакого ответа…

У нее вдруг появилось ощущение, что она в заключении. В тюрьме. Что она находится в тюремной камере. И тут же мелькнула мысль, что с Леночкой произошло то же самое. Сперва захватили Леночку, а потом ее… Для чего? Что с ними будет? Чего от них хотят? А может быть, все-таки она одна?..

Может быть, это охотятся за открытием, над которым они работают в институте? Марии Сергеевне приходилось читать рассказы о происках империалистических разведок, но она мало им верила. Слишком уж все необыкновенно в этих рассказах…

Приходилось ждать. Во всяком случае, Марии Сергеевне было очевидно, что находится она в необыкновенном положении.

Интересно, сколько сейчас времени? Часы с ее руки были сняты. Утро или вечер? День или ночь?

Преодолевая головокружение и держась за стены, Мария Сергеевна обошла комнату. За спинкой кровати стояла табуретка, которую она сперва не заметила. На ней мыло в красивой мыльнице и полотенце. На столе чашка с блюдцем, ложечка, сахар в вазочке, пачка галет, консервы, консервный нож. И на всем яркие глянцевые этикетки. Марии Сергеевна хорошо знала английский язык. “Сосиски”, “Лососина”, “Абрикосы”. Она отвернула крышку термоса. Кофе… Во всяком случае, голодом ее морить, очевидно, не собираются! Может быть, все это отравлено? Но для чего? Ее давно бы отравили, если б хотели… Рядом с книгами чистая бумага, самопишущая ручка, карандаши. Книги… Пухлая, небольшого формата, в кожаном переплете Библия. На английском языке… Гм… Три других оказались романами. Русскими романами и на русском языке. Позаботились о ее чтении! “Воскресение”, “Преступление и наказание”, “Доктор Живаго”. Любопытно…

Мария Сергеевна решила ждать, что будет дальше. Сейчас она слишком слаба. Но что могла бы она сделать, если бы даже чувствовала себя здоровой? Она взяла Библию и легла. Давным-давно, еще подростком, она пыталась ее читать. Поэтические гиперболы. Обрывки исторических сведений. Филиппики пророков…

Мария Сергеевна не заметила, как уснула. Проснулась она словно от толчка. У стола стояла молодая женщина лет двадцати семи–двадцати восьми в синем комбинезоне.

– Добрый день, – произнесла она по-английски.

– А сейчас день? – поинтересовалась Мария Сергеевна.