Текст книги "«Ракета» выходит на орбиту"

Автор книги: Лев Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ, МОЖЕТ БЫТЬ, ПОСЛЕДНЯЯ
ПРОЩАЙ, НЕТ, ДО СВИДАНИЯ!
Рассказывает автор

Вот и пришла пора прощаться с друзьями. Как вы, наверное, заметили, автор охотно уступал страницы книги своим героям. Вот и сейчас, не задерживаясь на описании мглистого вечера, вокзальной сутолоки, огней семафоров, гудков локомотивов и сирен электричек, автор считает своим долгом проследовать с вами прямо на платформу № 5, откуда уже после полуночи отправляется длинный поезд на Дальний Север.

Здесь мы найдём если не всех, то многих героев повести. Вместе с отцом на Дальний Север уезжает Света. На этом настоял доктор Айболит. Вот, кстати, и он здесь, даёт последние указания тёте Нине. Да, она тоже едет на Север. Дело в том, что отца Светы там оставляют работать. Ну и, естественно, нового начальника нового цеха на новом месте ждёт новая квартира – отдельная, со всеми удобствами. Это вполне устраивает тётю Нину.

Слава остаётся в Ленинграде кончать школу. Выяснилось, что наша школа растущая, – в ней будет и выпускной десятый класс. Слава через год пойдёт в университет. Если не пройдёт по конкурсу, то поедет работать к отцу. На Севере молодые люди очень нужны.

Итак, трое отъезжающих. А провожающих? Много больше. Анюта тормошит, старается развеселить Свету. Девочка крепится. Но нелегко бросать школу посередине года, даже если едешь с отцом в новые заманчивые края. А сколько друзей остаётся в этом большом и милом сердцу городе…

Всей семьёй на вокзал явились Серёгины: папа, мама, Валерик.

В полном составе редколлегия «Ракеты», даже с избытком. Вместе с Сашей Кореньковым здесь Костя Марев. Именно он, улучив минутку, сунул в руки Светланы поющий портсигар – маленький радиоприёмник. Сейчас они вместе с Сашей Кореньковым конструируют приёмник уже в грецком орехе. А портсигар поможет Светлане всегда слышать Ленинград. Наташа пробует комментировать проводы, но спортивный репортаж у неё выходит лучше.

А вот на перроне появились и представители «дружественной державы» – «Вымпела» – Володя Антонов и главный художник стенгазеты Жорик Реготян: он в своём блокноте пытается увековечить сцену расставания.

До отхода поезда остаётся пять минут. Из дребезжащего репродуктора пробивается голос:

«Граждане провожающие, проверьте, не захватили ли вы билетов граждан отъезжающих…»

Ах, нет на вокзальном радио своего Валерика или Светы. Да и Саша Кореньков не стерпел бы такого унылого дребезжания.

Валерик стоит в стороне. Только один человек уезжает из Ленинграда – Светлана, а как тускнеет всё. К Валерику подходит Михаил Михайлович, отец Светланы, и протягивает руку. Сильное мужское рукопожатие.

– Ну, дети, пора прощаться, вы хорошо дружили. А настоящая дружба от времени только крепнет, – говорит он Валерику и Свете.

И Валерик чувствует, как тёплые влажные губы прижимаются к его щеке. Перед глазами мелькает рыжая прядь волос. Он скорее понимает, чем слышит: «Прощай, Валерик!»

Нет, всё-таки это неправильно. Почему Света должна уехать на Север, а он остаётся? Он остаётся, а Света должна уезжать в места, где ещё и почту, наверное, раз в неделю привозят, и то, наверное, или на оленях, или на вертолётах.

Тётя Нина в отчаянии. Она уже в вагоне, и ей кажется, что все останутся на платформе, а она одна уедет на Север. Торопит и проводница. Но когда граждане отъезжающие проходят в купе и Света приникает к стеклу, остаются ещё долгие две минуты. Люди уже не знают, что говорить. И сказать ничего нельзя – тебя не услышат. Да и надо ли говорить?

Поезд уже тронулся. Поймёт ли Светлана Валерика? Он объясняет что-то знаками, губами, всем лицом, двигаясь вслед за поездом. Очень важно, чтобы она поняла: «Прощай» – неверное слово. «До свидания, Света!» – кричит он громко.

…И автору этой повести важно, чтобы читатели тоже правильно поняли его. Ему не хочется прощаться ни с ребятами из «Ракеты» ни с вами, дорогие друзья-читатели. Кто знает, может быть, мы ещё встретимся. До свидания!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ДВА ЗАЙЦА ЛЁНИ ФОГЕЛЯ
Рассказывает Анюта

Это непростительно – прервать повесть, когда развернулись самые важные события! Конечно, Григорий Павлович не мог знать, что произойдёт после отъезда Светы. Но если уж произошло… Впрочем, всё по порядку.

Ну вот, уехала Света. В школе больше тысячи девочек и мальчиков. Одних пионеров в дружине шестьсот. Вокруг «Ракеты» 30–40 корреспондентов, столько же у «Вымпела», а Светки моей рыженькой решительно не хватает. И Слава скучает, и Валерик ходит как в воду опущенный. Даже Петька Файнштейн загрустил. Всё пристаёт к Славе: «Что пишет сестрёнка? Мне привета нет?» Так вот, через несколько дней после того, как мы проводили Светлану, мне позвонил Лёня Фогель из радио, бывший ученик нашей школы. Замечательный радиотехник и, к тому же, отлично танцует. Ребята из «Ракеты» повторяют за ним: «Радиорепортажу принадлежит великое будущее».

– Анна Васильевна, как вы относитесь к Валерику? – спросил он. – Это настоящий парень?

Я сказала, что люблю Валерика, считаю его разносторонним, хотя с ним подчас и приходится трудно: он разбрасывается, иногда забывает о том, что обещал.

– Но всё-таки это настоящий парень? – допытывается Лёня. – Понимаете, Анна Васильевна, я хочу убить сразу двух зайцев, сделать небольшой сюрприз и ему, и школе.

Я не поняла тогда, о каких зайцах толкует в трубку мой собеседник. В пионерской собрался штаб конкурса самоделок, и мне было некогда. Потом, оказыватся, Лёня звонил Григорию Павловичу и спрашивал про читательский формуляр Валерика. Затем разговаривал по телефону с мамой Валерика – узнавал, как сын готовит уроки. И та сказала, что он всегда пользуется папиной Большой Советской Энциклопедией, но часто забывает ставить тома БСЭ на место.

А через несколько дней Валерик приходит в пионерскую и спрашивает, не знаю ли я что-нибудь о зайцах Лёни Фогеля. Но тогда было не до зайцев, потому что Валерик увлёкся передачей о самоделках из серии «Добрые вести».

Самой лучшей конкурсной работой оказался грецкий орех Саши Коренькова. Отличный приёмник, смонтированный в скорлупе. А Костя Марев ещё придумал приспособление. Орешек можно прикреплять к уху. Самому всё слышно, и другим не мешает. Чуть тронул пальцем – настраиваешься на другую станцию. Ребята были в восторге, все просили: «Дай орешек, дай орешек». Да и мне ужасно понравилось.

Саша и Костя, наверное, по моим глазам заметили, что мне очень хочется иметь эту игрушку, и Саша свеликодушничал: «Дарю вам, Анна Васильевна». Я отказалась, ведь это на конкурс и очень дорогая вещь. Сколько стоит? Костя тогда возмутился:

– Если за деньги, Анюта, (он в первый раз меня так назвал), то наш орешек не продаётся.

– Ведь вы же сами покупали детали, – сопротивлялась я.

– Но я-то зарплату получаю, – возразил Костя. И Саша подтвердил: триоды куплены с Костиной получки, остальное собрано из старья.

Все восхищались этой миниатюрой. Слава посвятил передовую «Ракеты» умелым рукам. И здесь впервые рядом с фамилией Коренькова прозвучала фамилия Марева, смекалкой которого может гордиться школа. А «Вымпел» поместил фотографию ореха на фоне нашего большого библиотечного кактуса.

Но орех я не взяла всё-таки. Глафира Алексеевна тоже подтвердила, что это непедагогично. «Анюта, девочка, – наставляла она. («Зовите меня, пожалуйста, Анна Васильевна», – сердито попросила я). – Анюта, – повторила она, точно не слыша. – Вместо того чтобы увлекаться игрушками, вы лучше обратите внимание на вашего любимого Валерика. Я вынуждена была поставить ему двойку за невнимание.

А ведь он способный мальчик, из хорошей семьи. Вы же имеете на него совершенно исключительное влияние!»

Разговор происходил в учительской, и Прохор Степанович подтвердил: у Валерика что-то не ладится в последнее время.

Слушая передачу о наших самоделках, таких замечательных, я удивлялась, как вяло, безжизненно звучал голос Валерика.

– Анюта, Анюта! – укоризненно заметил Слава, когда я попыталась с ним заговорить на эту тему. – Светка мне шлёт такие тоскливые письма. Просится обратно в Ленинград. Ну и Валерик… Неужели вы ничего не понимаете. А я-то думал…

Мне стало совестно. Тоже считаю себя знатоком юных душ, получила высшее педагогическое образование и не увидела, не поняла, как зябко стало Валерику, как одиноко среди многих друзей без одного любимого друга.

А тут развернулись события, которые всё поставили вверх ногами. Я отказалась от ореха. Но он всё-таки достался мне. На торжественном вечере, когда вручались призы за лучшие самоделки, первыми на сцену вызвали Сашу и Костю.

– Ну, как ваш орех, звучит? – спросил Кузьма Васильевич, вручая премию – набор радиодеталей.

– Послушайте, пожалуйста! – предложил Саша и поднёс орешек к уху директора. Кузьма Васильевич послушал и обратился ко мне:

– Да ведь это же ваш голос, Анна Васильевна!

Но когда орех передали мне, я услышала не себя, а голос мамы Валерика. Она говорила: «Алло, алло! Мой сын занимается очень сосредоточенно. Когда у него задания по истории, он всегда берёт Большую Советскую Энциклопедию или другие солидные источники».

Пока Кузьма Васильевич награждал других, орешек переходил из рук в руки, или, вернее, от уха к уху. Григорий Павлович, услышав: «Будем учиться, как Валерик Серёгин!» – развёл руками. У него выхватила орешек Дагмара и, прикрепив к уху, зашипела:

– Ага, это ваш хвалёный Лёня Фогель сляпал радиопередачу. Какой позор! «Школа должна гордиться таким учеником, а мы такой школой». Нашли кем гордиться!

Орешек перешёл к Прохору Степановичу, но ему уже досталось попурри из советских оперетт.

– Хорошая слышимость, – сказал он. – Но что там говорилось о Валерике и о нашей школе?

Это был сюрприз Лёни Фогеля! Оказывается, ему нужно было сдавать курсовую работу на заочном факультете журналистики, и он решил смонтировать «мировой» репортаж из телефонных бесед. В том числе и со мной. Выдержки из бесед он снабдил восторженными комментариями. Выходило, что Валерик самый лучший ученик не только в школе, но, может быть, и в городе!

В репортаже была и правда и неправда. Верно то, что сказал каждый из собеседников по телефону. Да, Валерик много читал, многим интересовался и мог бы учиться отлично. Мог. Но в последнее время, полагаясь на свою сообразительность и память, он часто не слушал на уроке, думая о чём-то своём. Нахватал троек по математике и даже по истории, которую очень любил. И вообще учился спустя рукава. А Лёня сделал его отличником!

Хорошо ещё, что эта передача шла по какой-то пятой или четвёртой программе – на Сибирь и Дальний Восток, у нас в Ленинграде по трансляционной сети её, к счастью, не передавали.

И всё-таки это очень неприятно. А тут ещё Дагмара ввязалась:

– Я же говорила, что твой Валерик выскочка и хвастун!

Когда Кузьма Васильевич кончил вручать награды, слово взял Саша Кореньков. Он вышел на сцену.

– Мы, я и мой товарищ Константин Марев, решили подарить этот орешек старшей вожатой Анюте, – он поправился: – Анне Васильевне. Другу нашей «Ракеты».

Кузьма Васильевич развёл руками, в зале захлопали. Кореньков подошёл и положил орех мне на ладонь. Теперь уже отказаться было невозможно.

Орешек! Разгрызть его оказалось нелегко.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ
ЯБЛОКИ РАЗДОРА
Рассказывает Слава

Когда Саша Кореньков, краснея от натуги, внёс в библиотеку большую корзину с яблоками, все оживились: «Что ещё за новость?» А он, не обращая ни на кого внимания, взгромоздил корзину на стол перед Валериком и сказал: «Твои. Серёгинские, все до единого!»

Мы уже привыкли, что к Валерику поступает всевозможная корреспонденция: и радиограммы с Атлантического океана, и служебные письма из Радиоцентра, и открытки из разных портов мира. Но это было что-то новое и… вкусное. Ребята потянулись было за яблоками – большими красными апортами. Но Кореньков решительно отвёл руки.

– Это его личные. Заслуженные. И послание приложено. Пусть запасной диктор огласит.

Он передал какую-то бумагу Петьке Файнштейну. Валерик ещё ничего не понимал. А я начинал догадываться. Дело в том, что меня, Диму Андреева и Володю Антонова вместе с Анютой вызывал на большой перемене директор.

Кузьма Васильевич не переставая ходил по своему кабинету. На столе у него была целая горка писем, а у стола – вот эта самая корзина, которую втащил в библиотеку Кореньков. Только тогда она была не раскрыта, хотя от неё пахло вкусно, душисто.

Валерик уставился на Коренькова, взял яблоко и спросил:

– Ну?! В чём дело?!

В читальный зал уже входил Дима Андреев с охапкой писем. Он был сердит и ни на кого не смотрел.

– Вот, любуйтесь, – сказал Дима, бросая письма на стол. Как всегда, в понедельник в читальном зале у кактуса собрался на летучку радиокомитет. – Вот, – повторил комсомольский секретарь. – Директор рекомендовал рассмотреть поступившую корреспонденцию и определить наше отношение ко всему этому.

Все переглянулись.

– Надеюсь, ты не возражаешь?! – обратился Дима к Валерику.

– Я?! – переспросил Валерик. – Почему я должен возражать?

– Тогда читай, Слава, – Дима уселся за стол и вытянул свои длинные руки.

На бланке из Центрального радиокомитета нашей школе сообщали, что передача «Учиться, как Валерик Серёгин» получила широкий отклик юных радиослушателей (прилагается 168 писем, а также корзина с яблоками, которые прислали пионеры Алма-Аты из своего пришкольного сада). Центральный радиокомитет благодарил директора школы, педагогический коллектив и дружину за то, что они воспитали, такого замечательного пионера, и просил ответить радиослушателям, приславшим отклики из разных городов, а яблоки передать Валерику и его товарищам из «Ракеты».

Поднялся шум. Ребята разволновались и потребовали, чтобы я читал подряд всё. Я взял на выдержку несколько посланий. Невозможно же на летучке читать 168 писем.

В первом пионеры из Города Светлый на Дальнем Севере писали, что им очень понравилось, как учится Валерик, который вовсе не ограничивается тем, что задано, но хочет узнать всё и больше и лучше, чем на уроке, и к тому же успевает выступать как старший диктор «Ракеты».

Затем мне попалось письмо одной девочки, которая предлагала Серёгину Валерию дружбу и просила прислать фотографию, хотя она и так очень ясно представляет себе его – такого высокого, мускулистого, спокойного. Она писала, что у них в классе нет дружбы мальчиков и девочек, и просила поделиться опытом.

Затем Петя встал в позу и стал декламировать с выражением стихи пионеров из Алма-Аты, которые были вложены в корзину.

 
Лучшие яблоки, лучший сорт —
Это алма-атинский апорт.
Лучший парень – в учёбе пример —
Это, конечно, Валерик-пионер.
Эти яблоки – награда за труд,
Пусть ест на здоровье наш друг.
 

Валерик взял одно яблоко, надкусил его. Он перебирал письма, положенные перед ним, рассматривал марки, ни слова не говорил. Раньше бы двадцать раз перебил меня. Ребята же всё больше и больше шумели. Но яблок пока никто не брал.

Тогда вмешался Григорий Павлович:

– Я прошу не разводить такого адского шума. Это же библиотека. Мне кажется, вы не понимаете, что произошла большая беда, говоря военным языком – ЧП, чрезвычайное происшествие.

– Да, именно ЧП, – сказал, вставая, Дима Андреев. Валерик на весь Советский Союз представлен как замечательный отличник. А ведь он стал учиться плохо. Что же теперь делать? Опровергать? Но что? Что может Валерик ответить всем этим ребятам?

Снова вмешался Григорий Павлович – он показал на письма.

– Вы теперь ещё раз убедились, какая огромная сила у слова, да ещё переданного в эфир.

– Что скажешь, Валерик? Как могла появиться такая передача, отвечай! – потребовала Анюта.

Валерик пожал плечами, не поднимая головы, которую он положил себе на руки.

– Отвечай, – настаивала Анюта.

Валерик медленно приподнялся.

– А чем виноват я? Ну, не отличник, так я и не говорил Лёне, что отличник. А в энциклопедию смотрю, это мама правду сказала. И ты, Анюта, ведь тоже говорила, что я разносторонний. А Лёня смонтировал всё вместе… – Валерик махнул рукой и снова сел. Взял было опять яблоко, но, подумав, положил обратно на стол.

– Ты подвёл школу, товарищей, неужели непонятно? – возмутилась Анюта. – Можно только поражаться твоему легкомыслию. Ведь не ребёнок, взрослый человек.

Анюта хотела ещё что-то добавить, но тут неожиданно вмешалась Дагмара. Хотя её никто не просил, она явилась на летучку.

– Я просто удивляюсь, – начала Дагмара, – как вы ставите вопрос. Почему все набрасываются на Валерика? У мальчика, конечно, могла быть лучше успеваемость. Но вы же сами сделали его незаменимым. Я-то никогда не гладила Валерика по головке, хотя справедливость требует сказать, что у него замечательные способности. Он не виноват, если репортёр с бантиком, чтобы загрести гонорар, записал на плёнку то, что ему Валерик не говорил. Надо привлечь к суровой ответственности этого репортёра. Правда, Валерик?

Валерик ничего не ответил. Он положил голову на руки и смотрел прямо перед собой – на корзину с яблоками.

Тогда заговорил Саша Кореньков.

– Если уж слово попало в эфир, его на плёнку не вернёшь. Валерка должен сказать, что про него наврано в телефонном репортаже, а что правда. Я запишу на плёнку, размножим копиями и разошлём бандеролями. Вот и всё.

– По ста шестидесяти восьми адресам?! – спросила я.

– Да разве в одном Валерике здесь дело, – заметил Дима Андреев. – А как вся школа будет выглядеть? В этом городе Светлом или в Алма-Ате, откуда эта корзина с яблоками, получат опровержение: яблоки скушали – и спасибо, а Серёгин, у нас, извините, совсем не такой.

– А что по этому поводу скажет «Ракета»? Или придётся выступить в стенной газете? – спросил редактор «Вымпела», Володя Антонов.

– Постойте, постойте, разрешите мне прокомментировать! – вскочила Наташа. – Я предлагаю так: что в репортаже неправда, пусть будет правдой!

– Непонятно! – загалдели ребята.

– А я сейчас всё объясню. По радио прозвучало, что Валерик Серёгин отличный ученик и очень здорово умеет заниматься, с выдумкой, не дожидаясь, пока учитель подтолкнёт. Так пускай Валерик станет самым что ни на есть лучшим отличником. Тогда в заметке всё будет правдой, хоть и с опозданием. Другого выхода нет, – решительно заключила Наташа и, сев на место, что-то продолжала доказывать соседкам.

– Легко сказать – отличником! – вздохнул Костя Марев.

А вот мне эта мысль понравилась. И я поддержал Наташу:

– Пусть Валерик нажимает по всем правилам. А мы его от «Ракеты» пока освободим.

Дима Андреев добавил:

– Не только от «Ракеты», но и ото всех дел. Раз такая история.

– А мы обойдёмся без Валерика? – спросил кто-то.

– Обойдёмся, – загудели ребята.

Валерик поднял голову.

– Так я вам не нужен? – тихо, но так, что все слышали, спросил он. – Совсем не нужен?

– Занимайся по-серёгински, – предложил Жора, который успел нарисовать смешную карикатуру, где изображалось, что Валерик спутал тройку с пятёркой.

– Ясно. Точка-тире! – сказал Валерик звонко, почти весело. Потом взял надкушенное яблоко и как-то боком двинулся к двери.

– Валерик, куда ты? Вернись немедленно! – потребовала Анюта.

– Вот тебе и «здравствуй, дедушка»! – нехотя пошутил Петька. На него все цыкнули. Анюта направилась было к двери, но почему-то передумала.

У всех испортилось настроение. Мы ещё немного поговорили, порассуждали, что же делать с нашим чрезвычайным происшествием. И вдруг в библиотеку ворвалась нянечка Валентина Анисимовна. Растрёпанная, испуганная, заплаканная.

– Убили, убили его! – запричитала она. – Этот гад ползучий Васька под машину толкнул. Вот тут, против школы как раз. Уже и «Скорая» приехала.

И она, плача, уронила голову на корзину с яблоками. Яблоки, подскакивая, покатились по полу.

– Кого, кого убили, тётя Валя?! – затормошили её девчонки.

Но мы уже поняли, что беда случилась с Валериком. И бросились, толкая друг друга, на улицу…

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
ЧИСТАЯ ПРАВДА
Рассказывает Валерик

Оказывается, я всё-таки жив. Окончательно это выяснилось только через неделю. Мне «чертовски повезло», как уверяет доктор Айболит. Я не «отдал концы», как сказал бы Виктор Зыбков. Главному хирургу, Степану Ефимовичу, пришлось собирать и склеивать меня по кусочкам. Дело-то было плохо.

Все тогда набросились на Васеньку. Но, если по чистой правде, то, пожалуй, Васенька не совсем виноват. Во всяком случае, он меня не убивал. Из библиотеки я выбежал, зажав в руке злополучное яблоко, ни о чём не думая. Просто мне стало вдруг обидно, что я совсем никому не нужен: боялся расплакаться при всех.

На улице первым навстречу – Васенька. Только его в эту минуту и не хватало! Он подошёл совсем близко, притянул к себе за курточку: «Ну что, мальчик резвый, кудрявый, всё торопишься? Яблочко на морозе кушаешь? Не боишься ангельский голосок застудить? Может, прополощем горлышко?»

От него противно несло перегаром. «Ты не думай, Меньшов всё знает, – продолжал он. – Тебя из «Ракеты» вытурили? А кто тебе настоящий друг? Не веришь? Хочешь, перстень подарю? Помнишь перстень? Зубик-то тебе ещё не вставили?»

Тут я рванулся от него на мостовую и… больше ничего не помню.

Очнулся в больнице. Не понимаю: где, что. Хочу пошевелить ногой. Ничего не чувствую. Спрашиваю доктора Айболита – он около меня оказался:

– Где мои ноги?

– Спокойно, дружок. Не шевелись. Всё на месте. Только надо терпением вооружиться, большим терпением. Снайпер лежит не двигаясь по двадцать часов. А вот тебе придётся не меньше чем двадцать суток.

Тут подошёл другой доктор, высокий, тоже в белом халате, Степан Ефимович.

– Разговорчики? Прекратить. Обеспечить полное спокойствие. И никаких следователей.

Тогда я ничего не понял; мне что-то дали выпить, вытерли губы – и я снова забылся.

Через несколько дней в палату привели лейтенанта милиции. И на него надели белый халат. Он сел около меня и всё время спрашивал, толкал ли меня в тот день Васенька или не толкал. Объяснил, что это очень важно установить для следствия – и чтобы я говорил чистую правду.

– Нет, не толкал. Он держал. А я сам вырвался!

Так и записал лейтенант милиции. И попросил подписаться Анюту, которая дежурила вместо мамы.

Ничего не поделаешь, если по чистой правде, то снова я сам виноват, как во всей этой истории. Никто меня ни разу не упрекнул. А ведь я подвёл школу, Кузьму Васильевича, «Ракету». Ребята все такие понимающие, деликатные, что реветь хочется. А нельзя. Выдержка. Точка-тире. Лежи, дорогой Валерик, двадцать дней на вытяжении, если хочешь, чтобы твои косточки зажили и ноги заходили.

А вдруг не заходят? А вдруг, как у Настоящего человека. У него тоже сначала ноги целы были. Человеку очень нужны ноги, и совсем не важно, если уж не такие длинные. Как хорошо бежать вприпрыжку в школу, учиться, выпускать «Ракету». Я подумал, какой я был глупый, что не умел ценить вот таких простых вещей. Не мог на уроке и пяти минут спокойно усидеть. А тут три недели не шелохнуться! Или больше?

И я лежу, лежу, лежу… На вытяжении. Перелом сложный, да ещё нервы повреждены. Это значит, нога сломанная поднята вверх, чтобы кости на место стали, на ней груз… И… не шелохнуться.

Не дождёшься пяти часов вечера, когда в палату пускают, по одному, ребят. А первое время была только мама да Анюта, которая её подменяла. Потом Степан Ефимович сказал:

– Хватит! Никаких круглосуточных дежурств. Наш Валерик Валериевич теперь уже не слабый, а вполне удовлетворительный больной. Починили, склеили, нужно отлежаться.

Да, днём ещё ничего. Лежишь, как снайпер, не на снегу, конечно, но всё-таки. А вот вечером, когда потушат свет, трудно. По тёмной стене бегут отблески фар автомобилей. Лежу в палате один.

Когда мне становится очень грустно, выручает грецкий орешек, Анюта принесла. Слушаю разные станции, пока не надоест. И уже многих дикторов по голосам узнаю…

И всё думаю, думаю: как это могло случиться? Жалеют меня, а мне почему-то жалко Лёню Фогеля. Это неправда, что он хотел, как говорит Дагмара, «загрести гонорар». Парень из нашей школы приходил ко мне в больницу. Оказывается, он хотел сначала делать репортаж о «Ракете», об её старшем дикторе. А в редакции ему сказали, что нужно об отличнике. И он решил, что всё равно «сойдёт». Хотел сюрприз сделать, убить двух зайцев. А что получилось…

– Как я тебя подвёл, Валерик! – всё повторял он, сидя около меня.

Анюта рассказывала, что Лёня получил единицу за диплом и ещё выговор на студии. А он-то уверял: «Валерик, ты ни в чём не виноват!»

Не виноват? Это как рассуждать! Я, наверное, виноват не в том, что говорил, а в том, чего не сказал. Взял и промолчал, как теперь учусь.

Просто я не думал, что из-за таких пустяков может грандиозное ЧП получиться.

Доктор Айболит – единственный, кто ко мне может приходить во всякое время. Когда я ему сказал про «пустяки», он согласился: «Бацилла тоже маленькая, её и под микроскопом не всегда разглядишь. А сколько зла натворить может. Так и ложь».

А Григорий Павлович сказал мне, что будет писать в своих мемуарах всю правду и о героях и о трусах. Он напишет о том, как один молодой солдат, чтобы спасти всех, закрыл своим телом амбразуру. А другой…

Другой был послан в разведку и должен был проползти 400 метров и сделать проход в проволочных заграждениях. Он 400 метров прополз и доложил, что задание выполнил.

А когда под утро наши пошли в атаку, то у заграждений застряли, и многие погибли. Проход-то парень начал делать, да отполз, не закончил. А сказать всю правду побоялся – промолчал. И стал предателем. Товарищей сколько погубил.

А вчера пришёл главный хирург, принёс будильник медицинский: «Валерик Валериевич, хватит бездельничать, а то скиснешь. Мне Терентий Фёдорович рассказал о твоём великом изобретении – «Школа на дому со звонками».

Я запротестовал. Это Света придумала. Я только завучем был. Но всё равно буду по этой системе заниматься. Урок у ребят – урок у меня. Можно и без звонков.

– Можно и со звонками. У нас этой аппаратуры хватает! Справишься?

Когда столько друзей, разве можно не справиться? А я-то в библиотеке тогда мог подумать, что если мне правду в глаза говорят, то я никому не нужен. Одна Дагмара, видите ли, за меня заступилась. Да ещё Васенька дружбу предложил. Тоже, друг с перстеньком!

Я знаю, теперь ребята так на уроки поднажали. Как говорит физик Фёдор Яковлевич: «Репутация подмочена – надо выручать фирму». Это он про школу и про меня сказал, когда приходил ко мне в больницу.

Сидел около меня, разглаживал свою бороду и всё спрашивал, не оставить ли мне палку с серебряным набалдашником. Палка из кизила, крепкая, хорошо опираться, когда ходить начну.

Степан Ефимович не разрешил: «Встанет на ноги, палками мы его обеспечим. А потом и сам побежит. И в футбол играть будет».

Хорошо бы. Если только меня не утешают. Но доктор Айболит сказал, что это чистая правда. А ему-то можно верить.

…Мне уже разрешили писать. Я попросил конверт авиапочты. Мама спросила кому. Ну конечно, на Дальний Север, ведь Света ещё ничего не знает. Я просил, чтобы Слава не сообщал ей о ЧП. А теперь уже можно. Но я должен сам всё написать. Пусть даже презирает. Но врать больше не буду.

…В школе скоро вечер встречи. Без меня. Впрочем, не совсем. Саша Кореньков обещал принести «Эльфу» в палату – записать меня на плёнку. И я буду говорить с ребятами – старший диктор «Ракеты», находящийся на излечении. А ко мне проведут трансляцию из большого зала, и я всё буду слышать. Это уже Лёня Фогель старается!

И последнее, самое неожиданное. Навещал Прохор Степанович. Он просил подумать о том, кто будет в будущем году редактировать «Ракету».

Как вы считаете? Имею ли я на это право?