Текст книги "Высокое искусство"
Автор книги: Лев Фридланд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Подготовка успеха
Так в медицине открылась новая эра, эра антисептики, борьбы с заражением ран.
Вскоре были найдены более совершенные, чем карболовая кислота, антисептические растворы – сулема, борная кислота, йод, марганец, риванол и другие.
Антисептика дала громадный толчок развитию хирургии. Антисептика позволила хирургам глубже проникать в рану. Теперь можно было уже думать об операциях на внутренних органах.
И действительно, со времени введения антисептики начинается могучее и блестящее развитие оперативного искусства.
Уже в 1879 году, впервые в истории медицины, с применением антисептики было сделано вскрытие брюшной полости и произведена операция на желудке.
Спустя два месяца после этого была сделана еще более сложная операция внутри брюшной полости: сшиты желудок и тонкая кишка.
Вслед за антисептикой, уничтожением микробов, была введена асептика, – недопущение микробов к полю операции. Асептика достигалась в основном кипячением инструментов, пропусканием через горячий пар в особых аппаратах – автоклавах – всего того, что соприкасается с раной и с руками хирурга, – перевязочного материала, операционного белья, халатов.
Хирургам, вооруженным антисептикой и асептикой, постепенно стали доступны почти все области человеческого тела. Нож оператора мог проникать почти к любому органу. Хирург уже не боялся нагноений, как прежде. Но сердце продолжало сохранять свою неприступность. Подходить к нему со скальпелем попрежнему не решались. Врачи были убеждены, что стоит коснуться ножом мышцы сердца, как оно тотчас же остановится.
Кроме того, ведь это была сложнейшая и опаснейшая операция, в которой иногда играли роль даже не минуты, а секунды. Никто не верил, что она может быть успешной.
Сердце попрежнему оставалось «нехирургическим» органом. Но, понятно, так долго длиться не могло. Настоящая наука никогда не могла примириться с таким положением.
Даже до эры антисептики врачебная мысль работала над проблемой операций на сердце. Операции нельзя было делать, но изучать сердце было можно. Исследователи ставили опыты с кроликами, кошками, собаками. Началось это довольно давно. Еще за полтораста лет до 1865 года, года появления антисептики, один ученый вонзил острый кусок металла в сердце кролика. То, что кролик прожил после этого еще несколько месяцев, показало, что возможно жить с инородным телом в сердце.
А за пятьдесят лет до 1865 года учеными было продемонстрировано, что прокол сердца тонкой иглой не убивает его, не выводит из строя, даже часто не оставляет дурных последствий.
Число экспериментов всё умножалось. Это была как бы подготовка к хирургической атаке сердца.
Тогда встал вопрос о способе, которым можно было бы обнажить сердце. Опыты велись, конечно, на животных.
Один довольно известный французский хирург Блок очень удачно оперировал нескольких собак. Он вскрывал им грудную клетку, удалял части двух-трех ребер, закрывавших доступ к сердцу, разрезал перикардий, вытягивал слегка сердце, наносил ему рану и накладывал на нее швы.
Когда в 1882 году собрался очередной съезд хирургов, его участникам были продемонстрированы четыре собаки Блока. Животные прыгали, лаяли, – словом, вели себя как обыкновенные здоровые собаки. Но в груди каждой из них билось зашитое сердце.
Эти хирургические операции на собаках явились очень крупным событием для науки.
Дело заключалось, разумеется, не в собаках, а в сердце. Теже физиологические законы, которые управляют работой сердца собаки, управляют и работой сердца человека; поэтому эксперименты на собаках показывали дорогу и к сердцу человека.
Но над сердцем собаки можно было оперировать очень смело, не считаясь с тем, что собаки не выдерживали и что на одно выжившее животное приходилось несколько погибших. Поэтому опыты с собаками непрерывно продолжались. В 1896 году на Международном съезде хирургов итальянским ученым Соломони были также показаны две собаки, спасенные благодаря наложению швов на сердце.
Но всё это были только сердца собак.
Сердце человека по-прежнему оставалось недоступным.
Первый случаи
Самое трудное, даже в операциях на сердце собак, заключалось в наложении швов. Оказалось, что обычные швы, накладываемые при любых операциях на разрезанные ткани и дающие хороший результат, не годились для той своеобразной мышцы, которую представляет собой сердце. Зашивание поврежденной стенки сердца было труднейшей из всех задач, с которыми встречался хирург при ранении сердца.
В 1886 году произошло крупнейшее научное событие, связанное с этой стороной операции. В медицинской печати была опубликована работа русского врача Филиппова. В ней содержались ценнейшие для хирурга указания. На основани богатого экспериментального материала врач Филиппов предложил такой способ зашивания ран сердца, который во многом впервые удачно разрешал задачу наложения швов на сердечную мышцу.
Благодаря этой работе Филиппова хирургия сердца сделала большой шаг вперед и уже вплотную подошла к возможности полного успеха при операциях на сердце.
Поэтому неудивительным, хотя чрезвычайно волнующим фактом явился доклад, который был сделан в 1897 году доктором Реном на Международном съезде хирургов.
На этом съезде хирургов общее внимание привлекал человек среднего роста, скромно сидевший в стороне от президиума и с любопытством смотревший на всех. Его, видимо, немного смущало то, что он попал на такое многолюдное и торжественное собрание.
Участники съезда смотрели на него с неменьшим интересом, так как среди них уже ходили слухи о необычайном случае, происшедшем с этим человеком.
А в это время на кафедре стоял седовласый доктор Рен из Франкфурта и рассказывал о том, как был доставлен к нему в больницу почти без признаков жизни один больной, раненный в грудь. Рана была нанесена в сердце, человек умирал. Вопрос о его жизни решался секундами.
Тогда Рен, призвав на помощь весь свой хирургический опыт, решил сделать операцию. Он знал обо всех экспериментах на собаках и о разных исследованиях других ученых в этой области.
Рен был знаком со всей медицинской литературой, написанной о сердце, о попытках оперировать сердце, о способах наложения швов на него.
Но знал он не только об этом.
Ему было известно об одном хирурге, Фарине, который в марте 1896 года рискнул оперировать раненое сердце человека, чтобы остановить неудержимое кровотечение. Хирург зашил рану сердца, – сделал, по медицинской терминологии, операцию кардиоррафии.
Но это не спасло пострадавшего. Вскоре после операции он умер от осложнений.
У другого хирурга, Каплена, пациент в том же, 1896, году получил удар в сердце острым ножом. Смерть казалась неминуемой.
Именно поэтому хирург решился на то, что могло считаться единственным шансом спасти жизнь раненому. Он рассек грудную клетку в третьем межреберном промежутке и увидел бьющееся краснофиолетовое кругловатое сердце, а в стенке его узкое отверстие, откуда лилась кровь. На это узкое отверстие хирург наложил швы. Но через час пациент умер.
Всё это Рен хорошо знал. Но выбирать было некогда, и он рискнул сделать операцию.
Рана оказалась в правом желудочке сердца, прыгавшего под рукой, как живой комок, среди хлюпающей крови.
Эта операция была сделана 9 сентября 1896 года.
А в 1897 году участники съезда слушали, не пропуская ни одного слова, рассказ о том, что произошло год назад.
На собрании присутствовало несколько сот видных хирургов, приехавших из разных стран. Во всем зале не было ни одного такого врача, который мог бы сказать, что он держал в руках бьющееся, живое человеческое сердце. Кроме, разумеется, докладчика, – кроме Рена.
Тем более во всем зале не было ни одного врача, опять-таки кроме Рена, который мог бы сказать, что он сделал операцию на сердце и человек с этим сердцем прожил бы более года.
Человек, скромно сидевший в стороне от всех, подле самой кафедры, по знаку председателя съезда поднялся с места, стал возле Рена и неловко, заметно смущаясь, поклонился собранию. Затем этот человек снял с себя пиджак и сорочку.
Все увидели длинный рубец и необычную впадину в левой половине груди, там, где находятся ребра, прикрывавшие сердце.
Впадина опускалась и поднималась, она как бы пульсировала.
Ребер в этом месте не было. Их удалила рука хирурга, открывавшего себе доступ внутрь грудной клетки. Сердце билось непосредственно под мышцами.
Полуобнаженный человек, приглашенный на съезд, был пациент доктора Рена.
Большие успехи
День 9 сентября 1896 года явился поворотным этапом в истории лечения ран сердца. Это был день, знаменательный для хирургии сердца: сердце человека перестало быть недоступным, «нехирургическим» органом.
Все предшествовавшие многовековые попытки прийти активно на помощь раненому сердцу, наконец, завершились успехом.
Хирурги всего мира узнали, что и на сердце можно оперировать с хорошим исходом.
В 1903 году Россия вошла в число стран с удачными кардиоррафиями.
Этим она была обязана хирургу Шаховскому. Он первый в России зашил рану сердца – и больной остался жить.
Потом уже стали повсюду насчитываться каждый год успешные операции – одна, две, четыре и больше.
Однако проблема далеко не была решена. За успехами сразу же последовали тяжелые неудачи.
Обращение с сердцем по-прежнему требовало величайшей осторожности, огромного умения, большого опыта и, особенно, хладнокровия.
Это понятно. Ведь при необходимости операции раздумывать долго не приходится, заглядывать в руководства, устраивать консультации, подробно обследовать и разбираться некогда. В этом случае дорога каждая секунда в прямом смысле этого слова, иначе платой за опоздание будет жизнь оперируемого.
Нельзя медлить, но нельзя и торопиться. Это значит, что нужно быть хладнокровным, не теряться. Ведь операция на сердце в огромном большинстве случаев для хирурга почти всегда новая операция, ранее им не производившаяся.
Большинство хирургов, оперировавших на сердце, в течение всей своей медицинской деятельности сталкивались с этой операцией один-два раза, редко больше.
Член Академии медицинских наук СССР Герой Социалистического Труда Ю. Ю. Джанелидзе, выдающийся хирург, за всю свою богатую врачебную практику произвел всего десять операций кардиоррафии, а других операций он сделал, вероятно, свыше десяти тысяч.
Самое большое число операций на сердце, которое когда-либо выпало на долю одного хирурга в условиях мирного времени, – это девятнадцать операций хирурга Элькина.
Во время войны, разумеется, число ранений сердца было больше, но всё же значительно меньше числа ранений других органов.
Так, на Ленинградском фронте за время Великой Отечественной войны главным хирургом фронтового эвакопункта, Колесниковым, было отмечено в военных госпиталях всего около ста случаев ранения сердца. Значит, и на долю каждого военного хирурга приходились только единичные операции.
Тем не менее операция кардиоррафии стала распространяться. В разных странах ее делали и делают.
В нашей стране за сорок четыре года, то есть с 1897 года по 1941 год, насчитывалось 319 кардиоррафии, – в среднем по семи на год.
В общем, можно сказать, что кардиоррафия вошла в хирургический обиход. Но она остается настолько серьезной операцией, что даже опытный крупный хирург иногда не знает, чем она окончится, – успехом или неудачей, несмотря даже на то, что теперь оператору пришел на помощь такой незаменимый союзник, как рентгеновские лучи.
Условия удачи
Почему операции на сердце так сложны? Почему успех редко сопутствовал им? Потому, что условия операции очень тяжелы. Ведь в сердце входят и из него выходят большие артерии и вены, выходит главная трасса крови, главный кровепровод – аорта. И всё это стеснено на пространстве величиной примерно с кулак.
Само же сердце всё время бьется, сокращается. Если сердце ранено, из раны бьет кровь и так сильно заливает поле операции, что ничего не видно и можно нечаянно задеть скальпелем не то, что нужно. А если задета крупная артерия или вена, операция может кончиться печально.
Тот же Рен, который первым сумел благополучно сделать кардиоррафию, при второй операции пережил тяжелые минуты. Он сам пишет, что это были «минуты, которые трудно забыть».
Что у него произошло? Рен обнажил сердце больного, но не увидел раны. Кровь неудержимо заливала поле операции, и ничего нельзя было сделать. Наконец Рен нащупал рану и сдавил ее пальцами, но это тоже не остановило кровотечения. Тогда он наложил шов почти вслепую. Кровь продолжала хлестать. Ассистент Рена тоже закрыл пальцем рану, но и это не помогло. Больной погиб.
Не надо забывать также, что вблизи сердца расположены плевра, легкие, диафрагма. При операции на сердце могут пострадать и они, если хирургу не всё будет видно и доступно.
Значит, операция должна быть выполнена быстро и при таких условиях, чтоб всё было видно, чтобы ничего не упустить и ничего не повредить. Вот почему кардиоррафия столь сложна и трудна.
Чем хирург может предохранить себя от оплошности, от ошибки, от неудачи? Главным образом – высокой техникой операции.
Положение сердца в грудной клетке.
Выработать хорошую технику операции – это значит найти способ, как лучше всего вскрыть грудную клетку, определить, какую часть ребра или ребер следует отсечь, как извлечь сердце, как его держать, как удалить скопившуюся кровь, насколько глубоко накладывать швы. Техника кардиоррафии играет огромную роль. Теперь уже имеются принятые почти всеми хирургами основные способы этой операции.
Можно, например, сразу вырезать в грудной стенке в районе сердца с трех сторон «окно» и отвернуть получившийся лоскут, состоящий из кожи, мышц или части ребра, на четвертую сторону, и тогда сердце будет прямо перед глазами хирурга. Оно будет обнажено. Теперь остается только найти отверстие раны.
Если сразу отверстие не удается увидеть, можно слегка вытянуть сердце, конечно, очень осторожно. Тогда оно станет доступным для более детального осмотра. После этого накладывают швы. Кровотечение прекращается.
Остается удалить излившуюся кровь, затем закрыть «окно» в грудной клетке, водворив лоскут кожи на свое место, – и всё. Главное сделано. Это один из хороших способов; он называется лоскутным.
Можно вести операцию технически иначе. Прежде всего – сделать разрез в промежутке между третьим и четвертым или четвертым и пятым ребрами, обычно в том промежутке, куда нанесен удар. Это нужно для того, чтобы открыть доступ к сердцу в том месте, где оно ранено.
Если раны сердца не видно, то разрез грудной стенки расширяют. При расширении вниз удаляется часть четвертого или пятого ребра. При расширении вверх удаляется часть четвертого или третьего ребра.
Иногда приходится удалять не только части третьего, четвертого, но даже и часть пятого ребра. Но совершается всё это постепенно. Покончив с одним ребром, наблюдают, – не показалась ли рана сердца? Если не показалась, тогда принимаются за следующее ребро.
Этот способ называется прогрессивным расширением раневого канала.
Есть и другие способы. Но сколько бы их ни было, как бы они ни назывались, у них всегда одна задача: дать возможность поскорее обнажить сердце, найти рану и быстро зашить ее. Каким способом воспользоваться, – чарование. Обнаружилось, что часто этот прием не дает результатов, не предохраняет от смертельного исхода. Тогда прибегли к другому способу. В 1912 году на съезде хирургов в Берлине было сообщено, что однажды в больницу доставили человека, раненного ножом в сердце. Накладываемые при операции швы прорезались. Кровь неудержимо хлестала из раны. Больной погибал. Хирург решил вырезать кусочек грудинной мышцы и закрыть им рану. После этого швы, наложенные так, что они проходили и сквозь грудинную мышцу и сквозь сердечные мышцы, уже не прорезались. Кровотечение тут же прекратилось, однако через пять дней оперированный умер.
Такие же печальные исходы наблюдались и у других хирургов при пересадке мышц на сердце. Кровотечение останавливалось. Но пересаженные кусочки омертвевали и вызывали перикардит, воспаление околосердечной сумки. Это было опасным осложнением.
Ведь надо учесть, что перикардит протекал не при нормальном, здоровом сердце, а при раненом, пострадавшем, с пониженной устойчивостью, что, разумеется, ухудшало течение болезни. Кроме того, омертвевший кусочек мышцы становился прекрасной средой для болезнетворных микробов.
От пересадки кусочков мышц пришлось отказаться или применять ее при самых крайних обстоятельствах.
Казалось, проблема зашла в тупик. Разрешить ее выпало на долю русских хирургов, и прежде всего в этом большая заслуга выдающегося советского хирурга Ю. Ю. Джанелидзе. Он обратил внимание на фасции – плотные и тонкие перепонки, облегающие, как чехлом, каждую мышцу. Именно фасция переходит в прочное сухожилие, которым мышца прикрепляется к костям.
Фасция оказалась материалом, очень удобным для подкрепления мышцы раненого сердца. Джанелидзе вырезал пластинку фасции у так называемой большой грудинной мышцы, наиболее подходящей для целей кардиоррафии, накладывал ее поверх раны и прошивал вместе с мышцей сердца.
Получалось примерно так, как у портного, накладывающего заплату на рвущуюся, непрочную материю.
И действительно, эта крепкая, и в то же время тонкая, ткань выполняла свое назначение. Швы не прорезались. Кровотечение почти во всех случаях останавливалось. Что же касается инфекции, то фасция была плохой почвой для размножения микробов и возникновения гнойных воспалений.
Этим, учитывая, конечно, и высокое профессиональное мастерство, можно, вероятно, объяснить, что четыре кардиоррафии, которые сделал Джанелидзе еще в 1911–1912 и 1913 годах, окончились выздоровлением пострадавших.
Оказалось также, что в тех случаях, когда фасция не подходит, можно пересаживать на сердце для той же цели жир. Кусочек жировой ткани, пришитый поверх раны, очень скоро делал свое дело: кровь не выделялась, швы не прорезались. А потом, спустя некоторое время, на месте жирового кусочка развивалась плотная соединительная ткань, которая продолжала участвовать в деятельности сердца. Легкость получения жировой ткани и ее свойство как бы прилипать к ране явились обстоятельствами, способствующими решению поставленной задачи.
Первым хирургом, удачно использовавшим эти свойства жира при кардиоррафии в 1914 году, был русский врач Недохлебов. Он знал, что до него доктор Портягин опубликовал сообщение о жировой клетчатке как о кровоостанавливающем средстве. Ему также было известно об успешных опытах Поленова и Лодыгина в 1913 году по пересадке жировой ткани при кровотечениях из печени, селезенки и почек.
Применение жира и при ранениях сердца принесло положительный результат. За Недохлебовым по тому же пути пошли доктор Пикин и другие хирурги. Постепенно новый способ остановки кровотечения получил распространение и за рубежом. Применение жировой ткани и – в ряде случаев – фасции повысило число выздоровлений.
Русские исследователи удачно решили проблему борьбы с прорезыванием швов.
Недоступное стало доступным
В доантисептическую эру медицины ни один раненный в сердце не оперировался.
Что же, все они погибли? Нет. Как мы уже говорили, сорок два человека из четырехсот – 10 процентов – выжили. Значит, можно выздороветь и без операции? Да, иногда можно.
В 1941 году произвели подсчет, сколько же всего человек было оперировано с 1896 года. Таких пациентов набралось ровно тысяча. Из них выздоровело 498 человек, почти 50 процентов.
Это значит, что результаты оперативного лечения в пять раз превосходят результаты выжидательного лечения, дававшего благоприятный исход только в десяти случаях из ста.
Стало ясно, что при ранении сердца операции незаменимы никаким способом лечения. Каждый пострадавший должен быть оперирован, даже если положение кажется безнадежным. Совершенно исключительный случай наблюдался у хирурга Юшковой. Она сделала редчайшую операцию, почти не встречавшуюся больше за весь период применения кардиоррафии.
Девятнадцатилетняя женщина, рассматривая револьвер, неосторожно нажала курок. Раздался выстрел. Пуля прошла через сердце. По некоторым признакам было установлено, что она проникла в брюшную полость. Спустя два часа пострадавшая лежала на операционном столе.
Хирург Юшкова в стерильном халате, в белом колпаке на голове натягивала резиновые перчатки и смотрела на раненую, уже получившую наркоз. Она смотрела, не скрывая сострадания и сожаления. Пациентка находилась в безнадежном состоянии.
Юшкова взяла нож и сделала первый разрез. Операция началась.
Левый желудочек сердца был прострелен, и Юшкова зашила его.
Но при каждом вдохе и выдохе в грудной клетке что-то хлюпало. Оказалось, что была прорвана плевра, которую Юшкова тоже зашила.
После этого вскрыта была брюшная полость, куда ушла пуля. В грудобрюшной преграде – диафрагме – действительно оказалось отверстие. Юшкова зашила и его.
Но тут же обнаружилось, что задета также печень. Юшкова наложила швы и на печень.
Расположенная ниже печени толстая кишка, так называемая поперечная ободочная кишка, тоже была пробита. Юшкова зашила рану и в толстой кишке. Потом она нашла и извлекла пулю.
Хотя положение было безнадежным, Юшкова упорно устраняла один за другим обнаруживавшиеся тяжелые повреждения. Она не хотела уступить смерти ни одного, даже самого крошечного шанса.
Через месяц после операции молодая женщина вернулась домой. Она была вне опасности. Доктор Юшкова спасла ее.
Чему учит этот пример? Тому, что если есть малейшая возможность, – надо оперировать. Даже если больной в очень тяжелом состоянии, без пульса, даже если агонизирует. Пока в человеке еще теплится жизнь, надо идти на всё ради ее спасения. Так хирурги и поступают.
Вот чем объясняется цифра – 50 процентов выздоровлений.
Но дело не только в цифре. Дело еще в том, какого рода эти выздоровления. Возвращается ли раненый к своему нормальному состоянию? Восстанавливается ли его трудоспособность? Не превращается ли он в инвалида?
Что со всеми оперированными происходило дальше, установить трудно. Трудно разыскать каждого через пять-десять лет после операции и узнать, как он себя чувствует, но о многих сведения имеются.
Сапожник, оперированный Джанелидзе, продолжал заниматься своим ремеслом и жил, как и до ранения.
Пациент хирурга Магулы был возчиком. И через десять лет после операции он таскал тяжести как ни в чем не бывало.
Некоторые больные после операции даже были призваны на военную службу.
Пациент одного хирурга – грузчик – чувствовал давление в области сердца лишь тогда, когда поднимал груз весом свыше 50 килограммов. Известен и такой случай: оперированному больному, когда он выписался из больницы, пришлось возвращаться домой пешком. Путь продолжался семнадцать дней. В результате такого длительного путешествия и пребывания на свежем воздухе больной неплохо себя чувствовал, окреп.
Джанелидзе сделал одному раненому кардиоррафию. После этого оперированный поправился, выписался, стал заниматься своими делами. Уже после операции он болел цынгой, затем сыпным и возвратным тифами, воспалением легких, плевритом. Сверх всего этого он еще получил тяжелую форму гриппа. Всё это на протяжении двенадцати лет. И его зашитое сердце всё вынесло.
Профессор Греков в 1916 году оперировал раненного в сердце.
Спустя шесть лет этот больной, во время отсутствия профессора Грекова, пришел показаться другому хирургу. Врач увидел человека в превосходном состоянии, с нормальным пульсом, нормальными сердечными тонами. Из обследования выяснилось, что бывший пациент Грекова проходит, почти не уставая, расстояние в 50 километров, по нескольку раз в день поднимается на седьмой этаж, не испытывая при этом никаких затруднений в дыхании. Если бы не рубец на левой стороне груди, слегка втягивавшийся при каждом сокращении сердца, хирург никогда не подумал бы, что перед ним стоит человек, сердце которого подвергалось операции.
Такой исход наблюдается не всегда, но довольно часто. По сравнению с прошлым, даже недавним прошлым, это является огромным достижением медицины.
Высокое развитие хирургии и высокое мастерство хирургов нашего времени обеспечивает операциям на сердце дальнейшие успехи. Подчеркиваем, что особенно разительны достижения кардиоррафии в Советском Союзе. До Великой Октябрьской социалистической революции в России на 109 операций 73, то есть подавляющее большинство, приходилось на Петербург, где работали наиболее выдающиеся хирурги. Даже в Москве тогда было сделано всего 4 кардиоррафии. Это значит, что раненный в сердце где-нибудь в Иркутске, Воронеже или Ташкенте в те времена не мог получить на месте оперативной помощи. Теперь же развитие хирургической науки в нашей стране позволяет успешно производить кардиоррафию и на далеких окраинах, как, например, Чарджоу, Чимкент, Якутск, – в местах, которые до революции назывались «глухими углами».
Очень показательным является случай, о котором помещено сообщение в газете «Медицинский работник» от 24 декабря 1954 года.
В глубине Ленинградской области расположено небольшое селение Ям-Тесово. Несколько десятков километров надо ехать лошадьми, чтобы добраться отсюда до ближайшей железнодорожной станции. Словом, это настоящий глухой угол в прежнем представлении. А в селении имеется участковая больница.
И вот недавно сюда доставили ночью жительницу села, раненную нечаянно в грудь острым куском стали. Больная была в бессознательном состоянии, пульс ее не прощупывался, тоны сердца едва-едва прослушивались. Смерть стояла уже у изголовья молодой женщины.
Хирург Н. П. Бавтуто немедленно приступил к операции над раненым сердцем. Вскрытая грудная полость была наполнена кровью, непрерывно сочившейся из раны в мышце сердца. Хирург спокойно, но полный внутреннего напряжения, вел операцию.
Через шесть недель больная выписалась здоровая, снова вполне пригодная для обычной работы.
Сердце, остававшееся неприступным в течение многих веков, было, наконец, «взято» хирургами.
Оно полностью стало «хирургическим» органом.