355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Безыменский » Будапештская миссия » Текст книги (страница 8)
Будапештская миссия
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 00:58

Текст книги "Будапештская миссия"


Автор книги: Лев Безыменский


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Что имел в виду генерал Богданов? Он утверждал, что в конце войны Лаврентий Берия, узнав о сделках Гиммлера с Западом, сам решил вступить в связь с шефом СС. Он предлагал ему аналогичную сделку: спасение от наказания для группы высших чинов СС в обмен на списки немецкой агентуры в Восточной Европе, в частности на некогда оккупированных территориях. Связным, который должен был наладить "сделку века", являлся не кто иной, как Рауль Валленберг!

Собеседник Радомира Богданова рассказывал мне, что встретил это сообщение со скепсисом, считая его очередной версией КГБ, который старался найти какое-то объяснение своему поведению в деле Валленберга. Мол, был он в связях с нацистской верхушкой, что подлежало с стороны органов госбезопасности распознанию и последующему наказанию. Сам же факт связи Берия с СС выглядел не таким уж неожиданным или самообличающим для КГБ, поскольку на счет Берия привычно списывалась целая эпоха в истории НКВД-НКГБ-МВД. Скептически воспринял версию и я, считая малоискушенного в политических интригах Рауля Валленберга фигурой не очень пригодной для столь хитроумного и опасного маневра.

Американский агент?

В годы «холодной войны» для Москвы выглядел привлекательным мотив якобы антисоветских действий Валленберга как агента американских спецслужб вкупе с деятельностью международных сионистских организаций. Так, итальянский сокамерник Валленберга Клаудио де Мор упоминал, что шведский дипломат «обвинялся в том, что принимал участие в еврейских операциях в Будапеште». Американо-сионистская версия нашла свое отражение в опубликованном в 1997 году свидетельстве ныне покойного генерала Елисея Синицына. Синицын так излагает свою беседу с начальником Смерша Виктором Абакумовым:

– Следствие надо довести до признания его (Валленберга) в сотрудничестве с американской разведкой и международным сионистским центром.

– Такие показания не даст он и под пытками, – возразил Синицын.

– Мы не палачи! Мы только карающий меч Советского Союза и от Валленберга скоро получим показания, уличающие его в шпионаже против Советского Союза, – таков был ответ Абакумова.

Он втолковывал Синицыну:

– Валленберг в Будапеште занимался вывозом евреев только по спискам, которые представляли интерес для американской разведки и сионистского центра…

Здесь не место говорить о безосновательности таких обвинений в адрес Валленберга, подопечные которого находились в "шведских домах" и практически никуда не вывозились. Но в стремлении вывести на американцев все действия, предпринятые Смершем против шведского дипломата, безусловно было основание – желание шефа контрразведки доказать Сталину, что именно он, Виктор Абакумов, раскрыл, разоблачил и наказал опаснейшего врага Советского Союза. В этом стремлении Абакумов мог спокойно пренебречь и дипломатическим статусом Валленберга и тем, что формально если бы тот сотрудничал с разведкой США, то он сотрудничал с разведкой страны, ведшей вместе с СССР войну с германским фашизмом.

Разговор двух лубянских генералов – Абакумова и Синицына – состоялся где-то в конце 1945 года. К этому времени поворот советских спецслужб на нового противника – американский империализм – уже был свершившимся фактом.

Переориентация с главного противника Германии на главного противника США произошла ещё до окончания войны. Когда в Москву в 1944 году прибыл генерал шеф УСС Донован и обсуждался вопрос об обмене специальными миссиями двух разведок, – уже тогда Берия инструктировал контактировавшего с Донованом генерала Фитина и полковника Овамикяна (псевдоним – Осипов), что их главной целью является ориентация в антисоветской деятельности американских спецслужб УСС и ФБР. В ведомстве Берия считалось, что, вопреки широко распространенному мнению, не англичане, а американцы располагают наиболее опасным для советской страны спецаппаратом. Возможно, такому взгляду способствовало то обстоятельство, что в сердце британской разведки уже были внедрены "советские датчики" – знаменитая пятерка Филби – Маклин Бэрджес – Блант – Кэйнкросс и поэтому обо всем, что предпримет шеф британской разведки генерал Мензис, заранее в Москве знали. Зато Донован, Даллес и их преемники ещё нуждались в изучении. Ориентация на США как главного противника была официально сформулирована сразу после Ялтинской конференции, а потребность в изучении этого противника усилилась в самом конце войны.

Следовательно, Валленберга надо было бы в первую очередь использовать на этом новом направлении. Что касается бывших позиций абвера и СС, то у Смерша было достаточно других источников для выяснения прямой немецкой агентуры, поскольку среди захваченных в плен узников Лубянки были «звезды» немецкой, венгерской и румынской разведок. СС уже ушло в небытие. Куда интереснее были иные связи шведа, ведшие к УСС, а также к еврейским организациям в Будапеште, Стамбуле, Палестине и, конечно, в США. В глазах НКВД эти организации были равнозначны американским спецслужбам. Уже тогда слово «Джойнт» на Лубянке (впрочем, как и в РСХА) было синонимом международного еврейско-империалистического, сионистско-американского заговора против Советского Союза и идей коммунизма.

Версии двух генералов

Установка контрразведки была очевидна: кем бы ни был попавший в её руки человек, сначала нужно было получить от него ценную для Смерша информацию. А уж затем постараться в расчете на будущее, то есть приобрести этого человека как источник новой информации. Простая, но жестокая логика деятельности этого учреждения требовала рассматривать все под сугубо профессиональным углом зрения. О том, что именно под этим углом смотрели на Рауля Валленберга, свидетельствует повествование упоминавшегося выше генерала Синицына. Кадровый разведчик, резидент НКВД в Хельсинки (1939 1941), Стокгольме (1944 – 1945), Берлине (1950 – 1952), представитель КГБ в Венгрии (1953 – 1956), Польше (1952 – 1957), Чехословакии (1970 – 1981), он прошел сорокалетний путь разведчика-профессионала от слушателя школы особого назначения до заместителя начальника 1-го Главного управления КГБ СССР. Появившиеся в 1996 году его мемуары содержат рассказ о Рауле Валленберге – рассказ, который я не смог перепроверить (Синицын скончался несколько лет назад). Однако он заслуживает быть включенным в разряд одной, причем вполне вероятной, версии о том, что же произошло или могло произойти с Валленбергом в Москве. Синицын в начале 1945 года был назначен начальником отдела 1-го Главного управления НКГБ по скандинавским странам.

Синицын знал Швецию. Тем большим было его удивление, когда окольным путем – не от сотрудников собственного ведомства, а от советских дипломатов он узнал, что Рауль Валленберг находится в руках Смерша в Лубянской внутренней тюрьме. Сотрудник скандинавского отдела НКИД поделился с Синицыным теми трудностями, которые испытывает его ведомство при объяснении судьбы шведского дипломата, о котором НКИД официально известил Стокгольм, что он под охраной советских властей в Будапеште. Но что с ним дальше узнать не удалось. Синицын навел справки и неофициально узнал, что Валленберг – в руках Смерша. Тогда-то и родилась у генерала мысль – а что, если приобрести отпрыска столь знаменитой семьи в качестве советского осведомителя?

Много лет спустя Синицын объяснял свою мысль заботой о самом Валленберге и возмущением незаконными действиями главы Смерша Абакумова. Мне кажется, что, скорее всего, действовали не гуманитарные соображения, а профессиональный рефлекс. Синицын знал, кто такие Валленберги. Знал, что во время войны удалось наладить с ними деловой контакт через специальные каналы и негласно обеспечить получение шведских шарикоподшипников для советской авиапромышленности. Синицын поделился своей идеей со своим начальником – Павлом Фитиным, и оба они отправились к Абакумову. Синицын вспоминает1:

"– Вам, уважаемый Виктор Семенович, известно, – сказал Фитин, – что шведское правительство уже неоднократно обращалось в наркомат иностранных дел с просьбой сообщить о судьбе Валленберга, находящегося в СССР. Ответ заместителя наркоминдела Деканозова их не удовлетворяет.

– А для чего вам все это знать, уважаемый Павел Михайлович? – резко спросил Абакумов.

– Мы предлагаем вам прекратить следствие над Валленбергом и начать совместно с нами работу по привлечению его к сотрудничеству с советской разведкой. Пусть он и впредь останется в ведении военной контрразведки, но мы к вашим следователям добавим нашего опытного разведчика-вербовщика и дело завершим привлечением Валленберга к работе на Советский Союз, спокойно ответил Фитин.

– В такой помощи мы не нуждаемся. У нас есть много квалифицированных вербовщиков, которые не хуже вашего справились бы с ним, но следствие надо довести до признания его в сотрудничестве с американской разведкой и международным сионистским центром, – ответил Абакумов.

Пришлось и мне вступить в эту дискуссию. Я сказал, что дипломат Валленберг находился в Будапеште по поручению шведского правительства, чтобы осуществлять защиту интересов Советского Союза в Венгрии и оберегать венгерских евреев от расправы над ними немецких и местных фашистов. Семья Валленбергов в Швеции обладает миллиардным состоянием и никогда не проявляла враждебности к СССР. Наоборот, во время войны заводы Валленбергов добросовестно снабжали Советский Союз высококачественными шарикоподшипниками и инструментом, без чего наша авиация не могла бы подняться в воздух. Почти ежедневно наши самолеты по ночам пересекали линию фронта с Финляндией, приземлялись в Швеции и поставляли оттуда эти подшипники прямо на наши авиазаводы.

Один из Валленбергов по поручению советского посла в Швеции Александры Михайловны Коллонтай в 1944 году выезжал в Хельсинки убеждать финнов, чтобы они начали переговоры с Советским Союзом о заключении перемирия: нам тогда требовались солдаты с финского фронта для решающего удара по Берлину.

– Таким образом, – сказал я, – получается парадоксальная ситуация – в Швеции Валленберги помогают нам в разгроме фашизма, а вы сажаете в тюрьму шведского дипломата Валленберга без доказательств и требуете от него признания, что он в Будапеште шпионил против Советского Союза.

В это время Фитин подключился к разговору и сказал:

– Арест Валленберга в Будапеште является ошибкой военной контрразведки, и дело Валленберга, уважаемый Виктор Семенович, вы до суда не доведете. А если вам не с чем будет идти в суд, то скажите, пожалуйста, в связи с этим, как вы намерены закончить это дело? Ведь бесконечно это дело продолжаться не может. Говоря об этом с вами откровенно, мы не желаем вам неприятностей, мы предлагаем вам отказаться от ведения следствия над Валленбергом, как агентом американской разведки, а совместно с нами начать с ним работу. Если это предложение вам не подходит, то передайте Валленберга к нам в разведку, и мы готовы нести всю ответственность за дальнейшее его пребывание в тюрьме…"

Но Абакумов был непреклонен.

Синицын объясняет отказ Абакумова свойством его характера "карьериста, шагавшего по трупам". Я склонен видеть в отказе другие причины. О них можно привести в свидетели другого лубянского генерала, о беседах с которым мне рассказывал Павел Судоплатов.

…Генерал Михаил Белкин принадлежал к числу тех, кто играл в деле Валленберга зловещую роль, преследуя шведа с момента его ареста (на знаменитом рапорте подполковника Дмитриенко от 14 января 1945 года чья-то рука надписала: "Доложить Белкину"). Как представитель Смерша при Союзной контрольной комиссии в Венгрии, затем как уполномоченный НКГБ в Юго-Восточной Европе с резиденцией в Бадене под Веной, Белкин не выпускал Валленберга из поля зрения.

Говорят, что нет худших антисемитов, чем сами евреи. Михаил Белкин, еврейский рабочий с сионистским прошлым, ненавидел свое прошлое и все время хотел доказать, что не дает спуска евреям. Он был не единственным человеком такого рода у Берия, которому верно служили много евреев. Точно как адмирал Канарис, Берия понимал, как можно использовать евреев, которые евреями быть не хотят. Среди них был знаменитый на Лубянке Семен Шварцман – его боялись больше, чем Берия, ибо он имел прямой доступ к Сталину. Михаил Белкин был закадычным другом Шварцмана, которого впоследствии обвинили в сионистском заговоре и казнили.

Как человек, который готовил процесс против секретаря ЦК венгерской партии Ласло Райка, Белкин знал венгерские дела «по-лубянски». Его кличкой была «Липач»: в секретном ведомстве знали, что он способен изготовить любую «липу». Немецкий агент? Пожалуйста. Американский? Еврейский? Еще лучше. Советский? Именно здесь Белкин споткнулся. Генерал Липач однажды доверительно сказал своему коллеге Павлу Судоплатову о Валленберге: "Мы хотели его вербануть, а он не захотел".

Иными словами, мысль завербовать Валленберга пришла в голову не только Синицыну. Как явствует из сведений Белкина, ведомство Абакумова само пыталось провести вербовку и помощь Синицына действительно не была нужна. О том, что Рауля Валленберга пытались перевербовать, нам говорили и другие ветераны КГБ. Они же свидетельствовали, что эти попытки были отвергнуты узником Лубянки, что впоследствии и стало одной из главных – если не главной! – причин расправы с ним. Как сказал тот же Белкин:

– Он не захотел. Тогда мы его и шлепнули.

Павел Судоплатов уверен в том, что Белкин на этот раз не «липовал». Однако путь к расправе был непрост.

«Среднеевропеец» на Лубянке

Учреждение с кратким наименованием «Лубянская тюрьма» вошло в историю государства, носившего название Союз Советских Социалистических Республик. Первые заключенные появились здесь в 1918 году. Функционировала «Лубянка» до недавних лет – пока существовали органы госбезопасности СССР. Тюрьма находилась во внутреннем дворе замкнутого многоугольника старинного дома № 2 по Лубянке, где помещалось заведение, носившее в разные времена название ОГПУ – НКВД – КГБ. Побег отсюда был невозможен – и действительно, отсюда не убежал никто (чем она отличалась от легендарной тюрьмы на острове Иф). Вторая особенность – изоляция от внешнего мира была полной.

Часто употребляющееся понятие "подвалы Лубянки" неточно. Подвалы были, но камеры находились не в подвалах, а на шести этажах этого строения – 94 одиночки, 24 общие камеры, кабинеты для допросов и шесть прогулочных двориков на… крыше дома. Сюда поднимали заключенных на лифте или они сами шли по лестнице. Камеры небольшие – семь шагов в длину, три в ширину. Столик, табуреты, полка. В кабинетах – столы, наглухо прикрученные к полу, скамейки; имелось два "кабинета люкс" для особо важных допросов, где иногда арестованного сначала потчевали роскошным ужином, а потом…

Но часто допросы проходили не в тюрьме, а в самом здании Лубянки. Именно в такой кабинет вошел молодой оперативный работник МГБ в чине лейтенанта, свободно владевший английским, немецким, шведским и французским. Собственно говоря, это произошло случайно: срочно понадобился переводчик, причем многоязычный, а штатного переводчика не оказалось под рукой. Поэтому взяли оперативного работника. Но в лубянском ведомстве удивляться не полагалось, задавать лишних вопросов – тоже.

Мой собеседник начал свой рассказ:

– Где-то весной 1947 года по указанию кого-то из руководства – это часто случалось, поскольку все знали, что я хорошо владею иностранными языками – мне было дано указание пройти в такой-то кабинет и помочь с переводом. Когда я пришел в названный кабинет, то там уже сидели допрашивающий и допрашиваемый. Последний – иностранец. Мне пришлось переводить на английский и с английского. Что меня тогда поразило? Человек держался очень уверенно, очень спокойно. Даже, я бы сказал, самоуверенно. В его поведении никак не угадывалось беспокойство за свою судьбу. Как я помню, шло уточнение обстоятельств, о которых раньше этот иностранец, видимо, многократно допрашивался.

– О чем шла речь?

– Речь шла о документах, которые были у него обнаружены при аресте. Самих документов, которые в большом количестве лежали на столе, я не читал, но, насколько я помню, речь шла о каких-то списках, о списках каких-то людей. Иностранец выглядел, я бы сказал, вполне здоровым человеком. Ни тени удрученности, ни болезни не ощущалось. Во всяком случае он производил впечатление здорового человека, насколько может чувствовать себя здоровым человек в такой обстановке. Он был одет в темный костюм. Рубашка – без галстука, как это полагалось во внутренней тюрьме, откуда его привели.

Допрос продолжался немногим больше часа. Повторяю, речь шла об уточнении каких-то деталей. Допрашивавший делал заметки, но проверять свои записи мне не давал. Подписывать какой-либо протокол допрашиваемому не давали. Кстати, его имя в ходе допроса ни разу не упоминалось. Однако, сопоставляя факты и лицо человека, которого я видел, с фотографиями в иностранной прессе, я понял, что допрашивали Рауля Валленберга. Встретив через несколько лет этого сотрудника следственного отдела (имя, увы, не помню), я спросил:

– Ну а какова судьба человека, в допросе которого мне пришлось принять участие?

Он ответил:

– Ты знаешь, ведь его расстреляли.

Это произвело на меня крайне удручающее впечатление, поскольку из этого самого допроса, в котором мне в качестве переводчика пришлось принять участие, не следовало, что он обвинялся в чем-то конкретном, да ещё в каких-то тяжелых преступлениях.

Насколько я могу помнить, речь шла о его связях с немецкими властями и с представителями других стран. Повторяю, поведение этого лица на допросе было таким, что, насколько я могу судить, он не ощущал никакой нависшей над ним опасности.

– Отвечал он подробно или односложно: да или нет?

– Отвечал он спокойно, уверенно и достаточно, я бы сказал, полно. То есть не старался уйти от каких-то вопросов. Например, его спросили о дате ареста, назвав её. Он подтвердил. "У вас были обнаружены документы?" – "Да, были".

– Когда речь шла о представителях различных стран, упоминались ли Соединенные Штаты Америки?

– Безусловно. Во всяком случае, речь шла о широких связях его в целом ряде стран.

– Швеция?..

– Швеция упоминалась, вне всякого сомнения. Упоминалась и Англия.

– На каком этаже это было, не помните?

– Это был либо четвертый, либо пятый этаж, но сейчас утверждать трудно. Сам я в тот период работал на пятом этаже, но помню, что мне пришлось пройти на другой этаж.

– Каково было ваше звание?

– Я был тогда лейтенант.

– Кому принадлежал кабинет?

– Увы, вспомнить не могу. Но это был небольшой кабинет, не принадлежащий особо высокому начальнику.

Так вспоминал человек1, которому пришлось воочию видеть Рауля Валленберга – человека, ставшего легендой.

Когда ставишь себя на место Рауля Валленберга, очутившегося в камере Лубянской внутренней тюрьмы, то можно представить, насколько необычным оказался новый «лубянский» мир для 33-летнего шведа. Ведь это был человек, для которого понятие «свобода» было почти врожденным, особенно если учесть, что он родился в такой среде, которая «практиковала» свободу самими условиями своего существования. Швеция своей историей напрочь отличалась от восточноевропейского – читай, полуазиатского – образа жизни. Хотя бы тем, что она не знала позорного крепостного права – того «права», которое вошло у нас в народные поры и не выдавлено оттуда и к началу XXI века. Понятие «свобода» было для Рауля Валленберга само собой разумеющимся, не будь он даже членом дипломатическо-банкирского рода. Конечно, и для советского человека пребывание в лубянском застенке было потрясением. Но ему было легче привыкнуть к казарменному характеру Лубянки, когда в глубинах советской души поднимались какие-то слои рабских привычек давних (да и не очень давних) времен. Этих привычек у Рауля Валленберга не было – и не могло быть. Название фирмы, в которой он работал до дипломатической службы, – «среднеевропейская» – как бы невольно воплощала саму сущность рода валленберговского. А жизнь Рауля Валленберга не давала до сих пор повода к тому, чтобы представить себе иное существование. Даже когда он приехал в военный Будапешт, он продолжал жить в привычных, чисто среднеевропейских условиях. Как он писал матушке:

"Я живу в прекрасном доме XVIII века, на вершине дворцового холма, обставленного красивой мебелью; с прекрасным небольшим садом и чудесным видом. Там я время от времени устраиваю служебные обеды… Мой день рождения был очень веселым, особенно когда я случайно установил, что у меня и моей секретарши графини Нако тот же день рождения. На моем столе оказались чудесная папка, чернильница и бутылка шампанского".

Ну чем не нормальная жизнь?

Рауль Валленберг – «среднеевропеец» и был таким, со всеми своими достоинствами и недостатками. О его деловых неудачах мы уже знаем. Трудно складывались и его отношения с богатыми дядьями Маркусом и Якобом, хотя он был и не прочь помогать им в не совсем «чистых» делах в оккупированной Европе. Но что не сделаешь, когда надо искать средства к существованию? Личная жизнь Рауля не сложилась, да ещё тому мешали светские сплетни о своеобразии привычек закоренелого холостяка. На этом фоне можно понять, что, попав в Будапешт, он решил доказать "городу и миру", на что способен.

…И вот этот человек, проделав долгий путь из Будапешта до Москвы путь от советской дивизии, к которой он сам пришел, до столицы неизвестного ему государства, – в камере Лубянки. Каково могло быть его состояние? Для ответа на этот вопрос материала совсем немного – только свидетельства сокамерников, да не всегда очень надежные. Но они все-таки есть.

Как ни странно, поведение Валленберга в первые недели и месяцы на Лубянке и в Лефортово укладывается опять же в «среднеевропейские» рамки. Как видно, для шведского пленника его новое положение было настолько неестественным и необъяснимым, что он надеялся, что оно скоро прекратится. Сокамерники не зарегистрировали каких-либо припадков озлобления; только через несколько месяцев Валленберг решает обратиться с письменной жалобой на «высочайшее» имя. Он вроде как бы верит словам следователей о том, что шведские власти не проявляют к нему интереса (это отчасти справедливо!). Никаких протестов, никаких голодовок! Никаких попыток передать письма на волю в посольство. Валленберг надеется, что с ним поступят, как в цивилизованном "среднеевропейском государстве". И этого заряда благодушия ему хватило до 1947 года!

В чем же секрет молчания Москвы

Уже с самых первых дней занятия "делом Валленберга" мне пришлось столкнуться с необычным феноменом: обо всем, что в пределах нашей страны было так или иначе связано с этим именем, хранилось полное, даже полнейшее молчание. Не говоря уже о том, что молчание хранили официальные инстанции все спецслужбы (внешняя разведка и государственная безопасность), внешнеполитическое ведомство, правительство. Характер молчания, правда, менялся: сначала полностью и даже агрессивно отрицали факт пребывания, затем говорили, что ничего не знали и знать не хотели, затем «выдавили» из себя признание о пребывании Валленберга в Советском Союзе. Появился на свет скудный набор полуофициальных и не совсем убедительных документов, и было дано согласие на совместное расследование, но оно ничего не дало. На несколько лет воцарилось полное молчание. Собственно говоря, оно длится до сих пор.

Если этому и нужно было подтверждение, то оно на многих страницах было дано в официальном заключении российской части совместной российско-шведской рабочей группы от 12 января 2001 года. Эта комиссия ставила перед собой такие цели1:

"Принцип работы группы. О совместном «мандате» группы вопроса не возникало. Единое понимание было выражено такими словами сводного брата Валленберга Ги фон Дарделя на первом заседании группы: "Не оставить ни одного камня не перевернутым, под которым мог бы скрываться след судьбы Рауля Валленберга". Советская, а затем российская сторона исходили из задач, поставленных сначала Президентом СССР, затем Президентом России, совместно со шведской стороной объективно разобраться в судьбе Р. Валленберга, очистив тем самым отношения между нашими странами от "пятен истории".

Была согласована структура и принципы работы группы: заседания проводились по мере необходимости и взаимной договоренности (фактически по пожеланию любой из сторон); каждая из сторон выносила на обсуждение любой вопрос, который, как она считала, мог помочь выяснению судьбы Р. Валленберга; стороны имели право приглашать на заседания экспертов, в том числе независимых; исследования в архивах проводились на основании национального законодательства, где возможно – совместно; опросы свидетелей осуществлялись предпочтительно «двойками», то есть представителями обеих сторон и т. д. В «межсессионный» период поддерживалась постоянная связь между сопредседателями обеих частей группы, а также прямые контакты между представителями государственных органов и учреждений. Публикация новых, обнаруженных в ходе работы группы материалов в принципе была возможна при условии предварительного ознакомления с ними другой стороны, а фамилии лиц, опрашиваемых в контексте "дела Валленберга", предавались гласности только при их согласии.

Общие направления работы группы определились с самого начала: первое – изучение архивных материалов высших государственных и партийных органов, в первую очередь Политбюро ЦК КПСС, руководящих органов государственной безопасности, обороны и внешней политики; второе выявление лиц, которые в силу своего должностного положения или каких-то иных обстоятельств должны были иметь связь с "делом Валленберга", опрос их или их родственников; третье – проверка сведений, поступавших по различным каналам, в том числе содержащихся в письмах, обращениях граждан, а также в публикациях в средствах массовой информации и др.

В газетах и по телевидению неоднократно публиковались обращения ко всем гражданам страны с просьбой откликнуться тех, кто что-либо знает о Р. Валленберге. По телевидению были показаны документальные материалы о шведском дипломате и даже портрет, выполненный специалистами, каким бы он был в 90-х годах, если бы остался жив.

Сопредседатели группы направили письма бывшим государственным и партийным деятелям СССР, имевшим отношение к данному делу – Ф. Д. Бобкову (заместитель председателя КГБ СССР), В. С. Семенову (заместитель министра иностранных дел СССР), В. Е. Семичастному (председатель КГБ СССР), Д. Н. Суханову (помощник Г. М. Маленкова), Б. Н. Пономареву (заведующий Международным отделом ЦК КПСС), А. Н. Шелепину (председатель КГБ СССР) – с просьбой рассказать, что им известно о судьбе Р. Валленберга. К некоторым из них ещё в 1991 году через российскую часть группы были сделаны устные обращения с аналогичной просьбой. Были получены ответы от В. Е. Семичастного, Б. Н. Пономарева и А. Н. Шелепина.

Одновременно эксперты МИД России изучили фонды архива министерства, уделив особое внимание документам секретариатов министров В. М. Молотова, А. Я. Вышинского, Д. Т. Шепилова и А. А. Громыко, а также их заместителей В. Г. Деканозова, В. А. Зорина, С. А. Лозовского, Я. А. Малика, А. Е. Богомолова, Ф. Т. Гусева, А. И. Лаврентьева, Б. Ф. Подцероба, В. В. Кузнецова, Г. М. Пушкина и В. С. Семенова. В фондах хранились копии записок МИД в ЦК КПСС, другие государственные учреждения.

В 1994 году представители Федеральной Службы Контрразведки России провели беседы на эту же тему с бывшими руководителями КГБ СССР В. А. Крючковым, В. Е. Семичастным и Ф. Д. Бобковым. В это же время российская часть группы содействовала передаче писем шведского сопредседателя группы Х. Магнуссона бывшим руководящим работникам КГБ СССР В. М. Чебрикову, В. А. Крючкову, Ф. Д. Бобкову и В. П. Пирожкову".

Казалось, прекрасные планы. Но что получилось? Ответ гласит:

«Каких-либо сведений, представляющих интерес для работы группы, от упомянутых лиц получено не было».

И таков же был результат в иных разделах работы комиссии. Например:

"…Значительное количество документов, связанных с именем Р. Валленберга, выявлено МИД России – в Архиве внешней политики. Особенность этих документов в том, что они позволяют проследить всю цепочку рассмотрения вопроса – обращение шведской стороны (в виде ноты или устного запроса), рассмотрение его в МИД, дальнейший запрос министерством органов внутренних дел и государственной безопасности, соответствующий ответ из этих учреждений и – ответ шведской стороне. Основная подборка документов по этой проблеме находилась в фондах референтуры по Швеции.

Изучены свидетельства бывших сотрудников МИД М. С. Ветрова, Г. Н. Фарафонова, Е. А. Ворожейкина, Н. М. Лунькова, В. И. Ерофеева и др. К сожалению, большинство из упомянутых лиц уже умерли. Ветераны, которых опросили, рассказывали главным образом о том, в какой степени и в каком объеме им стало известно о проработке данного вопроса в аппарате министерства, об их собственном участии в подготовке тех или иных документов, связанных с судьбой шведского дипломата. К сожалению, никто из них ничего конкретного о судьбе Р. Валленберга поведать не мог".

Еще один пример наугад:

«В 1992 году Генеральная прокуратура Российской Федерации по просьбе рабочей группы провела проверку архивных уголовных дел руководителей отдела специальных операций КГБ СССР П. А. Судоплатова и Л. Н. Эйтингона, а бывший заместитель председателя КГБ СССР Е. П. Питовранов провел беседу с П. А. Судоплатовым. Каких-либо сведений о Р. Валленберге в указанных делах и беседе выявлено не было».

Наконец, сам архив ФСБ:

«Наибольший интерес представляли материалы Федеральной Службы Безопасности России. Еще в 1991 году во все органы госбезопасности СССР была направлена телеграмма за подписью руководства КГБ о проверке Р. Валленберга по архивам и картотечным учетам, в том числе и по учетам органов внутренних дел. Но каких-либо данных о нем получено не было…»

Еще один пример:

"Особое место в работе заняла проверка версии о пребывании Р. Валленберга во Владимирской тюрьме после 1947 года.

Органами МВД проверены свидетельства граждан Н. И. Шинкаренко и В. Ф. Безродного, проживавших на Украине, о якобы имевших место их встречах с Р. Валленбергом в 50-х годах в местах лишения свободы, соответственно, в Нижегородской и Магаданской областях, а также сведения шведской стороны о возможном пребывании Р. Валленберга в конце 1940-х – начале 1950-х годов в тюрьме на территории Иркутской области. Каких-либо подтверждений указанных ею данных в архивных документах этих областей не обнаружено".

Ну и что же? Этот вопрос вправе задать каждый, кто прочитает сей длинный список. Что же выяснили все эти беседы, опросы, горы документов etc, etc?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю