Текст книги "Схватка с ненавистью"

Автор книги: Лев Корнешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава XII

– Было что-нибудь от этой… Гуляйвитер? – спросил Стронг, неторопливо раскуривая сигарету.

– Пока нет. – Боркун стоял перед майором навытяжку.

– Вас это не волнует?

Боркун помялся. Скажешь «волнует» – нарвешься на нотации за грубую работу, «не волнует» – можно заслужить репутацию пустого, безответственного агента.

– Как вам сказать, мистер Стронг… Пока еще рано делать выводы. Злата даст о себе знать, только когда убедится, что все в порядке.

– А связь не подведет?

– Нет, этот канал мы берегли для самых крайних случаев.

– Ладно, будем надеяться. Вы не тянитесь, можно сесть…

Когда Стронгу приказали заняться националистами, он приуныл. Сколько интересных дел в послевоенной Европе! Секретные архивы, ученые, занимавшиеся разработкой новых видов оружия, военные преступники, гитлеровская агентурная сеть… Коллеги Стронга на таких делах не только растут по службе, но и наживают состояния, завязывают полезные связи. Изменится политическая погода, эти связи можно будет пустить в ход… А она неустойчива, эта погода, очень неустойчива. Подул холодный ветер, ударили первые заморозки. Не секрет для Стронга, что его коллеги создают тайные арсеналы из трофейного оружия, нянчатся с гитлеровскими генералами, будто те и не в плену, а прибыли с дружеским визитом.

Да, много возможностей сейчас у предприимчивого человека. А тут возись с этим отребьем… Но приказ есть приказ. И в конце концов, там, наверху, виднее. Эти парни, наверное, знают, что делают, сколачивая и такую команду.

Ему, Стронгу, было сказано: нужна надежная сеть по ту сторону «железного занавеса». Гитлер среди прочих ошибок совершил и такую: полез в Россию, не зная этой страны. Накануне войны немецкая разведка практически не располагала объективными данными о России. Ее агентура была обезврежена чекистами. Люди Канариса пользовались ложными данными об оборонном и экономическом потенциале страны большевиков, об отношениях партии и народа. Они ввели фюрера в заблуждение, обещая после первых ударов по коммунистическому колоссу хаос и панику. Но фюрер был всего лишь ефрейтором. Его ошибки – урок…

Это было ясно и Стронгу – изучение России становится задачей номер один. Он был знаком с проектом создания сети «восточных институтов».

Не было для него секретом и то, что разведподразделения, работающие па Восток, реорганизуются и расширяются.

– У нас есть руководители, ученые, аналитики, – было сказано Стронгу. – Но у нас мало исполнителей, нет агентов, сумевших бы прорваться сквозь «занавес» и осесть на большевистской почве. Где их взять? Надо искать среди тех, кто ненавидит большевиков. ОУН как организация разгромлена. В политическом отношении это ноль, движение, скомпрометировавшее себя от начала и до конца. Но у них есть люди, готовые на все. Мера подлости для таких не установлена. Дадим им возможность снова поиграть в самостоятельность, пусть выкрикивают свои лозунги, а взамен заставим работать на нас.

– Таких подонков я навербую в ближайшем притоне, – пробормотал Стронг.

– Там вы сколотите команду для ограбления банка. Но людей, способных пробраться через кордон и легализоваться в СССР, вы не найдете. Если только националисты не хвастают, то еще и сейчас на Украине у них есть преданные им люди. Надо прибрать к рукам картотеку их агентуры, просеять ее, выбрать профессионалов.

– Не проще ли позвать сюда главарей и договориться с ними?

Стронг не спорил, было бы глупо пререкаться в данной ситуации. Он предлагал варианты. О майоре недаром говаривали, что он с трудом усваивает приказы, но если уж усвоил – то надолго. Руководство ценило в нем умение цепко и последовательно осуществлять избранную линию. Учитывалось и то, что майор не привык церемониться, не стеснялся в выборе средств для реализации задач – такой человек и нужен был для того, чтобы держать оуновцев в жесткой узде.

Майору Стронгу было известно, что не ему одному поручено заниматься националистами. Эту линию разрабатывали еще несколько кадровых разведчиков. Националистические главари грызутся между собой, и под влиянием этих распрей организация распалась на несколько группировок. Того и гляди вцепятся друг другу в глотку.

Нужны крепкие парни, чтобы держать эту свору на поводке…

– А теперь, – наконец вспомнил Стронг о Боркуне, – доложите о ваших внутренних делах. Как новая газета, эта «Зоря»?

– Не расходится тираж. От имени руководства мы обязали всех членов организации покупать «Зорю».

– И что? – иронически поинтересовался майор.

– Ничего. Прибавка – несколько десятков экземпляров.

– Так я и думал.

Майор не очень верил в затею с газетой. Другое дело, если бы газета издавалась «там».

– Как вы обозначили место издания «Зори»? – спросил у оуновца.

– Естественно, Мюнхен…

– Конечно, ничего другого ваши идиоты придумать не могли… Естественно…

Стронг презрительно уставился на Воркуна. Он умел смотреть на собеседника долго, не мигая, так что становилось не по себе и вспоминались все мелкие и крупные прегрешения. Боркун в такие минуты особенно остро чувствовал презрение «шановного друга», и его охватывал почти животный страх – вдруг окажется ненужным и его отшвырнут от корыта? Отшвырнут пинком, будто шелудивую собачонку.

– Как большевики отреагировали на появление газеты?

– Никак… Будто ее и нет…

– Да, им ваш визг что слону дробинка.

Боркун по опыту знал, что майору лучше не перечить. Тот любил распоряжаться их делами, как у себя на ферме. Да и как перечить? Именно майор решает в первую очередь вопросы о субсидиях, помощи продовольствием, снаряжением. Не забывая при этом и себя, конечно.

– А что, если подогреть интерес ваших неблагодарных читателей к «Зоре»?

– Каким образом, мистер Стронг?

– Сколько за идею? – снизошел до мягкой фамильярности Стронг.

– За нами не пропадет! – бойко сказал Боркун. И подумал: «Значит, из очередной партии продовольствия опять два ящика кофе – на квартиру к майору. Мародер…»

– Устройте на «Зорю» налет, подожгите особняк…

– Что вы, мистер Стронг! Мы ее бережем как зеницу ока.

– Ну и напрасно, – отрезал майор. – На ваше несчастье, никто ее и трогать не собирается… Так вы сами… И поднимите такой гвалт, чтобы все услышали, как большевики расправляются с правдолюбцами.

– Поджог рейхстага? – начал догадываться Боркун.

– Параллели неуместны, – сухо отрезал майор. – Но если вы и впрямь хотите успешно работать – думайте. Ищите новые пути. Комбинируйте. Почему бы, например, вашей «Зоре» не сменить адрес? Представляете, как бы зазвучало: подпольная газета издается «там», в условиях постоянной опасности, в глубоком подполье?

Идея была настолько простой и заманчивой, что Боркун готов был приступить к ее реализации немедленно. В согласии своих высших руководителей он не сомневался. Но Стронг советовал не торопиться. Еще не время. Все должно быть проделано чисто, чтобы никто ничего не заподозрил.

– Можете выдать эту мысль за свою, – разрешил он Боркуну. – Это несколько поднимет ваш авторитет. А нам реклама ни к чему…

Майор предпочитал оставаться в тени. Но за тем, как выполняются его «советы», он следил неусыпно. Акция «Голубая волна» должна быть разносторонней. Газета н создаваемая на Украине радиостанция, листовки, распространение других пропагандистских материалов – все это звенья единой цепи. Цепь куется чужими руками. Но какой она должна быть – это забота Стронга и его коллег.

– Я преклоняюсь перед вашим умом, – восхищенно провозгласил Боркун.

– Ладно, парень. Лучше постарайся, чтобы все получилось о’кэй. Имей в виду, чекисты тоже не дремлют. Работают они на совесть. Как только что-то будет от Гуляйвитер, – Стронгу все-таки не удавалось правильно произнести фамилию этого агента, – немедленно информируйте.

Боркун решил пройтись пешком. Было уже поздно. Блеклый свет редких фонарей не закрывал звезды. Горели они ярко и холодно.

Боркун шел неторопливо, в голову лезли невеселые мысли. «Приходится унижаться и пресмыкаться. И перед кем? Перед этим чиновником Стронгом. А что делать? С наемниками не церемонятся. Впрочем, надо отдать должное, Стронг – опытный мастер, и рука у него крепкая. Такому палец в рот не клади: откусит и скажет, что так и было. Если ничего не сорвется, операция „Голубая волна“ принесет немало хлопот большевикам. Ради этого стоит тянуться. Но и мы тоже не лыком шиты. Пусть Стронг думает, что его слово закон. Не получит он полного доступа к картотеке агентуры. Информацию – пожалуйста, а каким путем она добыта, это уже техника. Злата получила и другие явки, кроме тех, о которых доложено Стронгу. Вряд ли майору известна игра в поддавки. А оуновцы играли в нее еще с немцами. И не без успеха…»

– Стой! Руки за спину!

Окрик раздался так внезапно, что Боркун не успел ничего предпринять – перед ним стоял какой-то тип и стволом пистолета показывал, что именно требуется сделать. Еще двое торчали рядом. «Кто? – лихорадочно соображал Боркун. – Хорошо, если просто грабители…»

– Кругом! – скомандовали ему.

Боркун, не сопротивляясь, повернулся.

– Послушайте, – стараясь говорить спокойно, сказал он. – Если вам нужны деньги…

– Молчать!

Эсбековец уловил в отрывистом тоне, которым произносились команды, иностранный акцент. Немецкие слова звучали не жестко и твердо, как обычно, а немного нараспев. Так мог произносить их славянин.

Его обыскали быстро и умело. Извлекли из кармана плаща пистолет. Не удивились – в эту лихую пору многие ходили с оружием. Бумажник Боркуна перекочевал в карман одного из налетчиков. «Счастье еще, что я не делал никаких записей», – промелькнула мысль. Правда, в блокноте есть кое-какие имена и клички, но они зашифрованы, уголовникам их не понять. «Только бы не прикончили, – молитвенно думал Боркун, – только бы отпустили живым». Много раз отправлявший людей на смерть, убивавший и сам, он не представлял, что это так страшно – ожидать пулю. В ту же секунду он почувствовал тупую боль в затылке и свалился ничком под стену, в которую упирался руками. Он уже не слышал, как налетчики неторопливо ушли, даже не прячась в тень от света фонарей, – кто посмеет их остановить на ночной улице?

Очнувшись, Боркун убедился, что у него даже карманы вывернули. В затылок будто иголок насовали, попробовал сделать шаг и застонал – боль была невыносимой. Тронул затылок ладонью – волосы слиплись. Но больше боли тревожило, что налетчики не сняли с него плащ, добротный пиджак. Так грабители не поступают…

Глава XIII

– Вам знаком этот человек?

– Вам знакома эта женщина?

– Что вы знаете об этом человеке?

– Где вы встречались с этой женщиной?

Злата поняла, что наступает конец игре. Бессмысленное, нервное запирательство на допросах ни к чему не привело. Может, только ненадолго удалось оттянуть время. Следователь часами выслушивал ее рассказы о жизни в отцовском доме, о замужестве, службе у гитлеровцев, о казни мужа. Иногда он уточнял детали, переспрашивал, требовал точно назвать даты.

Злату удивляла и пугала его дотошность – такие не остановятся до тех пор, пока не вывернут, выпотрошат и душу, и то, что за душой. Было такое ощущение, что идет она по тонкому льду: еще несколько шагов – и лед треснет, вздыбится, и не выбраться ей из черного омута.

Такого отчаяния, как сейчас, она еще никогда не испытывала.

Изредка на допросах присутствовал пожилой, седоватый человек, к которому следователь обращался почтительно: «Товарищ полковник». Полковник обычно молчал, только смотрел на Злату взглядом, под которым она ежилась, сжималась, заикалась.

– Следовательно, рояль из Дома культуры к вам привез начальник полиции? Вы его хорошо знали?

– Он много раз бывал в нашем доме.

– Прекрасно. Давайте уточним еще одно обстоятельство: кроме вас, в учреждении, где вы работали у фашистов, были другие переводчики?

– Была переводчица. Я это уже говорила.

– Спокойнее, Божко. Вы что-то могли забыть, перепутать. Прошло ведь несколько лет…

– Я все прекрасно помню.

– Вот и хорошо. Как фамилия вашей бывшей коллеги?

– Галина Супруненко.

– Вы бы ее узнали, если бы встретились случайно?

– Конечно, но мне известно, что она погибла во время наступления Красной Армии на Львов.

Так ей сказал Степан Мудрый.

Полковник часто курил, и однажды Ганна не выдержала, попросила:

– Дайте сигарету.

– Курю папиросы. Пожалуйста, – протянул он ей открытую пачку «Казбека».

Ганна мельком взглянула на всадника в бурке, скачущего по бело-синим горам, и потянулась к зажигалке.

– Неужели ваши инструкторы не показали, как у нас курят папиросы? – удивился полковник. – Смотрите…

Он извлек папиросу, постучал мундштуком по крышке, чтобы вылетели табачные крошки, примял табак пальцами, сжал мундштук лопаточкой.

Следователь смеялся одними глазами.

– Я не привыкла к папиросам. Курю всегда сигареты, – защищалась Ганна.

– Наконец-то вы сказали правду, – отметил иронически следователь.

– Вы мне не верите? – не сдавалась Ганна.

– Нет.

Она видела, что они действительно не верят ни единому ее слову.

Полковник невозмутимо курил, и у Ганны появлялось ощущение, что ответы его не интересуют – он ее изучает по каким-то своим, одному ему известным параметрам.

На Ганну надвигалась безнадежность. Хуже всего было то, что она даже не приступила к операции. А пославшие ее надеются, ждут. Крук в ту последнюю ночь рассказывал, как много они ставят на ее смелость, ум, изворотливость. «Мы должны выиграть в этой игре, которую нам навязал Стронг, – говорил Крук. – Иначе…»

Что иначе, Ганна и сама представляла. Стоит пересохнуть ручейку субсидий, и организация очутится на краю пропасти. Кроме разведки, с которой они установили контакты, их поддержать некому, потому что остальным после войны и своих дел хватает.

Как, где оборвалась цепочка, по которой шла Злата от Мюнхена на «земли»? Провал не был случайностью, она ничем себя не выдала, не обнаружила. Ее ждали… Но точно так же будут ждать и других, кого пошлют Мудрый и Крук. Они попадут в ловушку…

Ганна не могла найти ответы на свои вопросы. И не видела выхода – казалось, все и вся ополчились против нее.

Какой он уверенный в себе, этот полковник! Чуть опустил веки, задумался, будто и нет ему дела до какой-то Ганны Божко. Изредка проронит слово – два и молчит, сжигая папиросу за папиросой.

Ганна его боялась. Она решила стоять на своем до последнего, даже тогда, когда запирательство потеряет всякий смысл.

А потом последовало несколько очных ставок.

– Когда-нибудь вы встречались с этой женщиной?

– Нет.

– Что вы можете сказать об этом мужчине? Вы его знаете?

– Ничего не могу сказать. Первый раз вижу.

В кабинете следователя побывали тучный мужчина в чужом костюме, девушка примерно одного возраста с Ганной, какая-то женщина, одетая слишком пестро для своего возраста, еще один мужчина, бабушка, явно из села, другие люди. Все они внимательно и напряженно всматривались в Ганну, и все уже через несколько минут говорили одну и ту же фразу:

– Вижу впервые.

И Ганна подчеркнуто старательно присматривалась к этим людям и тоже отрицательно качала головой.

– Ничего не могу сказать.

Они проходили перед Ганной один за другим, и она чувствовала, что где-то здесь ей подготовлена ловушка. Знать бы где…

Наконец следователь сказал:

– Хватит. Вы не Божко. Это уже доказано.

– Не надо меня запугивать! – залилась багровым румянцем Ганна. – В конце концов, есть в этой стране закон и правосудие…

– Есть, – подтвердил полковник. – Вам воздастся должное. Объясните ей, кто были эти люди, – предложил он следователю.

– Здесь побывали те, кого настоящая Ганна Божко хорошо знала. И они тоже с нею неоднократно встречались. Начальник полиции местечка, где служил бургомистром Боцюн. Переводчица Галина Супруненко – она с Ганной работала в одном кабинете. Юрий Васильевич Хорунжий служил кучером у господина бургомистра и часто катал на легковой бричке его молодую супругу. Пелагея Жадан убирала в доме бургомистра…

– Хватит! – закричала Ганна. – Они ведь погибли! Это ложь!

– Поберегите нервы, – не повышая голоса, сказал полковник. – Вам они еще пригодятся. Как видите, эти люди живы…

– Ничего я вам больше не скажу. Хоть режьте меня на куски!

– Это те, кто вас послал сюда, резали людей на куски, полосовали ножами, рубили топорами… – сказал полковник. – Я это видел своими глазами.

– Дайте, ради бога, воды.

– Пожалуйста.

Он подождал, пока Ганна пришла в себя.

– Будете давать показания?

– Нет, – твердо сказала Ганна.

– Имейте в виду, не всегда молчание – золото.

– Я ничего не скажу.

И следователь и полковник видели – она действительно ничего не скажет. Ни сегодня, ни потом. Потому что превыше всего для нее были страх и ненависть – она боялась тех, кто се сюда послал, и ненавидела жизнь, которую так и не узнала…

Ганне казалось, что во всем виноват Мудрый. Это он послал ее с «легендой», которую чекисты разоблачили быстро и без труда. Разве не уверял ее эсбековец, что все знавшие Ганну Божко погибли? Это он направил ее. А сколько было сказано слов о надежности пути. Будь он трижды проклят, этот Мудрый, столкнувший ее в пропасть!

Но что же делать? Ее, Злату, не страшит будущее, не волнует личная судьба. Иа территории СССР она не успела сейчас совершить какие-либо преступления. А до прошлого им не докопаться. Несколько лет в лагерях… За это время многое может измениться. Пока человек живет, живет в нем и надежда.

Но операция провалена – с треском, по всем статьям. И это самое важное, о чем Злата думала теперь днем и ночью.

Она была фанатичкой, Злата Гуляйвитер, и когда Крук в ту последнюю ночь спросил ее: «Выдержишь?», ответила: «Я живу только ненавистью». – «Слава тебе уже плетет венок», – Крук умел говорить афоризмами. «Я вернусь», – пообещала Злата.

Она не вернется. И напрасно будут надеяться на нее те, кто послал. Пройдет не один месяц, прежде чем станет известно Мудрому о том, что ее взяли. Она сама предложила: чтобы свести риск до минимума, отзовется только после полной легализации. Двурогий месяц заглянул в окошко камеры.

– Леся, – позвала Злата.

– Чего тебе? – приподнялась на койке подруга.

– Мне крышка, – сказала Злата спокойно. – Они все сумели доказать.

– Что ты – это не ты? – спросила Леся.

– И тебе это известно?

– А оно сразу видно. Вначале я сомневалась, теперь нет.

– Но почему?

– Сложно это объяснить. Лучше скажи – есть какая-никакая надежда?

– Нет. Они потянули за нужную ниточку. Мне теперь отсюда не выбраться.

Леся ничего не сказала, не поддержала ни добрым, словом, ни участием Злату. Да и что могла сказать она, Мавка? Не тот был случай, чтобы разводить сантименты. Провозгласить разве: «Украина тебя не забудет! Мужайся!»? Так разве же это так? Не знает Украина эту особу, прибившуюся к ее берегам из далеких краев.

Злата подобрала ноги, сидела на койке, как большая унылая птица с перебитыми крыльями. Зябко куталась в цветастый платок.

– Молчишь? – спросила.

– Молчание по нынешним временам дороже золота.

– И это все, что ты можешь мне сказать?

Леся задумчиво смотрела в квадратное окошко. Взгляд у нее был отрешенный; казалось, что мысли увели ее далеко от этой камеры и беды Златы ей безразличны.

– Мой совет ты не примешь, – ответила после тяжелой паузы.

– А ты все-таки скажи…

– Хорошо, – согласилась Леся. – Хочешь жить – ответь на вопросы следователя.

– С ума сошла! – Злата сжала кулачки, вплотную подступила к Лесе.

– Тише, не ори. Часовые сбегутся. Ты спросила – я ответила. Пойди все и расскажи – может, будет на нашей земле меньше крови и слез.

– Не дождутся они этого от меня! Что с тобой произошло, подруга? Еще вчера ты по-другому говорила.

– То было вчера…

– Тогда хочу тебе напомнить: у Советов свой суд, у нас – свой. Советы могут и помиловать, они сильные, а где сила – там доброта. Но мы ничего не прощаем. Наш закон: провалилась сама – не тащи за собой остальных.

– Хочешь погибнуть «героем»?

– Смерть меня не пугает.

– Потому что знаешь: грозит тебе только тюрьма.

– Значит, решила покончить с прошлым, Мавка? – в упор спросила Злата.

– Не знаю, – не сразу ответила Леся. Она действительно еще ничего не знала.

Сегодня ее вызвал на очередной допрос следователь.

– Мы точно установили, – сказал он, – что ваш жених Максим вовсе не погиб в бою с партизанами. Он был уничтожен по приказу куренного Рена. Вот документы, свидетельствующие об этом. Знакомьтесь.

Когда Леся прочитала показания людей Рена, участвовавших в акции, а потом арестованных чекистами, ей показалось, что рухнул весь мир.

– Боже мой!.. – прошептала она. – Но за что?

– Можно предположить, что Ольшанский – молодой, энергичный – мог в скором времени заменить Рена на посту куренного. Рен убрал соперника…

Леся справилась с болью: она сидела перед следователем прямая, строгая. Глаза у нее были сухие, только чуть приметно мерцали в них, будто отсвет далекой грозы, злые огоньки.

– А Рен сказал, будто это ваши люди Максима…

– Мы подумали, что вам лучше знать правду.

– Спасибо.

Она еще долго сидела неподвижно, и следователь ее не беспокоил – стоял у окна и курил.

Наконец Леся спросила:

– Мне можно идти?

– Да.

Уже от двери девушка обернулась, сказала:

– Рен погиб, но я найду способ отблагодарить его так, что он и на том свете в гробу перевернется. И всех его друзей заставлю по-волчьи завыть – попомнят они Мавку…