Текст книги "«Ракета» выходит на орбиту"

Автор книги: Лев Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
ОБСУЖДЕНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Рассказывает Слава

Пока я раздумывал, Дима Андреев, как всегда, неторопливо и веско изрёк:

– Теперь Валерик годится редактором.

Тут и произошло неожиданное. Дагмара подскочила и зашипела:

– Что еще предложит комсомольский секретарь? Валерик не будет редактором. Это невозможно.

– Почему? – возмутилась Анюта.

– Почему невозможно? – загремел Фёдор Яковлевич.

И все ребята зашелестели:

– Почему? Почему!?

– Послушаем ваши соображения, – заинтересовался Прохор Степанович.

Но прежде чем Дагмара успела что-нибудь сказать, вскочил Валерик и стал объясняться:

– Я действительно не могу быть редактором. Я раньше очень хотел и думал, что достаточно клея и ножниц. Но теперь-то вижу, что главное не в этом, а какой человек редактор. Это очень трудно. Ещё не дорос, – вздохнул Валерик и сел, добавив грустно: – Опять не дорос…

– Трудно тебе или не трудно, – перебила Дагмара, – это никого не касается. Должен работать, куда поставят. Доверили тебе возглавить санитарный актив, а ты не оправдал доверия. И я принуждена была сказать, чтобы ты не смел появляться после того, как несколько раз прогулял заседания совета дружины. Не оправдал доверия, понимаешь?

– Значит, Валерика Серёгина ребята выбрали в совет дружины, а вы, Дагмара Дмитриевна, его единолично выгнали? – переспросил Прохор Степанович. – Как же пионерская демократия?

– Но ведь это же дети! – возмутилась, в свою очередь, Дагмара.

– Значит, их не нужно уважать? – вступился Фёдор Яковлевич.

– Опять, – вздохнул Григорий Павлович. – Высказывайтесь же по порядку. Я просто не могу вести протокол.

Прохор Степанович постучал по столу карандашом.

– Ну, а как вы, Анна Васильевна, смотрите на всё это? – спросил он, обращаясь к Анюте.

– Может быть, я и не права, – отвечала Анюта. – Но я рассуждала так. «Ракета» не менее важное дело, чем конкурс классных санитаров, сбор макулатуры. И если Валерик добровольно взялся за него, пускай покажет, на что способен. Девочка, которая теперь отвечает за санитарное состояние классов, за цветы и всякое такое, справляется лучше Валерика.

– Ясно, – сказал Прохор Степанович, поглядывая на часы.

– Мне так и не дали высказаться, – взорвалась Дагмара. – Я совершенно не согласна с нашей старшей вожатой. Валерик не может быть редактором. Вы, наконец, вынуждаете меня представить документы, говорящие о моральном облике этого слишком резвого мальчика.

Она вытащила из сумочки какую-то записочку, потом заметку, написанную от руки, которую мы с Володей Антоновым сразу узнали, и листок, вырванный из блокнота.

– О каком, позвольте, облике? – переспросил Кузьма Васильевич.

– О моральном, или, если хотите, об аморальном, – отвечала Дагмара.

– Это, пожалуй, другой вопрос, – возразил Прохор Степанович. – Нужно ли его сейчас обсуждать, пусть решают члены партбюро. Что же касается «Ракеты», то мы выяснили всё необходимое. Благодарю всех, принявших участие в обсуждении: докладчика, его товарищей, конечно, и тебя, Валерик. Все приглашённые свободны. На несколько минут попрошу задержаться вожатых и комсомольского секретаря.

Мы вышли. Я остался ждать Диму. Мне было не по себе. А на Валерика просто жалко смотреть. Он подошёл ко мне и сказал:

– Слава, Дагмара там размахалась запиской, которую Света мне писала ещё месяца три назад. И откуда она эту записку выкопала? Но ведь ты знаешь, как по-хорошему мы дружим со Светой.

– Ничего, Валерик, всё образуется, – сказал я. – Не болтай лишнего. Иди, а то дома беспокоятся.

Ждал я Диму, пожалуй, не меньше часа. Или время так долго тянулось…

Когда он наконец вышел, то был взъерошен и сердит. Мы молча спускались по лестницам. Только на улице Диму наконец прорвало.

– Анюта сказала ей, что она просто сплетница, ничего не понимающая в детской душе – это её глубокое внутреннее убеждение, – и напомнила, что писал Добролюбов.

– Добролюбов?

– Прохор Степанович даже попросил повторить эту цитату. Я не помню точно, но примерно так: «Всякий, кто поступает против внутреннего своего убеждения, есть жалкая дрянь и тряпка и только позорит своё существование».

Он сжал мне руку и, уже улыбаясь, добавил:

– Эффект был потрясающий, хотя Анюта только цитировала классика. «Дрянь и тряпка!» И ещё добавила, что ей противно работать со своей бывшей подругой.

Ну, Анюта, это здорово!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ
Рассказывает Костя Марев

Конечно, у меня и раньше бывали дни рождения. В каждом году есть 13 декабря. Но это мало кого интересовало. Разве мать побольше поплачет в этот день да скажет: «Вот если бы твой отец был жив». Мама говорила, что у отца были «золотые руки». День рождения у меня всегда скверный. Ведь это одновременно и день смерти отца. «Такая судьба», – говорила мать. А вышла она снова замуж, отчим оказался пьяницей и перестал меня бить только года два назад, когда я с ним насмерть схватился из-за матери. Тогда-то он попортил мне ногу, я до сих пор немного прихрамываю.

В прошлом году 13 декабря мне выдали паспорт. А в этом я и не думал о дне рождения.

Первым мне неожиданно напомнил Васенька Меньшов, по дороге в школу.

– Стукнуло сегодня семнадцать? Полагается отметить. Выпьем вечерком. Приглашаешь?

– Приглашаю, – говорю. – Пей сам, за своё здоровье.

Очень он мне противен стал.

– Ах, какие мы теперь гордые. Не подходите, нам поручена швабра.

Хотел я ему всыпать. Потом решил не портить себе и так плохого настроения. А главное, откуда он о моём дне рождения узнал? Раньше-то не интересовался.

– Ладно, – говорит он. – У меня в портфеле десять пластиночек, возьми, что выручишь – пополам. Я тебе доверяю, главный механик.

Бывало, правда, продавал я его пластинки, нацарапанные на рентгеноплёнке, но не захотелось снова мараться.

– Ладно, – говорю, – продавай сам – вся выручка тебе. Можешь, если хочешь, и за моё здоровье выпить, а пока проваливай.

На этом и расстались. Но кто же всё-таки напомнил о моём дне рождения? Вскоре я узнал всё.

Началось с того, что нянечка тётя Валя заторопила: «Константин, тебя Фёдор Яковлевич спрашивал…» Она никогда не звала меня Кокой, а, всегда Константин, выговаривая имя по-своему, вроде Кистантин.

Я не пошёл по классам проверять репродукторы, а поднялся прямо в актовый зал.

В рубке гремел голос Фёдора Яковлевича. Увидев меня, он загудел:

– Почему без швабры и тряпки? Немедленно прибрать в рубке!

– Фёдор Яковлевич, разве вы не знаете? Мне не разрешают сюда. Меня же отсюда выгнали.

Тут подскочил Валерик.

– Иди, Костя, – зашептал он быстро.

Значит, можно?! Значит, пустили снова!

– И чтобы в твоё дежурство была хирургическая чистота, – раздался голос Фёдора Яковлевича.

Внизу у библиотеки я чуть не сшиб Сашу Коренькова. Саша потянул меня за руку и вложил в неё, я даже сначала не поверил, свой деревянный портсигар, приёмник, смонтированный на полупроводниках.

– Бери, – сказал он, – только не роняй, теперь он твой, совсем.

Я сунул портсигар в карман и сдавил ему руку. Никогда не подумал бы, что такие ребята есть среди семиклассников. А наверху, куда я примчался со шваброй и тряпкой, меня ждал ещё подарок.

Слава протянул кулёчек и сказал:

– Светлана сейчас выздоравливает и проходит под руководством тёти Нины курс кулинарных наук.

В кулёчке оказались пирожки, ещё тёплые. Даже Фёдор Яковлевич не отказался попробовать вместе со всеми.

– Смотри, Костя! – сказал он негромко. – Пусть этот год будет у тебя умнее, чем прошлый.

А Петька важно поднял правую руку:

– Бокал шампанского за именинника.

Я молчал. Мне так хотелось отблагодарить и Валерика, и Свету, и Петьку, и Славу, и, конечно, Фёдора Яковлевича, и вовсе незнакомую тётю Нину. Тут я вспомнил про дело. Фёдор Яковлевич знал, конечно, за что меня и Васеньку выгнали из рубки. Но он с первого же дня требовал не только от Саши, а почему-то и от меня, чтобы в классах каждое утро проверялись репродукторы. Я замечал, что «Ракету» очень хорошо слушают по субботам, – интересные передачи. Ну, спортсмены ещё по вторникам – Наташу. А в остальные дни бывали случаи, особенно перед контрольной, выключают радио и шумят – кто о чём – до звонка.

Мне и пришло в голову, что самые лучшие минуты у нас пропадают между первым и вторым звонком, когда ребята уже уселись, а учитель стоит в дверях с журналом под мышкой и ждёт второго звонка.

Три минуты – это очень много, если читать у микрофона: полторы странички печатного текста. И эти три минуты будут слушать в полной тишине.

Я и стал об этом говорить. Но меня прервали.

– Хорошо, хорошо! – сказал Слава, – приходи на летучку. Всё обсудим.

А Саша Кореньков выгнал всех из рубки.

– Начинаем. Замрите!

– По местам, – скомандовал Слава. – Валерик, к микрофону.

«Внимание! Внимание! Внимание! Сегодня 13 декабря. Передаём очередной выпуск «Ракеты»!»

…«Ракета»! Было время, я её ненавидел.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ФОНАРИ
Рассказывает автор

Можно ли драться в школе? Конечно, нет. Дерутся ли в школе? Конечно, да. И в школе, и во дворе. А из-за чего мальчишки дерутся? Этот вопрос нам, взрослым, далеко не просто выяснить. В самом деле, по крайней мере, трое из нас отметили появление в школе нескольких учеников с живописными отметинами на лице, именуемыми в просторечии «фонарями». Конечно, синяки и кровоподтеки различной формы заметил Кузьма Васильевич, начавший, как обычно, ровно в восемь своё путешествие по вестибюлю. Одним из первых в школу явился Слава – нос у него посинел и распух, под глазами большие коричневые круги. Отвечая на безмолвный вопрос директора, Слава, всегда страдавший от неумения врать, пробормотал что-то насчёт проклятой двери, которая вчера совершенно неожиданно встала на его пути. Через четверть часа появился Валерик с большой нашлёпкой из клейкого пластыря на лбу и вздувшейся щекой. Из-под наклейки в разные стороны исходило сияние с переходами от темно-синего к зелёному и жёлтому.

Валерик объяснился более бойко:

– Бегу вчера в библиотеку. Вдруг навстречу открывают дверь. Я – раз об неё, о самый угол…

Позже других пришёл Костя Марев. Он был изукрашен разнообразнее других и прихрамывал больше обычного. Директор в ответ на приветствие только спросил:

– Дверь?

– Угу! – довольный этим вариантом, согласился Костя. Ему трудно было разжимать челюсти: болела щека, болели зубы. Связь между этими «фонарями» Кузьме Васильевичу так и не удалось установить. Может быть, потому, что главный пострадавший, Васенька Меньшов, в этот день вообще не прибыл к началу занятий. Он был доставлен только к третьему уроку с перевязанной щекой и с такими «фонарями», что для бегающих глазок остались только узенькие щёлочки.

Сказать, что мама Меньшова со своим сыном вошла в школу, было бы неправильно. Она вломилась с силой двенадцатибалльного урагана. Её голос из вестибюля проникал во все этажи здания. Он притих только в кабинете директора, превратившись в тоненький, плачущий. Мы были у Кузьмы Васильевича, когда она вместе с потомством ворвалась в директорский кабинет.

– Кузьма Васильевич, что же это делается? На ребёнка нападают хулиганы, увечат его, ещё немного – и надо на рентген вести, нет ли пролома. До каких же это пор будет? Если вы сами не задержите бандитов, то я… Не пионеры у вас, а хулиганы.

– Подождите! – властно прервал Кузьма Васильевич и обратился к Меньшову: – На кого жалуешься?

Васенька молчал.

– Кто тебя так изукрасил? – в другой форме повторил вопрос Кузьма Васильевич. Васенька безмолвствовал.

Тогда заговорил директор.

– Я знаю, – сказал он раздумчиво. – Это, наверное, дверь. Ты на дверь, конечно, налетел, в библиотеке?

Васенька, обрадованный догадливостью директора, кивнул головой.

– Ну, что же вы хотите? – обратился директор к мамаше Меньшовой. – Жалоб с его стороны нет. Надо осторожнее передвигаться по школе. Пусть идёт на уроки. Разберёмся. А в следующий раз прошу вас являться ко мне в часы, отведённые администрацией школы для встречи с родителями.

В вестибюле нянечка, Валентина Анисимовна, ещё слышала: «Бандиты, убийцы! Я на вас найду управу!» Но в этих возгласах уже не было прежней силы и убеждённости.

Мы с вами не будем ожидать результатов расследования. Автор имеет возможность полностью воспроизвести картину всего происшедшего накануне у меня в библиотеке.

К концу года у школы иногда остаются неизрасходованные деньги. И когда позвонили из Книжной лавки писателей, что прибыла партия новинок, я оставил Славу, Костю и Валерика, а сам поехал за желанными покупками.

Слава за стеллажами готовил радиопередачу. Костя монтировал микроприемник в скорлупе грецкого ореха. Валерик единолично восседал на моём библиотечном месте и уже отпустил всех малышей, пришедших обменять книжки. В это время в читальном зале и появился тот, кого Валерик меньше всего хотел видеть.

Васенька Меньшов пребывал в отвратительнейшем настроении – последние дни его преследовали неудачи. И сейчас малыши, выходя из библиотеки, показывали на него пальцами, кажется, кто-то даже бросил вслед ненавистное «нищий». С каким бы удовольствием Васенька дал Фёдору Яковлевичу вписать в свой дневник самую обыкновенную двойку. Меньшова уже никто в классе не слушал, когда он цитировал сам себя: «Учитесь жить, мальчики!» В библиотеку же он зашёл полистать «Крокодил». Но первым, кого увидел, открыв дверь, был тот самый Валерик, который организовал злосчастную передачу «Нищий у доски». И даже не постеснялся при этом объявить себя редактором передачи.

Васенька подошёл к столу, отделяющему читальный зал от книгохранилища, и спросил, оглядываясь:

– Ты что здесь уселся, «мальчик резвый, кудрявый»?

Валерик промолчал, хотя внутренне весь напрягся.

Васенька протянул руку через стол и угрожающе нежным голосом пропел:

– Дай я тебя ущипну за подбородочек, крошка…

То, что произошло дальше, до известного момента напоминает древнюю легенду о Давиде и Голиафе, или, в переводе на более современный язык, схватку бойца веса «пера» с бойцом тяжёлого веса. Валерик вскочил на стол и прыгнул в читальный зал. Васенька от неожиданности отпрянул в сторону. Тогда Валерик повернулся, разбежался и, пренебрегая всякими правилами, боднул девятиклассника головой в живот. Удар был стремительный, и Васенька от боли согнулся вдвое.

– Ты так! Щенок, малявка, пузырь! Да я с тобой одной левой справлюсь. – И он с силой ударил Валерика по лицу.

Много ли надо Валерику? И если Васенька не Голиаф, то и Валерик не Давид. Он лежал, распластанный, на полу, и брызнувшие слёзы мешались с кровью. Было не только больно, но и унизительно: он не мог по-настоящему постоять за себя. А Васенька готовился пнуть своего противника ногой, когда почувствовал, что сзади его схватили сильные руки.

Валерик приподнялся на локтях, с трудом встал и, не поворачиваясь, пошёл к столу, где всего четверть часа назад он мирно выдавал книги, воображая себя библиотекарем. Голова кружилась. Ощупал рот языком. Да, одного переднего верхнего зуба не хватало.

– Маленьких бить?! – услышал он знакомые голоса.

Это подоспели Слава и Костя.

– Бить? Он сам полез. А я его одной левой, – защищался Васенька.

– А что на левой? – угрожающе спросил Костя.

На левой был перстень с печаткой, удар которого и придал такую сокрушающую силу.

– Ну, мы сейчас тебе покажем и левую и правую, – продолжал Костя.

– Ещё бы, – отвечал Васенька, пытаясь вырваться, – двое на одного.

Но тут вмешался Слава.

– Отпусти его, мы с ним один на один посчитаемся. Закрой дверь.

– Пусть только перстенёк снимет, – согласился Костя и закрыл дверь ключом на два оборота.

Кольцо было снято и положено на стол. Дрались по всем правилам, за этим наблюдал Костя. Славе, малоопытному бойцу, досталось побольше, но и Васенька не ушёл без урона.

– Хватит, – заявил Костя, выполнявший роль арбитра. – Отдыхай три минуты. Больше времени нет. Ещё придёт кто-нибудь. Со мной будешь драться.

В этой последней схватке Васеньке пришлось туго. И хотя сопротивлялся он отчаянно, но в конце концов должен был просить пощады.

– Не хочу больше о тебя руки марать, – согласился Костя, вставая. – А колечко твоё… – Он приоткрыл форточку и выбросил гордость Васеньки – перстень с печаткой.

Васенька, отругиваясь, заковылял во двор – отыскивать своё кольцо.

– Получил сполна, – заключил Костя. – А ты – айда под кран с холодной водой, – обратился он к Валерику. – А зуб свой забери. Разве зубами бросаются? Такой зуб на память хранить надо. И запомните: если что, – на дверь налетели.

По-разному встречали бойцов дома. Но описание этих встреч не входит в задачу автора. Скажем только, что зуб Валерик действительно оставил себе на память. И даже предъявил его доктору Айболиту, который, к ужасу мамы Валерика, поздравил своего пациента с «боевым крещением».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
ДОБРЫЕ ВЕСТИ
Рассказывает Валерик

Итак, я – редактор. Нет, ещё не всей «Ракеты». Но всё-таки редактор очень важных новых передач «Добрые вести». Слава остаётся до марта главным редактором «Ракеты», а там видно будет: кто ещё подрастёт, тот и станет его замещать.

Как вы думаете, легко найти хорошее? Нет, нелегко. Я убедился на собственном опыте. Плохое, оказывается, всегда виднее. А хорошее надо искать… И я начинаю находить. Первая передача уже прозвучала. Правда, не совсем удачно. А может быть, и совсем неудачно. Разное говорят.

Пустили мы «Добрые вести» в среду. До начала уроков, между первым и вторым звонком. Так предложил Костя Марев. И он оказался прав. Слушали замечательно. Все уже и без того сидят за партами, дожидаются учителя. А тут ещё Кузьма Васильевич подарил две минуты – сказал нянечкам, чтобы немножко раньше звонок дали.

Прежде всего я передал радиограмму с борта «Томи». Виктор Афанасьевич Зыбков радировал, что теплоход пришвартовался в одном из портов Карибского моря и после выгрузки возьмёт курс на Ленинград. Рассчитывает увидеть всех на вечере встречи, просит приберечь для него и товарищей хорошие новости. Вот я и обратился к ребятам с просьбой передать добрые вести из пионерских отрядов. Мы соберём их и предъявим морякам.

Вторым было сообщение о том, что наша волейбольная команда взяла реванш у некрасовцев. Наташа настаивала, чтобы оставить этот кадр для спортивной передачи, но какой смысл? Лучше уж я её опережу, хотя я и не комментатор. Сообщение о победе встретили аплодисментами во всех классах. А третий кадр был насчет того, что Жорик Реготян наконец получил тройку по русскому языку. Жорика вы, наверное, помните. Он главный художник стенной газеты, но рисует и нам всякие плакаты к субботним передачам. Очень смешно получается. Около его плакатов всегда народ. Жорик приехал из Средней Азии, и русский язык там учили совсем не строго. Вот он и наделал в первой же диктовке двадцать девять ошибок!

Его хотели перевести на класс ниже, но он дал слово, что дома будет писать диктовки. На последней диктовке в классе он сделал всего пять ошибок – орфографических. Да ещё запятой не поставил. И всюду очень много восклицательных знаков. Ему вывели тройку. Он даже приплясывал.

А мне говорят: «Какая же это добрая весть? Вот если бы пятёрку, да не одну!»

У меня почему-то никогда не выходит совсем гладко. А вообще добрых вестей кругом немало. Но одна… О ней могу сообщить пока только неофициально. Мы с Сашей Кореньковым готовим передачу «Мой кролик летит на Марс!»

Саша у нас известный «мастер – золотые руки». Когда школа получила заказ на клетки для белых мышей и кроликов, его назначили бригадиром. Его клетки признали самыми лучшими.

Но ему стало интересно, кто в этих клетках живёт. И он пошёл в научный институт. Ну, там пропуск не давали, но он сказал, что пионер и что хочет посмотреть, хорошо ли живётся кроликам в его клетках. Тогда пустили. А потом он бывал у кроликов чуть ли не каждый день, приносил морковку, если нужно, чинил клетки. И особенно подружился с Пилотом, одним совершенно белым кроликом с красными глазами. Я ему говорю, что белых кроликов с красными глазами очень много бывает. Он мне: «Я своего Пилота из тысячи узнаю».

Один раз приходит Кореньков в школу, ну, совершенно взволнованный, отзывает меня в сторону и показывает какой-то журнал.

«Видал?» – спрашивает и показывает мне фотографию животных, которые летали в космической ракете. «Вижу, – говорю. – А что?» – «Смотри внимательно. Не узнаёшь? – спрашивает Саша. – Это же мой Пилот, мой кролик! Я сразу узнал его, я же его ещё совсем маленького кормил».

Тут мне и пришла мысль о передаче. Вы только подумайте, если это действительно Пилот, то, значит, и наша школа участвует с ним в космических полётах. Своим трудом. Ну, хоть немножечко! Это же здорово!

Но всё-таки надо проверить. Мы послали официальный запрос от «Ракеты» в Космическое управление Академии наук. Должно же быть такое!

Скоро Новый год, и Света начала ходить в школу. К ним на неделю с Дальнего Севера приехал отец – Михаил Михайлович. Света выздоровела. Но я думаю, что не совсем, она ещё очень бледная. Тётя Нина говорит: «Одни веснушки остались!»

Коричневые лабораторные часы вернули доктору Айболиту. Теперь у Рябинкиных один будильник, который мы с Сашей Кореньковым просверлили. Откровенно говоря, я на него не стал бы рассчитывать. Что ж делать, как говорит Фёдор Яковлевич, наука требует жертв.

Кстати, о жертвах. На следующий день после битвы в библиотеке в школу прибежала мать Васеньки Меньшова и долго шумела, что её ребёнка избивают бандиты. А ещё через день она появилась снова, разыскала Диму Андреева и потребовала, чтобы за её Васеньку поручились наши комсомольцы. Оказывается, его два раза задерживала милиция. Он спекулировал пластинками на старой рентгеноплёнке. А плёнку украл у отца на работе.

…Сегодня иду на совет дружины. Три месяца носу не показывал после того, как меня с позором выгнали. А теперь пойду. Надо попросить, чтобы они подумали о добрых вестях. Анюта говорит: «Будут добрые дела – будут и добрые вести».

И ещё: Володя Антонов, Жорик Реготян и другие из стенгазеты тоже готовят добрые вести. Они хотят сделать специальный выпуск к вечеру встречи с выпускниками. А вчера в библиотеке, когда я дежурил, выдавал книжки малышам, за стеллажами беседовали Володя Антонов и Слава.

– Каким же мы были дураки, раздувая всякую редакционную тайну! – говорил Володя и хлопал Славу по спине.

– И обижались на критику, – смеялся Слава.