Текст книги "Собачья работа"

Автор книги: Лев Пучков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Эй вы, трое, ко мне! – повелительно крикнул Рудин, приходя на помощь новоявленной клиентке. – Не подойдете, надеру задницу!

Никакой реакции – ризены продолжали взахлеб перепираться с обитателями вольеров, прыгая на сетку.

– Как у вас тут запущено все, – пробормотал Рудин. – Скажите честно – они вас совсем не слушаются? И вы даже не удосужились им клички придумать… Так?

– Да, они не слушаются, – согласилась дама, избегая встречаться взглядом с директором школы. – И клички… Ну не успела я пока…

– Сложный случай, – важно промолвил Рудин. – Отсутствие конкретной ориентации на хозяина, псы взрослые, так что…

– Пойду я, наверно, – хрипловато произнесла дама, – извините, что побеспокоила…

– Ничего – это поправимо, – решительно сказал Рудин, жестом останавливая хозяйку ризенов. – Будем работать. Можете приходить вот в это же время ежедневно. Как раз никого нет. И начнем, пожалуй. – Он встал и направился к вольерам, собираясь приструнить бестолковых псов.

– Как, прямо сейчас? – удивилась дама, следуя за Рудиным. – Может, завтра…

– А зачем откладывать? – Рудин, искоса наблюдая за спутницей, отметил, что походка у нее вполне упругая – если натянуть туфельки с каблучками, очень даже можно… – Сейчас и начнете воспитывать. Не дрессировать, заметьте, – воспитывать. Прививать собачачью этику… Вы, извините, кто по профессии? И еще – имя ваше, пожалуйста, – нам придется общаться в процессе, так что…

– Я – воспитывать? – даме, судя по всему, данная перспектива совсем не улыбалась. – Этих? Ну вы…

– Вы – воспитывать, – подтвердил Рудин, снимая с демонстрационной стойки веревочную плеть. – Под моим чутким руководством. Псы – ваши. Вы и будете ими заниматься. А я вас научу – как. Меня зовут Сергей. Кинолог-профессионал.

– Ах да, извините, – спохватилась дама, подозрительно глядя на плеть. – Я – преподаватель. Алиса…

На первом же занятии выяснилось, что молодые шнауцеры вовсе не такие оболтусы, каковыми казались на первый взгляд: псы оказались просто запущенными, Не более того. В свое время кто-то привил им первичные навыки дрессуры: хитрые бестии не желали реагировать на команды в обычном режиме, но вполне сносно выполняли основной минимум и даже более того – после умелого стимулирования разного характера (плетью и рафинадом); сама Алиса оказалась чрезвычайно внимательной ученицей, быстро усваивала основы собачьей педагогики и все более нравилась Рудину.

В пятницу и субботу дама с ризеншнауцерами пунктуально прибывала в школу к 19.00, и Рудин, за три часа выкладывался в полном объеме, демонстрируя чудеса профессионализма и недюжинное знание психологии – как собачьей, так и человечьей. Несмотря на сильное желание, которое вызывала дама одним своим появлением – и мешковатый наряд не мешал! – у Рудина хватило такта не прибегать к обычному методу общения с объектами очередной «вязки».

Метод был прост, незатейлив и, как показала практика, в 90 процентах случаев срабатывал безотказно. Рудин выдерживал пятидневный цикл – неизвестно, чем руководствуясь, он пришел к выводу, что четыре дня нужно накапливать энергию, аккумулируя устойчивое либидо, а на пятый – совершать отправления сексуального характера, совокупляясь неоднократно с первой попавшейся особью противоположного пола, которая соответствует определенным требованиям: то бишь вызывает неистовое желание беспощадно эксплуатировать ее подпупковое пространство. Так вот, в пятый день Рудин, если у него не было постоянной партнерши, отыскивал по ему одному заметным признакам подходящую особь, прямо заявлял, что желает слиться с ней в одну биоэнергетическую сущность, и, получив согласие, тут же тащил оную особь в свою комнатушку в здании школы, где на протяжении определенного времени усердно вспахивал вышеуказанное пространство от двух до семи раз – в зависимости от настроения. Каким образом Серега умудрялся обнаружить дам, которые с ходу соглашались вступить в интим, никто из окружения Рудина так и не сумел вычислить, но выглядели все эти объекты плановых «вязок» очень даже прилично – с девицами легкого поведения директор школы связываться не желал. Зловредный Григорий Васильевич по этому поводу с острой завистью шутил:

– А он же Пес, он носом чует. У суки бывает течка – кобель за два километра прибежит, не ошибется. А у этих (имелись в виду объекты плановой «вязки»), видимо, что-то в этом роде. Душевная течка, что ли…

Толхаева можно было понять: если он «снимал» известного рода «бабочек», клевавших на шикарную тачку, классный прикид и предстоящее дармовое угощение, то Рудину совершенно не требовались внешние атрибута, соответствующие имиджу крутого. Пес, будучи облачен в ветхие шорты и застиранную майку, подходил к даме на той же самой пресловутой набережной, протягивал ей заключение еженедельного обследования психоаналитика с настоящей печатью, результат анализов крови и осмотра венеролога, затем, неотрывно глядя невинным взором на свою избранницу, проникновенно просил:

– Прочитайте, пожалуйста.

Избранница читала – ведь нет ничего предосудительного в том, чтобы прочитать бумажки, предложенные таким симпатичным, хоть и незнакомым мужчиной.

– Видите, я совершенно здоров, – переходил Серега к основной части. – Как в психическом плане, так и телесно. Поэтому не называйте меня сумасшедшим. Ваш запах будоражит кровь, один ваш вид вызывает сладкую дрожь в каждой мышце моего тренированного тела. Я не знал женской ласки с 1991 года (тут возможны варианты – от трех до десяти лет воздержания). Судьба жестоко обошлась со мной, но теперь… теперь, увидев вас, я чувствую, как кипит во мне необузданная сила первобытного желания. Вы верите в любовь с первого взгляда? Вы знаете, как прекрасна женщина в тот момент, когда она не просто испытывает эротическую разрядку, а в буквальном смысле умирает от дикого блаженства на последней фазе оргазма? О, она просто великолепна! Ей кажется, что она вот-вот взорвется и разлетится на тысячи мельчайших осколков, каждый из которых будет воплощением чистоты и совершеннейшей гармонии, – и она права! Она действительно безгранично чиста в своем раскрепощенном порыве, безжалостно сорвавшем ее цивилизованную сущность, она – самка… Не краснейте, сударыня, испытайте меня…

– Сволочь, – расстроенно констатировал Григорий Васильевич, как-то раз подслушав из машины подобную сцену, – в тот раз он подвозил Рудина на набережную. – Если бы я начал что-то нести в подобном духе – в лучшем случае схлопотал бы по харе! По большому счету, не сомневаюсь, что за такие штуки можно и в дурдом угодить. А этому – дают напропалую, черт бы его драл! И что характерно – в обычное время из него слова лишнего, кроме мата, не вытянешь, а как плановая «вязка», так он распускается, аки аленький цветочек, – так и сочится красноречием, мерзавец! Я интеллигент потомственный, даже слов таких не знаю, а этот собакоеб – нате вам…

Так вот, Рудин, подозревая, что его очередную избранницу точит какое-то горе, стал действовать по-другому: он проверил реакцию Алисы на попытку вторгнуться в зону комфорта и заодно исследовал ее запах: несколько раз в ходе тренировок брал ее за руку, как бы случайно приобнимал за плечи, придерживал за талию. Алиса пользовалась каким-то простеньким дезодорантом без ароматических добавок – естественный запах женского разгоряченного тела был одуряюще сладок, что свидетельствовало о том, что данная особь ему подходит по всем параметрам. Реакция Алисы на запах Рудина была позитивной – женщина не морщила носик, когда он приближался к ней, но напряженно деревенела всем телом, если Рудину случалось к ней прикасаться. Руководствуясь своими песьими постулатами, Серега сделал вывод: контакт возможен, поскольку чувственное восприятие с обеих сторон имеет явно выраженную положительную окраску – а это главное. Остальное – мелочь, нюансы. Единственное, что мешало, – это странный Алисин комплекс, заставляющий ее вздрагивать и напрягаться при каждом его прикосновении.

«А ведь обидел кто-то девчонку, – пришел к выводу Рудин. – С чего бы она тогда зверем смотрит? Придется расколупать этот долбаный комплекс – иначе никак…»

В процессе занятий Алиса постепенно оттаивала. Рудин понял, что затея со школой – дело рук того, кто прекрасно понимает состояние Алисы и пытается помочь ей освободиться от тяжелых последствий перенесенного кризиса. Человек может неопределенно долго носить в себе свою беду, замкнуться в скорлупу защитной реакции и неслышно гореть в беспощадном огне внутреннего горя, пока не истлеет совсем. Чтобы вывести его из этого ступора, нужно сильно постараться, и не всегда это старание имеет положительный результат. Собачья эпопея была в данном случае самым удачным вариантом: с точки зрения Рудина, не было на свете ничего лучше и благотворнее, чем длительное общение с четвероногими братьями. На занятиях Алиса забывала о своем внутреннем конфликте и расслаблялась, хорошела личиком. Однажды она даже поговорила с Рудиным на житейские темы, не отказалась от чая и приняла приглашения на воскресное представление. Правда, когда на прощание Серега протянул руку и чуть долее, чем принято в таких случаях, задержал влажную ладошку в своей мощной клешне, Алиса тут же ушла в глухую защиту.

– Вообще-то мужчина не должен протягивать руку, – сухо отчеканила она, поспешно выдергивая свою ладошку. – Странный вы – собак воспитываете, а элементарных основ человечьей этики не знаете… – И, круто развернувшись, удалилась, волоча своих непослушных псов, которые не хотели покидать это славное местечко, насквозь пропитанное великолепными собачачьими запахами.

Тем не менее в воскресенье Алиса пришла на представление вместе со своими лохмомордыми оболтусами и даже сделала Рудину ручкой – Серега внутри чуть не лопнул от радости. Эта радость, однако, не помешала ему накануне – часиков этак за пять до появления прекрасной дамы – склонить к «вязке» симпатичную молоденькую продавщицу напитков, которая вполне соответствовала требованиям физиологического комплекса Рудина.

Всеобщий ажиотаж и приподнятое настроение, сопровождавшие собачье шоу, благотворным образом подействовали на Алису: она вместе с другими зрителями кричала, смеялась и беззастенчиво выражала эмоции. Рудин был на седьмом небе – его концепция об универсальности собакотерапии в очередной раз доказала свою состоятельность. Желая окончательно завоевать ее расположение, Рудин под страшным секретом поведал, чем собирается его команда заняться сегодня ночью, и даже пригласил присутствовать, гарантируя безопасность. Алиса повела себя, как любая женщина без комплексов: сделала круглые глаза и долго хихикала. От приглашения отказалась, не потрудившись объяснить причину, но Рудина это не опечалило: прогресс место имел – она начала оттаивать и неуверенными движениями разрушать заветную преграду, которая до определенного момента разделяет мужчину и женщину…

Когда стемнело, Рудин стряхнул очарование приятных воспоминаний, собрал оружие и озабоченно почесал бритый череп под косынкой. Сегодняшняя сцена в усадьбе Саранова не давала ему покоя – он знал, что будет переживать, пока не разберется в причинах столь странного поведения своего патрона.

– Вот что, хлопцы, – немного подумав, сказал Рудин своим помощникам. – Начнете без меня. А мы с Ингрид прокатимся в одно местечко – дело есть. – И, свистнув хромую ветераншу, укатил в неизвестном направлении…

К 22.30 Григорий Васильевич принял пятую дозу те-килы, вполне освоил привезенный Руриком узконаправленный микрофон и решил, что пора отправляться. Извлек из зарядного устройства аккумулятор, вставил его в прибор ночного видения, положил в карман плоскую железную фляжку с текилой и вышел из дому, наказав домовому: «Если будут спрашивать, скажи – уехал на набережную».

В 23.00 охотник-любитель уже сидел на одном из пригородных холмов, в раскидистых кустах, и настраивал свой подслушивающий аппарат, направив микрофон на усадьбу Улюмова. Усадьба располагалась в крайнем ряду новорусских новостроек, отстояла от холма метров на двести и являла собой прекрасный объект для наблюдения.

Было довольно прохладно – с наступлением темноты дневной зной уступил место влажному воздушному фронту, ощутимо наступающему с северо-запада. Григорий Васильевич зябко поежился, докрутил струбцину установленного на треножнике микрофона, надел наушники и принялся изучать расположение бандитского подворья.

Дом состоял из трех этажей – двух полноценных и цокольного, полуподвального. В нижнем этаже окна были видны примерно на треть – двухметровый каменный забор затруднял наблюдение. Тем не менее выбранное место позволяло довольно сносно видеть то, что творится в полуподвальном помещении, в одной из комнат, два окна которой были обращены к холму.

В просторной комнате без обоев и каких-либо следов благоустройства виднелись от макушки до пупка выявленные накануне Рудиным двое негодяев. Ярко горела лампа дневного света, негодяи сидели на стульях в паре метров друг от друга, руки у них были связаны за спиной, а на лицах можно было заметить следы свежих побоев.

– Дознаватели фуевы, – неодобрительно пробормотал Григорий Васильевич, – и неймется вам? Сказано же было – приедет Саша Рубец, тогда и приступим…

Сняв наушники, Григорий Васильевич прислушался к окружающей его густой тишине, изредка разбавляемой лаем собак, охраняющих богатые усадьбы, и потащил из кармана фляжку с текилой. Слушать пока тоже было нечего: пленники молчали, свесив головы на грудь, у распахнутого настежь окна сидели трое «быков» Улюма и, судя по характерным жестам и скупым фразам специфического характера, вяло резались в «буру».

Толхаев взял ночной прибор и обозрел окрестности. Неровные линии кустов на соседствующих холмах отвечали густой чернотой – ни малейшего намека на постороннее присутствие. Если кто-то появится слева или справа, в прибор будет отчетливо виден силуэт ночного гостя. А если он притащит с собой оружие, придется убавлять мощность – отраженный от металла лунный свет будет резать глаза наблюдателя.

– Хороша чертовка! – довольно крякнул Толхаев, пригубив текилы и, любовно огладив прибор, положил его рядом.

Направив бинокль на усадьбу, Григорий Васильевич суетливо натянул наушники и прибавил громкость – один из «быков» что-то говорил, обращаясь к пленникам.

– … изображать? Может, поколетесь, пацаны? Я отвечаю: когда Рубец за вас возьмется, меня тошнить начнет. Пару раз видал, как он работает, до сих пор мурашки по коже… – предложила одна квадратная голова. – Все равно ведь расколетесь, когда Рубец займется вами, – на пятой минуте расколетесь, бля буду! Ну вы че, в натуре, не врубаетесь, что ли?

Пленники не отвечали – приподняли головы и тоскливо смотрели на охранников.

– Все равно уже ясно, что вы Жеку отпидарасили, – убежденно вступила вторая квадратная голова у окна. – Собака вас вычислила, анализ совпадает… Нам-то по херу – Жека не наш пацан. Поколитесь, сдайте, кто организовал, – и дуйте на все четыре! Не наш пацан – нам по барабану. Мочить вас никто за такое фуфло не собирается – отвечаю…

Пленники молчали. Головы у окна выдвинули еще несколько предложений схожего характера и, утратив интерес к задержанным, опять занялись игрой.

– Ага, они совсем дурные – все бросили и раскололись, – язвительно пробормотал Григорий Васильевич, снимая наушники. – Однако когда Рубец за дело возьмется, вам все равно придется сдаться. Если до того момента ничего не случится…

Подъехав по узкой шоссейке к холмам с тыльной стороны, Рудин загнал «уазик» в кусты и кошачьим шагом двинулся вдоль обочины, забирая вправо. Пройдя метров тридцать, он неожиданно напоролся на брошенный у обочины автомобиль и с удивлением узнал в нем «Форд» Толхаева.

– Однако! – пробормотал Рудин, озираясь по сторонам, в тусклом свете луны кусты вокруг маячили зловещими тенями, обещавшими самые неожиданные неприятности. – А ты чего тут делаешь, друг ситный?

Углубившись в заросли, Рудин осторожно продрался сквозь ветвистый заслон и приставными шагами двинулся к вершине холма, замирая каждые три секунды и чутко прислушиваясь. Внезапно Ингрид, следовавшая впереди хозяина метрах в семи, легла и недовольно фыркнула. Приблизившись, Рудин лег рядом и шепнул на ухо собаке: «Ползи»!

Ингрид, виляя задом, шустро поползла вперед, показывая направление, в котором находился обнаруженный объект. Определив вектор, Рудин догнал собаку и остановил ее легким нажатием на холку.

– Пошли отсюда, – прошептал Сергей, разворачиваясь и на получетвереньках удалясь от вершины. – Места много – пойдем на соседний холмик. Пусть дядя Гриша побалуется, коль приспичило!

Обосновавшись на вершине соседнего холма, Рудин пристроил карабин и принялся наблюдать за усадьбой Улюма через оптический прицел – бинокль взять с собой он не удосужился. Отсюда подворье просматривалось не очень хорошо, но через прицел были видны головы пленников, находящихся в полуподвальном помещении. Разрешающая способность оптики позволяла рассмотреть их губы – этого Рудину было вполне достаточно.

Узконаправленный микрофон Сергею не требовался – он умел читать по губам. Лет десять назад Рудин получил сильнейшую контузию и на некоторое время лишился слуха. В госпитале работал сурдопереводчик, который за две недели обучил его нехитрому искусству невербальных коммуникаций. Через три с половиной месяца слух Рудина полностью восстановился, но опыт глухонемого остался в памяти навсегда.

– Сидит, – удовлетворенно констатировал Рудин, наведя винтовку на соседний холм и рассматривая через прицел смутно видневшийся в кустах человеческий силуэт. – Конспиратор херов – мог бы и половчее замаскироваться…

– В розыске, говоришь?! – со сдержанным ликованием процедил Григорий Васильевич, наблюдая в ночной прибор за отчетливым силуэтом, возникшим на соседнем холме. – Однако могла бы и половчее замаскироваться – видно тебя… Специалист высшей категории – тоже мне!

Мощность прибора он убавил – силуэт на соседнем холме светился бликами, испускаемыми сталью оружия. Подкрутив настройку, Толхаев замер, сверкнула оптика, видимо, в его сторону повернули ствол.

– Нечего озираться – работай давай, – еле слышно вымолвил он, чувствуя, как по спине ползет нехороший холодок страха: а ну как заметит да пульнет сдуру? Но силуэт занял исходное положение, направив ствол на усадьбу.

– Ну то-то же, – облегченно вздохнул Толхаев, отвинчивая пробку на плоской фляжке. – Смотреть вы все горазды – работать некому!

В 23.45 обстановка в подвальном помещении изменилась. Рядом с пленниками возникла верхняя половина Саши Рубца, который, поздоровкавшись с охранниками, заявил:

– Даю пять минут на думки, хлопчики. Потом начинаю работать. Время пошло.

Верхняя половина Рубца согнулась – в бинокль Григорий Васильевич мог различить только спину, микрофон передавал позвякивание каких-то железяк. Судя по всему, палач наклонился над столом, раскладывая инструмент.

– Работай, работай, хорошая моя, – горячо попросил Толхаев, не отрываясь от бинокля. – А то как бы поздно не было…

Шлеп! Шлеп! – Микрофон уловил два сочных шлепка с интервалом в четыре секунды – черепа пленников брызнули во все стороны кусками костей, ошметками кровавой каши и перестали существовать.

«Разрывными, – пронеслось в сознании Толхаева, вслух сказать он ничего не мог, оторопело разинул рот и смотрел в бинокль, хотя нужно было немедленно уматывать – через несколько минут тут такое начнется! – Сработала, чертовка… Но зачем же разрывными?»

– А-а-а-а!!! – истошно заорал Саша Рубец, подскакивая к квадратным черепам у окна, которые даже не успели отреагировать на случившееся. – Снайпер, бляа-а-а!!! Бегом, бля, дебилы! Улюм башку открутит, бегом!!! Ловите, бля, уроды – уйдет же!!! – и в таком же духе еще что-то.

Толхаев уже не слушал. Собрав пожитки, он стремительно ломанулся вниз, к обочине шоссейки, где его поджидал моторный зверь, состязаться в скорости с которым обычным иномаркам бандитов нечего было и мечтать…

Глава 5

В 9.10 Андрей Станиславович Стадогонов, сопровождаемый четырьмя сильно вспотевшими телохранителями, завершил пятнадцатый круг по тартановой дорожке вдоль внутренней стороны забора своей усадьбы и, зарулив на небольшую травянистую лужайку перед двухэтажным особняком, с размаху сел на шпагат. Телохранителей сменила пара круглосуточных охранников: пока хозяин растягивается в безопасном месте, выполняет обязательный утренний комплекс тайцзи и занимается туалетом, лицензированным мастерам бодигардинга нужно помыться, привести себя в порядок и позавтракать в служебном отделении усадьбы – чтобы быть готовыми принять драгоценное тело под профессиональную опеку спустя полчаса, когда оное тело пожелает покинуть свое хорошо защищенное жилище.

Проделав комплекс китайской гимнастики, Андрей Станиславович подышал по системе, выгоняя скопившуюся за ночь вредную прану через левую ноздрю, затем семь раз – на выдохе, животом – моторно крикнул, подражая воплям энцефалитного орангутанга в период брачных игр. Вопли получились сочными и максимально задушевными – Андрей Станиславович прислушался к своему организму и, почувствовав себя удовлетворенным, направился в дом – принимать джакузи.

Спустя двадцать минут Андрей Станиславович уже стоял на крыльце, будучи облачен в шелковый летний костюмчик, бодигарды, свежие и готовые к любым неожиданностям, поджидали у ступеней; медленно сдавал задом к крыльцу белоснежный «Линкольн» с пуленепробиваемыми стеклами. Андрей Станиславович, следуя давно устоявшейся системе, собирался в принадлежавший ему клуб «Эдельвейс» – завтракать, читать свежую прессу, играть в бильярд, чтобы завтрак хорошо переварился, – иными словами, заниматься важными утренними делами.

Сев на заднее сиденье «Линкольна», Андрей Станиславович милостиво помахал холеной дланью – к нему тотчас же присоединился почтительно ожидавший в сторонке коммерческий директор объединенного ЧОПа[8]8
  Частное охранное предприятие


[Закрыть]«Белогорпротект» Вадим Николаевич Жуковский. Руководство ЧОП, в основном специалисты высокого класса, всячески избегали общения с хозяином – в силу причин личного характера. А поскольку совсем не контактировать с работодателем было неприлично, ему подсовывали коммерческого директора, в обязанность которого входило ежедневно развлекать хозяина, в ходе завтрака докладывая ему о положении дел и выслушивая различные умные мысли, настоятельно требовавшие скорейшего воплощения в жизнь.

Вадим Николаевич неизменно выдерживал дистанцию в отношениях с хозяином, поскольку тот, будучи рабом своего настроения, мог под горячую руку сильно нахамить или обидеть едкими высказываниями, коль скоро ему казалось, что подчиненный пытается фамильярничать (допустим, подойти без приглашения и поздороваться), – примеры имели место. Андрей Станиславович… впрочем, что это мы – все по имени отчеству да с почтительностью необычайной?! Пусть господин Стадогонов является единственным сыном ныне здравствующего губернатора, владельцем монополиста по подготовке секьюрити – ЧОП «Белогорпротект» – и одним из четырех предводителей преступного сообщества, именуемого в Белогорском «свете» Первым альянсом, нам-то что? Это всего-навсего взбалмошный молодой человек тридцати четырех лет, в меру упитанный, с неуемными амбициями и, в силу тепличного воспитания, совершенно далекий от реального восприятия действительности.

– Непуганый идиот, – сокрушенно высказывается всесильный папашка-губернатор о своем чаде, пропустив пятую рюмку водочки. – Мнит себя всемогущим и страшным! Его ж ни разу не били на улице – с детства в жопу дуем…

В общем, папин сынок. Своим положением он обязан исключительно папе. Потому не станем далее его величать – чести много, а будем обзывать запросто – Андрюха.

Итак, Андрюха Стадогонов пригласил Вадима Жуковского присоединиться и отправился в «Эдельвейс». По дороге вяло общались: Жуковский еще не совсем проснулся после вчерашнего планового кутежа, а Андрюха успел проголодаться и мечтал о сюрпризе. Шеф-повар клубного ресторана ежедневно готовил для хозяина нечто неожиданное – таково было требование Стадогонова-младшего – и из кожи вон лез, чтобы угодить взыскательному вкусу своенравного барчука.

– По Второму альянсу пока никаких новостей, – между делом сообщил Жуковский. – Ни малейшего проблеска. Остается только гадать…

Услышав о конкурентах, Андрюха несколько оживился – в их кругу все эти дни живо обсуждали странные дела, творившиеся в команде Саранова. Предположений было много, но никто так и не смог вывести универсальную версию, объяснявшую удивительную цепочку событий: взрыв «Парадиза» – ликвидация Кулькина и его троих людей – спешный розыск каких-то негодяев, предпринятый командой Саранова, и, наконец, нападение на усадьбу Улюма невесть откуда свалившегося снайпера.

– Чего тут гадать! – пренебрежительно махнул рукой Андрюха. – Не надо быть специалистом: залезли, лопухи, в чужое дело. Наезд это – не иначе. А вот насчет снайпера… – Он мудро подкатил глаза и многозначительно – как ему самому показалось, тонко – улыбнулся:

– Знаешь, если бы я не был так занят, на досуге проанализировал бы это дельце. Тут требуется особый подход – без знания соответствующих особенностей и специфики сего грязного производства соваться нечего. Вот, помню, был случай с одним моим корешком… – тут Андрюха сверкнул глазами и пустился в пространное повествование об очередном невероятном приключении какого-то своего гипотетического крутого приятеля.

Жуковский почтительно склонил голову, про себя подумал: «Идиот, блин!» – но вслух ничего не сказал. Господин Стадогонов был большой выдумщик и мог часами самозабвенно потчевать окружающих полуфантастическими историями, которые изобиловали множеством весьма правдоподобных деталей. Историйки эти Андрюха придумывал на ходу, обладая недюжинным воображением, по мере повествования распалялся и вламывался в состояние творческого экстаза, так что к развязке у непросвещенного слушателя волосы дыбом становились. Слушать его, однако, мало кто хотел – пообщавшись с данным типчиком единожды, можно было сделать вывод, что он – отъявленный врун, свято верящий в свои россказни.

– Своеобразная форма конфабуляции, – сделал разок заявление под пьяную руку домашний доктор Стадогонова при небольшом стечении публики. – Набрешет кучу и сам верит во все, что рассказал. Лечить надобно, да никто не осмеливается заявить – большой человек. А так, в комплексе – вроде по всем показателям здоровый мужчина…

Андрюха считал себя большим специалистом по части безопасности вообще и безопасности отдельных персон в частности. Будучи хозяином объединенного ЧОПа, штамповавшего охранников для всех предприятий Бело-горской области, имеющих средства на их содержание, Стадогонов искренне верил, что постиг все хитрости и нюансы охранной деятельности и по данному вопросу нет ему равных в обозримой видимости.

– Дилетанты! – презрительно буркнул он три дня назад, услышав о нападении снайпера на усадьбу Улюма. – Тоже мне – бандиты называются! Никакого понятия…

В принципе теоретический багаж сего многомудрого мужа, касающийся киллеров и антикиллеровой борьбы, был достаточно весом. Приняв с легкой папиной руки в свое ведение «Белогорпротект», Андрюха перечитал кучу книг, где живописались разнообразные ухищрения киллеров, и просмотрел все видеофильмы, в которых кто-то кого-то профессионально мочил по заказу. Свиста пуль он не слышал ни разу и даже не счел нужным посетить хотя бы единожды тренировки на полигоне своего ЧОПа. В книгах и фильмах все показано и расписано – зачем тратить время на такое никчемное занятие? Когда в Белогорске кто-то из срединной части делового мира погибал от рук наемных убийц – а случалось это достаточно часто, – Стадогонов презрительно кривил губы в нехорошей усмешке, обзывал пострадавших дилетантами и через своих близких передавал сотоварищам покойных, чтобы подскочили к нему как-нибудь на консультацию. Никто не подскакивал – Андрюху это обстоятельство удивляло и порой повергало в состояние легкой паники.

– Черт подери – так их всех перебьют! – негодовал он. – С кем тогда работать будем? Нет чтобы проконсультироваться со специалистом – по старинке действуют, дилетанты хреновы…

Телохранителями, опекавшими его драгоценную персону, господин Стадогонов руководил сам, не доверяя такое сложное дело сомнительным специалистам со стороны. Все перемещения, стационарная охрана усадьбы и опека в процессе пребывания вне дома осуществлялись по разработанным им лично схемам, при составлении которых он руководствовался голливудской фильмотекой и трудами славного дядьки Чейза. Был случай, когда приятель Стадогонова-старшего – московский фээсбэшник – по недоразумению заглянул в эти схемы и с ходу забраковал их, заявив, что подобной чуши он никогда в жизни не встречал. Фээсбэшник был тут же грубо одернут «специалистом», послан в неслыханную даль и с позором выдворен из клуба. Больше его туда не пускали, несмотря на протесты губернатора.

Когда «Линкольн» подкатил к парадному входу «Эдельвейса», Стадогонов оборвал свое увлекательное повествование на полуслове и, не удержавшись, бросил Жуковскому:

– Черт их дери, эти дилетанты, если стесняются обращаться ко мне напрямую – ну, я понимаю, конкуренты, конечно, супротивники, – но хоть бы подъехали к клубу, посмотрели бы со стороны, как охрана организована. Черт-те что – прямо и не знаю… – и гордо покинул салон.

Жуковский почтительно кивнул и несколько задержался, всем своим видом показывая шефу, что он поневоле любуется организацией опеки его персоны и восхищается оной (то ли персоной, то ли опекой – не разберешь).

Действительно, зрелище было внушительное. Четверо телохранителей, выскочивших из остановившегося перед «Линкольном» «Ауди-100», мгновенно взяли хозяина в кольцо и повели к крыльцу, на котором уже стояли навытяжку трое здоровенных охранников клуба в униформе и показательно крутили головами на триста шестьдесят градусов, держа наготове «уоки-токи».

– И когда ж ты повзрослеешь, засранец? – буркнул Жуковский, выдержав деликатную паузу и направляясь вслед за хозяином. – Четвертый десяток разменял, а все в солдатики играешься…

…Ли сидела в стареньком кирпичном гараже, притаившись за задним бампером вишневой «девятки», посматривала на часы и размышляла о делах грядущих. Замок на дверях гаража она одолела без труда, а вот в машине наверняка установлена сигнализация – поэтому следовало ждать, когда придет хозяйка.

Эти три дня она так много и напряженно думала, что обзавелась бессонницей и устойчивой головной болью – хотя последнее обстоятельство скорее всего было вызвано неумеренным потреблением сигарет. Сейчас тоже хотелось курить, но табачный дым мог насторожить хозяйку – приходилось терпеть.