Текст книги "«Ракета» выходит на орбиту"

Автор книги: Лев Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
„БОЛЕТЬ НАДО УМЕТЬ”
Рассказывает Анюта

Я познакомилась с обаятельным человеком. Вот таким должен быть врач. Во дворе его знают все и он знает всех. Если иногда и забудет имя, то припоминает: «У тебя отморожены были уши? Значит, Оля?» Или: «Это ты в прошлом году наглотался арбузных косточек? Владик?» Есть у него и маленькая слабость. Обожает кофе. Чашечку. По вкусу и запаху может рассказать своим маленьким пациентам, откуда эти кофейные зёрна, из Гватемалы или с Цейлона.

Света, Слава и Валерик очень метко его прозвали «доктор Айболит». Света утверждает, что с ним можно разговаривать, как с лучшей подругой. Он часто запаздывает, но если уж обещал, то в этот день придёт обязательно.

Так вот, доктор Айболит, или, как его называют взрослые, Терентий Фёдорович, подал Свете замечательную идею. Бедная девочка с осложнениями лакунарной ангины совсем было закисла. Теперь у её кровати столик с будильниками, один голубой, другой коричневый круглый с дырочками-гнёздами на циферблате, который отзванивает начало уроков и перемен.

Я как-то днём, по дороге из райкома, забежала к ней. Представьте, не пустила в комнату. «Анюта, не обижайся, у меня сейчас алгебра. Через десять минут вторая большая перемена, посиди, почитай, ты услышишь звонок».

И я услышала. Действительно, не прошло и четверти часа, как поднялся страшный трезвон. Сразу зазвонили: на кухне, телефон и коричневый будильник Светланы. Я помчалась и нечаянно смахнула со столика голубой, самодельный. Он упал на пол и тоже затрещал со страшной пронзительностью. Надо было ещё открыть дверь на кухне и снять телефонную трубку. Оказывается, это пришла давать английский урок мама Валерика, а по телефону звонил Прохор Степанович. Он передавал, чтобы Света не беспокоилась. Завтра придёт беседовать по пройденным темам.

Потом звонили девочки. Обещали забежать вечером. Потом – Валерик, спрашивал, состоялся ли урок английского языка. Наконец тётя Нина вернулась из магазина, я уже ответила не то на четыре, не то на пять телефонных звонков.

Оказывается, в игре, которую затеяли Света и доктор, тёте Нине отводится заметная роль, точнее – две: она завхоз и, что ещё важнее, учительница домоводства. Тётя Нина не сознаётся, но ей доставляет большое удовольствие ставить за пирожки четвёрку (пятёрку она может поставить только себе), а за штопку носков даже тройку.

Я уже собралась уходить, когда появился, шумно отдуваясь, тот самый доктор.

– Здравствуйте, Анюта, – сказал он после того, как ему удалось самостоятельно снять пальто, ускользнув от услужливой тёти Нины.

Оказывается, он знал моё имя, хотя видел в первый раз. Это Слава, Света и Валерик понарассказали обо мне. До звонка мы сидели с Терентием Фёдоровичем в кухне, пили кофе – колумбийский, как он заявил. Потом доктор стал развивать теорию, что, оказывается, и болеть надо тоже уметь.

– Вы посмотрите на Светлану. Если бы она позволила себе раскиснуть, то болезни хватило бы надолго. А сейчас каждый день приносит улучшение. Вы скажете – игра? Тем лучше. Умная игра всегда нужна в жизни.

Я не смогла расспросить его подробнее, что он под этим подразумевает, так как мой собеседник по звонку коричневых лабораторных часов отправился к Светлане.

Он долго осматривал и выслушивал её. Потом что-то стал мурлыкать себе под нос. Тётя Нина заявила, что это хороший признак. После очередного звонка у них начался урок физкультуры. Он сделал Свете лёгкий массаж и показал упражнения для кистей рук и ещё какие-то нетрудные. Затем, с помощью тёти Нины, закутал Светлану, посадил в кресло, открыл форточку, предложив таким образом «погулять».

В передней опять заторопился, ускользнул от тёти Нины, пытавшейся подать ему пальто.

Мы вышли вместе. Я спросила, когда можно ждать Светлану в классе. Он ответил:

– Недели через две.

И добавил:

– Надо уметь болеть. Вам понятно?

И, хотя никто нас не слушал, доктор, понизив голос, доверительно сообщил мне:

– Девочка хочет походить на Софью Ковалевскую, Зою Космодемьянскую и Валентину Терешкову сразу.

Если бы вы знали, как приятно старшей вожатой, когда умные и сердечные люди хвалят её пионеров.

А Терентий Фёдорович, продолжая свою мысль, заговорил о Валерике.

– Это очень занимательный молодой человек. Он растёт на глазах. И не только потому, что я дал ему упражнения на подтягивание по утрам во время зарядки. В нём начинают проявляться такие черты характера…

Что начинает проявляться в характере Валерика, на этот раз я так и не узнала: доктора окружили мамаши, которые всегда нуждаются в совете врача. Он только успел заметить:

– Не считаете ли вы, что у медицины и педагогики есть много точек соприкосновения?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ
Рассказывает автор

«Старый друг – лучше новых двух» – гласит пословица. А друзья идут в школу по разным сторонам улицы. Если один забыл, что задано, он не спрашивает у другого. Я уж не говорю: один не подскажет другому. Может быть, это к лучшему. После случая с «нищим у доски» в девятом стали меньше подсказывать. Но ведь раньше вместе уроки готовили. И если один спрашивал, заходя в библиотеку, прежде всего: «Где Славка?» – то другой вбегал через несколько минут: «Куда же делся Вовка?» А теперь? И это два комсомольца. Два редактора: Володя Антонов и Слава Рябинкин.

Как зовут чёрную кошку, пробежавшую между ними? «Редакционная тайна»? Все разделились: одни – за Рябинкина, другие – за Антонова. Одни за «Ракету», другие за «Вымпел». Сегодня на большой перемене ко мне подошёл Володя Антонов:

– Можно после уроков с вами посоветоваться?

«Что-нибудь серьёзное», – подумал я, потому что разговоры на обычные темы мы вели и без предварительных предупреждений.

– Устраивает в пятнадцать ноль-ноль? К этому времени я освобожусь.

– Есть в пятнадцать ноль-ноль, – отозвался Володя.

Нигде так хорошо не разговаривается, как в библиотеке за стеллажами, у комплектов старых газет. Звуки школьной жизни чуть слышны. С трудом различаешь голоса, где-то вдали дребезжание звонка. Книг на полках столько, что кажется, и жизни не хватит все перечесть. А ведь это только сравнительно небольшая школьная библиотека. Здесь, в книгохранилище, в обществе великих писателей и замечательных мыслителей, разговор идёт сосредоточенный, неторопливый. Я люблю больше слушать, чем говорить, Володя даёт мне такую возможность.

– Да, – продолжает он с горечью, – я никогда не подумал бы, что многолетняя дружба так вдруг рассыпается. Из-за чего?.. – он замолкает.

– Из-за чего? – переспрашиваю я, дав ему подумать.

– Из-за «Ракеты», – решает он. – Без неё всё было очень спокойно.

– А это хорошо, когда «всё спокойно»?

– Слава всегда помогал мне. Не одну субботу допоздна засиживались, оформляя «Вымпел». А ведь люди в субботу ходят на каток, на танцы. И мы злились, но не уходили из пионерской, пока не был нарисован последний заголовок. А в понедельник утром обязательно свежий номер. Нашу заметку «Кулачная расправа» пять раз срывали подхалимы Илюхи Гаврилова. Мы снова восстанавливали её и даже наклеивали на видное место подброшенное анонимное письмо, где нам угрожали мордобоем. Помню примечание от редакции, короткое, в два слова: «Не боимся!». А самим, конечно, страшно. Ходили по вечерам только вдвоём. Потом Гаврилов приходил к нам, просил, чтобы газета его не преследовала, а то ему не кончить школы – выгонят. Мы сказали: «Уймешь кулаки? Пиши обещание в стенгазету». И горды были – собой, газетой. Ну, что было, то сплыло. А вот сегодня… Посоветуйте, что нам с этим делать.

Володя Антонов передал мне вдвое сложенный лист из школьной тетради, исписанный красивым почерком.

«Направляю вам фельетон «Мальчик резвый, кудрявый…», или, может, хотите иначе назвать, дело не в этом, все факты проверены, подтверждены и санционированы».

Знакомый почерк! Вот только с орфографией… Зачем «санционированы» – без буквы «к», вылетевшей из середины? Но читаем дальше.

«Вы, конечно, слышали его голос, то нежный, то звонкий. Да и сам он не раз попадался под ноги на путях в столовую или в библиотеку, такой семиклассник мелкого роста. В школе хорошо знают Валерика Серёгина, но не со всех сторон. Он очень, слишком внимателен к девочкам. С одной из них его можно было видеть в шкафу радиорубки. С ней же он ушёл на почти ночную прогулку в ресторан или м ароженицу. В результате девочка заболела, да и сам Валерик долгое время лишал нас счастья слышать его инд евидуальный голос. Интересно, какие новые приключения планирует Дон Валерик, известный в школе сердцеед. Это особенно должно заинтересовать инт илектуального редактора радиогазеты «Ракета», который много места в своих передачах уделяет вопросам дружбы, любви, морали и пола.

После подписи приписка:

«Имя автора известно редактору школьной стенной газеты В. Антонову. Однако заметку прошу опубликовать в ближайшем номере под указанным пс ивдонимом».

Не знаю почему, но меня особенно поразил этот «пс ивдоним». Ведь раньше была «м ароженица» – через «а». Я прочёл письмо ещё раз. Сложил его и вернул Володе.

Он выжидательно посмотрел на меня и, не дожидаясь ответа, определил:

– Свинство!

– Что же ты собираешься делать, инд евидуально, инт илектуально?

– Что? Я против того, чтобы эту гадость помещать в газете. Грязная стряпня, а не фельетон. Редколлегия меня поддержит. Так и ответим.

– И сколько же ребят ознакомятся с этой заметкой?

– Четыре-пять.

– А из них никто не расскажет дальше?

– Мальчики – нет. В девочках не уверен.

– Так ведь это только и нужно твоему «старику Базилю». Чтобы сплетня поползла.

– А что делать? Если просто вернуть, так он будет ходить по школе и размахивать своей бумажкой: «Боятся критики! У меня все факты правильны. Был шкаф? Был. Было мороженое? Было. Болеет Светлана Рябинкина? Болеет».

– А что, если «старик Базиль» сам попросит обратно свой фельетон?

– Зачем же он попросит? – удивился Володя.

– Надо сделать, чтобы попросил. Иначе пообещать опубликовать, с комментариями Глафиры Алексеевны.

– Вы так думаете?

Меня позвали к телефону в канцелярию, и я оставил Володю сочинять ответ.

А вернулся только через полчаса: задержал Кузьма Васильевич.

За стеллажами, на том месте, где я оставил Володю в одиночестве, теперь беседовали двое. Собственно, это была не беседа, а крутой, горячий спор. Они не заметили меня, когда выходили из библиотеки. Я расставлял книги. Но то, что они выходили вместе, было уже хорошо.

Позже у себя на столе я обнаружил конверт с надписью: «Лично Григорию Павловичу».

Это был ответ школьного редактора газеты «старику Базилю».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
МЕНЯ ВЫЗЫВАЮТ НА ПАРТБЮРО
Рассказывает Валерик

Совершенно невероятно… Меня вызывают на партбюро! Меня, Валерика Серёгина. Папа даже сначала не поверил. Мама встревожилась и сказала, что, наверное, будут «прорабатывать». Папа возразил, что меня ещё рано прорабатывать на партбюро, а если надо, – вызовут на совет дружины. Я ведь только пионер и даже ещё не комсомолец. Мама всё-таки решила позвонить Прохору Степановичу и спросить его, в чём дело. Она хотела, чтобы позвонил папа, но он наотрез отказался. Наконец решилась сама, но, когда Прохор Степанович подошёл к телефону, начала говорить что-то странное.

– Я жена члена партии Серёгина.

Наверное, Прохор Степанович ничего не понял, потому что мама ещё раз повторила, что она жена папы. И только когда выяснилось, что она же и моя мама, разговор пошёл спокойнее.

– Да, да, да! И я так думаю! Вы совершенно правы!

Потом заулыбалась:

– Мне кажется, вы его перехваливаете.

Потом погрустнела:

– Да, конечно, как ко взрослому. А вы думаете, он справится?

С чем мне предстояло справиться, я на этот раз не узнал: мама потребовала, чтобы я срочно пошёл погулять: «такая чудесная погода».

Я оделся, но гулять не пошёл. Погода отвратительная. Лучше заглянуть через площадку к Славе и Свете.

Тут меня ожидало небольшое разочарование. Славу тоже вызывают на партбюро. Он сказал, что и Светлану вызвали бы, если бы она уже ходила в школу. Оказывается, партийное бюро собирается для того, чтобы обсудить «Ракету». Специально. Ну, может быть, и другие вопросы найдутся, но наш поставят первым. Что-то будет? Пришёл Володя Антонов, и его, как он сказал, также приглашают на это заседание.

Дома за ужином мама усиленно расспрашивала о «Ракете». Но я сказал, что мне нужно подумать, прежде чем серьёзно отвечать на такие вопросы. Папа рассмеялся. А мама почему-то обиделась. Иногда её трудно понять.

К счастью, мама и папа торопятся в гости. Вызвали такси. Собственно, торопится мама, папа готов, как всегда, раньше её. А мама ищет клипсы.

– Разволновалась я с этой «Ракетой» и не знаю, куда их положила! Вот, одна на столе, а где другая?

Мы начинаем искать все вместе. Я лезу под кровать и получаю шлепок. Не больно, но обидно. Тогда я сажусь за стол, а искать клипсину начинает папа. Он уже в пальто, и мама не даёт ему раздеться, потому что такси, наверное, уже подъехало. И вдруг – гениальная мысль! Я, кажется, знаю. Именно так! Мама напрасно ищет, больше одной клипсины ей не надо. Другая, оказывается, у неё уже давно прицеплена к уху.

– Что же вы раньше мне не сказали? – возмущается она.

Опять мы виноваты.

Ушли. Можно подумать о серьёзных вещах. Итак, меня вызывают на партбюро. Значит, со мной считаются. Значит, я что-то сделал для школы. А что?

Так, если серьёзно говорить с самим собой, то, пожалуй, меня правильно не назначили редактором «Ракеты». Раньше я думал, что редактору достаточно иметь клей и ножницы. «Рыцарь клея и ножниц!» Хороший заголовок для субботней передачи.

Впрочем, клей и ножницы пригодятся при монтаже магнитофонной ленты. Нет, редакторская работа трудная, и я теперь совсем иначе отношусь к Славику. Сколько он натерпелся из-за этой «Ракеты»! Подумать только – «Ракета шлёпнулась в грязь!» А «Школьный вальс?» А когда Наташа делала репортаж? И с лучшим другом поссорился. На принципиальной основе.

А вообще, по-моему, лучше ребят, чем у нас в «Ракете», во всей школе нет. Я уже не говорю о Свете. Мне только одно не нравится. Мама занималась с ней английским и каждый раз: «У неё чудное произношение, у неё словарный запас». Мне не жалко, конечно, пусть словарный запас, но ведь она это говорит специально, чтобы я почувствовал.

И ещё. Я никогда столько не думал. Другой раз даже голова заболит. Думаешь, над чем раньше и думать не стал бы. Как поступить? Когда мы проводили рейд «Неряха ходит по школе», то все начистили ботинки, подворотнички чистые к курточкам пришили (мне, правда, мама пришила). Но потом рейд кончился. Дальше сапоги чистить каждое утро до блеска? Надо вставать раньше или опаздывать в школу. Не чистить? Так вот, Жорик Реготян через две недели после рейда подходит ко мне и говорит:

– Валерик, есть одно секретное дело. Я не могу тебе сказать, но ты же знаешь, я главный художник стенной газеты… Ты обещаешь никому ничего не говорить?

Я обещал.

– Даже Славе? – пытал меня Жора.

Я обещал.

– Даже Свете?

Я обещал, хотя добавил мысленно про себя «не». Чтобы вышло «не обещаю».

– Ни папе, ни маме? – продолжал Жорик.

– Слушай, Жора, – рассердился я. – Если хочешь говорить, – говори. А не хочешь, так и я тебе чего-то не скажу. – Он наклонился и зашептал:

– Редколлегия «Вымпела» проводит рейд «Неряха снова ходит по школе».

И побежал. А я посмотрел на свои ботинки. На улице грязь, галош надевать не хотелось. «Хорошо, если рейд не сегодня», – подумал я.

Целую неделю вставал на четверть часа раньше, каждое утро чистил щёткой и наводил блеск бархоткой. Света спрашивает: «Валерик, ты в ботинки вместо зеркала смотришься?»

Тогда я ей рассказал, в чём дело. Она смеялась тоненько-тоненько, так, что даже слёзы закапали. А потом почему-то обиделась: «Я думала, ты для меня стараешься быть аккуратнее». Прибежала тётя Нина: «Валерик, девочка больна, а ты её расстраиваешь!» Света считает, что, по её мнению, Жорик разыгрывал меня. На всякий случай я ботинки чищу до блеска каждый день. Надо всё-таки спросить у Володи Антонова, будут они проводить такой рейд или нет? Но ботинки – это с полбеды.

Мы передавали материал про Васеньку Меньшова – «Нищий у доски», как он отвечал Фёдору Яковлевичу. Васенька неделю зелёный ходил. Я думаю, если бы он мог, он бы всех нас отравил. Он и в рубку забраться может – напортить. Мы вызвали его на заседание радиокомитета, чтобы он перед магнитофоном сказал, как думает поступать дальше. Не пришёл. Правда, его в школе и не было в тот день.

Это был вторник. А накануне, в понедельник, в стенгазете был ответ «старику Базилю», кажется, это тоже против него. В общем, можно догадаться, что Васеньку сравнивают с доном Базилио из «Севильского цирюльника», который поёт арию о клевете. Я был в пионерской, когда Васенька влетел туда на второй перемене. Он что-то хотел нашептать в связи с этой заметкой Дагмаре. И она всех нас выгнала из пионерской комнаты. Потом пришла Анюта и удивилась: «Почему вы в коридоре?» И открыла своим ключом дверь. И сказала Дагмаре такое, что та взвилась. А нас пригласила в пионерскую, но был уже звонок.

Хотя Васенька не явился на вызов, мы стали обсуждать эту передачу сами. Написана она была интересно. Прочтена хорошо. И техники нас на этот раз не подвели. Слышимость во всех классах была отличная. Значит, отличная передача? Так нет. Поднимается Саша Кореньков и говорит:

– Зря мы давали «Нищего у доски». Ну, поднимите руки, кто никогда шпаргалкой не пользовался? Или, на худой конец, сам не подсказывал?

Никто не поднял руки. Мне стало страшно. Я-то не поднял руки потому, что не могу не подсказывать. Меня просто подмывает, когда кто-нибудь отвечает, высказаться. Бывает даже так, что учитель рассердится и говорит: «Ну, Серёгин, раз ты лучше всех знаешь, попробуй отвечай у доски». И выходишь к доске – и ничего, ни одной мысли. Ну, если ребята выручат, как же не воспользоваться. Ну, а почему Слава не поднял руки или Наташа? Не захотели или… В общем, точка-тире.

Мы все, конечно, знаем и от учителей, и от родителей, и из учебников, что нельзя подсказывать или списывать. И я сам знаю. А почему же так выходит? Вот и думаешь, думаешь над всякими разными вещами, так что другой раз даже урока не приготовишь. Тут посложнее, чем с ботинками.

Итак, меня вызывают на партбюро. Что-то будет!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
РАЗГОВОР НА СЕРЬЁЗНЫЕ ТЕМЫ
Рассказывает Слава

Мы стояли на площадке четвёртого этажа и подталкивали друг друга. Никто не хотел идти первым. Самым смелым оказался самый младший – Валерик, а мы гуськом потянулись за ним: Саша Кореньков, Наташа, Дима Андреев, Володя Антонов и замыкающим – я.

За девять лет мы с Володей облазили всю школу. И всё-таки рядом с физическим кабинетом осталось одно помещение, закрытое для нас. Туда и направилась теперь, стараясь не шуметь, наша процессия.

На двери надписи: «Местком», «Партбюро». Валерик бесстрашно постучался, и мы услышали знакомый голос Прохора Степановича:

– Входите, входите!

Взрослые были уже на месте, хотя мы явились минута в минуту. И ничего в этой маленькой комнатке не оказалось особенного. Стол, такой же как в канцелярии, и шкаф канцелярский, около него несгораемый сундучок, как у секретаря директора, несколько стульев да диванчик с обивкой непонятного цвета, на котором беседовали Кузьма Васильевич и Фёдор Яковлевич. Вот и всё. Мы с Валериком уселись на один стул. Это заметил Кузьма Васильевич; он подвинулся к краю диванчика, то же сделал и Фёдор Яковлевич, в середине оказалось свободное пространство.

– Ну, старший диктор, – позвал Валерика Фёдор Яковлевич, – твоё счастье, что ты малогабаритный, – садись между нами.

Счастье? Спорить в подобных случаях невозможно. Валерик осторожно уселся на самый кончик дивана, между директором и учителем физики. Прохор Степанович уже постукивал карандашом по столу.

– Члены партийного бюро все здесь. Приглашённые? Григорий Павлович, где же старшие вожатые?

Григорий Павлович ведёт протокол; он пожимает плечами – сообщено всем. Ага, вот и они. Разгорячённые, сердитые, – видно, о чём-то недоспорившие, появляются Анюта и Дагмара. Прохор Степанович неодобрительно посматривает на часы.

– Начнём? – спрашивает он и, не ожидая ответа, самым серьёзным тоном продолжает: – В начале октября сего года на школьном горизонте наблюдалось необычное явление. Появилась непредусмотренная никакими планами учебно-воспитательной работы «Ракета». У нас не было единодушия в отношениях к этому явлению природы. Но Кузьма Васильевич настаивал, чтобы, несмотря на неудачи, «Ракета» продолжала свой путь. Я не говорю здесь об энергии, – которую приложила Анна Васильевна (это он об Анюте), о ценной помощи всеми уважаемого Фёдора Яковлевича (Фёдор Яковлевич смущённо кашлянул), о том, что в библиотеке нарушена тишина. Главное здесь другое: «Ракета» была поддержана самими учениками. Их усилия оценены не только в школе, но даже в Атлантическом океане. Не правда ли, Валерик?

– Нет, теперь уже в Тихом океане, – поправил Валерик.

– Как писали в гимназических учебниках, Великий, или Тихий, океан, – вставил Фёдор Яковлевич.

Всё так не походило на официальное заседание. Прохор Степанович говорил негромко, сидя за столом, обращаясь одновременно и к нам и к членам бюро. О наших делах здесь говорилось с уважением. И вскоре скованность, смущение у нас исчезли. Валерик, потеснив соседей, плотно уселся на диване, положил локти на колени и вытянул вперёд шею.

Впрочем, ни за кем другим мне наблюдать уже не пришлось. И вот почему. Конечно, доклад мой был приготовлен заранее и переписан в специальную тетрадку. Дома я несколько раз сам перечитал его, даже дал Свете, чтобы она окончательно расставила запятые, – они её изумительно слушаются. Увидев в моих руках тетрадку с докладом, Прохор Степанович взял её.

– То, что у тебя написано, мы и сами прочтём. А ты расскажи своими словами, что знаешь и думаешь. Запнёшься, товарищи помогут. Здесь подсказывать разрешается.

Так меня обезоружили. По памяти я всё-таки продекламировал первые строчки: «Радиогазета «Ракета» была организована три месяца назад. За это время в школьном эфире прозвучало шестьдесят два выпуска. Из них…» – тут я забыл, что «из них», и остановился. Начал декламировать снова и снова запнулся.

– Давай по дням недели! – подсказала Анюта.

Я посмотрел на Прохора Степановича. Он утвердительно кивнул головой.

– Понедельник можно пропустить, – посоветовал Валерик.

– Нет, нельзя! – вдруг возразил Саша Кореньков. – В понедельник мы с Фёдором Яковлевичем профилактику проводим. Пропустим понедельник, во вторник передачи не будет.

– А летучка? – подсказала Анюта.

– Да, правда. В понедельник мы, главным образом, спорим. А техники делают своё дело, – подхватил я.

– Значит, монополии капитанов конец? – спросил Прохор Степанович.

– Подготовлено шесть техников, на каждый день недели. Скоро объявим дополнительный набор, – отрапортовал Саша.

– Дайте же и докладчику сказать. А то я не знаю, что заносить в протокол, – заметил Григорий Павлович. – Что во вторник?

– Вторник? – Я уже понял, как выйти из положения. – Наш спортивный комментатор.

– Знаем, знаем, Наташа-Синявский, так, кажется?

– Не отказываюсь, – весело отозвалась Наташа и рассказала о спортивных передачах.

Среда досталась Валерику, который заменяет Свету.

За четверг я краснел. Обещали давать по две передачи малышам, они занимаются в две смены, а редко когда получается что-нибудь интересное. Зато в пятницу материал из библиотеки и клуба встреч; мы всегда уверены – Григорий Павлович поможет.

Последний день недели – суббота. Именно субботние наши передачи больше всего и обсуждали на партийном бюро. Тут вспомнили и нашего неряху, и брючки, и нищего у доски.

– Система, – говорил Кузьма Васильевич. – Система – вот что хорошо и заслуживает поощрения. У них свой твёрдый календарь со своими особенностями. Этот календарь вошёл в ритм школьной жизни.

Фёдор Яковлевич показал чертежи, разработанные с помощью Лёни Фогеля Сашей Кореньковым и Костей Маревым. Ни мало ни много – переоборудовать радиорубку в студию звукозаписи.

– В каких отношениях редакция «Ракеты» и редакция «Вымпела»? – спросила Анюта, хотя она отлично знала все наши отношения.

– Они не понимают критики, – последовала реплика Антонова.

– А ты сам как относишься к критике? – вспылил я.

– Мне не нравится эта перепалка, – впервые строго сказал Прохор Степанович. – У меня, в свою очередь, ряд вопросов. Почему во вторник «Ракета» не даёт обзора нового номера стенной газеты? Газета вывешивается сначала на втором этаже, туда с других этажей на переменах дежурные не пускают. Дайте же возможность всем ребятам сразу узнать, что интересного в свежем номере стенгазеты. Почему в стенгазете не помещать лучших материалов, переданных по радио. Пусть тот, кто не услышал, прочтёт.

Прохор Степанович выступал последним. Так уж полагается, на то он и секретарь партбюро.

– Самое важное – «Ракета» вошла в жизнь школы. Она помогает воспитывать у ребят добрые чувства, зовёт на большие дела. Вы делаете общешкольное дело, то есть дело общественное. Но делать-то его нужно ещё интереснее, живее, изобретательнее. И дружно, вместе со стенной газетой, которая, кстати, вырастила тебя, Слава.

– Я не боюсь говорить с вами на серьёзные темы, – продолжал Прохор Степанович. – Вы пришли на заседание партийного бюро. Ваша «Ракета» выходит на орбиту. Пожелаем ей верного пути и долговечности. А для долговечности надо уже сейчас подумать о смене. Кто может быть редактором после Славы Рябинкина? Как думают члены бюро и приглашённые? Как ты сам думаешь, Слава? Как думает комсомольский секретарь?