Текст книги "Наша первая революция. Часть I"

Автор книги: Лев Троцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 42 страниц)

Л. Троцкий. ИТОГИ СУДА НАД СОВЕТОМ РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ

Совет Рабочих Депутатов существовал около двух месяцев. Шесть месяцев жандармы вели дознание по делу Совета. Три месяца налаживалась Судебная Палата, прежде чем начать процесс. Целый месяц судила она рабочих депутатов Петербурга. Ныне все закончилось. Мятежные замыслы пролетариата покараны. Восторжествовала «законность» – или прокурор Судебной Палаты Камышанский,[350]350
  Камышанский – был прокурором петербургской судебной палаты в дни процесса Совета Рабочих Депутатов и во время столыпинской реакции.


[Закрыть] – а это, как известно, одно и то же.

Мы не будем говорить о приговоре.[351]351
  Приговор палаты по делу Петербургского Совета Рабочих Депутатов – был вынесен 19 октября 1906 года в отсутствии подсудимых, так как последние отказались от дальнейшего присутствия на суде (после отказа суда в вызове Витте и Лопухина и приобщении к делу письма последнего).
  Приговором палаты присуждены:
  I. К ссылке на поселение с лишением прав:
  1) Хрусталев, 2) Троцкий, 3) Злыднев, 4) Сверчков, 5) Зборовский, 6) Кнуньянц, 7) Авксентьев, 8) Немцов, 9) Киселевич, 10) Фейт, 11) Вайнштейн, 12) Голынский, 13) Комар, 14) Шанявский, 15) Симановский.
  II. К заключению в крепости:
  1) Стогов на 1 год 6 мес. с зачетом 10 мес. и 16 дней, проведенных в заключении; 2) Шевченко на 8 мес., с зачетом 3 мес. и 19 дней.
  III. Оправданы:
  1) Коссовский, 2) Мосолов, 3) Бабин, 4) Полетаев, 5) Расторгуев, 6) Сильверстов, 7) Бобров, 8) Петров, 9) Красин, 10) Луканин, 11) Филиппов, 12) Клейнц.


[Закрыть] Что такое лишение прав и ссылка на поселение шестнадцати душ в наше время столыпинского либерализма и военно-полевых разбоев! Что такое та или другая судебная ошибка, в результате которой на «вечное» поселение отправилась лишняя пара лиц, не причастных к Совету, когда вокруг нас сплошь да рядом по ошибке совершаются смертные казни!

Мы хотим говорить не о приговоре, а о самом судебном процессе, который представлял несомненно огромный интерес. Это была прекрасная демонстрация политической сознательности и нравственной доблести петербургских рабочих.

Раскрывая судебные двери, власть, по-видимому, надеялась, что те десятки и сотни свидетелей, которые пройдут пред судом, не посмеют говорить полным голосом, – ибо за стенами суда их ждет дикий полицейский террор. Власть надеялась, что свидетели-рабочие в судебной зале, охваченной полицейским кольцом, отрекутся от политической солидарности с Советом, как Петр отрекся от Христа, – и прокуратуре нетрудно будет представить «подсудимых» чуждыми массе людьми, лелеявшими безумные планы. На этой мысли был построен обвинительный акт, который подменил петербургский пролетариат Советом, а Совет – Исполнительным Комитетом. Но случилось то, чего не ожидала прокуратура. В старое здание суда, окруженное солдатами, полицейскими, жандармами и священниками, рабочие принесли с собой то, что составляет их силу: политическое мужество и – правду.

Под угрозой быть выброшенными из завода на мостовую, под опасностью быть высланными из столицы, свидетели-рабочие говорили суду:

– Вы судите их, наших товарищей? Вы вызвали нас свидетелями? Мы протестуем против такого разделения. Наше место не здесь, у свидетельского барьера, – наше место там, на скамье подсудимых, вместе с ними! Вы судите их за то, что они боролись против векового произвола? Мы боролись вместе с ними! Они добивались Учредительного Собрания? Мы добивались его вместе с ними! Они написали на своем знамени: демократическая республика? Но таково и наше знамя! Они вооружались? И мы вооружались! Судите же нас, – мы все имеем на это право!

Один за другим эти свидетели характеризовали деятельность Совета и настроение рабочих масс. Они говорили:

– Вы думаете, господа судьи, что вся сила была в Совете? Это – предрассудок. Если вы хотите найти истинного виновника октябрьских, ноябрьских и декабрьских событий, – ступайте на фабрики, на заводы, в мастерские, ступайте в рабочие кварталы. Вы там увидите пролетарские массы, стиснутые фабричными и полицейскими тисками, но готовые бороться до конца. Вы поймете тогда, как и почему возник Совет, и вам станет ясно, что иначе действовать, чем он действовал, он не мог. Вы говорите, что Совет восставал против существующего строя? Да, это так. Но почему? Потому что весь пролетариат не мирится с вашим строем, – он задыхается в нем и потому восстает против него.

– Вы говорите, что Совет нарушает законы. Какие законы имеете вы в виду? Манифест 17 октября? Но кто создал этот манифест? Мы, пролетариат! Если б не было октябрьской стачки, не было бы манифеста, господа судьи. Посредством нарушения ваших законов мы, рабочие, создали этот манифест. Никто в этом не сомневался, это всем было ясно. Доверяли ли мы манифесту? Нет! Мы слишком много испытали, господа судьи, чтоб доверять обещаниям правительства. Манифест говорил о свободе слова, собраний и союзов. Но кто на деле осуществлял эти свободы? Правительственная власть? Нет, тот самый Совет Рабочих Депутатов, который вы судите по вашим полицейским законам. По его настоянию и благодаря энергии Союза Рабочих Печатного Дела, газеты и книги стали выходить без всякой цензуры. Под его охраной устраивались свободные народные собрания. По его требованию выпускали арестованных из полицейских участков. Совет, господа судьи, был истинным защитником права и законности, как их понимает народ. Когда правительство оправилось после октябрьского поражения, оно свою ненависть устремило прежде всего на Совет. Он был главным препятствием на пути кроваво реакционных замыслов старой власти. Только снеся Совет, правительственные заговорщики утопили в крови декабрьского погрома свободу слова, свободу собраний и свободу печати.

– Вы обвиняете Совет в подготовлении масс к вооруженному восстанию? Мы вам заявляем, господа судьи, что больше всего толкало и толкает рабочих на путь восстания то самое правительство, которое вы защищаете. 9 января мы просили – в нас стреляли. В комиссии Шидловского мы требовали – наших депутатов заключали в тюрьмы. В октябре мы поднялись все, как один человек, и прекратили работы – правительство зашаталось, отступило и сделало уступки. Только под влиянием народной силы власть признала часть народных требований. Только народная сила может обеспечить народное право, господа судьи! Вот вывод, который мы, пролетарии, сделали из всего опыта наших страданий и нашей борьбы. Этого вывода у нас уже не отнимет никакая сила в мире.

– Наряду с этим, – так говорили свидетели-рабочие, – мы из опыта октябрьской стачки сделали и другой вывод. Мы увидели, что одной забастовки недостаточно для освобождения народа. Забастовка может временно устрашить правительство и расстроить его ряды, но она неспособна с корнем вырвать старый порядок.

– Помните ли вы, что произошло после издания манифеста и прекращения октябрьской стачки, господа судьи? В целом ряде городов открылись погромы, в организации которых деятельное участие принимали полицейские чины и вообще агенты правительственной власти. Всюду открыто создавались черносотенные шайки. Они вооружались полицией и натравлялись на «инородцев», на передовых рабочих и на интеллигенцию. Бесчисленное множество листков призывало к убийствам и поджогам. В казармах велась самая кровожадная проповедь наемными агитаторами реакции. Всякому, у кого глаза были открыты, было видно, что правительство организует контрреволюцию, что оно готовит нападение на безоружный народ, чтоб отнять у него все, что он завоевал в октябре. Под натиском этого черного террора рабочие массы охватываются одной мыслью: нужно оружие! Народ должен защититься против предательского удара в спину, который готовится ему нанести преступная реакция. Господа судьи! Когда жизни, чести и неприкосновенности граждан угрожает опасность, тогда рабочие выступают вперед. Так бывает всегда. Так было осенью и зимою прошлого года. Сознательный пролетариат ударил тревогу. «Бодрствуйте, граждане! – крикнул он. – Вооружайтесь на защиту ваших жен и ваших детей. Объединяйтесь, граждане, организуйтесь и примыкайте к нам, – ибо только всенародное восстание может освободить нашу родину от ужасов кровавой реакции!» Идея восстания охватила массы. Неизбежность открытого столкновения со старым порядком стала очевидна всем. Об этом говорилось на митингах и собраниях, в союзах, в газетах, на улицах и в домах. Мог ли об этом молчать Совет, который был точным выразителем чувств и настроений рабочей массы? И Совет сказал: «Восстание неизбежно, – к нему необходимо готовиться». Вы судите Совет? – судите же всю массу, которая его избрала и поддерживала!

Ясные и смелые показания свидетелей раскрыли политическую деятельность Совета. Пред судом прошла октябрьская стачка, похоронившая булыгинскую Думу; ноябрьская стачка, этот благородный и величественный протест петербургского пролетариата против военно-полевого суда над кронштадтскими матросами и против военного положения в Польше; затем борьба петербургских рабочих за восьмичасовой рабочий день, которая разбилась о соединенное сопротивление капитала и правительства, но которая на многих заводах привела к сокращению рабочего дня; наконец, почтово-телеграфная стачка, которую Совет так активно поддерживал. Протоколы заседаний Совета и Исполнительного Комитета раскрыли пред судом ту колоссальную будничную работу, какую совершал Совет, организуя помощь безработным, вмешиваясь в конфликты между рабочими и предпринимателями, руководя отдельными экономическими стачками. Но не эта сторона деятельности Совета интересовала суд. Председатель, руководивший допросом, из всех показаний старался выловить только признаки подготовки к вооруженному восстанию с целью «ниспровержения существующего образа правления».

Опираясь на свидетельские показания, подсудимые говорили: "Господа судьи! Мы приняли участие в вашем суде не для того, чтобы оправдаться перед вами, а для того, чтобы отдать отчет в нашей деятельности нашим избирателям. Наша цель выяснить правду. Черносотенная печать и жандармское следствие скопили вокруг Совета горы лжи и клевет. Выпускались листки, в которых депутаты обвинялись в расхищении рабочих денег. Жандармский генерал Иванов на основании этих листков, как он вам заявил, производил расследование по заводам. Черносотенная печать изо дня в день повторяла, будто Совет производил страшные насилия над рабочими, грабил типографии и вызвал к себе ненависть всего населения. И что же? Резолюции целого ряда фабрик и заводов, покрытые множеством подписей и доставленные вам свидетелями, ясно показывают, как петербургские рабочие относятся к своему Совету. Перед вами прошли писатели, инженеры, профессора, гласные думы, – и все они с глубоким уважением отзываются о Совете. Это означает, господа судьи, что если мы совершали преступления, с точки зрения вашего закона, то эти преступления находят полное оправдание в сознании народа. Целый народ не может быть преступен. Если же закон осуждает чувства, мысли и действия всего народа, значит преступен ваш закон. – Прокурор говорит вам, что мы вооружали массы для ниспровержения существующего образа правления? Но что такое этот образ правления? Погромы, поджоги, насилия, убийства. У нас давно уже нет образа правления, а есть автомат массовых убийств. Кишеневская кровавая баня, зверства в Томске, Твери, Курске, страшные погромы в Одессе, Гомеле, Белостоке, Седлеце – есть ли это образ правления Российской Империи? Если да, то в октябре и ноябре мы вооружались для того, чтобы стереть с лица земли этот образ правления.

"Господа судьи! Вы может быть считаете недоказанным, что органы правительственной власти играли руководящую роль в подготовке и организации погромов? Что они подпольными путями сеяли ложь, клевету, человеконенавистничество и смуту? Для вас, может быть, недостаточно свидетельских показаний, которые вы здесь слышали? Может быть вы уже забыли те разоблачения, которые князь Урусов,[352]352
  Разоблачения князя Урусова в I Думе доказали, что департаментом полиции содержится в помещении тайная типография, печатающая в огромных количествах черносотенные прокламации, открыто призывающие к погромам. В деле провокации погромов листовки охранки сыграли огромную роль. Когда лицо, открывшее типографию, обратилось к ее руководителю, офицеру жандармского корпуса Комиссарову, с вопросом о том, как идут «дела», Комиссаров ответил: «Погром устроить можно какой угодно, хотите на 10 человек, а хотите на 10 тыс.».


[Закрыть] бывший товарищ министра внутренних дел, сделал в Государственной Думе? Может быть, вас убедил жандармский генерал Иванов,[353]353
  Жандармский генерал Иванов был вызван в суд для свидетельских показаний о методах, применявшихся при производстве дознания по делу Совета Рабочих Депутатов. Попав под перекрестный огонь вопросов со стороны защиты и подсудимых, Иванов был вынужден сделать целый ряд компрометирующих охранку разоблачений. Выяснилось, между прочим, что показания многих подсудимых, отказавшихся отвечать на вопросы следователя, были сфабрикованы самими жандармами и подписывались «понятыми» – швейцарами и дворниками того же жандармского управления. На вопрос т. Троцкого о его портфеле Иванов ответил, что портфель пропал в охранном отделении, и что это неизбежно так бывает со всякой вещью, попадающей туда.


[Закрыть] который под присягой сказал вам здесь, что речи о погромах были одним только предлогом для вооружения масс? Может быть, вы поверили свидетелю Статковскому, чиновнику охранного отделения, который под присягой показал, что он в Петербурге не видал ни одной погромной прокламации, который заявил вам, что опасения погромов – «чистый вздор»? Может быть, вы склонны поверить ему? Но в нашем распоряжении, господа судьи, есть документ, который рассеет все ваши сомнения.

«Смотрите! Вот засвидетельствованная копия письма бывшего директора департамента полиции Лопухина к министру внутренних дел Столыпину. Кто может лучше знать, что такое полиция и жандармерия, чем бывший директор полиции? И вот, на основании расследований, произведенных им специально по поручению графа Витте, генерал Лопухин удостоверяет: 1) что прокламации, обвинявшие Совет в расхищении рабочих денег, печатались в том самом жандармском управлении, в котором служит генерал Иванов; 2) что погромные прокламации, которых якобы никогда не видал свидетель Статковский, печатались в типографии того самого охранного отделения, чиновником которого Статковский состоит; 3) что эти прокламации развозились агентами охранного отделения и членами монархических партий по всей России; 4) что между охранным отделением, полицией и черносотенными шайками существовала самая тесная связь; 5) что вся эта разбойничья организация действовала вполне безнаказанно, совершая ужасающие преступления; 6) что во главе этой организации стоял генерал Трепов, который, будучи дворцовым комендантом, пользовался громадной властью, лично докладывал царю о деятельности полиции и, помимо всех министров, располагал государственными деньгами для развития своей погромно-патриотической деятельности. Господа судьи! Вот копия письма, под которой имеется подпись самого Лопухина. Мы требуем, чтоб этот драгоценный документ был целиком прочтен здесь, в суде. Мы требуем, кроме того, чтобы действительный статский советник Лопухин был вызван сюда, в качестве свидетеля. Его показания имеют решающее значение для нашего дела. Они выяснят здесь пред вами и пред лицом всего мира, что такое тот священный образ правления, против которого вооружался и вооружается российский пролетариат».

Так говорили подсудимые и их защитники.

Заявление подсудимых разразилось, как удар грома над головой суда. Судебное следствие уже заканчивалось, – и вдруг новый, колоссальный факт! Председатель чувствовал себя уже у пристани, – и вдруг оказался снова отброшенным в открытое море. Письмо Лопухина раскрывало гнойные язвы правительства. Но кто знает, каковы еще будут словесные показания Лопухина? Кто знает, какие еще разоблачения сделает бывший шеф полиции, повернувшийся к правительству спиной? Кто знает, какие имена он назовет? Ведь уже и в своем письме Лопухин указывает на то, что глава погромщиков, Трепов, делал непосредственные доклады царю… Трудно ли догадаться, какого характера были эти доклады? Ведь подсудимые и защитники будут задавать свидетелю десятки вопросов, – и из его ответов может выясниться, что всем тем, которые охраняют «образ правления Российской Империи» и которые стоят во главе его, настоящее место на каторжных работах. Суд с ужасом отступил перед возможностью таких разоблачений. После продолжительных обсуждений он отказал подсудимым в принятии письма и в вызове Лопухина свидетелем. В своей резолюции суд указал, что хотя письмо Лопухина и имеет крупное общественное значение, но оно совершенно не касается процесса Совета Депутатов. Это была явная, открытая и циничная ложь!

Совет Депутатов обвиняется в вооружении рабочих с непосредственной целью произвести восстание. Десятки свидетелей, рабочих и интеллигентов, заявляют, что в октябре и ноябре прошлого года рабочие вооружались с целью отразить угрожавший столице погром. Пред судом выступает агент охранного отделения и говорит, что толки о погроме – выдумка и вздор. Наряду с ним жандармский генерал, который вел все следствие, заявляет, что самооборона – только предлог, только прикрытие подготовки восстания. Подсудимые представляют суду несомненные доказательства того, что погром – не вздор и не предлог, что он действительно подготовлялся, – и не какими-нибудь ничтожными шайками, а правительственными властями. И суд отвечает: это не относится к делу! Это было слишком позорно – даже для опозоренного в конец суда!

Подсудимые сказали: «Довольно, – нам здесь, в этом здании, нечего больше делать. Мы сами и наши свидетели раскрыли всю правду о Совете, ничего не скрыли, ни о чем не умолчали. Да нам и нечего скрывать. Мы действовали на глазах всего народа. Мы готовы в каждом нашем шаге отдать полный отчет пред лицом народа. И мы беремся доказать, что каждый наш шаг вызывался необходимостью. Мы беремся доказать, что нападало правительство, что мы оборонялись. Мы беремся доказать, что если мы призывали народ вооружаться, так это потому, что власти в подполье точили ножи, готовясь отомстить народу за свое октябрьское поражение. Мы хотим выяснить правду, всю правду и только правду. Суд мешает нам. Мы требовали с самого начала, чтобы в качестве свидетелей были вызваны Витте, Дурново и Дедюлин, – нам отказали. Теперь мы требуем вызова Лопухина – нам снова отказывают. Сначала нам ставили препятствия, – теперь перед нами поставили стену. Нам, подсудимым, нечего больше делать в этой зале. Пусть нас удалят в наши одиночные камеры!».

Подсудимые были удалены. Одновременно с ними удалились из суда их защитники. В отсутствие подсудимых прокурор произнес свою обвинительную речь; в отсутствие подсудимых палата вынесла свой приговор.

Процесс Совета Рабочих Депутатов закончен. «Преступное сообщество» изобличено и понесло должную кару. Казалось бы, правительство может торжествовать. Но нет, оно не торжествует. В этой месячной тяжбе между представителями рабочих и чиновниками нравственная и политическая победа осталась на стороне революционного пролетариата. И это очевидно самому правительству.

Два мира столкнулись на суде. С одной стороны – свидетели-рабочие, которые сплошь отказывались от присяги, чтобы тем не менее мужественно и честно сказать правду о Совете. С другой стороны – свидетели-жандармы, полковники и генералы, которые торжественно принимали присягу, чтобы нагло лгать пред лицом суда. С одной стороны – подсудимые, которые заботились только о том, чтобы отдать пред судом народа правдивый и полный отчет в своей двухмесячной борьбе. С другой стороны – судьи, которые заграждали уста правде, ибо правда была невыгодна их хозяевам. На суде снова развернулась деятельность революционного рабочего парламента, который стоял на страже народных прав, – и на том же суде удалось поднять уголок завесы над разбойничьей деятельностью правительства. Мужество и бескорыстие – на стороне пролетариата: трусливая, кровожадная подлость – на стороне его врага.

Правительство как бы нарочно устроило суд над Советом накануне выборов в Государственную Думу. Этот суд явственно говорит всем, кто имеет уши, чтобы слышать:

Перед вами две стороны.

Вот – революция, борющаяся за свободу и счастье народа! Вот – погромщики, охраняющие самодержавный порядок!

Вот – пролетариат, руководимый социал-демократией! Вот – черная сотня, руководимая правительством!

С одной стороны – борьба, мужество, правда, свобода…

С другой – коварство, низость, клевета, рабство…

Граждане, выбирайте!

Изд. типограф. Иванова, Казань 1917 г.

Л. Троцкий. ПРОЩАЛЬНОЕ ПИСЬМО СОВ. РАБ. ДЕП. К ПЕТЕРБУРГСКОМУ ПРОЛЕТАРИАТУ

Пересыльная тюрьма.

Мы, осужденные по делу Совета Рабочих Депутатов, накануне отправки на место ссылки, шлем братский привет петербургскому пролетариату.

Товарищи-рабочие! Нравственная связь между вами и нами не порывалась во все время нашего тюремного заключения. Вы нашли десятки способов проявить свою политическую солидарность с нами.

Вы открыто протестовали против ареста Совета, как против насилия над волей рабочего класса.

Вы требовали суда над всеми вами, когда правительство чинило расправу над нами, вашими представителями.

Десятки свидетелей-рабочих бросили мужественное обвинение в лицо нашим судьям и той государственной власти, которая стояла за их спиной. Суду были доставлены вами резолюции, которые десятками тысяч подписей удостоверяли, что мы, подсудимые, были только выразителями вашей воли, ваших нужд, ваших стремлений.

Наконец, во все время заключения, как и теперь, в дни нашей высылки, вы оказывали и оказываете нам материальную поддержку, как братья – братьям.

Примите же сердечную благодарность товарищей по оружию, временно вырванных из ваших рядов.

Уезжаем с глубокой верой в скорую победу народа над его вековыми врагами.

Да здравствует пролетариат! Да здравствует международный социализм!

Н. Авксентьев, Вайнштейн-Звездин, И. Голынский, П. Злыднев, М. Киселевич, Б. Кнуньянц-Радин, Э. Комар, Н. Немцов, Сверчков-Введенский, А. Симановский, Стогов, Л. Троцкий, А. Фейт, Г. Хрусталев-Носарь.

5 января 1907 г.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение N 1

Петиция петербургских рабочих 9 января 1905 г.

Государь! Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены и дети и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся, как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают все дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь. Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук.

И вот мы бросили работу и заявили нашим хозяевам, что не начнем работать, пока они не исполнят наших требований. Мы немного просим, мы желаем только того, без чего не жизнь, а каторга, вечная мука. Первая наша просьба была, чтобы наши хозяева вместе с нами обсудили наши нужды. Но в этом нам отказали, – нам отказали в праве говорить о наших нуждах, находя, что такого права за нами не признает закон. Незаконными также оказались наши просьбы: уменьшить число рабочих часов до 8-ми в день, устанавливать цены на нашу работу вместе с нами и с нашего согласия, рассматривать наши недоразумения с низшей администрацией заводов, увеличить чернорабочим и женщинам плату за их труд до одного рубля в день, отменить сверхурочные работы, лечить нас внимательно и без оскорблений, устроить мастерские так, чтобы в них можно было работать, а не находить там смерть от страшных сквозняков, дождя и снега.

Все оказалось, по мнению наших хозяев и фабрично-заводской администрации, противозаконно, всякая наша просьба – преступление, а наше желание улучшить наше положение – дерзость, оскорбительная для них.

Государь! Нас здесь многие тысячи, и все это люди только по виду, только по наружности, – в действительности же за нами, как и за всем русским народом, не признают ни одного человеческого права, ни даже права говорить, думать, собираться, обсуждать нужды, принимать меры к улучшению нашего положения. Нас поработили с помощью твоих чиновников и при их содействии. Всякого из нас, кто осмелится поднять голос в защиту интересов рабочего класса и народа, бросают в тюрьму, отправляют в ссылку. Карают, как за преступление, – за доброе сердце и отзывчивую душу. Пожалеть забитого, бесправного, замученного человека, – значит совершить тяжкое преступление. Весь народ рабочий и крестьяне отданы на произвол чиновничьего правительства, состоящего из казнокрадов и грабителей, совершенно не только не заботящегося об интересах народа, но попирающего эти интересы. Чиновничье правительство довело страну до полного разорения, навлекло на нее позорную войну и все дальше и дальше ведет Россию к гибели. Мы, рабочие и народ, не имеем никакого голоса в расходовании взимаемых с нас огромных поборов. Мы даже не знаем, куда и на что деньги, собираемые с обнищавшего народа, уходят. Народ лишен возможности выражать свои желания, требования, участвовать в установлении налогов и расходовании их. Рабочие лишены возможности организовываться в союзы для защиты своих интересов.

Государь! Разве это согласно с божескими законами, милостью которых ты царствуешь. И разве можно жить при таких законах. Не лучше ли умереть, – умереть всем нам, трудящимся людям всей России. Пусть живут и наслаждаются капиталисты – эксплуататоры рабочего класса и чиновники-казнокрады и грабители русского народа.

Вот что стоит перед нами, государь, и это-то нас и собрало к стенам твоего дворца. Тут мы ищем последнего спасения. Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества, дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнет чиновников. Разрушь стену между тобой и твоим народом, и пусть он правит страной вместе с тобой. Ведь ты поставлен на счастье народу, а это счастье чиновники вырывают у нас из рук, к нам оно не доходит, мы получаем только горе и унижение. Взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы: они направлены не ко злу, а к добру как для нас, так и для тебя, государь. Не дерзость в нас говорит, а сознание необходимости выхода из невыносимого для всех положения. Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо народное представительство, необходимо, чтобы сам народ помогал себе и управлял собою. Ведь ему только и известны истинные его нужды. Не отталкивай его помощь, прими ее, повели немедленно, сейчас же призвать представителей земли русской от всех классов, от всех сословий, представителей и от рабочих. Пусть тут будут и капиталист, и рабочий, и чиновник, и священник, и доктор, и учитель, – пусть все, кто бы они ни были, изберут своих представителей. Пусть каждый будет равен и свободен в праве избрания, для этого повели, чтобы выборы в Учредительное Собрание происходили при условии и всеобщей, и тайной, и равной подачи голосов.

Это самая главная наша просьба; в ней и на ней зиждется все, это главный и единственный пластырь для наших больных ран, без которого эти раны будут сочиться и быстро двигать нас к смерти. Но одна мера все же не может залечить всех наших ран. Необходимы еще и другие, и мы прямо и открыто, как отцу, говорим тебе, государь, о них от лица всего трудящегося класса России. Необходимы:

I. Меры против невежества и бесправия русского народа.

1) Немедленное освобождение и возвращение всех пострадавших за политические и религиозные убеждения, за стачки и крестьянские беспорядки.

2) Немедленное объявление свободы и неприкосновенности личности, свободы слова, печати, свободы собраний, свободы совести в деле религии.

3) Общее и обязательное народное образование на государственный счет.

4) Ответственность министров перед народом и гарантия законности правления.

5) Равенство перед законом всех без исключения.

6) Отделение церкви от государства.

II. Меры против нищеты народной.

1) Отмена косвенных налогов и замена их прогрессивным подоходным налогом.

2) Отмена выкупных платежей, дешевый кредит и постепенная передача земли народу.

3) Исполнение заказов военного и морского министерства должно быть в России, а не за границей.

4) Прекращение войны по воле народа.

III. Меры против гнета капитала над трудом.

1) Отмена института фабричных инспекторов.

2) Учреждение при заводах и фабриках постоянных комиссий выборных рабочих, которые совместно с администрацией разбирали бы все претензии отдельных рабочих. Увольнение рабочего не может состояться иначе, как с постановления этой комиссии.

3) Свобода потребительно-производительных профессиональных рабочих союзов – немедленно.

4) 8-часовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ.

5) Свобода борьбы труда с капиталом – немедленно.

6) Нормальная заработная плата – немедленно.

7) Непременное участие представителей рабочих в выработке законопроектов о государственном страховании рабочих – немедленно.

Вот, государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к тебе. Лишь при удовлетворении их возможно освобождение нашей родины от рабства и нищеты, возможно ее процветание, возможно рабочим организоваться для защиты своих интересов от наглой эксплуатации капиталистов и грабящего и душащего народ чиновничьего правительства.

Повели и поклянись исполнить их, и ты сделаешь Россию и счастливой и славной, а имя твое запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не повелишь, не отзовешься на наши мольбы, – мы умрем здесь на этой площади, перед твоим дворцом. Нам некуда больше идти и незачем. У нас только два пути: или к свободе и счастью, или в могилу… Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России. Нам не жаль этой жертвы. Мы охотно приносим ее.