Текст книги "Последний Приказ (СИ)"

Автор книги: Лев Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Соколов Лев Александрович
Последний Приказ.

Лев Соколов.

Последний приказ.

В этой звездной системе была только одна пригодная для жизни планета. Некогда, тысячи лет назад, в более славную эпоху, когда Империум Человечества расширял свои границы, планета была заселена. То было время блаженного неведенья, когда вселенная представлялась людям чем-то простым и понятным. Вроде часового механизма, который можно изучить, почистить, и настроить под себя. Мятеж падшего магистра войны изменил все. Изменил мир людей и представление людей о мире. Позже, разбитые остатки нечестивого войска бежали от карающего меча Империума и укрылись в Оке Ужаса, которое оказалось местом где само время и пространство были неопределенными понятиями. Зализав свои раны, и вступив с сделку с темными силами, предатели стали периодически выплескиваться обратно из Ока, будто гной из фурункула. Свои разорительные набеги предатели, продавшие свои души тьме, глумливо именовали «крестовыми походами», издеваясь над тем, – великим, который некогда возглавлял сиятельный Император.

Но даже в эти мрачные времена, планета существовала относительно спокойно. Это был аграрный мир, который мирно платил десятину и занимался, в основном, поставкой продовольствия для неисчислимых войск имперской гвардии. Пока однажды планету не захлестнул варп-шторм. Разлив Моря Душ затопил планету всеми ужасами хаоса. Несколько десятков лет она была игрушкой темных сил. А потом шторм утих. И планета, которую Министорум давно вычеркнул из списков поставщиков, вновь оказалась в нашей реальности.

Именно тогда с планеты стали поступать сигналы о помощи.

***

Раздался гул гидравлики, – створы ведущие на капитанский мостик разошлись в стороны, и по стальному полу загрохотали тяжелые шаги. Рыцарь-в-праве, пятый декурион четвертой роты ордена Многоглазых Гепардов, брат Тибо обернулся к вошедшему. Это было первое движение, которое Тибо позволил себе за десять часов. Уже трое суток древний фрегат «Веритас Веритатум», висел на геосинхронной орбите над поверхностью планеты. Все это время Тибо провел на мостике, наблюдая на вспомогательном терминале видео, которое ему транслировали посланные к поверхности планеты дроны-разведчики. Немало орденов космодесанта нашло бы такое поведение постыдно-осторожным. Но у Гепардов была своя доктрина – в бой следовало вступать только максимально полно оценив ситуацию. Разведка боем не отрицалась, но считалась последней мерой. За тысячелетнюю историю ордена это правило нарушалось лишь несколько раз, – и ничем хорошим это не кончилось.

Гулкие шаги стучали по пластали мостика. К брату Тибо приближался настоящий гигант, даже по меркам измененной физиологии Адептус Астартес. Сотни килограммов подобной железу плоти, закованной в мягко урчащий на каждом движении силовой доспех. Черная броня была отторочена серебряной окантовкой и стилизованными черепами на груди и наколенниках. Голову гиганта покрывал лик мертвеца – посмертная маска вечно живого Императора, выполненная в виде забрала. В других орденах космодесанта носителей лика императора именовали капелланами. У Многоглазых Гепардов эта должность официально называлась на высоком готике Консерватор Спириторум. На низкий это переводилось как – «Хранитель Душ». Ныне эту должность с почетом осуществлял добродетельный брат Галеаццо.

– Брат Тибо, – пророкотал Хранитель, кивком приветствуя декуриона, затем повернулся к вахтенному пилоту – Брат Раймунд.

– Хранитель Галеаццо, – с должным почтением склонил голову Тибо.

– Что показывает наблюдение? – Осведомился Галеаццо.

– Информация подтвердилась. – Взглянул на экраны Тибо. -Правительство губернатора и Силы Планетарной Обороны поддалось скверне. Мои дроны внизу наблюдают символы хаоса повсюду, – на улицах, площадях, стенах императорских церквей. Нечисть охватила планету. Вскоре после этого население выкосила чума. Сейчас вся планета представляет гигантский гниющий могильник. Исключение составляет сама резиденция губернатора. По случайности, или в силу договора с демонами, губернатор и часть верных ему сил не заражены чумой, и забаррикадировались в дворцовом комплексе. Дворец осаждают остатки 280го патосианского полка имперской гвардии, который квартировал на планете, в момент катастрофы. Именно коды этого полка стоят на сигналах бедствия, который мы получаем.

Тибо показал рукой на экран. Там летящий над разваленным городом дрон как раз давал обзор на губернаторский дворец, окруженный несколькими кольцами осадных траншей. Сверху это выглядело так, будто змея в несколько колец обвила свою жертву.

– Насколько я могу понять, внизу сложилась патовая ситуация. – Продолжил Тибо. – Губернатор и его войска не могут прорвать кольцо блокады. А гвардейцам не хватает сил, чтобы штурмовать дворцовые стены.

– Бывший губернатор, – с нажимом поправил декуриона хранитель Галеаццо. – И бывший гвардейский полк. Будь точен в формулировках, брат. Не забывай, что все внизу заражено варпом. Что осквернено – то потеряно. Сейчас то что происходит внизу, это уже не борьба лоялистов с изменниками. Это всего лишь грызня еретиков, поглощенных силами хаоса.

Тибо задумчиво посмотрел на экран.

– И все же... Эти бывшие гвардейцы по-прежнему несут на своих знаменах аквиллы. И поют гимны во славу императора.

– Тем страшнее осквернение! – Отрубил хранитель Галеаццо. Пальцы его при этом машинально легли на рукоять крозиуса, висевшего на поясе. – Я бы уже в первый день нашего пребывания здесь рекомендовал бомбардировку дворца, а потом послал запрос на проведение экстерминатуса всей планеты!.. Если бы не порученное нам задание по возвращению реликвии.

– Да, ларец с фрагментом мощей... – констатировал Тибо.

Галлеацио кивнул.

– Иероним Пафлагонский. Один из величайших святых Эклезиархии. Подвижник, посвятивший всю свою жизнь, – и отдавший её, – служению возлюбленному императору! Слышал ли ты о его свершениях, брат?

– Ну... признаться, нет. – Тибо отрицательно кивнул головой. – Империум огромен, а у человеческой эклезиархии столько величайших святых... Это имя было мне незнакомо до получения приказа.

– Я тоже не слышал о нем дотоле. Однако не преминул ознакомится с его биографией, – в голосе хранителя Галеаццио явственно послышались нравоучительные нотки. – Он жил три с половиной тысячи лет назад. Был нищенствующим проповедником. Сохранилось несколько обрывков видеозаписей его выступлений. Истинно, человек помеченный печатью императора! Редкий образчик красноречия осененного пламенной верой. Благодать спустившаяся на Иеронима была столь велика, что он мог одним прикосновением изгонять демонов, исцелять неизлечимо больных, и даже – как говорят – воскрешать мертвых. Во время Ваагх! Который захлестнул весь сектор, Иероним поднял меч веры. На планете Нумидия III он возглавил сопротивление разрозненных имперских сил, после того как большая часть администрации эвакуировалась, бросив население на произвол судьбы. Во время последней героической атаки Иероним шел впереди строя сил ополчения, распевая религиозные гимны, от которых поднимался божественный свет, слепивший орков. Разметав атакующую орчью орду Иероним лицом к лицу столкнулся с предводителем Ваагх!, преогромным орком Балбагором Неистовым. Богомерзкий ксенос Балбагор, ухватил святого Иеронима за ногу, поднял над собой, открыл пасть, и сожрал достославного святого, в два, – хотя некоторые говорят, что – в три приема; в этом моменте жизнеописания несколько разняться... Сожрав святого, Балбагор захохотал. Таковым деянием, он без сомнения хотел посеять ужас в рядах сражавшихся против него людей. Но не успел Балбагор как следует отдышаться, как изо рта, глаз и живота у него вдруг начал исходить нестерпимо белый свет. То была сила благодати Иеронима! Свет сей становился все ярче, и в конце концов разорвал нечестивца на части, прямо на глазах его войска. Пораженные орки, забыв природную свирепость свою, позорно отступили, что без сомнения спасло жизни остаткам ополчения людей. После этого орки устроили, присущие им анархические выборы нового вожака, с руганью и поединками. Это позволило ударной смешанной группировке имперской гвардии и нескольких орденов Адептус Астартес, добраться до планеты, и переломить ход сражения в пользу человечества. Ксеносы были изгнаны! А останки возлюбленного императором благочестивого Иеронима были помещены в ларец-реликварий, который стал одной из величайших святынь сектора.

Декурион Тибо почесал свой могучий подбородок.

– Что же люди поместили в ларец, если, как ты говоришь, Иерноима целиком сожрал ксенос?

– Судя по описанию, это палец почтенного святого. – Пояснил Галеаццо. – Одни говорят, что Балбагор демонстративно сплюнул этот палец в сторону, когда совершил свое нечестивое деяние. Другие же, – что этот палец вывалился из разорванного брюха ксеноса. Палец же сей, удалось изыскать на поле сражения усеянного горами трупов, потому что тот парил в воздухе окруженный сиянием, и от него исходил сладчайший ангельский голос, который распевал религиозные гимны, славящие нашего возлюбленного императора.

– Ты в это веришь, брат? – С сомнением спросил Тибо. – В поющий гимны палец?

– Сила веры двигает горы, – Серьезно промолвил Галеаццо, – Разве мало мы с тобой видели чудес в скитаниях среди звезд, брат Тибо? Если нечестивым и богохульным ложным богам хаоса удается сдвигать с орбит целые планеты, то на что же способна вера людей в возлюбленного императора? Так ли?

– Так, – почтительно склонил голову Тибо.

– Вот почему Эклезиархия так стремится вернуть эту утраченную великую реликвию, и испросила помощи нашего ордена.

– К сожалению, сейчас эта реликвия находится в храме, расположенном на территории губернаторской резиденции, захваченной еретиками. – Констатировал Тибо. – Это ограничивает наши возможности по применению силы. Нам потребуется точечная операция.

– И какую ты изберешь тактику? – Поинтересовался хранитель.

– Краткосрочный рейд. – Тибо решительно, стукнул кулаком по раскрытой латной перчатке. – Сперва сбросим в район дворца "Бурю Смерти", – это будет проверкой, остались ли в районе работающие системы ПРО. Затем, с десятком братьев я спущусь на десантной капсуле как можно более ближе к объекту. Вернем реликвию, зачистим площадку для приземления эвакуационного корабля, и вернемся на фрегат. Потом обработаем территорию орбитальным ударом.

– Похвальный план, – одобрительно рыкнул Галеаццо. Формально хранитель душ по должности должен был следить за моральным состоянием космодесантников, и не входил в командную иерархию. Бремя командования лежало на молодом декурионе. Но для молодого Тибо одобрение такого заслуженного ветерана как Галеаццо, было несомненно важным... – Но одному из твоего десятка придется остаться на борту фрегата.

– Почему? – Удивился Тибо.

– Потому я пойду с тобой. Реликвия, которую мы должны вернуть, пребывает в месте оскверненном варпом. Я хочу удостоверится, что силы тьмы не осквернили святую вещь.

Это звучало разумно. Брат Галеаццо был известен и своим даром псайкера. В ином ордене ему определенно светила бы карьера библиария. Но у Многоглазых были свои представления о том, кто должен опекать души воинов. Как можно углядеть влияние Хаоса, если ты сам ничего не знаешь о нем. Именно поэтому у многоглазых хранитель душ и библиарий были фактически одной должностью.

– Да будет так, – согласился Тибо.

***

Император являл собой воплощенный порыв воли. Глаза его сверкали мудростью и праведным гневом, исходивший от него золотой свет заливал все вокруг нестерпимым сиянием истины. Этот свет заставлял никнуть и отворачиваться детей мрака – демонов, расползавшихся в тени огромной залы. И самый мерзкий из них, – бывший Мейстер Войны, ныне падший ересиарх – Гор. На его некогда прекрасном, а ныне испещренным всеми следами пороков лице, было написано отчаянье неминуемого поражения. Гор со страхом отпрянул от Императора, пытаясь избежать неминуемой кончины, от занесенного над ним господней рукой праведного и гневного меча. И в то же время, закрываясь от нависшей кары одной рукой, во второй – спрятанной за спиной, – Гор сжимал острый узкий кинжал, подлый как язык змеи, – и такой же ядовитый. Через мгновение Праведный Отец и Падший Сын должны были обменятся ударами, которые определят судьбу галактики на тысячелетия вперед. И благодаря мастерству художников, казалось, что это мгновение вот-вот наступит. Глядя на эту мозаику над центральным алтарем, можно было забыть, что это всего лишь картина, сложенная из цветных кусочков смальты. Определенно, создавшие картину художники были благословлены самим Императором. Брат Эврар мог любоваться на неё бесконечно.

– Диксит Император... – хрипло и распевно тянул брат Эврар, стоя на преклоненном колене перед освещенным множеством свеч алтарём, в то время как остальная корабельная часовня тонула во мраке. – ...сэдэ а декстрис меис... – подпевал ему своим низким басом могучий брат Хартман, стоящий справа. Голос Хартмана был лишен малейшего подобия музыкальности, и походил на рев разъярённого медведя, но тот компенсировал это страстью и одухотворенностью. – ...куандо ту понам инимикус меус, скабиллум педум меорум!

Брат Эврар стоял на колене, уста его изрекали слова идущие из самых глубин двух его сердец, и очищающие душу. Руки же его покоились на рукояти поставленного перед собой меча. Острие с неактивированным сейчас лезвием касалось пола. Эврар знал, когда он окончит молитву и поднимет меч – на полу станет видна выемка, проделанная острием. Но только одна. Пост-человеческая координация движений позволяла ему все молебны за долгие годы ставить меч в пол в одном и том же месте – ни миллиметром иначе. В молитве точность важна так же, как и в бою.

– Фирматура меа, ет скутум меус – ес ту, император. – Эхо высоких сводов делало слова веры необыкновенно звучными. – Ин вербум туум, суперсперави!..

«Броня моя и щит мой – ты император...». Так звучал перевод слов молитвы боевых братьев на низкий готик. Несмотря на то, что аккомпанементом молитве служил негромкий гул настоящих боевых доспехов, слова эти не были для Эврара пустым звуком. Даже благословенная боевая броня может быть в любой момент пробита ударом ксеноса или мятежника. Только броня духа, которую дарует истинная вера в Императора, – неуязвима.

– Нон нобис, доминэ. Нон нобис, сэд номини туо, да глориам!

Закончив молитву брат Эврар почтительно поцеловал рукоять меча, встал с колен, и поклонился алтарю. Брат Хртман поднялся, приторачивая к поясу боевой молот. Император на мозаике все так же напрягал все силы в борьбе с изменой и скверной. Вечная борьба с мировым злом, которую принял на себя бессменный вождь человечества... Эврар и Хартман почтительно попятились от алтаря, и только спустя несколько шагов позволили себе отвернутся от изображения повелителя. Под аккомпанемент гулкого эха собственных шагов, оба вышли из часовни на палубу фрегата.

– Теперь пойдем в тренировочный зал, – сказал Хартману Эврар.

– Молитва пестует душу, – хмуро буркнул Хартман, – а тренировка закаляет тело. Но я уже соскучился по настоящей битве. Сколько еще мы будем болтаться на высокой орбите? Когда уже в бой? Я застаиваюсь. Тибо уж слишком осторожен.

– Не ропщи брат, – мягко укорил более молодого десантника Эврар, – Цени мгновения мира в бесконечной войне. День, когда ты никого не убил – хороший день.

– День когда я никого не убил – праздник еретика и ксеноса!!! – Гаркнул Хартман тяжело вышагивая мимо исполинских шпангоутов – Их жизнь – оскорбление императора!

– Истинно так. – Подтвердил кивком Эврар. – Но в моменты затишья твои командиры решают, в каком новом месте ты обрушишь смерть и опустошение на врагов. Уважай их труд, сам же в это время – востри душу и тело.

– Так я и поступаю. Однако, в часовне. в перерывах между псалмами я молю императора чтобы он скорее позволил мне вновь стать орудием его гнева!

– Ты молод и нетерпелив брат. – с прежней мягкостью констатировал Эврар.

ПЯТАЯ ДЕКУРИЯ ЧЕТВЕРТОЙ РОТЫ, – вдруг загрохотал из под потолка голос командира Тибо, усиленный воксом – ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ СБОР У НОСОВЫХ НАПРАВЛЯЮЩИХ ДЕСАНТНЫХ КАПСУЛ. ПОЛНАЯ БОЕВАЯ ВЫКЛАДКА. ДВОЙНОЙ БОЕЗАПАС.

– Ты нетерпелив брат Хартман, – продолжил прерванную мысль Эврар, когда утих динамик. – Но император услышал твои молитвы.

***

Враг определённо утерял инициативу. Его силы были распылены. Коммуникации прерваны. Настало время атаки. Это будет выход в тыл противника. Глубинный рейд, который ослабит всю армию неприятеля, и лишит того малейшего шанса на победу. Брат Алоф еще раз критически осмотре поле боя – (слишком аккуратное, слишком чистенькое; помилуй его Император) – и взявшись за фигуру, перенес её на несколько клеток вперед.

Игра носила название Регицид. На высоком готике её название означает «убийство правителя». В этом была главная цель – завалить основную фигуру врага, и сохранить в неприкосновенности свою. Всеми остальными своими фигурами в процессе достижения целей можно было пожертвовать. Логично, целесообразно, безжалостно, красиво. Так ли уж это отличалось от настоящего поля боя, – когда находящийся далеко на командном пункте командир посылал подчиненных ему бойцов в самое пекло, на верную смерть, дабы купить такой ценой стратегическое преимущество?

Разница была в том, что фигурки для регицида, после окончания партии возвращались на поле вновь. А солдаты в реальной жизни не воскресали... Но имело ли это значение для командира, который видел бой на экранов гололитов, в виде графиков, карт, и схем? Видя, как работает военная имперская машина, брат Алоф подозревал – далеко не всегда. Половине командующих имперской гвардии, которых доводилось видеть Алофу, куда больше подошло бы звание не стратега а мясника. Эти люди слишком привыкали к неисчислимым людским ресурсам Империума за спиной. Когда ощутимые потери начинались с цифр в несколько миллионов. Это рождало безответственность. Хорошо, что адептус астартес были некогда разделены на малые ордена. В этом была истинная мудрость Жилимана. Ограниченный ресурс заставляет командира быть мудрым. Так говаривает брат Лютер. И как раз сейчас, Брат Алоф подтвердил, что усвоил этот урок – потому что двинув свою фигуру, он снял с доски фигуру сидевшего напротив Лютера.

– Как тебе мой сюрприз, брат? – Не без ехидства поинтересовался Алоф.

Поединок братьев происходил в их общей келье. Небольшое помещение со сводчатым потолком, освещалось только тусклым светильником, отбрасывавшем глубокие тени на усеянные зклепками стены. Но усовершенствованным глазам братьев и не требовалось большего.

Лютер проигнорировал колкость. Вполне ожидаемо. Его могучая грудь, под просторной робой, которую братья носили не будучи в доспехах, медленно и ритмично вздымалась в такт глубокому спокойному дыханию. Серые глаза Лютера рассеяно смотрели на стоявший между койками братьев стол с игральной доской. Немного помедлив, Лютер поднял руку и аккуратно сделал ответный ход, – одновременно прикрывая правителя, и выдвигая фигуру на оперативный простор.

– Ах ты вот так? – хохотнул Алоф. – Не думай, что удивил меня. Я ждал этого! – Он понял, что говорит слишком громко, и сбавил голос. Сейчас шуметь определенно не следовало. – Вот тебе мой ответ. – Он мягко двинул фигуру, выводя её на удар сразу по двух черным фигурам соседа. – Заставь врага действовать как тебе нужно, – и считай что ты победил. Не твои ли это слова, брат? Кажется, сейчас ты узнаешь, насколько хорошо я усвоил урок.

Лютер, сидевший на своей койке застланной грубым одеялом, молчал. На лице его по-прежнему не было никакого выражения. Пропустив пару вздохов, он неторопливо поднял руку, поднял свою фигуру, и...

ПЯТАЯ ДЕКУРИЯ ЧЕТВЕРТОЙ РОТЫ, – грохнул динамик – ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ СБОР У НОСОВЫХ НАПРАВЛЯЮЩИХ ДЕСАНТНЫХ КАПСУЛ....

...Брат Лютер замер так и не сделав ход. Зрачки его сузились, он моргнул и... проснулся. Каталептический узел в его теле работал поистине уникально.

– Ты делаешь успехи, брат Алоф. – Отметил Лютер, мгновенно охватив взглядом всю доску, и аккуратно ставя поднятую фигуру на прежнее место.– Если бы нам не помешали, возможно, ты даже продержался бы еще несколько ходов.

– Я бы точно выиграл! – Алоф в сердцах хлопнул себя по бедрам. – Как не вовремя! Это первый раз, когда я не рад сигналу тревоги...

Оба боевых брата поднялись с коек и подошли к дальней стене, на которой на специальных стояках были разложены части их боевых доспехов. С привычной торопливостью они начали облачаться в броню, помогая друг другу по необходимости. Их орден не использовал для одевания сервиторов, ибо только от тебя должна зависеть броня, которая хранит жизнь. А что не можешь сделать сам, – доверь руке брата.

– Когда вернемся, закончим партию, – решительно сказал Алоф, присоединяя болтер на магнитный держатель у бедра.

– Обязательно, – добродушно пообещал Лютер, поднимая свой шлем. – Однако, пожалуй, при окончании этой партии я не буду спать. – Алоф успел заметить, что Лютер подмигнул. Прежде чем шлем сокрыл его лицо. Магнитные зажимы скрепили шлем с ошейником доспеха, и включившаяся циркуляция с шумом выбросила воздух из фильтров Лютера.

А может быть, это он просто так засмеялся.

– Поздно спохватился – воинственно похвалился Алоф, привешивая к поясу последние магазины. – теперь ты уже проиграешь в любом случае.

– Может быть, – все так же добродушно отозвался Лютер, контрольно вдавив клавишу активации своего цепного меча, отчего лезвия коротко и зловеще взвизгнули. – А может быть ты прозевал моего штурмовика, и тот под прикрытием дредноута за два хода загонит твоего командующего в могилу. М-мм? Идем.

Развернувшись, брат Лютер размашистым шагом двинулся к выходу, и открыв дверь свернул на палубу. Алоф сделал пару шагов за ним, но у самой двери обернулся. Хорус его побери! Он действительно прозевал фигуру штурмовика, и теперь видел куда воткнет её Лютер под прикрытие дредноута. Каэдес в два хода. Правитель Алофа был уже считай что мертв. Как же он лопухнулся, и проворонил этот коварный замысел сомнамбулического братца?

Воровато взглянув на дверь, Алоф подбежал к доске, и смел наручем доспеха все фигуры с доски.

Затем брат Алоф побежал догонять уходящего брата.

– Ты сделал это. – Пророкотал веселый голос Лютера в наушниках шлема Алофа, когда он догнал брата на палубе.

– Что? – удивленно и непонимающе спросил Алоф.

– Смел фигуры с доски.

– О чем ты?

– Всегда одна и та же история.

– Не понимаю, о чем ты, – возмутился Алоф. – Ничего я не делал. Когда мы вернемся, фигуры будут на месте.

– Да, – согласился Лютер. – Под столом.

– Я их не трогал. За кого ты меня принимаешь? – возмутился Алоф. – Мы найдем их где оставили.

– Как же.

– Если к нашему возвращению фигуры и сдвинуться, то это уж точно не моя вина. – Истово хлопнул бронированным кулаком в нагрудник Алоф. – Ты же знаешь, что космический корабль во время боевого маневрирования не всегда может компенсировать инерционные толчки... Экстренное изменение массы покоя вызывает смещение незакрепленных предметов.

– Может вернемся, и поглядим? – Внезапно остановившись предложил Лютер. – Раз корабль пока не начал маневрирования, то фигуры еще должны быть на месте.

– У нас нет времени! – Решительно отмахнул рукой Алоф. – Кроме того, ты должен безукоризненно доверять моему слову. Ты же не оскорбишь брата недоверием?

– Разве только так, – продолжая веселиться Лютер вновь зашагал к ангару, – Не будем ставить под сомнение слово боевого брата.

– В твоих словах благодать, брат! – поддакнул на ходу Алоф.

– А может ты поклянешься? – Поинтересовался Лютер. – Что не трогал фигуры. Именем императора.

– Э-ээ... Не будем трогать Императора всуе, – откашлялся Алоф. – У него и так бесчисленное число дел, и мириады душ на попечении.

– Аминь, – согласился Лютер. – Но. Ты совсем не умеешь проигрывать, брат. – Похохатывая на ходу прогудел десантник.

– А разве это плохое качество для Адептус Астартес? – Хитро прищурив глаз поинтересовался Алоф.

– Видит Император, нет. – Согласился Лютер. – Поэтому я не хотел бы видеть никого кроме тебя, за моей спиной.

***

Громада дворца, возвышалась на востоке, огромная, тонущая в клубах тумана. Будто раковая опухоль. Губернаторская резиденция, в которой должны были находится люди, претворяющие волю Императора на планете, ныне превратилась в рассадник порчи! И теперь еретики отсиживались за крепкими стенами, надеясь избежать возмездия империума.

Не бывать тому!

Комиссар Витор Бернарду поднял магнокуляр с левой разбитой трубой, сунул его в амбразуру укрытия из мешков с песком, и через один окулос осмотрел почерневшие дворцовые стены. Треснувшие, лишившиеся многих зубцов, но все еще могучие бастионы, за которыми изредка мелькали смутные силуэты еретиков в форме придворного полка губернатора. Наверно не так представлял свое новое правление губернатор Генеди, когда отдавал свою душу в обмен на лукавый шепот демонов хаоса? Не предполагал мерзавец, что будет сидеть обложенный со всех сторон, как пещерный ящер в норе. Или, может быть... Может быть губернатор вовсе не испытывал страха сидя за своими стенами в богатом дворце? Может быть он получил от скверны хаоса такие дары, что его не тяготило заточение в резиденции? В такой огромном огромном жилье, куда были сосредоточены богатства всей планеты, заточение могло быть очень комфортным... Запасов провианта там складировано на годы...

Не смеется ли мятежный губернатор, глядя в окно на утопающие в грязи позиции верных сынов Императора? Не потешается ли, глядя на годами сидящих в траншеях и развалинах города гвардейцев, что обложили его неприступный дом? Чтож, – это не важно. Как бы не ощущал себя губернатор, его прозрение будет неминуемым. Губернатор особенно остро осознает свою ошибку, когда имперские силы взломают оборону, и верные сыны со знаком аквиллы ворвутся в тронный зал. Комиссар Бернарду питал надежду казнить губернатора лично, – Если император явит ему такую милость. Это не будет быстро, нет. Сперва комиссар отрубит губернатору Генеди пальцы, потом, наверное, мужское достоинство... цепной меч комиссара лишился многих зубцов на полотне, затупился, и режет уже не так быстро, как в прежние времена.

Тем лучше, для данного случая.

Сил. Вот чего не хватало комиссару Бернарду. Сил для решительного штурма. 280й патосианский полк оказался одним из немногих, в котором врагу не удалось посеять семян скверны. Как со смирением думал комиссар, возможно, в этом была и толика его заслуги... Именно его полк во время мятежа, оказал отчаянное сопротивление силам СПО, вытеснил их из столицы, и обложил резиденцию павшего губернатора. Почти всех врагов и жителей города забрала чума. Чума неверия. Патосианские солдаты сжигали тела жителей целыми штабелями. Некоторые, которых бросали в огонь, еще шевелились в своей жалкой и ужасной пародии на жизнь. Даже когда горели... Теперь город был пуст. Единственное место, где сохранялась жизнь – это кольцо траншей, блиндажей и развалины, в которых сидели верные патосинаские солдаты, блокирующие резиденцию. И сама резиденция, где скрывался виновник всего этого ужаса.

Солдатам комиссара Бернарду просто не хватило сил... Сперва им пришлось зачищать город. А потом сил для решительного штурма уже не было. Все воздушные транспорты, которые пытались покинуть дворец, патосианцы сбили, но и сами потеряли свои воздушные силы от огня дворцовых бастионов. Полковые полевые и осадные орудия пытались пробить стены резиденции, но их накрывал ответный огонь крепостных пушек. Чем меньше становилось орудий с той и с другой стороны, тем ожесточеннее шла артиллерийская дуэль, и в конце-концов артиллерии не осталось. Что не взорвал противник, то просто сломалось от тягот военного времени. Гидравлические откатники орудий сдали, стволы расстреляли свой ресурс, кончились снаряды... Железная броня не выдержала тягот войны. Все что оставалось у 280го патосианского – это люди. Они были крепче железа.

Если бы комиссар приказал, его верные патосианцы тотчас ринулись бы на штурм крепостных стен, заполняя крепостные рвы своими телами, и поднимаясь вверх по горам собственных трупов. Но Бернарду прекрасно понимал, что его верных солдат просто выкосил бы огонь губернаторской охраны, и на стены не взобрался бы никто. Комиссар не был безумцем. Не собирался тратить вверенный ему Империумом ресурс, безо всякой пользы. Штурм дворцовой крепости превратился в изнурительную осаду. Патосианцы укрепили траншеи и зарылись в землю. Вот уже несколько лет шла позиционная война без победителя. Изнурительное ожидание, под дождем, снегом, палящим солнцем. И яростные кровавые перестрелки – как правило ночные – когда противник пытался вырваться из дворца и деблокировать резиденцию. Державшие блокаду патосианцы терпели страшные лишения. Но однажды расклад сил должен был изменится. Все переменится, когда к планете прилетят имперские корабли. Бернарду и его люди непреклонно верили в это. Тех кто сомневался, Бернарду давно расстрелял.

– Проклятый туман... – Бернарду оторвал покалеченный магнокуляр от глаз. – Все будто тонет в молоке.

Комиссар на мгновение застыл. Молоко было словом, которое вызвало воспоминание из прежней жизни. До мятежа. Молоко, амасек, чистая одежда, полк на плацу в парадной одежде с развивающимися знаменами, солнце, птицы, мамы с детьми гуляющие на улицах города... Все это было воспоминаниями из какой-то другой жизни. Такой далекой, что легко было поверить, будто это сон. Бернарду тряхнул головой и собрался.

– Не предпринял бы противник под прикрытием тумана вылазки... – недоверчиво щуря глаза, процедил Бернарду.

– Не посмеют, – отозвался стоящий справа от комиссара сержант Гусман, водя стволом своего лазгана в соседней амбразуре. – Уже, почитай, год как они не кажут носа из своей норы, комиссар. Мы отбили у них охоту выбираться наружу.

– Беспечность первый враг солдата! – Отдернул бойца Бернарду, привычно сыпля общими фразами, затверженными еще в школе. – Лучше переоценить противника, чем недооценить его. Даже крыса загнанная в угол способна бросится на человека. Не расслабляйтесь сержант!

– Извините комиссар! – Бернарду отскочил от амбразуры, и стал по стойке смирно.

Бернарду критически осмотрел Гусмана. Сержант был испытанным солдатом. Других у Бернарду просто не осталось, – пистолет комиссара тому свидетель. К тому же Гусман был почти не поранен. Всего-то нет двух пальцев на руке, да отстреляно левое ухо. После нескольких лет боев такое малое количество ранений было редкостью в полку. В связи с чрезвычайным положением и отсутствием подкреплений, комиссар уже давно отменил увольнение по выслуге и инвалидности. Даже безногие и безруки продолжали сражаться. Определенно Гусман был ценный кадр.