Текст книги "Букет алых роз"

Автор книги: Лев Овалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

12. Каменный дождь

Наташа отнеслась к поручению Евдокимова очень серьезно, и все же для нее в нем заключался какой-то элемент игры.

До сих пор она жила только своей жизнью: она встречалась, знакомилась, общалась и интересовалась другими людьми лишь постольку, поскольку они имели какое-то отношение к ее собственной жизни, – а теперь ей приходилось интересоваться чужой жизнью, не имеющей никакого отношения к ее собственной, и ей это даже начинало нравиться.

Она прислушивалась к чужим разговорам, присматривалась к чужим делам; ее интересовало все, что окружало Анохиных; она была готова преградить дорогу каждому неожиданному посетителю и подозревать каждого прохожего, случайно замедлившего шаги около их квартиры.

Но незваные посетители не приходили и никто не задерживался возле окон!

Каждое утро она выходила погулять, очень рано, перед завтраком. Она называла это физкультзарядкой. Она выходила вместе с Павлом Тихоновичем и шла с ним до завода. В переулке по утрам было пустынно и свежо. Наташа и Анохин шли рядом и болтали. Анохин охотно выходил вместе с Наташей: идти вдвоем было как-то спокойнее; он думал, что когда он с кем-то вдвоем, на него не решатся напасть. Сначала Наташа тоже воображала, что они идут вдвоем. Но потом начала примечать, что стоит Анохину появиться в переулке, как с обоих его концов появляются две фигуры и следуют вместе с ними на протяжении всего пути. Они просматривали весь переулок. Тот, кто шел впереди, так соразмерял свои шаги, что всегда находился от них на одинаковом расстоянии. Может быть, потому, что их всегда сопровождали эти два человека, никто на Анохина и не нападал? Ведь если Наташа сумела их увидеть, значит, мог увидеть и тот, другой, которому поручено убить…

С каждым днем чувство ответственности у Наташи как-то стиралось, спокойно текла жизнь, но зато появилась привычка выйти утром, не спеша дойти с Анохиным до завода и быстро вернуться домой. Даже Нина Ивановна, которая любила критиковать дочь, одобряла такой образ жизни.

В то утро, когда опять произошло чрезвычайное происшествие, нарушившее размеренный образ жизни Анохина, сначала все шло как обычно.

Павел Тихонович стукнул в дверь к Сомовым.

– Ты готова, Наташа?

Она тут же выскочила в переднюю.

– Угу!

Он помог ей надеть пальто: рука еще болела; швы сняли, но руку она носила на перевязи.

– Вы теперь мой постоянный кавалер! – засмеялась Наташа.

Они вышли на улицу.

Начинался сырой, промозглый день. Температура держалась где-то около нуля. В отдалении рассеивался белесоватый туман.

Наташа привычно оглянулась.

В конце переулка появился какой-то прохожий. Наташа подумала, что это один из тех, кто сопровождает их каждое утро.

Все шло как обычно.

Наташа заговорила о каких-то пустяках…

Они миновали переулок и вышли на широкую новую улицу.

Собственно говоря, улица только возникала. По одной ее стороне уже высились многоэтажные новые дома, по другой – только строились.

На этой большой улице не было уже никакого тумана.

Было очень рано, рабочий день еще не начался, люди только выходили из домов на работу.

Анохин и Наташа шли как раз вдоль строящихся зданий.

Впереди кто-то шел, позади кто-то шел.

Нет, не так просто напасть здесь на кого бы то ни было! Наташа всматривалась во все, как вахтенный на военном корабле.

Впереди, очень высоко, на уровне седьмого или шестого этажа, висела деревянная люлька – пустая люлька, в ней никого не было: рабочий день на стройке еще не начался.

В висячей люльке не было ничего необычного, таких люлек много висело над тротуаром.

Анохин и Наташа неторопливо шли под ними.

И вдруг Наташа заметила, что люлька – именно та люлька, которая висела за несколько шагов от них и к которой они приближались, как-то странно колеблется…

Наташа невольно отстала от Анохина.

Она задрала кверху голову.

Что там происходит?

Внезапно ей показалось… Нет, ничего не показалось! Это была молниеносная реакция на молниеносное движение. Недаром Евдокимов выбрал ее себе в помощники…

У нее была природная предрасположенность к этой опасной и нервной работе.

Наташа стремительно оттолкнулась от земли, как это делают спортсмены при прыжках в длину, подпрыгнула и здоровой рукой изо всех сил толкнула Анохина в спину и тут же с размаху уткнулась в него лицом.

И почти в то же мгновение за их спинами обрушилась люлька, под которой они только что проскочили, и целая груда кирпичей упала на тротуар.

– Что это?

Анохин обернулся. Он был бледен как мел.

– Ничего, – сказала Наташа, поднимая голову и смотря на груду только что обрушившегося кирпича. – Проскочили!

Двое прохожих, шедшие впереди и позади Наташи и Анохина, почти мгновенно очутились возле них.

– Идемте, идемте! – воскликнул тот, что шел впереди, схватывая Анохина за руку и увлекая его вперед. – Нечего тут рассматривать.

Он быстро увлек Анохина за собой, а тот, что шел позади, не обменявшись с передним ни одним словом, сразу нырнул в калитку забора, опоясывавшего строящийся дом, и исчез на стройке.

Должно быть, обязанности между ними были заранее и очень точно распределены.

Только Наташей никто не интересовался.

Она стояла у груды разбитого кирпича, стояла, смотрела на кирпич и не понимала, каким это чудом не были разбиты головы ее и Анохина.

Везет иногда в жизни!

Тут же она сообразила, что люлька упала неспроста.

Вот как они охотятся за Анохиным!

Один из незнакомцев, сопровождавших Анохина, побежал искать того, кто это сделал…

Наташа подумала, что она может ему понадобиться.

Ей было нехорошо, ее почему-то мутило. Она почувствовала тошноту, и ей стало страшно.

Она отошла за выступ забора и присела на глину, наваленную за выступом. Уходить было нельзя: она могла понадобиться. Она села и почувствовала, что у нее болит раненая рука.

Она не знала, сколько времени так сидела: секунду или пять секунд, минуту или пять минут… Она услышала, как кто-то по доскам пробежал за забором и через калитку выбежал на улицу. Наташа подумала, что это тот, что шел позади нее и Анохина.

Она выглянула из-за своего выступа…

Нет, этот был повыше… Она сразу его узнала. Это был тот самый человек, который хотел убить Машеньку. Вот теперь она могла бы его описать…

И вдруг чувство бесконечного ужаса наполнило ее сердце. Стоит ей крикнуть, стоит показаться, и он убьет ее так же безжалостно, как намеревался убить Машеньку.

Наташа невольно отклонилась назад.

Где же тот, который побежал искать этого человека?

Пока тот занят поисками в громадном недостроенном доме, этот человек уйдет, и Наташа бессильна его задержать…

Так и есть! Вот он подходит… Нет, бежит!

Сейчас он ее увидит…

Он пробежал, даже не посмотрев в ее сторону.

Бежит… И никого, кто бы… Он убежит! Вот он поворачивает… Скроется сейчас в переулке… Скрылся.

И никого нет.

13. Дядя Витя снова заболел

Каждое утро, отправляясь на работу, Евдокимов проезжал через переулок, где жил Роберт Д.Эджвуд. Евдокимова интересовало, не появился ли в одном из окон квартиры Эджвуда букет алых роз.

Появление букета означало, что вечером мистер Эджвуд будет в кафе на улице Горького, и Евдокимов полагал, что если мистер Эджвуд посетит кафе, он посетит его для того, чтобы встретиться там с мистером Жадовым.

Жадова, конечно, следовало арестовать, и если бы его удалось арестовать в обществе Эджвуда, помимо поимки Жадова, это означало бы и окончание деятельности самого капитана Эджвуда в Советском Союзе.

В тот день, когда букет снова появился в окне, Евдокимов доложил генералу свои соображения.

Однако генерал отнесся к предполагаемому аресту Жадова не слишком одобрительно.

– Если обстоятельства вынудят, берите, – согласился он. – Но это половина дела. Следовало бы все-таки выяснить, что представляет собою этот пресловутый штаб повстанцев, на который так часто ссылаются эмигрантские газетки и радиостанции.

Это было, так сказать, вынужденное согласие – генерал хотел от Евдокимова большего.

Евдокимов, по обыкновению, позвонил Галине: при ее посредстве встречаться с Эджвудом было проще всего.

– Что вы сегодня делаете? – небрежно поинтересовался Евдокимов.

– Скучаю, – томно отозвалась она. – Роберт не показывается, вы меня забыли…

– Галочка, не клевещите, – любезно возразил Евдокимов. – Вероятно, у мистера Эджвуда, как и у меня, много работы.

– Вечная отговорка мужчин! – недовольно сказала Галина. – Я это слышала уже много раз!

– Не сердитесь, Галочка, – нежно произнес Евдокимов. – Мы не принадлежим себе.

– Приходите к нам сегодня вечером смотреть телевизор, – пригласила Галина. – Потом что-нибудь сообразим…

Она не собиралась быть вечером в кафе, во всяком случае, Эджвуд ее туда не приглашал, иначе она сказала бы об этом Евдокимову. Это все, что ему было нужно выяснить. Эджвуд должен быть в кафе, в этом не могло быть сомнений, но если он не приглашал Галину, – значит, не хотел быть связанным; в иных случаях Галина служила Эджвуду отличной ширмой, но иногда могла и мешать. Если на этот раз Эджвуд хотел остаться свободным, не следовало связывать себя и Евдокимову.

– Увы! – сказал он, отклоняя ее приглашение “смотреть телевизор”; в Москве многие приглашали друг друга “на телевизор”. – Рад бы в рай, но у нас сегодня в институте собрание…

В крайнем случае, если он столкнется с нею в кафе, можно будет сказать, что он удрал.

Евдокимов решил идти один. Лучше всего было бы вообще не попадаться на глаза Эджвуду, а если тот все же его увидит, Евдокимов притворится смертельно пьяным. Эджвуду нравилось видеть Евдокимова пьяным, и он всегда подзадоривал “своего русского друга” пить побольше.

Евдокимов так и не принял никакого решения относительно Жадова, брать его или не брать, он предполагал решить это на месте, в зависимости от обстоятельств…

Но, не зная еще, что он предпримет, Евдокимов подготовился к операции.

Машина с тремя оперативными работниками должна была наготове стоять возле кафе, с тем чтобы в случае надобности Евдокимов мог немедленно воспользоваться необходимой помощью.

В своей попугаичьей одежде Евдокимов мало чем отличался от стиляг, сидевших за соседними столиками.

Играть свою роль следовало с самого начала. У Эджвуда здесь могли быть свои соглядатаи, и какая-нибудь мелочь могла провалить все дело.

Евдокимов сел за столик и заказал кофе и коньяк; коньяк, рюмку за рюмкой, он слил в кофейную гущу; ему всегда удавалась роль сосредоточенного пьяницы.

Он исподволь рассматривал посетителей. К его неудовольствию, на этот раз их было не так уж много. Развязные мужеподобные барышни с растрепанными волосами и претенциозные женственные юноши вели шикарную жизнь. Несколько мрачных иностранцев были явно удручены высокими ценами на вина. Несколько забулдыг, любящих выпить именно там, где берут подороже, пили разноцветные напитки. Сидели еще два или три случайно забредших человека…

Музыканты играли западные танцы с таким видом, точно играли ни для кого, они также прилежно и равнодушно играли бы и в совершенно пустом помещении.

Евдокимов держал перед собой рюмку с коньяком и сосредоточенно ее рассматривал. На самом деле его взгляд незаметно скользил от посетителя к посетителю.

“Вдруг”, “внезапно”, “неожиданно” не были теми словами, какие могли бы характеризовать действия и реакции Евдокимова, но его наметанный глаз сразу остановился и выхватил из всех посетителей кафе высокого смуглого человека, сидевшего за столиком у окна, неподалеку от выхода.

Он ел какое-то мясо, пил водку, был хмур, спокоен, ни на что не обращал внимания.

“Жадов”, – решил Евдокимов. Он был именно таким, каким его описывал Анохин, только, пожалуй, в жизни он был посильнее и пострашнее того Жадова, каким он представлялся Евдокимову.

“Да, этого взять непросто, – подумал Евдокимов, – к такому с голыми руками не подойдешь, этот дешево себя не отдаст”.

Евдокимов вертел в руках рюмку, а сам рассматривал Жадова. В нем было что-то звериное, волчье: он ни на кого не смотрел, но у него все время слегка шевелились уши. И Евдокимов понимал, что эти чуткие звериные уши ни на мгновение не перестают наблюдать за окружающим его миром, слышать все, что происходит вокруг, и не пропустят мимо себя ни малейшего дуновения опасности.

Евдокимов склонил голову к столу, казалось, он вот-вот положит голову на руки и заснет. В двери кафе вошел Эджвуд. Но скрыться от него было нелегко. Неторопливо, точно фланируя в погожий день по бульвару, он пошел мимо столиков, окидывая каждого посетителя небрежно-внимательным взглядом.

Куда же тут было от него деться?

– Вы тут, Деметрей? – услышал Евдокимов над собой.

Он поднял голову.

Эджвуд стоял возле столика. На его лице сияла приветливая улыбка, но где-то в глубине серовато-голубоватых глаз таилось холодное недоверие. В этом Евдокимов обмануться не мог, ему приходилось общаться с самыми разнообразными людьми, и он научился определять их отношение к себе. Чем-то он возбудил в Эджвуде недоверие.

Эджвуд был холоден, вежлив, насторожен. С таким Эджвудом нельзя было переигрывать; одно неверное движение или слово – и он очутится у этого Эджвуда как бы на ладошке.

Евдокимов не стал делать вид, что очень пьян.

– Сижу и жду вас, Роберт, – сказал он почти грубо.

– Меня? – удивился Эджвуд.

Такого ответа он не ожидал.

– Вас, Роберт, – повторил Евдокимов. – Я давно уже сижу здесь и жду.

– А откуда вы знали, что я буду? – подозрительно спросил Эджвуд.

Евдокимов посмотрел Эджвуду в глаза.

– Мне сказала Галина, – заявил он. Ссылка на Галину была совершенно безответственна: Галина могла сказать что угодно.

Не ожидая приглашения, Эджвуд сел возле Евдокимова.

– Что вам от меня надо? – спросил он.

Эджвуд был в очень деловом настроении.

– Я хочу говорить с вами по поводу Галины, – сказал Евдокимов.

Эджвуд даже слегка удивился:

– По поводу Галины?

Говорить о том, что он влюблен в Галину, Евдокимов считал нелепым: Эджвуд не такой человек, чтобы верить в какую-то там любовь, да и сам Евдокимов не мог пойти на такую очевидную ложь – она была бы заметна. Евдокимов был убежден, что любить такую пустую дуру невозможно.

Но у него был ход похитрее.

– Вы знаете, что отец Галины – крупный правительственный чиновник? – спросил он Эджвуда.

– Но какое отношение я имею к ее отцу? – спросил Эджвуд.

– Самое непосредственное, – сказал Евдокимов. – Вы мешаете мне жениться на Галине. Женитьба на Галине обеспечит мою дальнейшую карьеру, а вам она в общем не нужна…

Евдокимов увидел, что он купил, купил мистера Эджвуда!

Глаза Эджвуда загорелись металлическим блеском.

– Мне нравится такой откровенный мужской разговор! – воскликнул он. – И я вам сочувствую, Деметрей. Но, как вы понимаете, ничто не продается даром, особенно женщина. Вы хотите Галину? Я вам ее даю. Но взамен вы даете мне… – На мгновение он остановился и все-таки решился, сказал то, что ему давным-давно хотелось сказать “своему русскому другу”, о котором он имел совершенно превратное представление. – А взамен вы будете давать мне копию плана научных исследований вашего института.

Он захохотал и дружески похлопал Евдокимова по плечу.

– Так идет?

– Ну, знаете ли… – сказал Евдокимов. – Это я еще должен…

Эджвуд быстро взглянул на часы.

– Ничего, – сказал он. – Сейчас я очень тороплюсь, но мы будем продолжать наш разговор. Я уверен, что мы… как это по-русски?.. Да – сторгуемся!

Он поднялся и опять неторопливо пошел вдоль столиков.

Теперь Евдокимов мог открыто следить за своим счастливым соперником.

Вот Эджвуд задержался около Жадова…

Однако он нахален, этот Эджвуд!

Жадов что-то сказал, и Эджвуд что-то сказал…

Вот Эджвуд пошел уже дальше, завершил свой круг по залу и вышел в гардероб.

Следовало ждать, что теперь поднимется Жадов и выйдет вслед за Эджвудом.

Он так и поступил. Поднялся и пошел к выходу.

Евдокимов считал себя вправе побежать и настигнуть Эджвуда, тем более что разговор о Галине у них не был закончен… Нельзя было упускать эту пару.

Евдокимов торопливо прошел через зал. Эджвуда не было. Жадов, одетый, в пальто, выходил в наружную дверь…

Нельзя было их упускать!

Евдокимов помедлил несколько секунд, чтобы не налететь на Жадова, и, не одеваясь, выскочил на тротуар и отбежал в сторону, в тень, делая вид, точно кого-то ищет…

Эджвуда не было. Жадов стоял против кафе, посреди тротуара, и чего-то ждал. У самого тротуара стояла машина Эджвуда…

Эджвуд обыкновенно сам водил свою машину.

Дверца ее открылась, из машины выглянул Эджвуд.

– Виктор! – позвал он.

Жадов двумя шагами пересек тротуар и быстро влез в машину. Дверца захлопнулась.

Евдокимов подскочил к своей машине.

– Быстро! – сказал он Андрееву, шоферу, с которым вместе выследил не одного преступника. – Видишь – впереди?

Они поняли друг друга с полуслова.

– Не отставай! – сказал Евдокимов. – Может быть, одного сегодня возьмем.

Андреев включил мотор.

Но Эджвуд вовсе не торопился, он не спеша тронулся с места и аккуратно завернул на Моховую.

Евдокимов раздумывал: брать Жадова или не брать? Где-нибудь да должен будет Эджвуд его высадить…

Эджвуд ехал домой. Въехал в переулок, где находилась его квартира…

Андреев следовал за Эджвудом.

Эджвуд остановился у своего дома. Вылез из машины, вошел в парадное.

Он всегда делал так, когда сам вел машину.

Из дома должен был выйти один из его лакеев и загнать машину в гараж, находившийся во дворе дома.

Андреев подъехал почти впритык к машине Эджвуда и слегка затормозил. Евдокимов распахнул дверцу и заглянул в машину Эджвуда, – в ней не было никого.

Евдокимов догадался об этом до того, как заглянул в машину, и мог бы догадаться об этом еще раньше: слишком уж спокойно вел себя Эджвуд.

– Ну что? – спросил Евдокимова один из его спутников.

– Ничего! – сердито сказал Евдокимов.

– Где же он успел выскочить? – удивился Андреев.

Евдокимову все стало понятно.

– А он нигде не выскакивал. Этот тип влез в машину, они на ходу о чем-то условились, и через другую дверь тут же на глазах у нас, ротозеев, скрылся в толпе.

14. Нейлон, неон и не он

Больше розы в окне квартиры Эджвуда не появлялись, а сам Эджвуд не появлялся ни в каких кафе.

Сделал ли он какие-то сопоставления, казалось бы, случайных встреч или что-либо еще показалось ему подозрительным, но с горизонта Евдокимова он исчез.

Лишь из телефонных разговоров с Галиной Евдокимов знал, что Эджвуд проводит с ней еще больше времени, чем раньше. Чем-то Галина устраивала Эджвуда!

По-видимому, своей девственной глупостью. Галина была так увлечена собственной особой, что ничего не замечала вокруг; люди, которые видят только самих себя, иногда служат отличной ширмой для тех, кто делает за их спиной всякие темные делишки.

Но в Галине нуждался и Евдокимов: у него не было иной возможности подобраться к Эджвуду – этому ловкому и скользкому авантюристу с улыбающейся и самодовольной сомовьей мордой. А от него тянулась ниточка к Жадову, а может быть, и к кому-нибудь еще.

Иным путем Жадова, пожалуй, и невозможно было найти. Он юлил, петлял, скрывался среди огромного множества людей, хитрый, опытный, дерзкий. В толпе он был недосягаем для поисков, как песчинка на дне океана.

Галина была для Евдокимова мостиком к Эджвуду, Эджвуд мог привести к Жадову…

Вот почему о Галине Евдокимов думал сейчас больше, чем думают о любимой девушке.

Ведь скроена она не на какой-то особый манер; родители у нее хорошие, училась в советской школе, голова на плечах самая обыкновенная, человеческая…

То, что превратило ее в смешную пустышку, заключалось не в ней самой, а пришло откуда-то извне; виноваты, конечно, в этом были все – и сама Галина, и родители, и школа…

Ее родители были слишком обременены служебными делами. Евдокимову уже приходилось сталкиваться с такими очень занятыми родителями, когда их детей уличали в неблаговидных проступках; слишком много рассуждали они о воспитании всего поколения, и поэтому у них не оставалось времени подумать о воспитании собственных детей!

“Эх, будь я ее отцом, – думал Евдокимов, – выдрал бы я ее раз-другой, узнала бы она у меня, где раки зимуют, и сразу взялась бы за ум. А то что это такое: “Галочка, не утомляйся!”, “Галочка, не изводи себя!”, “Галочка, ешь побольше фруктов!”, “Галочка, не промочи ножки!”. Противно слушать! По мнению Евдокимова, в воспитании Галочки недоставало палки.

Но Галина была ему необходима, он нуждался в ее помощи, и он решил самолично возместить пробел в ее воспитании.

Наживку он придумал самую подходящую для нее.

Он, как обычно, вызвал ее по телефону:

– Галочка?

– Дмитрий Степанович, мне скучно!

– Подите и погуляйте.

– Я еще не одета.

– Да ведь двенадцать часов!

– Я легла в пять…

Такой разговор мог продолжаться бесконечно; Евдокимов сразу взял быка за рога.

– Галочка, у вас есть неоновая блузка? – спросил он.

– Вы хотите сказать “нейлоновая”? – поправила она Евдокимова.

– Я хочу сказать то, что говорю. Именно неоновая.

– Я не понимаю, – сказала Галина. – Есть перлон, нейлон…

– Вчерашний день, – пренебрежительно сказал Евдокимов. – Перлон и нейлон уже выходят из моды, в Америке все кинозвезды носят кофточки только из неона.

– Неон… Неон… – Галина задумалась. – Это стекло или дерево?

– Это газ, – ответил Евдокимов. – Благородный газ. Им пользуются для рекламы. Видели светящиеся вывески?

– Ах, да-да! – вспомнила она. – Аргон синий, а неон красный, я не ошибаюсь? Так вы говорите, неон?

– Я говорю, из неона делают кофточки, – сказал Евдокимов.

– Красные? – замирающим голосом спросила Галина.

– Всякие, – ответил Евдокимов. – Ни одна порядочная девушка не может обойтись в наши дни без неоновой блузки.

– Но где же ее взять? – жалобно пролепетала Галина. – Я не знаю.

– А я знаю, – категорически заявил Евдокимов. – У нас в институте. Один наш сотрудник только что вернулся из Америки и привез несколько неоновых кофточек. Ему срочно нужны деньги, и я сразу вспомнил о вас.

– Ох! – у Галины даже голос перехватило от волнения. – Вот теперь я вижу, что вы мне друг. Вы скажите, чтобы он никому не отдавал. Я возьму все. Как мне с ним встретиться?

– У нас в институте, – сказал Евдокимов. – Но учтите, он очень торопится.

– Голубчик, Дмитрий Степанович, я сейчас оденусь! – взмолилась Галина. – Куда приехать?

– Никуда, – ответил Евдокимов. – Я сам за вами заеду.

– Ах, благородный газ! – заверещала Галина. – А вы сами видели? Что-нибудь особенное?

– Видел, особенное, – сказал Евдокимов. – Одевайтесь, я сейчас приеду.

Он дал ей пятнадцать минут на сборы. Галина так заинтересовалась новинкой, что не заставила себя ждать. В машине она нежно пожала Евдокимову руку.

– Ах, Дмитрий Степанович, я этого никогда не забуду…

Они подъехали к учреждению Евдокимова.

– Выходите, – сказал он ей.

Они вышли.

– Разве это институт? – спросила Галина. – Куда вы меня привезли?

– Куда надо, – ответил Евдокимов. – Входите.

– Запомните, – вызывающе сказала Галина, если кофточек не будет…

– Будут вам ваши кофточки! – сказал Евдокимов и отворил дверь. – Входите же!

Они вошли в подъезд. У входа стоял вахтер; сбоку у него на ремне висела кобура с пистолетом. Евдокимов показал свой пропуск. Вахтер козырнул.

Евдокимов небрежно кивнул в сторону Галины.

– Эта со мной…

Они поднялись в лифте. Пошли по коридору. Евдокимов открыл дверь своего кабинета.

– Заходите.

Они вошли в кабинет. Евдокимов указал Галине стул возле стола, сам сел за стол.

– Садитесь.

Галина села. Она уже сообразила, что никаких кофточек ей здесь увидеть не придется.

– Дмитрий Степанович, что это значит? – строго спросила она. – Куда это вы меня привезли?

Он сказал ей куда. Она вдруг заговорила несвойственным ей языком.

– Сейчас же меня отпустите, мне здесь делать нечего, – надменно заявила она. – Я честный советский человек…

– Молчите! – приказал ей Евдокимов.

Она заморгала, точно рассматривала Евдокимова сквозь покрывающую ее глаза пелену.

– Вы паразитка, сидящая на шее у своих родителей, вот кто вы такая, – холодно произнес Евдокимов.

– Как вы смеете! – сказала ему Галина, хотя голос ее звучал не слишком уверенно. – Сейчас же уведите меня отсюда!

– Сидите и молчите! – прикрикнул на нее Евдокимов.

Галина обиженно поджала губы.

В комнате наступило напряженное молчание. Евдокимов молчал, молчал нехорошо, мрачно, неприязненно.

Это молчание тягостно действовало на Галину. Лучше бы он о чем-нибудь ее спрашивал… Лучше бы ругался!

– Значит, вы не тот, за кого себя выдавали? – съязвила Галина, пытаясь прервать молчание. – Теперь я вижу, какой вы физик…

– Да помолчите же! – сердито произнес Евдокимов.

Оставалось только оскорбиться и молчать. Галина это и сделала. Она замолчала. Она решила не проронить больше ни слова. Не скажет ни слова, если даже Евдокимов будет ее о чем-нибудь спрашивать. Она тоже поиграет на его нервах.

Но Евдокимов ни о чем ее не спрашивал. Он сидел и молчал. Чего он от нее хочет? Это было невыносимо…

Сколько прошло времени? Как назло, Галина впопыхах забыла надеть часы. Десять минут, час, сто? Чего ему от нее надо?

– Может быть, вы даже и не Евдокимов? – нарушила она молчание.

– Молчите! – сказал он и опять замолчал.

Нигде никаких часов… Тишина.

Галине показалось, что она слышит тиканье каких-то часов.

Раз, два, три, четыре, пять…

Она принялась отсчитывать секунды. Досчитала до тридцати четырех и сбилась со счета. А может быть, никаких часов нет и это ей просто кажется?

Нет, в самом деле, чего он от нее хочет?

– Вы меня гипнотизируете? – жалобно спросила она.

– Молчите, – повторил он.

Черт проклятый! Вот вляпалась она в историю… Для чего он сюда ее привез?

Она покупала контрабандные чулки… Нужны ему эти чулки! Она дала Лизе денег, чтобы та могла их кому-то сунуть и не поехать после окончания института на периферию… Нужна ему эта периферия, да он и не может знать, что она давала Лизе деньги…

Господи, хоть бы он о чем-нибудь ее спросил!

Это все из-за Роберта. Из-за этих проклятых танцев…

Зачем она ездила в это отвратительное кафе на улице Горького и болталась там с иностранцами?.. Дура несчастная!

И в самом Эджвуде нет ничего хорошего… Зачем она только с ним таскается?

Отец звал ее с собой на охоту, так она с ним не поехала, а с этим Эджвудом таскается под Москвой на лыжах, и он же жрет ее шоколад… Он потому с ней и таскается, что она дочь ответственного работника… Куда они ни забредут, где их ни спросят, “ах, я дочка Вороненко!”, все извиняются, ему это очень удобно…

Черт проклятый, да заговори же ты наконец!

И Галина не выдержала.

Она заревела…

Заревела по-настоящему, по-всамделишному., без ахов и охов, без закатывания глаз, так, как она ревела в детстве, когда ребята тузили ее за то, что она показывала им язык!

– Неоновая кофточка понадобилась? – заговорил, наконец, Евдокимов. – В обыкновенных ходить не можете? Нет, таких кофточек еще не придумали. А заработали ли вы хоть на самые простые чулки? Подавай перлон, нейлон… А известно вам, что вы всего в двух минутах от тюрьмы? Известно, чем занимается ваш Роберт? Грязный шпион, вот он кто, этот Роберт! А вы его соучастница. Молчите, молчите, не возражайте! Я вам покажу, чем вы занимаетесь.

Он полез в стол и достал оттуда завязанную папку.

– Вот, смотрите, – сказал он, развязывая шнурки и доставая из папки какие-то фотографии. – Галина Вороненко у реки. А что сзади? Железнодорожный мост. Галина Вороненко в поле. Бабочек ловит! Цветочки собирает! А сзади – вон, видите, завод. Очень важный завод. Галина Вороненко мчится с горы на лыжах. А вдалеке аэродром. Да, да, вы и не знали даже, что это аэродром, а это аэродром! И все эти снимки сделаны с помощью Галины Вороненко. Железнодорожный мост, оборонный завод, учебный аэродром. Очень ему нужна Галина Вороненко! Такими, как вы, хоть пруд пруди!

Он показал ей снимки.

– Он их отправил с кем надо и куда следует, – объяснил Евдокимов. – Это копии с них.

Евдокимов укоризненно покачал головой.

– “Я Вороненко, я Вороненко”! – передразнил он ее. – А теперь вот, смотрите, чем занимается эта Вороненко…

Галина полезла в сумочку, вытащила носовой платок, решительно обтерла лицо; ее платочек сразу стал похож на тряпку, какой художники вытирают свои кисти.

– Дмитрий Степанович, – сказала она хриплым голосом. – Не надо. Я больше не буду.

– Ну а что вы будете?

– Я пойду работать.

– Врете.

– Честное слово!

– Да вы ничего не умеете делать! Вы пуговицы себе не можете пришить.

– Увидите. Я не хочу, чтобы папа имел из-за меня неприятности.

– Вы даже стирать не умеете.

– Я буду стирать. Вот увидите.

– Вам подавай только перлоны да нейлоны.

– Да я теперь Роберта на выстрел к себе не подпущу. Честное слово, я с ним больше не встречусь!

– Э, нет, так нельзя, – возразил Евдокимов. – Наоборот, встретитесь и поможете мне, нам, своему папе.

– Да мне Эджвуд не нужен совсем! – воскликнула Галина. – Пропади он пропадом!

– И мне не нужен, – сказал Евдокимов. – Но зато очень нужно выяснить, чем он занимается.

– Во всяком случае, когда бывает со мной, занимается не шпионажем.

– Вы дура, Галочка, – мягко возразил Евдокимов.

Он вышел из-за стола и сел с ней рядом.

– Расскажите мне, как вы проводите с ним время, – попросил ее Евдокимов. – Что делаете, где бываете – все.

– Ну, как… – смутилась Галина. – Он катает меня в машине. Ездим за Москву. Иногда берем с собой лыжи. Ходим по лесу. Потом завтракаем.

– Пьем коньяк, – добавил Евдокимов, – фотографируемся…

– Нет, после того как у него были неприятности, он теперь мало снимает, – сказала Галина. – Он теперь увлекается радио…

– То есть как это “увлекается радио”? – заинтересовался Евдокимов. – Слушаете передачи?

– Нет, он любитель-коротковолновик, – объяснила Галина. – У него в машине приемник, и он говорит, что в отдалении от Москвы помех гораздо меньше.

– А куда вы ездите? – спросил Евдокимов.

– Чаще всего вдоль Курской дороги, – сказала Галина. – Там удивительная природа.

– Станция Льговская? – быстро спросил Евдокимов. – Деревня Тучково?

– А вы откуда знаете? – удивилась Галина. – Вы что, следите за мной?

– За кем же мне еще следить? – насмешливо сказал Евдокимов. – Я же в вас влюблен!

– А может быть, вы и в самом деле меня ревнуете? – спросила Галина, впадая вдруг в прежний тон и прищуривая глаза.

– Перестаньте ломаться, я уже сказал! – одернул ее Евдокимов. – Говорите: часто вы туда ездите?

– Ну, это зависит от того, как складываются у Эджвуда дела, – объяснила Галина. – По вторникам обязательно, во вторник у него выходной.

– И в этот вторник он тоже собирался ехать с вами за город? – осведомился Евдокимов.

– Разумеется, – сказала Галина.

– И вы будете ходить на лыжах? – спросил Евдокимов.

– Если я захочу, – сказала Галина и повторила: – Если захочу.

– Так вы захотите. Понятно?

– Нет. Почему это я захочу?

– Потому что так нужно, – наставительно пояснил Евдокимов. – Вы поедете с ним за город, пойдете на лыжах, уйдете как можно дальше от машины…