Текст книги "Боги и касты языческой Руси"

Автор книги: Лев Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

В заговорах «матушка Богородица», восседающая «на острове Буяне, на бел-горюч-камне Алатыре», как правило, предстаёт именно прядущей.

Тут интересно, что Богородица в народном православии отождествляется с самой землёю – так, мужикам, разбивающим комья земли на пашне палками, бабы пеняли, что они-де бьют саму Богородицу.

У Ф.М. Достоевского тоже выведена монашенка (!), утверждающая, что Богородица – это мать-сыра-земля. В тех же заговорах мать Христа сливается с древнейшей святыней, Землёй, в неразличимое единство: «Мать Сыра Богородица».

Интуиция исследователя вновь не подвела Бориса Александровича – в Мокоши объединены в одном образе и Земля (влажная, сырая), и Судьба. Разве что напрямую с полями и пашнями Мокошь отождествить трудно – её территорией скорее являются родники, берега рек и распутья – пограничные с дикой, неосвоенной природой участки.

И не зря одним из имён Мокоши было Дива, от которого происходило древнерусское слово «дивий, дивокий» – дикий.

Учёные практически не сомневаются, что под личиной народного культа Параскевы Пятницы (собственно, «параскева» и означает по-гречески Пятница[66]66
  66 Наряду с ней в фольклоре упоминаются «святая Середа» не имеющая греческого имени, и «Неделя» или Анастасия (Воскресенье).


[Закрыть]) скрывается культ древнего женского Божества, а именно – Мокоши, прядущей судьбы, покровительствующей рождениям и бракам, повелевающей земной влагой (вспомним о посвящении ей колодцев и источников).

Они тоже покровительствуют женским ремеслам (пряже, ткачеству) и наказывают не почитающих их дней.

Однако это – более молодые, поздние персонажи, указание на что сохранил сам фольклор: «Света Петка – Неделина майка» («Святая Пятница – мать Недели (Воскресенья)», – говорили в Болгарии. А украинцы утверждали: «Середа давка, а П'ятница – жшка».)

«Низшие» черты Богини воплотились в мелкой нечисти Мокуши, но её почитание как Высокой Богини должно было скрыться под христианским псевдонимом. Как в других традициях пятница связана с днем Богини – Венеры, Фрейи (Friday) – так и в русской традиции Пятница была связана с Мокошью.

Кстати, есть основания предполагать, что первоначально неделя у славян была из пяти дней. Во-первых, на это указывает то обстоятельство, что средой, серединой, называется третий день недели. Само собою разумеется, что если третий день – середина недели, то в неделе должно быть пять дней.

Во-вторых, шестой и седьмой день, суббота и воскресенье, носят названия, связанные с иудеохристианской традицией. Наконец, примеры пятидневной недели есть у народов, общавшихся с древними славянами.

Скандинавское слово fimmt обозначает именно неделю из пяти дней. Схожая неделя, как предполагают, существовала у прикамского народа удмуртов. Возможно, первоначально такая неделя-пятидневка находилась под покровительством Пятибожия.

Пятница принадлежала Мокоши, четверг, как мы уже знаем, – Перуну. Оставшиеся три дня можно расположить лишь предположительно.

Понедельник, с его репутацией «тяжёлого дня» и посвящения в народном православии апостолу Петру, привратнику загробного мира, легче всего увязывается со Стрибогом. Вторник, в Пасхальную неделю носивший кое-где название «Купалища», может связываться с Солнцем, так как Купала – праздник Солнца, Солнцеворот, а значит – принадлежать Хорсу Даждь-богу.

Среда, кстати, в астрологии находящаяся под покровительством Меркурия, таким образом остаётся для славянского соответствия галло-римскому «Меркурию» – Яриле-«Семарьглу».

Любопытно и другое сходство «святой Пятницы» – а стало быть, и Мокоши. А.А. Потебня обратил внимание на то, что в украинской сказке «святая Пятинка» замещает действующую в схожих по сюжету русских скзках Бабу Ягу.

Яга в сказках может выступать и пряхой: «Стоит избушка на курьей ножке, на веретенной пятке, крунами вертится, и дверей не видать…в избушке сидит женщина, шёлк прядёт, нитки длинные сучит, веретено крутит, и под пол спускает». Обитающая в лесу и повелевающая зверями Баба Яга вполне подходит на роль Дивы – повелительницы «дивьей», дикой природы.

Любопытно, что, как и Пятница, как и словацкая Макосла, Баба Яга в некоторых сказках повелевает дождём. Если Мокошь равнозначна Яге, то проясняется и её социальная роль, её связь с определённой кастой.

Ведь сказочный образ Бабы Яги и ее «избушки на курьих ножках» в окружении увенчанного черепами частокола, как выяснил ещё В.Я. Пропп, является поздним фольклорным отголоском обрядов инициации, посвящения в род. Тех самых инициации, о которых мы, читатель, говорили в прошлой главе.

Тех обрядов, которые делали из ребёнка или раба свободного, равноправного соплеменника. И если Макошь как Мать покровительствовала вечным детям-рабам, то Она же и отвечала за «второе рождение» свободного человека, полноправного сына (или дочери – сказки ведь знают и девочек в избушке Бабы Яги) своего племени.

Любопытно, что, по сообщениям этнографов, мальчики, прошедшие инициацию, ещё какое-то время жили отдельным обществом-дружиной, которую у индоевропейцев часто сравнивали со стаей волков или псов. В быту славян последние следы таких дружин видят в украинском «паробоцтве», освящённом образом…"святого Юрия», то есть православного «заместителя» Ярилы.

Волки или псы-хорты считались спутниками Юрия (так что, возможно, крылатые псы древнерусского прикладного искусства всё-таки имеют какое-то отношение к «Семарьглу»-Яриле).

В обрядности Семика, ярилиных Зелёных святок, фигурирует образ «волка»-любовника, и поскольку сложно предположить, что славянки предавались подобной зоофилии, то в «волке» следует видеть вот такого свеже-посвящённого в племя «паробка», принятого Юрием – Ярилой из рук Яги-Мокоши.

Итак, читатель, оказывается, что пять Богов Киевского капища не только соответствуют пяти кастам традиционного общества (три основные касты, обрамлённые фигурой священного правителя сверху и массой детей, рабов и прочих неполноправных снизу), но и перечислены в порядке убывания значимости покровительствуемой касты-«рода».

Боги киевского капища 980 года как бы образовывали модель и общества, и Природы.

Последняя здесь отражалась и в «вертикальной» структуре (Перун – «верхнее» Небо с дождевыми водами, Хорс Даждьбог – расположенное под этим небом Солнце, Стрибог – воздух, ветер, пространство между небесным путём Солнца и землёй, «Семарьгл»-Ярило – растения и Макошь – влажные земные недра), и в горизонтальной, концентрической, в которой «сферы влияния» Богов были вложены одна в другую, словно матрёшки, или, если угодно, окружали друг дружку слой за слоем, как круги хоровода на Купалу: Перун – Центр, Ось (Древо-Дуб, Гора), Даждьбог Хорс – хором-храм-святилище, окружающее святыню, Стрибог – детинец, обитель дружины, «Семарьгл»-Ярило – торгово-ремесленный и земледельческий[67]67
  67 В былине «Чурила Пленкович» посадское население Киева показано как земледельцы и огородники, и к ним обращаются: «Аи же вы, мужички посадские, деревенщина-засельщина».


[Закрыть] посад, Мокошь – окраины, пустоши, возможно, клети с рабами у пристани и посёлки зависимого, полусвободного и несвободного населения, смердов.

Разумеется, Пятибожие далеко не исчерпывает всего богатства и разнообразия древнерусского Язычеств Наряду с ним почитались Всеотец Род, и пара Перун/Велес (Перун/Хорс), возможно, соответствовавшая паре Белобог-Чернобог балтийских славян-варягов, и языческая «троица» «Бог» (Ярило?)-Перун– Волос (Даждьбог-Стрибог-Переплут), соответствовавшая триадам кельтов, балтов и германцев, а также индоарийскому Тримурти.

Вполне возможно, что эти культы, как и множество культов отдельных Божеств и духов, как входивших в Пятибожие, так и тех, кто никогда в него не входил, были куда как шире распространены, нежели громоздкий и, без сомнения, трудоёмкий культ пятерых Богов. Тем паче что, скажем, князья IX–X веков уже очень мало напоминали тех «священных правителей», наличие которых предполагало Пятибожие.

К тому времени от «князя– Солнышка Владимира все Славьича» остались лишь песни, которые, вероятно, и слышал Ибн Фадлан и которым предстояло века спустя лечь в основу былин. А после X века, когда князья оставили древнюю веру и стали христианами, древний культ окончательно утратил свою актуальность и действительно скоро угас, хотя его составляющие, разумеется, никуда не делись и забыты, как мы с вами, читатель, могли убедиться, не были.

Их помнили и даже кое-где почитали вплоть до XIX и даже XX века, но само Пятибожие как цельная система было, пожалуй, окончательно уничтожено в 1071 году, когда в Киеве пропал без вести вдохновлявшийся «Пятью Богами» волхв. Более мы не встречаем свидетельств о почитании русами и славянами Пятерых Богов.

Нельзя не принимать во внимание и того, что столь сложный культ требовал, конечно, хорошо подготовленных жрецов – а в условиях крещёной Руси полноценное обучение и воспроизведение жреческой касты стало невозможным, во всяком случае, в городских центрах. Впрочем, здесь мы переходим к теме жизни сохранивших верность Богам предков русичей в уже крещёной стране – теме, которой автор, как уже имел удовольствие сообщить читателю, собирается посвятить особую книгу.

Возникает ещё один, последний вопрос – отчего Владимиру потребовалось возвести Пятибожию новое святилище, только ли желание подчеркнуть свою неуклонную приверженность древним обычаям и вере пращуров двигало сыном хазарской рабыни, ключницы Малки? Или существовала какая-то более глубокая причина?

В этой книге мы несколько раз касались таких тем, для Язычества весьма важных, если не ключевых, как святость верховного правителя, вопрос ритуальной чистоты, общая ответственность (в том числе – перед Богами) и святость родовых, в особенности братских, уз.

Говорили мы и о том, что победитель в гражданской междоусобице, разразившейся между сыновьями великого князя Святослава Храброго во второй половине X столетия, выглядел в глазах современников и подданных самым непривлекательным образом. Настолько непривлекательным, что по всё же одержанной им победе мы можем судить о том, насколько сильной была на Руси неприязнь к новой вере, которой имел неосторожность покровительствовать великий князь киевский Ярополк Святославич.[68]68
  68 Правда, о том, что сам Ярополк был крещён, говорить всё же не приходится. Дело в том, что позднее, уже при Ярославе, была совершена, пожалуй, не имеющая прецедентов в мировой истории акция, а именно – извлечены из курганов и крещены кости братьев Владимира Крестителя – Олега и Ярополка. Вторично крестить крещёного было бы кощунством и ересью.


[Закрыть]

Поэтому следует предполагать, что Ярополк, как, впрочем, и засвидетельствовано источниками, всего лишь мирволил почитателям распятого божества. Что ж, очевидно, для утраты народного почтения этого было достаточно.

Рабская кровь в венах была в глазах основанного на принципах родовитости, происхождения, кастовости общества сложноискупимым грехом, особенно если мать-рабыня даже не принадлежала к славянам или родственным им племенам. Словно бы не хватало этого, новгородский полукровка совершает ещё и братоубийство.

Как относилась к пролитию братской крови языческая мораль, мы уже говорили. И что ужаснее всего – это злодеяние Владимир совершил, уже будучи киевским князем. Князь Ярополк на момент своей гибели был беглецом, лишённым престола. А что любая неправда государя больно аукнется всей державе – в это русичи крепко верили и спустя девять веков после братоубийства будущего святого.

Ещё Владимир Даль в своём собрании пословиц и поговорок приводит промеж прочих и такую: «Народ согрешит – царь отмолит, царь согрешит – народ не отмолит». Грех, страшный грех против своего рода, а значит, и против самих Богов совершил младший Святославич.

И сразу после этого он возводит новых кумиров. Вполне возможно, здесь не просто попытка откупиться от небесных Прародителей и общественного мнения.

Даже просто убийство нарушало ритуальную чистоту (об этом нам приходилось говорить в связи с запретом на производство ценностей, особенно – пищи для воинов), втройне нарушало её убийство брата. Спустя девять столетий, как рассказывает об этом в книге «Фольклор в Ветхом Завете» Джордж Фрэзер, на другом краю земли в схожем положении оказался правитель океанского острова Добу, некий Гагануморе.

Этот вождь запятнал себя кровью брата – хоть и не родного, как киевский рабынич, а двоюродного. Гагануморе оказался вынужден покинуть старую деревню, бывшую свидетельницей его злодеяния, и возвести новую.

Заново отстроить «Мать Городов Русских», престольный град Киев, который немец Адам из Бремена вскоре назовёт «соперником Константинополя», было, разумеется, много сложнее, чем деревушку диких островитян. Поэтому Владимир предпринимает следующий ход – он пересоздаёт сердце столицы своего государства – её главный храм.

Поскольку капище Пятибожия было моделью общины из пяти каст, то, обновляя его, победитель-братоубийца надеялся, согласно принципам магии подобия, обновить общину – так, воздействуя на чьё-то изображение, колдун обретает власть над изображённым. Конечно, невиданная роскошь капища должна была, по мысли рабынича, «умаслить» Богов – или хотя бы киевлян, как и брошенные под ноги праотеческим кумирам обломки сокрушённой святыни чужой веры, той самой веры, которой покровительствовал убитый Владимиром его брат и государь.

Братоубийца «ненавязчиво» напоминал Богам и людям, что его жертва не была безвинной перед обычаями общих их предков. Но основной причиной, по моему глубокому убеждению, было стремление князя ритуально обновить общину, лукаво омыв этим ритуалом свой грех, сделать бывшее – небывшим.

Дальнейшие события показали, что лучше было бы общине «обновить» князя, сделав небывшим его восхождение на престол. Но это – тема совсем другой книги.

Приложение 1
Опыт славянской хиромантии

Гадание по руке, иначе говоря хиромантия, в сознании современного человека плохо состыкуется с славянской традицией. Скорее уж – с образом смуглой чернявой девицы или усатой тётки в пёстрых тряпках: «Аи, позолоти ручку, брильянтовый, всю правду скажу…», «Цыганка гадала, за ручку брала» – и так далее.

Однако в источниках Московской Руси, в основном в поучениях против суеверий, упоминается, среди иных способов гаданий и ворожбы, и такой – скоморохи, «волхвы» (в то время это слово означало уже знахаря, а не жреца) или ведуньи-ворожеи «на руку смотрят».

В частности, некий «волхв Дорофейко», изобличённый и казнённый уже при Петре, гадал своему нанимателю боярину Безобразову, сосланному на Терек стороннику Софьи, «ремеслом коновал и рудомёт, умеет бобами ворожить и на руку смотреть».

Значит, существовала за «смотрящими на руку» кудесниками какая-то местная, славянорусская традиция. Разумеется, восстановить её в полной мере уже невозможно.

Однако, зная о существовании на Руси культа Пяти Богов (Перуна, Хорса Даждьбога, Стрибога, Ярилы-Семарьгла и Мокоши), аналогичного индоарийской Панчадэватте (Индре, Сурье, Рудре, Ганеше и Дэви) и культу пяти главных Божеств Галлии, описанному Юлием Цезарем под римскими именами «Юпитера», «Аполлона», «Марса», «Меркурия» и «Минервы», можно хотя бы приблизительно выяснить – не отражался ли на ладони-пятерне этот культ Пятерых?

Указательный палец, определяемый в некоторых русских сказках как «воевода», палец, по самому своему имени связанный с указыванием, с властью, ассоциируется с Перуном. И действительно, этот палец в классической европейской хиромантии связан с Юпитером, а скандинавы называют его «пальцем Тора».

Безымянный палец, на который надевают золотое (золото – символ Солнца) обручальное кольцо, напоминает нам о Даждьбоге, «Солнце-Царе», покровительствующем свадьбам. У скандинавов это – «палец Фрейра», солнечного Божества, в классической хиромантии – палец Аполлона.

Средний палец связан с Сатурном. Имя этого Бога и его предшественника, италийского Сатре, учёные считают родственным имени нашего Стрибога, а его самое известное сейчас применение напоминает, что одним из главных символов индийского соответствия Стрибогу, Рудры, был фаллос-лингам. Напоминает Сатурн Стрибога и суровым характером. Остаются два пальца, мизинец и большой.

Мизинец – палец Меркурия, именно «Меркурием» Цезарь обозначил галльского Бога Езуса, соответствующего Яриле-«Семарьглу».

Холм у основания большого пальца посвящен единственной Богине в этой «мужской компании» – Венере. И соответствует единственной Богине индоарийского, кельтского, русского Пятибожий…Дэви, Минерве, Мокоши.

Приложение 2
Перун – змееборец или?.

Со времён Афанасьева, отождествлявшего едва ли не любого богатыря Русских преданий, былин и сказок с Перуном, многие привыкли видеть в Перуне Змееборца. В 1960-70-е годы этот взгляд был подкреплён теорией Иванова и Топорова об основном мифе индоевропейцев, якобы состоявшем в бое Бога Грозы с его змеевидным Противником.

Ничего особенно нового в этой схеме не было – всё те же построения Афанасьева, расцвеченные лингвистическими примерами, зачастую притянутыми не сказать за что.

Особенно это касалось славянской версии «основного мифа», в которой Громовержцем-Змееборцем, понятно, был Перун, а вот в Змеи невесть отчего попал Велес.

И научная общественность настолько растиражировала эту схему (стоит только сказать, что её авторы писали статьи по мифологии славян в «Мифах народов мира»), что она многими стала восприниматься как что-то не просто обоснованное, а твёрдо доказанное, чуть ли даже не общепринятое.

Картина битвы Громовержца с «Змеем»-Волосом попала и в такие сочинения культовых авторов, как «Мы славяне» и «Поединок со Змеем» Марии Семёновой и «Дорогами Богов» Юрия Петухова. Из литературы подобного рода идея о Змееборце-Перуне победоносно въехала в умы и души последователей молодого русского Родноверия.

Даже те из современных Язычников, кто вроде бы не разделяет теории Иванова-Топорова, обязательно упоминают, что Змей – один из обликов Велеса, а Перуна изобразят побеждающим Змея, хотя ни то, ни другое ни из каких источников не следует.

Критика теорий Иванова и Топорова уже находится на множестве Языческих (родноверческих) сайтов. Нет необходимости повторять её.

Критикуют её и многие учёные – М. Серяков в своём исследовании про «Голубиную книгу», А. Панченко в «Народном правосла– вии», А. Клейн в «Воскрешении Перуна».

Остаётся только недоумевать – где же были эти учёные критики раньше? Неужели молчали только оттого, что не желали соглашаться с ненавидимым ими (книга Клейна буквально пышет этой ненавистью, не утолённой даже смертью оппонента) Б.А. Рыбаковым? В своём фундаментальном труде «Язычество древних славян» покойный академик буквально уничтожил эту теорию простым указанием на полное отсутствие в источниках каких бы то ни было следов «вражды» или хотя бы противостояния Перуна и Велеса (3. С. 421–423) Что же говорят источники на самом деле? Я просто предоставлю несколько сообщений.

Россия, Новгород.

Легенда о Перыни (Записана П. Якушкиным в 1866) «Был зверь-змияка, этот зверь-змияка жил на этом самом месте, где вот теперь скит святой стоит Перюньский. Каженную ночь этот зверь-змияка ходил спать в Ильмень с Волховскую коровницею. Перешёл змияка жить в самый Новгород; а на ту пору и народился Володимир-князь в Киеве…

Новгород окрестился. Чёрту с Богом не жить: Новый город схватил змияку-Перюна да и бросил в Волхов. Чёрт силён: поплыл не вниз по реке, а в гору – к Ильмень-озеру; подплыл к старому своему жилью, да и на берег! Володимир-князь велел на том месте церковь рубить, а дьявола опять в воду». (2. С. 367)

Украина, Киевщина.

Легенда об острове Перун (Записана в 1905 И. Яворницким)

«До принятия нашими предками христианской веры, говорят, посреди Киева стоял каменный идольский бог Перун с золотой головой. А тогда, когда киевский князь Святославский привёз в Киев христианскую веру, тот бог сброшен был в Днепр.

И поплыл тот Перун вниз по воде, а останавливался между порогами, возле высокого скалистого острова, против Таволжана. В том острове есть большая пещера, и в той пещере поселился тот бог Перун. Там он превратился в семиглавого змея. От того Перуна-Змея и остров прозвали Перуном, а пещеру – Змеевой». (2. С. 367–368).

Тут необходимо сделать примечание – на острове Перун украинскими археологами найдены шлифованные каменные топоры с грозовой символикой (4. С. 290, рис. 23 на С. 396).

В Русском Язычестве топор – в том числе каменный – был символом и святыней Перуна.

Болгария.

Иордан Иванов в своей книге «Культ Перуна у южных славян» указывает, что в болгарских поверьях добрый змей выступает помощником святого Ильи Громовника, а то и заместителем его, посылает дождь на поля и сражается с чудовищной драконицей-халой (вспомним, что в большинстве вариантов былины Добрыня бьётся отнюдь не со Змеем Горынычем, а именно со Змеёй или Змеихой).

Есть предание о горе Перун-планина – там жил крылатый змей, наводивший грозы и дожди на округу и сражавшийся с быкоголовым змеем, жившим в низине. Этот змей, несомненно, Перун.

Польша.

Создавая образ мрачного владыки подземелий Ящера (в которого также поверили многие современные Родноверы), Б.А. Рыбаков обратил внимание на некое польское божество по имени Yassa, или Yesse.

Он вполне убедительно перевёл это как Иеша, Яшша – Ящер, дракон (яже по-польски) (3. С. 404). Вот только он не упомянул, какую роль этот Бог-Ящер, Бог-Дракон играл в польской мифологии …

Рукопись польского гусита (начало XV века) «И так поляки на Троицу почитают идолов Alada, gardzyna Yesse»… (2. С. 374)

Однако gardzyna по-польски витязь, герой, богатырь (ср. др. – рус. «гридин»). Странное имя для подземного чудища!

Ян Длугош. Польская история (XV век)

«Поляки от начала своего происхождения были язычниками и во множество богов и богинь…верили и почитали и Называли Юпитера на своем языке Иеша (Yesza). От этого величайшего из богов все временные блага, и все, как несчастные, так и счастливые случаи, как верили, получали, и ему больше, чем другим божествам, почести оказывались и более обильные жертвы приносились» (2. С. 375).

Итак, дракон – герой, дракон – глава пантеона, дракон – Громовержец, проще говоря, дракон-Перун. Новгородская, украинская, болгарская легенды напрямую называют Перуна Змеем, а у поляков Бог-воин, Бог-Громовержец, глава пантеона носит имя, означающее Змей, Дракон.

Любопытно, что возразят на это те, кто захочет продолжать рассказывать о змееборце Перуне и змее как «одной из ипостасей Волоса»? Какое сообщение источников они приведут?