Текст книги "Война и мир. Книга 1"
Автор книги: Лев Толстой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]
«ВОЙНА И МИР» ЛЬВА ТОЛСТОГО{1}
ЗАМЫСЕЛ
В 1855 году появилось объявление об издании «Полярной звезды». На обложке книги в круге восходящего солнца были изображены пять портретов казненных декабристов; под портретами топор и подписано: «25 июля 1826 года». Том помечен днем казни декабристов.
Над заглавием в тучах звезда.
Полярная.
Объявление было целым манифестом. Герцен говорил о восстании декабристов и о севастопольской кампании; спрашивал, неужели «севастопольский солдат, израненный и твердый, как гранит, испытавший свою силу, так же подставит свою спину палке, как и прежде?»[1]1
А. И. Герцен, Собр. соч. в 30-ти томах, т. XII, стр. 269.
[Закрыть].
В 1860–1861 годах Толстой совершил заграничную поездку и познакомился с Герценом.
В 1861 году 14 (26) марта Толстой пишет из Брюсселя Герцену, что он теперь только прочел шестую книгу «Полярной звезды» и в восторге: «Превосходная вся эта книга, это не мое одно мнение, но всех, кого я только видел»[2]2
Л. Н. Толстой, Полн. собр. соч., т. 60, М. 1949, стр. 373. (В дальнейшем ссылки на это издание приводятся непосредственно в тексте указанием тома и страницы.)
[Закрыть].
Крах николаевской России был очевиден для всех. Толстой пишет Герцену о сомневающихся людях – говорит и о новых силах, и о людях робких: «…эти люди – робкие – не могут понять, что лед трещит и рушится под ногами – это самое доказывает, что человек идет; и что одно средство не провалиться – это идти не останавливаясь».
Толстой вспоминает в письме имя Рылеева: «Ежели мыльный пузырь истории лопнул для вас и для меня, то это тоже доказательство, что мы уже надуваем новый пузырь, который еще сами не видим. И этот пузырь есть для меня твердое и ясное знание моей России, такое же ясное, как знание России Рылеева может быть в 25 году. Нам, людям практическим, нельзя жить без этого».
В письме Толстого не все решено – здесь много неясного. Николаевская эпоха оказалась мыльным пузырем, но отзвук разочарования попал и в характеристику нового мировоззрения.
Дальше он пишет: «Я затеял месяца 4 тому назад роман, героем которого должен быть возвращающийся декабрист. Я хотел поговорить с вами об этом, да так и не успел. Декабрист мой должен быть энтузиаст, мистик, христианин, возвращающийся в 56 году в Россию с женою, сыном и дочерью и примеряющий свой строгий и несколько идеальный взгляд к новой России».
От романа «Декабристы» осталось только начало; оно несколько пародирует либеральные увлечения эпохи «великих реформ». В длинном зачине, написанном периодами, говорится, что «все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге» (17, 8).
Торжественные периоды и слово «россияне» звучат пародией на высокий стиль «Истории Государства Российского», написанной Карамзиным.
Ирония Толстого горька. Он говорит об этом восторге:
«Состояние, два раза повторившееся для России в XIX-м столетии: в первый раз, когда в 12-м году мы отшлепали Наполеона I, и во второй раз, когда в 56-м году нас отшлепал Наполеон III» (17, 8).
Толстой говорит о себе: «Пишущий эти строки не только жил в это время, но был одним из деятелей того времени. Мало того, что он сам несколько недель сидел в одном из блиндажей Севастополя, он написал о Крымской войне сочинение, приобретшее ему великую славу, в котором он ясно и подробно изобразил, как стреляли солдаты с бастионов из ружей, как перевязывали на перевязочном пункте перевязками и хоронили на кладбище в землю» (17, 8–9).
Так Толстой кратчайшими автобиографическими сведениями усиливает свою иронию и недоверие к эпохе «великих надежд».
Но ирония относится не столько к надеждам, сколько к робости надежд. Толстой идет к новому осмысливанию истории. Лед трещит, но Толстой идет в будущее.
Читая «Декабристов» сейчас, невольно удивляешься появлению знакомой для нас семьи Пьера Безухова. Пьер и Наташа, посланные Николаем на каторгу, возвращены после крымского поражения Александром II. Та характеристика, которую им дает Толстой, своей сочувственной ироничностью совпадает с раскрытием характеров в «Войне и мире».
Софья Андреевна Толстая в дневнике писала о том, что Ростовы – это семья Толстого, что Наташа – это Татьяна Кузминская. Сходство героев Толстого доходило, по словам его жены, до совпадения.
Но Толстой в романе «Декабристы» дал характеристику героям, как бы увидев их уже стариками. Действие романа как бы начато с конца. Но предположить, что Толстой в девочке Татьяне Берс увидал старуху Наталью Безухову (в «Декабристах» она носит имя Лабазовой), невозможно.
Судьба Пьера показана в «Декабристах» в конце, но это тот самый Пьер, который самоуверенно и восторженно пошел против Аракчеева, в то же время боясь Пугачева. Это тот самый Пьер, который будет разбит благоразумным помещиком, упрямым хозяином Николаем Ростовым.
Наметки будущего романа, вернее, разведка его будущего в то время шла и другим путем.
В юбилейном для Отечественной войны 1862 году Толстой напечатал в журнале «Ясная Поляна» три статьи под названием «Яснополянская школа за ноябрь и декабрь месяцы». Заглавие статьи и деление ее на три части тогда напоминали о трех «Севастопольских рассказах»: «Севастополь в декабре месяце», «Севастополь в мае» и «Севастополь в августе 1855 года».
Во второй статье Толстой описывает урок истории. Дело начинается с рассказа о Крымской кампании: «Я рассказывал историю Крымской кампании, рассказывал царствование императора Николая и историю 12-го года. Все это в почти сказочном тоне, большею частию исторически неверно и группируя события вокруг одного лица. Самый большой успех имел, как и надо было ожидать, рассказ о войне с Наполеоном. Этот класс остался памятным часом в нашей жизни. Я никогда не забуду его» (8, 100–101).
Толстой собирался напечатать этот рассказ и поэтому сократил его, передавая только впечатления слушателей. Дети были потрясены. Урок затянулся до ночи. Конечно, это не было конспектом «Войны и мира», но это был разговор человека, который в то время задумывал книгу. Это как бы предисловие к книге, причем в нем явственно сказываются и воспоминания о двенадцатом годе – о победе народа, и воспоминания о крымском поражении. Это та же тема, которая легла в основу недописанного романа «Декабристы». Декабристы и народ, судьба народа, которую подытоживают войны, народ и революция – была одной из тем «Войны и мира» в момент создания произведения.
«Я того мнения, что сила России не в нас, а в народе», – говорит в романе «Декабристы» состарившийся Пьер (17, 36). Толстой чем дальше, тем больше понимал силу народа и слабость декабристов, которым он сочувствовал, считая их железом среди мусора своего общества.
Силу народа, разбившего Наполеона, можно было понять, изучив эпоху 1812 года. Толстой от замысла «Декабристов» приходит к великому построению о борьбе народа с завоевателями.
ПОСТРОЕНИЕ «ВОЙНЫ И МИРА»
С эпохой Отечественной войны у Толстого разнообразные и близкие связи. Отец Толстого принимал участие в войне с Наполеоном, попал в плен, среди друзей отца были участники боев с Наполеоном; Толстой находился в таком расстоянии от наполеоновского нашествия, как нестарый писатель нашего времени от эпохи Великой Октябрьской революции. Он писал о не прошедшем прошлом.
В 1852 году в станице на берегу Терека молодой Толстой читал «Описание войны 1813 года» А. И. Михайловского-Данилевского. Он записал в дневнике: «Есть мало эпох в истории столь поучительных, как эта, и столь мало обсуженных» (46, 142).
Уже тогда Толстой мечтал об описании, сделанном «…беспристрастно и верно» (46, 142). Победа 1812 года для беспристрастного и верного описания потребовала анализа причин поражения 1805 года.
Строение произведения великого писателя удивило критиков. Сам Толстой объясняет читателю и самому себе в тогда не опубликованных предисловиях, почему у него получается не один роман, а как бы не сколько романов. Он по-новому решал вопрос о единстве художественного произведения: брак или даже смерть героя не обозначали конца произведения. Он писал: «Мне невольно представлялось, что смерть одного лица только возбуждала интерес к другим лицам и брак представлялся большей частью завязкой, а не развязкой интереса» (13, 55).
Вспомним, что «Анна Каренина» начинается с развала семьи Облонских, начинается тогда, когда у Анны Карениной есть уже мальчик. Я напоминаю, что главный интерес романа не в измене Анны, а в ее жизни с Вронским.
Вспомним также про роман Толстого «Семейное счастье». Вспомним и «Смерть Ивана Ильича» – в начале повести герой уже мертв.
Толстой не строит сюжетов романа на событиях и интриге.
Он писал: «Мне кажется, что ежели есть интерес в моем сочинении, то он не прерывается, а удовлетворяется на каждой части этого сочинения и что вследствие этой-то особенности оно и не может быть названо романом.
Вследствие этого-то свойства я и полагаю, что сочинение это может быть печатаемо отдельными частями, нисколько не теряя вследствие того интереса и не вызывая читателя на чтение следующих частей» (13, 56).
Движение этого произведения Толстого зависит от фактов жизни народа, а не от мыслей героев и даже не от поступков, которые они совершают.
Толстой считал, что его герои горячились, негодовали, но они «все были только лошадьми, мерно ступавшими по огромному колесу истории, производившими скрытую от них, но понятную для нас работу» (14, 60).
Но люди думают, и думают они словами, они принимают решения – тоже словесные.
Толстой знает, что самосознание людей, их мнение о причинах их собственных поступков не совпадают с истинной необходимостью этих поступков. Он делает из этого крайние выводы и говорит, что существует «подделывание причин под неизбежные явления» (14, 125).
В другом месте Толстой пишет: «Из этого только следует, что слова ничего не значат и не служат выражением дела… Вся кажущаяся странность состоит только в том, что мы хотим разумно объяснить то, что делается неразумно. Охотник всегда лжет, и военный человек всегда лжет – это так же неизбежно, как то, что у старого кавалериста кривые ноги» (14, 89).
В толстовских романах сознание людей находится в постоянном противоречии с действием. Толстой делает из этого не только тот вывод, что люди живут в ложно построенном мире, в мире, разумность которого запоздала, но и тот вывод, что сознание вообще невозможно и как бы не существует. Отсутствие истинного самосознания у Толстого присуще всем – и лживой Элен, которой иезуиты подсовывают казуистические оправдания, и правдивому Пьеру, который дал слово Андрею Болконскому, что он не поедет к Анатолю, и сейчас же подобрал доказательства, почему он может нарушить это слово.
«Война и мир» – это не роман, описывающий, какие происходили события с людьми, как они боролись за счастье, как они интриговали, совершали действия, – это рассказ о том, что случилось с народом. Единство «Войны и мира» – это единство рассказа о народном самосознании, о внутренних решениях народа, ставших, по мнению Толстого, причиной победы.
Художественное произведение всегда основано на выделении из общей, воспринимаемой автором, картины мира определенного количества материала.
Материал этот потом оформляется так, чтобы все его взаимоотношения были выяснены в самом произведении.
Художественное произведение в своей выбранной замкнутости выражает законы художественно понятой действительности.
Материал художественного произведения получает новое построение, обусловленное мировоззрением автора. Связи событий по возможности даются в самом произведении, но эти связи не состоят в единстве героев.
Об этом впоследствии Толстой писал в «Предисловии к сочинениям Гюи де Мопассана»: «Люди, мало чуткие к искусству, думают часто, что художественное произведение составляет одно целое, потому что в нем действуют одни и те же лица, потому что все построено на одной завязке или описывается жизнь одного человека. Это несправедливо. Это только так кажется поверхностному наблюдателю: цемент, который связывает всякое художественное произведение в одно целое и оттого производит иллюзию отражения жизни, есть не единство лиц и положений, а единство самобытного нравственного отношения автора к предмету» (30, 18–19).
«Илиада» прежде всего основана на том, что произведен выбор материала из общей истории Троянской войны.
Взята ссора Ахиллеса с Агамемноном. Величайший герой ахейцев не сражается; война принимает характер отдельных стычек. Троянцы могут восторжествовать. Главный герой своим бездействием создает коллизию произведения и увеличивает значимость остальных героев. Выбран момент торможения военных действий. Развязка – смерть Ахиллеса – не осуществляется в действиях – она дается предсказанием коня Ахиллесовой колесницы. Смерть Ахиллеса – цена подвига.
В этом построении выражена сущность войны, сущность отношений военачальников – и сами боги в своей вражде повторяют вражду греческих племен; они как бы усиленное эхо человеческих отношений.
Масштабность произведения Гомера не изменяется. Частная жизнь существует, но она существует, окрашенная крупным историческим событием. Так, любовь Гектора к жене и сыну – это деталь борьбы ахейцев с троянцами, она увеличивает жертву героя.
У Толстого герои не создают событий, но они изменяются под влиянием исторических событий. Война – это магнитное силовое поле, которое строит судьбу и души героев.
При первом появлении толстовской эпопеи в журнале заглавие обозначало время событий – «1805 год».
Это начало сохранилось в произведении – Толстой его мало изменял. В подробных набросках продолжения Толстой наскоро и невнимательно сводил концы с концами, прибегая к интриге: судьба Наташи и Пьера, их брак происходил по воле французского офицера, спасенного когда-то Пьером, и Андрея Болконского, оставшегося в живых, но отказывающегося от Наташи во имя ее счастья. Конец романа – счастливый. Все герои живы. Все личные конфликты улажены. Счастливый конец произведения редко верен, чаще он уступает традиции.
В бегло написанном продолжении романа благополучие достигалось путем интриги, то есть оно строилось по воле героев. Но после четкости «1805 года» продолжение романа выглядело схематичным, как пометки мелом на материи, когда портной только решает, как раскроить сукно.
Масон Пьер подавал масонские знаки, когда его вели на расстрел. Сперва эти знаки не помогали, потом на помощь явился маркиз Пон-чини, который встретился ему в горящей Москве. Пончини был немножко похож на Наташу; ему Пьер рассказал историю своей любви. Пончини помог Пьеру: потом, попав в плен, он же встретился с Наташей и вместе с пережившим ранение Андреем уговорил Наташу стать женой Пьера.
Это построение было испробовано и отвергнуто: оно потребовало интриги, то есть того, чтобы действия и отношения героев определялись их намерениями. Эти часы нуждались в постоянном подведении их, в перестановке стрелок: герои сами выбирали судьбы, сами брали свое счастье или отказывались от него. Получалось нечто привычное, но отвергнутое Толстым.
В «Войне и мире» все изменилось. Не аристократ Пончини, а простой француз Рамбаль, рубака, наполеоновский офицер, случайно спасенный Пьером от выстрела сумасшедшего, выслушивает историю любви Пьера, выслушивает потому, что Пьер должен кому-то сказать о своей любви. Рассказ не имеет никакой цели и не имеет результата, он рожден безвыходностью положения. В плен попадает не Пончини, а Рамбаль. Наташа и Андрей встречаются. Наташа изменилась тем, что она в горящей Москве приняла за своих родителей решение отдать повозки под раненых. Ростовы разоряются вконец. Те лошади, которые были пригнаны из деревни, сами по себе были большим состоянием. Вспомните, как поправляет свои дела Ребекка в романе «Ярмарка Тщеславия» Теккерея, продав свой выезд бегущему трусу во время Ватерлоо. Но Наташа выражает отношение народа к войне… Она переламывает добродушие графа Ильи, который при помощи взятки уже отделался от приказа помочь эвакуации. Она заставляет его стать человеком.
Война, как дело народа, – изменяет частные интересы, переключает их. Война умиротворила Андрея, перевела его чувства в другое качество. Андрей и Наташа встречаются другими людьми, и потому они примиряются. Внутренне после смерти князя Андрея Наташа сама как бы умирает. Пьер, встретившись с ней в освобожденной Москве в доме княжны Марьи, даже не узнает Наташу – так изменилась девушка. Потом и скоро Наташа виновато влюбляется в Пьера; до этой любви она пережила как бы смерть.
Ее новая любовь – не измена.
Строя свое произведение, Толстой знал, что женою Пьера станет Наташа. Но как это произойдет, почему это произойдет, почему эти люди как будто предназначены друг для друга, было неясно для Толстого, так, как впоследствии ему не было ясно, почему и за что умрет прекрасная, жизнелюбивая Анна Каренина, лучшая из героинь его романов.
Это построение достигнуто было не скоро.
Старый роман, в том числе и реалистический семейный роман, жил «случайностями любви, чести и верности»[3]3
Гегель, Сочинения, т. 13, стр. 151.
[Закрыть].
Он брал человека главным образом в его борьбе за свою любовь и свое благосостояние. Он выбирал героя благородного или создавал из неполной благородности героя, из буржуазности Вертера, основу конфликта. Материал, привлекаемый романистом в роман, привлекается сознательно, выбирается в силу близости, соседственности или занимательности для писателя.
Герои – пираты и путешественники – избираются за то, что они переживают то, что редко переживает человек. Но они близки автору.
Толстой тоже выбирал своих героев, но несходство толстовских романов со старым реалистическим романом состоит в том, что Толстой как бы разочаровывается в своих героях во время работы. Он опровергает свой выбор, противоречивый в самой своей сущности. И если остаются не омраченными Андрей Болконский, Наташа и Пьер, то это происходит потому, что Пьер уже был задуман как декабрист, как антагонист своему времени, и Андрей должен был быть непременно декабристом, как это ощущает влюбленный в него сын, никогда не знавший отца, но слышавший о нем от Пьера.
Толстой – человек своего времени; люди, среди которых он вырос, ему близки больше, чем цари и генералы:
«Но не Наполеон и не Александр, не Кутузов и не Талейран будут моими героями, я буду писать историю людей, более свободных, чем государственные люди, историю людей, живших в самых выгодных условиях жизни, людей, свободных от бедности, от невежества и независимых, людей, не имевших тех недостатков, которые нужны для того, чтобы оставить следы на страницах летописей, но глупый человек не видит этих следов, не выразившихся в мишурном величии, в книге, в важном звании, в памятнике, он видит их только в дипломатическом акте, в сражении, в написанном законе» (13, 72–73).
Эта попытка найти независимых людей не удалась в романе.
Салон фрейлины Шерер осужден и показан почти сатирически. Он наполнен несвободными, своекорыстными людьми. Между тем первоначально сама фрейлина была задумана, как женщина независимая, которая даже и не чувствовала себя фрейлиной.
Но только чужой для этого салона Пьер стал героем. Только Болконский, презирающий салон Шерер, мог стать другом Пьера. Только Кутузов, осуждаемый этим салоном, оказался героем книги.
Пьер – незаконный сын вельможи, воспитанный в якобинской Франции; он чужд дворянской России и по рождению и по воспитанию. Незаконность его нужна Толстому для того, чтобы выделить героя из того общества, которое автор как будто любит, вернее, хотел бы любить.
У Пьера как бы нет матери. Толстой в конце давал разговор Пьера с одной из княжон. Он спрашивал кузину о том, кем была его мать, и получал уклончивые ответы.
Толстой выбросил эти строки из корректуры.
Незаконность Пьера дается как утверждение: она не случайна.
Человек, положение которого неопределенно в обществе, часто становится героем в литературе. Младшие сыновья, лишенные наследства, пасынки, падчерицы, принцы, вытесненные узурпаторами, – живут в романах. Кандид – герой Вольтера, который назвал его именем философский роман, Оливер Твист, Том Джонс Найденыш и многие другие герои романов – незаконные дети, и роман узаконивает их тем, что превращает их имена в названия книг.
Человеческая жизнь еще противоречит человечности.
Произведение Толстого было задумано как суд над жизнью; оно прошло через стадию примирения с жизнью и было построено окончательно как суд, хотя приговор для современников не всегда был ясен.
Перейдем к действию романа.
Умирает старик – могучий красавец Кирилл Безухов.
В другом доме танцуют англез. Толстой подчеркивает переход. В XVIII главе он пишет: «В то время как у Ростовых танцевали в зало шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов п усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безуховым сделался шестой уже удар».
Идет большой показ того, что происходит в доме умирающего. Безухова соборуют. Одновременно идет борьба за наследство. Она обозначена в романе «мозаиковым портфелем», в котором лежит письмо старика к государю: портфель находится под подушкой больного, портфель характеризован, он выделен, укрупнен. Идет разговор о портфеле; въезжает карета с Пьером. Действие сосредоточено в одном месте. Портфель крадут во время соборования.
Все время подчеркивается мозаиковый портфель. Слово портфель упомянуто три раза: идет реальная борьба. На следующей странице портфель упомянут четыре раза: это центр внимания, это знак борьбы за наследство.
Борьба за наследство, в частности, борьба за документ о наследстве – традиционна в семейном романе. Мы это встречаем в романах Диккенса. Теккерей иронизировал над такими построениями, которые обычно были связаны со счастливыми концами.
Переходы от одной сюжетной линии к другой по временной последовательности или по временному совпадению тоже обычны.
Но Толстой строит произведение не романного типа; он переключает функции старых приемов.
Точно определяется, каким образом Пьер оказывается зрителем (не понимающим того, что происходит перед ним) борьбы за наследство.
Действует княгиня Анна Михайловна Друбецкая: она узнала, что в мозаиковом портфеле лежит письмо старика Безухова к государю императору; письмо содержит просьбу об усыновлении Пьера, и там же умирающий назначает Пьера законным наследником всего состояния.
По отношению двора к старику Безухову письмо это должно быть удовлетворено.
Борьбу ведут отрицательные герои с отрицательными.
Боковой наследник, князь Василий, хочет похитить наследство у любимого сына своего друга.
Антагонистом является весьма далекая родственница Друбецкая, которая заранее оговаривает перед непонимающим Пьером плату за свою услугу. Все это построено сложно, точно и как бы высокомерно.
Сцена коротка, внятна и дана расчлененной: у нее есть видимый центр – портфель.
Князь Василий как бы бездействует, передав борьбу своей помощнице:
«– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василию и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель, и так *крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure…
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы за портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость».
Анна Михайловна завладевает портфелем, так как Курагину становится ясным, что его антагонистка пойдет на открытый скандал. Она по своему происхождению родовитый человек, ее нельзя заставить молчать.
В традиционном романе такие сцены возможны, но они обычно помещаются в конце романа, как развязка интриги. В романе Диккенса «Жизнь и приключения Николаса Никльби» нужное завещание отнимается при помощи засады, и помощник благородного героя бьет помощника злодея по голове мехами для раздувания камина. Все дается гротескно и воспринимается как условное.
Толстой делает борьбу реальной, а интрига – борьба за наследство – обрывается.
В историческом романе интрига делает героя богатым и знатным, она развязка его судьбы. Богатство Пьера не делает его счастливым, он сам становится добычей.
Необходимость продолжать борьбу за эту добычу объясняется не коварством князя Василия, а его общественным положением. Этим он как бы оправдывается, но мир, в котором живет князь Василий, обвиняется. Хитрость и насилие становятся законом этого мира.
«Князь Василий не обдумывал своих планов… Он не говорил себе, например: «Вот этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне сорок тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было».
Интрига как бы восстанавливается в третьей части. По воле князя Василия Пьера приглашают жить в доме Курагиных, он вынужден встречаться с Элен. Курагины создают видимость, что Пьер ею увлечен.
Его оставляют с Элен вдвоем, но ничего похожего на признание в любви не происходит. Наконец Пьер однажды спросил Элен – довольна ли она нынешним вечером. Начинается совершенно незначительный разговор. В соседней комнате совещаются родители. Оказывается, что ничего не произошло. Князь Василий скорыми шагами входит в комнату, в которой находятся Пьер и Элен, и радостно заявляет: «Жена мне все сказала!»
Пьер растерян. Он говорит:
«– Элен!»
Она отвечает:
«– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки».
Пьер растерянно снимает очки, нагибается и хочет поцеловать руку Элен, но она «…быстрым и грубым движением головы перехватила его губы и свела их с своими».
Теперь поцелуй вырван, как портфель. Все сделано четко, грубо. Князь Василий – победитель.
Растерянный Пьер произносит для него ничего не значащие слова, что он любит Элен.
В привычной форме показано нечто новое – реальное, грубое и разоблачительное. Пьер виноват в том, что он подчиняется обычному.
В одном из предисловий Толстой назвал героев-аристократов милыми и близкими ему, автору; но таких аристократов в самом произведении нет. Салон Шерер – это мануфактура для производства лжи. Шерер – участница многих сделок; она пытается свести Анатоля Курагина с княжной Марьей Болконской; она и ее салон то за Кутузова, то против Кутузова. «Милые» люди оказались авторами ложного толкования истории; роль аристократии в произведении разоблачена.
Толстой начал роман с мыслью о декабристах. Декабристы были дворяне, но это были люди избранные из дворян. Толстой считал, что над мусором жизни прошел магнит, который вытянул все железо, но временами Толстой видел не мусор, а формы жизни, в которых принимали участие его родные, весь его род. Он дорожил этим хрусталем или русским стеклом, его звоном. Он хотел воспеть эту жизнь, но когда он начинал ее исследовать в описаниях, в столкновениях, она рассыпалась в его руках. В какой-то мере он знал это. Он говорил о том, что надо выдувать другую форму, другой пузырь; он относился к жизни, к укладу этой жизни, проверяемому войной, двойственно, и это создавало основной конфликт романа.
Девятнадцатого марта 1865 года Толстой записывает в дневнике: «Я зачитался историей Наполеона и Александра» (48, 60). Дальше на полторы страницы идет сжатая характеристика двух героев, их психологическое противопоставление. Наполеон дан, как ложь и тщеславие. Александр вначале прославлен: «Александр, умный, милый, чувствительный, ищущий с высоты величия объема, ищущий высоты человеческой. Отрекающийся от престола и дающий одобрение, не мешающий убийству Павла (не может быть)».
Двадцатого марта запись: «Крупные мысли! План истории Наполеона и Александра не ослабел» (48, 61).
Это осуществлено в расширенном и в корне измененном виде. Характеристика Наполеона осталась. Александр введен несколькими сценами, но почти нигде не психологизирован. Он дан в связи с молодым императором Францем-Иосифом, в столкновении с Кутузовым, в разговоре с Балашовым, в восторженном преклонении Николая Ростова, но нигде не показан ищущим истины в отношениях. Как антагонист Наполеона, Александр в произведении был заменен Кутузовым, причем противопоставление добра и зла заменено противопоставлением мнимой деятельности и театральности (Наполеон) и кажущегося бездействия, за которым скрывается мудрое решение, выжидающее, как определится не от Кутузова зависящая обстановка дела. План романа необыкновенно возрос, и в то же время в тот же день – 20 марта – записано: «Языков сказал, что объясняю речи – длинно – правда. Короче, короче» (48, 61).
Двадцать третьего марта записано: «Больше пропускать» (48, 62).
Как же происходит в искусстве, что план расширяется и в то же время принимается решение делать больше пропусков?
Длинные речи сокращаются, главы сжимаются. Средняя величина главы в «Войне и мире» – пять страниц, иногда две страницы, очень редко девять страниц. Главы замкнуты, имеют определенное место действия, имеют центр действия.
Картины боя даются в противоречии: высказывания о бое Наполеона, его офицеров, русских солдат. Таким путем события анализируются. Движение дыма в картине боя, застилающего сражение и движение войск, – также создает противоречие; противоречие между клубом взрыва и не сразу приходящим, как бы подтверждающим разрыв, звуком разрыва. Это дает читателю ощутимую объемность пространства, глубину его; размеры клубов разрывов – как на старинных картинах Гойи – подчеркивают огромность поля сражения.
Наполеон описывается не как мыслящее существо, а как актер, играющий определенную роль. Все время показывается, что происходит в действительности и как, не соответствуя этой действительности, не совпадая с пей, действует человек, который думает, который считает, что он управляет боем. Действия его описаны коротко, выбраны поступки мелочные – такие, как утренний туалет, насморк, повторение ненужных (как будто бы) приказаний.
Наполеон показан так, как можно показать танцующего на экране телевизора или говорящего, выключив звук.
Смысловая деталь и пропуск помогают переосмыслить общее.
«Короче, короче», «больше пропускать», – говорил Толстой, создавая одно из самых объемных по смыслу произведений в мире.
АНДРЕЙ БОЛКОНСКИЙ, БАГРАТИОН, ТИМОХИН И ТУШИН
Андрей Болконский кажется сперва любимым героем Толстого. Ему он передал свои заветные мысли. Перед ним преклоняется Пьер. Его уважает Кутузов. Его любят солдаты. Ему завидует Николай Ростов. Он адъютант и стремится не столько к строевой службе, как к военному руководству. Но этот человек не включен в работу. То пристальное внимание, с которым относится Толстой к Андрею Болконскому, не до конца оправдано.
