Текст книги "Высокое искусство"
Автор книги: Лев Фридланд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
Последнее слово
Четыре минуты и тридцать секунд длилась смерть сержанта Черепанова.
Мы помним, что шесть минут – это срок устойчивости клеток головного мозга. Начнись вмешательство Неговского на две-три минуты позже – сержант Черепанов не был бы спасен.
Значит, способ профессора Неговского должен применяться своевременно, пока не наступили явления необратимости в клетках головного мозга. Можно выразиться так: пока явления необратимости не наступили, человек еще не умер по-настоящему, хотя бы сердце его остановилось и дыхание отсутствовало.
Такая смерть называется у врачей «клинической смертью». Клиническая смерть – это, собственно, еще не смерть, клетки еще сохраняют свою внутреннюю жизнеспособность. Это дорога к смерти, это первые шаги умирания, хотя все видимые признаки смерти налицо: отсутствие дыхания и пульса, неподвижность сердца, исчезновение зрачкового рефлекса.
Подлинная смерть – это биологическая смерть, это распад и гибель клеток, может быть, не всех сразу, но, в первую очередь, наиболее ценных и жизненно необходимых, например клеток центральной нервной системы.
Скажем точнее: способ профессора Неговского действителен только в случаях клинической смерти.
Теперь немного статистики.
Пятьдесят четыре раза за ту поездку на фронт профессор Неговский становился у операционных столов с лежавшими на них неподвижными телами.
Для пятидесяти четырех тяжело раненных бойцов Советской Армии жизнь была кончена, и этого приговора медицина не могла отменить. Сорок четыре человека из них агонизировали, десять – уже умерли. И от всех сорока четырех агонизировавших профессор Неговский отогнал холодное дыхание смерти. Они остались жить. Дальнейшее уже зависело от течения, от характера самой болезни. Двенадцать из них даже смогли через один-два дня перенести эвакуацию и были вскоре же отправлены в глубокий тыл.
У десяти клинически умерших смерть наступила только за две-три минуты до появления Неговского. Для пяти человек из этих десяти помощь профессора была безрезультатной. Клиническая смерть уже перешла в биологическую.
Надо полагать, что клетки разных людей имеют разную продолжительность обратимости, а следовательно, и разные сроки наступления необратимых явлений в клетках. Ведь эти сроки измеряются минутами, даже секундами. Для пяти человек сроки начала необратимости оказались еще более короткими, чем шесть минут.
Другие пятеро вернулись к жизни, но четверо вернулись к жизни для того, чтобы вскоре с ней расстаться; на этот раз навсегда. Однако не из-за бессилия метода Неговского.
Они благополучно жили бы, но у них были слишком тяжелые ранения. Даже хорошее сердце и прекрасное дыхание не могли спасти их при тех разрушениях, которые нанесли их внутренним органам пули и осколки.
Пятый и последний из этих десяти раненых был сержант Черепанов.
Подведем итог.
Что дает врачам метод профессора Неговского? Очень многое! Он обогащает арсенал медицины для борьбы с роковыми последствиями таких грозных опасностей, как травматический и операционный шок; для борьбы с такими явлениями, как смерть от наркоза; как смертельные, невосстановимые кровопотери; как смерть от удара электрического тока. Незаменим он и при атональных состояниях.
При клинической смерти этот метод является, в сущности, единственным средством отогнать подлинную смерть, заставить ее отступить.
В дальнейшем, по мере усовершенствования метода Неговского, смерть будет отступать всё чаще и чаще, освобождая каждый раз место для жизни там, где необратимые явления клеток еще не перешли своего предела.
Вопреки миллионам лет
Современные методы советской науки, и особенно способ Неговского, могли бы возвращать к жизни не десятки и сотни, а, быть может, тысячи жертв ранней смерти.
Решение этой благородной задачи дало бы замечательные результаты. Но на пути к широкому успеху стоит одно суровое обстоятельство: шесть минут, в течение которых обратимы изменения клеток центральной нервной системы, и в первую очередь коры головного мозга.
Шесть минут – это очень короткий отрезок времени.
Врачу, даже вооруженному прекрасным методом, опоздать здесь очень легко. Неудивительно, что к этим шести минутам приковано внимание исследователей. Ведь каждая лишняя минута означает возможность спасения еще множества людей, а добавочные десять-пятнадцать минут уже, собственно, почти решают проблему.
Возникает вопрос: почему клетки центральной нервной системы, особенно коры больших полушарий, так нестойки? Почему быстрее всего наступает их необратимость?
Работы советских физиологов раскрыли некоторые интереснейшие детали в течении процессов дыхания.
Сразу ли в момент умирания прекращается дыхание? Если проследить, как это происходит, можно увидеть ряд последовательных стадий.
Прежде всего исчезает равномерность дыхательных движений, нарушается правильность их ритма. Дыхание становится прерывистым, затем судорожным, потом наступают отдельные толчки, чередующиеся с долгими паузами. Наконец грудная клетка замирает, становится неподвижной.
Советские ученые, отвоевывая жизнь у смерти, обнаружили смысл этих фаз дыхания.
Известно, что в клетках живых органов, в их деятельном состоянии, возникают особые электрические токи, так называемые биотоки. Появляются они и в клетках коры мозга. Их можно обнаружить и записать чувствительными электроприборами. Но когда пришла смерть и наступил паралич дыхания, приборы ничего уже не записывают – биотоков нет. Это значит, что в коре и ближайшей к ней зоне мозга жизнь угасла. В этот момент прекращается ровное дыхание умирающего. Но дыхание не исчезает. Оно продолжается, только вместо правильного его ритма появляются судорожные, прерывистые дыхательные движения.
Отсюда ясно, что прекратили деятельность клетки, имеющие отношение к регуляции дыхания и связанные с корой мозга. Но раз дыхание продолжается, значит, существуют еще клетки, управляющие дыханием. Где же они помещаются?
Сохранившийся зрачковый рефлекс, то есть сохранившаяся реакция зрачка на свет, показывает, что участок мозга, расположенный ниже коры больших полушарий, еще функционирует. Вот где находятся другие, еще не погасшие клетки центров дыхания.
Только исчезновение зрачкового рефлекса будет свидетельствовать о том, что и здесь жизнь клеток мозга прекратилась. Но и после этого дыхание не остановится. Оно будет совершаться отдельными толчками, с большими паузами. Такое дыхание будет агонизирующим. Дыхание видоизменится, но не прекратится.
Это опять-таки значит, что работают еще какие-то клетки центров дыхания. Теперь уже совершенно понятно, где именно они находятся. Продолговатый мозг – вот пребывание еще действующих клеток.
Только по неподвижно застывшей грудной клетке можно видеть, что и продолговатый мозг с его центрами прекратил свою деятельность. Смерть подошла вплотную.
Исследователи нашли не только эти стадии дыхания. Они установили, что сроки обратимости разных клеток мозга тоже разные. Клетки центра дыхания, находящиеся в продолговатом мозгу, можно оживить не позже, чем через тридцать минут, а расположенные выше, ближе к коре, имеют еще меньший срок – десять и даже шесть минут.
Чем это объяснить? Почему у клеток, от которых зависит функция дыхания, особенно у тех, которые тесно связаны с корой мозга, такой ничтожный, по сравнению с остальными, период обратимости изменений?
Здесь открылась чрезвычайно любопытная биологическая подробность.
У всех ли живых существ имеются в развитом состоянии эти центры, находящиеся в коре головного мозга?
Нет, их можно найти только у высших млекопитающих.
Значит, эти отделы появились только на поздней стадии эволюционного развития жизни на земле, у тех видов животного царства, которые возникли относительно недавно, может быть всего миллион или два миллиона лет назад. Они – самые молодые образования центральной нервной системы.
Вот в этом и кроется причина их необыкновенной чувствительности к вредным влияниям, причина их хрупкости, легкой уязвимости. Может быть, у людей далекого будущего устойчивость этих участков коры мозга будет иная, более прочная; тогда, по-видимому, и срок обратимости будет другой, более продолжительный.
Завеса над тайной шести минут приподнялась.
Что же, исследователям проблемы оживления остается ждать миллионы лет, пока обратимость клеток центров коры удлинится на несколько минут?
Разумеется, передовая наука не может примириться с таким положением. Великий Мичурин говорил: «Нам нечего ждать милостей от природы; взять их у нее – наша задача». Советская наука активно вмешивается в течение биологических процессов, сознательно перестраивает их. Перед профессором Неговским, взгляды которого мы изложили, и перед другими, кто работает в этой области, стоит определенная проблема: уже сейчас добиться того, что возможно лишь через миллионы лет.
Имеется одно весьма интересное экспериментальное наблюдение. Известно, что причиной смерти под водой является отсутствие воздуха, то есть отсутствие кислорода. Но потонувшую собаку легче вернуть к жизни, если она попала под воду в наркотизированном состоянии. Ее можно оживлять даже после того срока, после которого погибали другие собаки, не наркотизированные.
Альпинисты на большой высоте испытывают приступы головокружения, слабости, теряют сознание. Объясняется это разреженностью воздуха, то есть опять-таки нехваткой кислорода. Но если дать пострадавшим снотворное средство, например люминал, то горная болезнь проходит или переносится гораздо легче.
Ленинградский профессор Всеволод Семенович Галкин открыл удивительное явление: в наркозном сне необыкновенно изменяются многие свойства организма. Наркоз позволяет клеткам организма жить в таких условиях, которые смертельны в обычном состоянии.
Труды Галкина позволяют понять, например, смысл улучшения при горной болезни от приема люминала. Снотворный препарат изменил реакцию клеток тканей на недостаток кислорода. Они стали довольствоваться меньшим его количеством. Наркотизированное животное, извлеченное из воды, удавалось спасти потому, что оно обходилось тем ничтожным объемом кислорода, который содержался в организме, без доступа извне.
Эти неожиданные и удивительные качества наркоза (см. главу «Когда мозг спит»), возможно, указывают на один из путей, по которому надо следовать, чтобы изменить биологический закон необратимости явлений клеток. Ведь смерть от остановки дыхания – это, в основном, тоже смерть от недостатка кислорода.
Можно допустить, пока, конечно, только очень предположительно, что в последние минуты агонии, когда все обычные лечебные спасения уже бессильны, применение наркоза даже в очень ограниченной дозе даст возможность сохранить в клетках минимальную жизнь. Оно будет поддерживаться минимальным количеством кислорода, находящегося в тканях и крови, тем количеством, при котором в нормальных условиях клетка погибла бы, при отсутствии поступления воздуха и остановке кровообращения.
Подобное состояние, без дыхания, без сердцебиения, будет смертью, но так называемой смертью клинической, а не биологической. И, быть может, оно протянется дольше, чем пять-шесть минут.
Гибель клеток высших отделов центральной нервной системы отодвинется. Срок их обратимости удлинится.
Этот выигрыш времени уже позволит с большими надеждами на успех организовать возвращение клинически умерших к жизни.
Погружение в сон – это, по Галкину, одна из возможностей успеха. Вместе с другими возможностями, которые, несомненно, найдет пытливая мысль советских исследователей, она подготовит полную победу над преждевременной смертью.
С позиций Павлова
Итак, вполне ясно, что в процессах умирания организма и в его оживлении, в возвращении всех его функций к нормальному состоянию, главную, ведущую роль играет, как мы видели, центральная нервная система, – точнее, кора головного мозга. Следовательно, совершенно естественно поставить вопрос: в чем значение и смысл процессов, происходящих при угасании жизни и при восстановлении жизни, если их рассматривать в свете павловского учения?
Этот вопрос не теоретический. Если получить на него правильный ответ, то тем самым, несомненно, откроются новые возможности для дальнейшего улучшения борьбы с преждевременной, неожиданно наступающей смертью.
Что же можно извлечь из всех опытов оживления организмов?
Нужно считать твердо установленными два факта.
Первый: клетки коры больших полушарий головного мозга выключаются, перестают функционировать, умирают раньше всех других отделов мозга. Кора – наиболее чувствительное, наиболее хрупкое образование головного мозга. Продолговатый мозг – наиболее крепкое, наиболее устойчивое образование; он умирает позже других отделов.
Второй факт: при оживлении организма происходит как бы обратный процесс.
Начинается оживление с восстановления функций центров продолговатого мозга. Позже, только после того, как все остальные части головного мозга возвратились к своей деятельности, начинают работать клетки центров коры мозга.
Понять смысл того, что центры коры мозга умирают раньше других участков мозга, а возвращаются к жизнедеятельности позже, можно только с позиций учения Павлова.
В самом деле, что такое остановка функций коры мозга при начале умирания? Безусловно, это явление защиты. Необыкновенно чувствительные клетки коры могут выдержать тяжелые, неблагоприятные условия только в течение очень короткого срока. Чем же они могут спастись, если ухудшение обстановки, например прекращение кровоснабжения, продолжается дольше? Конечно, только тем, что раньше, чем наступит их полное истощение, их гибель, функция клеток прекратится. А как этого можно достигнуть? Торможением.
Такое торможение и наступает уже в самом начале. Оно охраняет хрупкие клетки коры мозга от истощения в их борьбе за спасение, за жизнь.
И действительно, как мы уже знаем, при наступлении агонального, предсмертного, периода еще работает, хотя и очень слабо, сердце, еще продолжается, хотя и неравномерно, толчками, дыхание, но сознание уже отсутствует. Это значит, что функции коры мозга уже выключены торможением. Иначе неизбежно непоправимое истощение клеток. Вот в чем благодетельный смысл торможения.
Интересны отмеченные профессором Неговским некоторые факты, раньше остававшиеся непонятными и получившие объяснение только в свете павловских идей. В ряде опытов над собаками им причиняли тяжелые травмы. Если животные перед этим находились долго в возбужденном состоянии, то даже короткие сроки клинической смерти, всего лишь в две-три минуты, являлись уже гибельными для коры его мозга.
Также понятными теперь становятся наблюдения над извлеченными из воды людьми. Тех, которые тонули, быстро теряя сознание, или без сопротивления шли, что называется, камнем ко дну, было легче оживить. Гораздо хуже обстояло с теми, кто долго барахтался, кто бурно напрягал все свои силы, чтобы удержаться на воде.
Совершенно ясно, что, чем меньше люди тратили мышечной и нервной энергии, тем менее истощались клетки коры головного мозга.
Такова роль торможения в фазе умирания.
Что касается стадии возвращения организма к жизни, то вспомним, что сперва появляются первые признаки дыхания, появляются первые сокращения сердца. Но и дыхательные акты и удары сердца совершаются неравномерно, толчками. Это значит, что продолговатый мозг уже работает. Центры же коры мозга бездействуют. Торможение еще сковывает их функции. Охранительно-целебный смысл этого понятен. Если бы кора мозга начала работать с самого начала оживления, когда еще нет нормальных условий питания и обмена в организме, то есть в тяжелых условиях, то опять-таки для хрупких, неустойчивых клеток коры это потребовало бы неимоверных усилий. Снова им грозило бы истощение и гибель. Продолжающееся охранительное торможение и защищает их от подобного финала. Вот почему кора мозга оживает после продолговатого мозга, после восстановления всех других отделов мозга. Только тогда, когда наступает более или менее нормальное течение физиологических процессов во всех органах, корковые клетки могут начать функционировать. Торможение снимается. Организм оживает полностью.
Таким предстает великое значение целебно-охранительного торможения, как при угасании жизни, так и при ее восстановлении. Вместе с тем здесь открываются и некоторые перспективы для активного вмешательства медицины в спор жизни с преждевременной смертью.
В самом деле, если торможение клеток мозговой коры благодетельно, то ведь можно его создавать в нужных случаях.
Эта мысль и была осуществлена сотрудниками лаборатории Неговского на людях, доставленных в клинику после уличных и других транспортных катастроф. Эти жертвы тяжелых травм погибали от ранений и кровопотерь. Их доставляли в клиники уже в состоянии агонии. Чтобы их спасти, им прежде всего делали переливание крови. Но переливание сопровождалось еще одной процедурой: одновременно с переливанием вводили и небольшую дозу гексенала.
Гексенал, как известно, – наркотизирующее средство. Оно нужно было для того, чтобы вызвать и усиливать охранительно-целебное торможение.
И в большом числе случаев цель достигалась. Получался великолепный успех. Безнадежное состояние, агония сменялись возвращением к жизни.
Это делало торможение клеток коры мозга, удлиненное гексеналом.
Искусственное торможение предохраняет кору мозга и от слишком раннего оживления, которое тоже грозило опасностью истощения для хрупких клеток коры.
Однако здесь мы встречаемся с другой опасностью. Сколько времени могут, даже при охранительном торможении, выдержать хрупкие клетки коры неблагоприятные жизненные условия, отсутствие кровоснабжения, ухудшение питания? Как было сказано, не более пяти-шести минут. После этого срока изменение в клетках коры уже приводит к необратимому их состоянию. Торможение тогда сменяется окончательным угасанием этих клеток. Для них приходит фаза необратимости. И чем дольше длится эта фаза, тем меньше надежд на возвращение, полное или частичное, к жизни. Для клеток продолговатого мозга, для подкорковых центров угасание жизни тоже не должно продолжаться слишком долго. Если срок восстановления затягивается, то после него изменения тоже становятся необратимыми.
Это не только рассуждение. Проделанные в лаборатории профессора Асратьяна эксперименты подтвердили правильность такого положения.
Опыты были связаны с лишением притока крови к мозгу собак. Это достигалось тем, что особым способом сжимали идущие к мозгу артерии. У одной собаки мозг обескровили в течение двадцати минут. Затем у нее восстановили нормальное кровообращение. Что произошло с собакой? Осталась она живой?
Да, в течение двух месяцев, прошедших после опыта, собака продолжала жить. Но она лежала всё время на боку, не могла ни встать на ноги, ни ходить. Даже выпрямляться она не могла. Все сложно-рефлекторные акты у нее исчезли. Она похожа на таких собак, у которых удалили и кору больших полушарий мозга и так называемый средний мозг.
У другой собаки такое обескровливание мозга продолжалось шестнадцать минут. Эта собака могла и стоять, и ходить, и выпрямляться. Но приучить ее, например, подходить к чашке с пищей, отзываться на кличку нельзя было. У нее пропали все, так называемые, условные рефлексы. Она похожа была на собаку, у которой хирургически удалили кору мозга.
Мозг третьей собаки обескровливали на шесть минут. Что происходило с ней после этого? Она становилась такой же, какой была раньше. Она ничем не отличалась от обыкновенных собак, не подвергавшихся никаким операциям.
Таким образом, опыты блестяще подтвердили значение срока клинической смерти, наступающей в результате прекращения кровообращения из-за остановки сердечной деятельности или других причин, приводящих к необратимым разрушительным изменениям в клетках коры головного мозга.
Так выглядят процессы, сопровождающие умирание и оживление, в свете учения Павлова. Здесь вполне применимы слова великого физиолога: «Какое обширное и плодотворное поле раскрылось бы для физиологического исследования, если бы немедленно после вызванной болезни или в виду неминуемой смерти экспериментатор искал с полным знанием дела способ победить ту и другую».
Проблема удлинения жизни нуждается в дальнейшем глубоком изучении. То, что мы знаем сегодня об открытиях советской науки, вызывает уверенность в успешном достижении цели.
«Смерть есть факт, подлежащий изучению… Изучать – значит овладевать» (Горький).