Текст книги "Будущее капитализма"

Автор книги: Лестер Туроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Инвестиции в образование, которые делают демократические правительства, по самой своей природе имеют эгалитарную тенденцию. Исторически эти государственные инвестиции давали возможность неквалифицированным постепенно становиться квалифицированными – сначала посредством бесплатного начального образования, затем бесплатного среднего образования и, наконец, с помощью мер по удешевлению университетского образования – бесплатного (Закон о помощи военнослужащим, 91 миллиард в виде грантов и 103 миллиарда в виде займов, в нынешних долларах), за низкую плату (общественные университеты) или субсидируемого (индивидуальные стипендии) (18). Без государственных инвестиций в образование оно, несомненно, осталось бы привилегией богатых, как это и было во всех странах, где не делали этих инвестиций. Государственные инвестиции в образование создали средний класс.

Нам предстоит не период медленной эволюции, а период кусочного равновесия, когда необходимые для экономики квалификационные требования будут радикально отличаться от прежних. Возрастающая потребность в этом видна из последних исследований, показавших, что нормы прибыли от инвестиций в квалификацию более чем вдвое превышают нормы прибыли от инвестиций в заводы и оборудование (19). Но поддержка общественных эгалитарных инвестиций в образование сокращается – частные стипендии заменяются займами, а в общественных университетах по мере уменьшения финансирования за счет налогов быстро развивается платное обучение и бывшие федеральные стипендии заменяются федеральными займами. При этом государственные расходы на образование урезаются в большей степени, чем сокращаются бюджеты, на федеральном уровне или на уровне штатов.

В предстоящую эпоху необходимые поставки квалифицированной рабочей силы, несомненно, произойдут, но эти добавочные поставки не обязательно придут, а вероятно, и вовсе не придут из числа неквалифицированных рабочих, ныне живущих в первом мире. При нынешних возможностях делать что угодно в любом месте мира и продавать изделия в любом другом месте, фирмы могут «выхватывать» квалифицированных людей или легко обучаемых людей (квалификация которых дешево обойдется) в любой части мира. Некоторые из стран

третьего мира делают теперь крупные инвестиции в начальное образование. Поэтому американские фирмы не будут нанимать выпускника американской средней школы, если только он не будет иметь мировой класс образования. Дефекты его образования их не касаются. Весьма вероятно, что будет куда более выгодной инвестицией дать необходимую рыночную квалификацию выпускнику китайской средней школы с хорошим образованием, чем переучивать человека, не окончившего американскуюсреднюю школу или окончившего ее с жалкими знаниями. Как показывают данные о снижении заработной платы, неквалифицированные жители первого мира находятся на пути к обнищанию.

В глобальной экономике действует закономерность, которую экономисты называют «теорией выравнивания цены факторов производства». Представьте себе американского рабочего, который работает с естественными ресурсами, не большими, чем у южнокорейского рабочего (его преимущество не сохранится, поскольку теперь есть мировой рынок сырья, доступный для всех). Пусть он работает с капиталом, не большим, чем у южнокорейского рабочего (преимущество не сохранится, поскольку есть глобальный рынок капиталов и каждый может занимать деньги в Нью-Йорке, Лондоне или Токио). Пусть он работает с не более квалифицированным вспомогательным персоналом, чем южнокорейский рабочий (и это преимущество не сохранится, поскольку транснациональные компании могут посылать знания и квалификации в любое требуемое место мира). Наконец, пусть он работает с технологией, не лучшей, чем технология южнокорейского рабочего (это преимущество удастся сохранить немногим, поскольку техника копирования стала теперь международной формой деятельности, с помощью которой технологии новых продуктов очень быстро обходят весь мир, причем Южная Корея имеет более высокий процент инвестиций в научные исследования и разработки, чем многие развитые страны, а транснациональные компании будут применять свои новые технологии в Южной Корее, если там это обойдется дешевле всего). Этот американский рабочий увидит, что ему придется работать за плату, сопоставимую с той, что получает рабочий его квалификации в Южной Корее. При равной квалификации заработная плата в Южной Корее будет расти, а в Америке снижаться до тех пор, пока они не станут равны. В этотмомент и осуществится выравнивание стоимости факторов производства.

До начала 70-х гг. подлинно глобальная экономика еще не существовала и неквалифицированные американцы вознаграждались премией к заработной плате просто потому, что они были Американцы. Они автоматически работали с большими поставками сырья, применяли более капиталоемкие процессы, имели более квалифицированных сотрудников и использовали лучшую технологию, чем рабочие Южной Кореи. Но это преимущество исчезает – ив конечном счете исчезнет совсем.

Ни одна из интеллектуальных отраслей промышленности, перечисленных японцами, не имеет естественной родины. Где расположатся эти семь отраслей, зависит от тех, кто организует интеллектуальную силу в определенном месте. Организация интеллектуальной силы – это не только построение системы научных исследований и разработок, которая поставит данную нацию на передний край технологии в каждой из этих семи областей. Это организация всей рабочей силы, сверху донизу, которая будет обладать необходимым интеллектом, чтобы овладевать новыми технологиями производства и распределения и становиться, таким образом, производителем самой дешевой в мире продукции в каждой из этих семи областей.

В нынешней глобальной экономической игре центральное место заняли технологические стратегии. Американцы столкнутся при этом с другими, с их собственными стратегиями завоевания ключевых стратегических отраслей завтрашнего дня. Лучший пример этой сегодняшней реальности – европейская компания «Эрбус Индастриз». В 1994 г. она получилабольше заказов на новые самолеты, чем «Боинг». Чем же американцы отвечают на вызов «Эрбус Индастриз»? Какими бы доводами американцы ни пытались доказать, что Европа была «расточительна» в своих затратах на «Эрбус», он существует и никуда не денется. Америке придется выработать оборонительную индустриальную политику, чтобы справляться с ситуациями, когда остальной мир будет угрожать одной из ключевых американских отраслей, – если даже Америка решит не иметь никакой наступательной индустриальной политики. Но в экономике также справедливо то, что хорошо известно в спорте: кто все время держится в защите и никогда не переходит в нападение, тот никогда не выигрывает.

Технологическая стратегия не означает, что победителей и проигравших должно выбирать правительство. Европейский Общий рынок выбирает наиболее перспективные, по его мнению, технологии и объявляет финансовую поддержку таких программ, как «Jessi», «Espri» или «Eureka», в которых по меньшей мере три компании из двух разных стран должны пройти предварительный отбор с хорошими проектами и половиной денег, после чего частные фонды будут поддержаны государственными деньгами. Государство не выбирает победителей и проигравших, а расширяет временные рамки и масштабы операций, что позволяет фирмам дешевле входитьв завтрашнюю экономическую игру.

Технологическая политика страны – это ее индустриальная стратегия. Она определяет, на каком поле эта страна будет играть. В свою очередь, технологические инвестиции требуют индустриальной стратегии. Что же относится к стратегии, и что нет?

Чтобы делать надлежащие инвестиции в научные исследования и разработки, Америка должна проанализировать свои квалификации, сильные и слабые стороны своей технологии, а также технологии своих главных конкурентов. Она должна понять, где лежат ключи к экономическому успеху. Если мы хотим быть лидерами в будущей индустрии телекоммуникаций, то какой путь выбрать – следует ли усилить американское первенство в лабораторном исследовании ключевых технологий или же построить стенд для испытания волоконной оптики, какой строится теперь в Восточной Германии?

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ и ПРИРОДА ФИРМ

Новые технологии коммуникаций, такие, как дешевые, высококачественные видеоконференции, преобразуют и будут преобразовывать внутренние коммуникации, командные и контрольные функции в мире бизнеса (то, что военные называют С3). Если отчеты должны происходить лицом к лицу, то, как много людей физически способно отчитываться перед другим человеком – двадцать или тридцать? Каково бы ни было это число, разделите его на общую численность персонала фирмы, и вы найдете необходимые уровни иерархии. Когда люди, отчитывавшиеся друг перед другом, должны были жить в одном месте, чтобы физически встречаться, необходимые в то время условия коммуникации, команды и контроля диктовали многоуровневый менеджмент и большие управляющие органы корпораций.

В эпоху электронных взаимодействий вопросы, кто перед кем отчитывается, сколько человек отчитывается перед каждым начальником и где должны находиться те, кто отчитывается и кто принимает отчеты, больше не решаются физической необходимостью. Усвоение корпоративных сплетен (кто выше и кто ниже) и поиск покровителя для своей карьеры (вероятно, два главных традиционных мотива, по которым люди хотели иметь кабинет в главном правлении фирмы) теперь уже не требуют их физического присутствия в этом правлении. Стационарные системы С3 сменяются географически подвижными.

Как показала Джоан Йейтс, профессор Массачусетского технологического института, в своей превосходной книге о коммуникации в корпорациях, системы С3 современной корпорации все еще в поразительной мере моделируются по образцам железных дорог девятнадцатого века (20). Это были первые фирмы, которые нуждались в системах коммуникации, команды и контроля, способных действоватьна обширных географических пространствах. Перед ними стояла также особая проблема. Поскольку поезда были изобретены раньше телеграфа, они были самым скорым способом сообщения. Как же можно было координировать два события, часто на одном и том же рельсовомпути, где поезда могли столкнуться друг с другом, если эти события происходили быстрее любого другого способа коммуникации?

Ответом на это была иерархическая организация, управляемая расписанием, инструкциями и хронометражем. Коммуникация сверху вниз происходила посредством писаных правил и приказов; коммуникация снизу вверх – сообщением опыта и отчетами на заседаниях. Система была рассчитана на оптимизацию детальной передачи приказов сверху вниз по каналам корпоративной иерархии, поскольку такие приказы были важнее, чем информация снизу вверх о безопасности движения поездов.

Удивительно, насколько наши современные корпорации все еще управляются тем же способом, хотя у них совсем другие проблемы и совсем другие методы коммуникации.

Иерархические цепи управления, почти в соответствии с их определением, очень плохо приспособлены для передачи информации снизу вверх. Аморфная информация, переходя снизу вверх от одного человека к другому, имеет свойство теряться. Подчиненные не любят сообщать своим боссам дурные новости (за которые их почти всегда ругают), а боссы не любят ощущать себя простыми передатчиками информации снизу вверх, от своих подчиненных. Сообщения о потенциальных бедствиях, уже с самого начала намеренно неясные, становятся все более неясными по мере продвижения снизу вверх.

Одно дело отдавать приказы вашему подчиненному с таким видом, как будто они исходят не от вашего босса, а прямо от вас; совсем другое дело – сообщать своему боссу то, что вам сказали ваши подчиненные, если он возложит на вас ответственность за неудачи, о которых вы сообщили. Вверх по командной цепи информация проходит лишь в тех случаях, когда сообщается очень хорошая новость или когда случилось что-нибудь очень плохое, чего нельзя скрыть.

Современные системы коммуникации делают нынешнюю организацию корпораций реликтом прошлого. Как лучше всего организовать современную корпорацию? Вероятно, такой способ еще не изобретен. Бизнес находится теперь в периоде изгнания слоев управляющих (некоторые из них, вероятно, придется снова вернуть) и экспериментирования с различными системами отчета и информации. Мы знаем только, что совсем другие системы коммуникации, команды и контроля должны привести к совсем другим формам организации бизнеса.

Если знание – сила, а это верно, то носители знания в будущем будут совсем другими, чем теперь, и с этими различиями будут меняться и соотношения сил. Это заметно уже в розничной торговле, где штриховые коды и связанное с ними знание сдвинули экономическую власть от национальных промышленных компаний со знаменитыми марками к розничным продавцам, контролирующим места хранения товаров и узнающих, что продается и что не продается, намного лучше и быстрее тех, кто делает эти товары.

Лучшие образцы нынешней практики подсказывают необходимость упразднения деления функций на маркетинг, изготовление, НИР и проектирование, с продвижением решений вниз по иерархии, насколько возможно. Это требует совсем других людей внизу – достаточно сообразительных, чтобы принимать правильные решения; но это требует также совсем других людей и наверху, людей, способных настолько хорошо передавать стратегии компании, чтобы люди внизу принимали те же решения, какие принимали бы люди наверху, если бы имели всю информацию, которую имеют люди внизу.

Войдите в нынешнее здание офисов и сосчитайте, сколько в нем пустых комнат – они не используются, компьютеры не включены (9% активного использования), телефоны бездействуют (21). Нормальный обитатель офиса где-то в другом месте, где он занимается чем-то другим – заседаниями, путешествием,продажей, чем угодно. При нынешней технике все это пустое пространство и оборудование не нужно. Служащие могут войти в здание своей компании, сесть за первый свободный стол, включить свой личный номер телефона, вызвать файлы своего компьютера, приказать висящему на стене телевизору с плоским экраном изобразить портреты своей семьи и сразу же заняться бизнесом в помещении, превращенном в собственный кабинет. Проблемы здесь не технические – вся нужная техника есть, – все дело в том, что возможно и что невозможно в социальном смысле. Офис человека – это его пещера. Если приказать людям отказаться от их личных офисов, это вызовет революцию. Победителями станут те, кто найдет способ изменить эту традицию, придав временному офису такой вид, как будто это личная физическая пещера, куда служащий может спрятаться. Этим они разительным образом сократят административные расходы и станут новыми лидерами экономии расходов.

Нельзя сказать, как в будущем будет выглядеть организация бизнеса, но можно с уверенностью утверждать, что она будет совсем другой.

ЦЕННОСТИ В ЭЛЕКТРОННО ВЗАИМОСВЯЗАННОЙ ГЛОБАЛЬНОЙ ДЕРЕВНЕ

Те же новые технологии создают такой мир, где ценности и экономика воздействуют друг на друга, образуя нечто совершенно невиданное. Впервые человеческая культура и человеческие ценности формируются электронными средствами информации, максимизирующими прибыль. Никогда прежде человеческие общества не предоставляли рыночной коммерции почти полностью определять свои ценности и свои образцы социальных ролей. Телевидение по своей глубине (длительность времени, когда его смотрят) и по своей широте (процент популяции, который его смотрит) превратилось в вездесущую культурную силу, не виданную никогда в прошлом. Современная форма искусства – это фильмы. Руководитель «БостонПопс» уходит в отставку, чтобы писать и исполнять музыку, сопровождающую фильмы: он полагает, что таким образом можно найти массовую аудиторию.

Телевидение и кино заменили семью в порождении ценностей (22). Средний американский подросток (мальчик или девочка) смотрит телевидение 21 час в неделю, проводя пять минут в неделю наедине со своим отцом и двадцать минут в неделю наедине со своей матерью (23). Ко времени, когда ребенок становится подростком, он уже видел на экране телевизора одиннадцать тысяч убийств (24). Средний американец старше восемнадцати лет смотрит телевидение немногим меньше среднего подростка – восемнадцать часов в неделю – и, вероятно, находится под столь же сильным его влиянием (25). Можно спорить о том, насколько телевизионное насилие вызывает подлинное насилие и что будет, если число телевизионных убийств в час удвоится, но нет сомнений, что человеческие ценности находятся под сильнейшим влиянием того, что мы видим на телевизионном экране (26). Может быть, неудивительно, что общая частота убийств снизилась, а частота убийств, совершенных молодыми людьми, увеличилась.

Во время сафари в Саудовской Аравии в начале 1995 г. я с моим старшим сыном наткнулся на палаточную стоянку бедуинов-пастухов с их верблюдами, за много миль от ближайших дорог и электрических линий, но со спутниковой тарелкой, нацеленной в небо, и с генератором тока для телевизора. Они видели на экране то же, что смотрим по телевидению мы с вами. Таков современный мир.

Мир текстовой коммуникации, мир, существовавший с тех пор, как широко распространилась грамотность, подчеркивает линейную последовательность аргументов, движущихся от одного пункта к следующему, причем каждый пункт логически основывается на предыдущем. Конечно, здесь можно и обращаться к эмоциям, но на куске бумаги это выходит не так легко, как при прямом общении с людьми. Визуально-вербальные средства информации во многих отношениях возвращают нас в мир неграмотности. В этом мире имеет значение эмоциональное, зрительное обращение к ощущениям или страхам, а нелогическое обращение к абстрактному строгому мышлению.

Обращаться к логике возможно и с электронными средствами, но это гораздо лучшие средства для возбуждения эмоций, чем для передачи логической информации. Надо учиться читать. Для этого требуются работа, время и инвестиции. Но не надо учиться смотреть телевидение. Оно не требует усилий. Это большая разница. По мере того, как сокращается словарь вы ступающих по телевидению – что и происходит, – сокращается также словарь тех, кто смотрит телевидение. Переход от писанного слова к визуально-вербальным средствам меняет самые способы мышления и принятия решений. Нет больше знаменитых ораторов и речей Древней Греции и Рима. Нет и некогда знаменитых американских ораторов и их речей. Великие дебаты о рабстве между Вебстером и Калхауном или Геттисбергская речь сегодня просто невозможны.

Письмо лишь постепенно сменяло ораторское искусство, так как для полного действия письменности требовалось широкое распространение грамотности, а это произошло лишь через тысячи лет после изобретения письма. Электронные средства будут иметь столь же сильное действие, как письменные, но это произойдет гораздо быстрее, поскольку не надо «учиться» смотреть телевидение или кино. Новые средства более вербальны и более эмоциональны, но при этом они не являются средой непосредственного общения, такой, как неграмотная деревня. Это не вербальное и эмоциональное окружение, контролируемое старейшинами деревни или семей, а вербальное окружение, контролируемое людьми, желающими заработать деньги, то есть нечто совсем другое.

В Соединенных Штатах негативная политическая реклама отчетливо иллюстрирует столкновение рационального мышления с эмоциями. Публика говорит, что ей не нравится негативная политическая реклама. Люди полагают, что она коррумпирует политические процессы и оставляет у них циничное отношение ко всем политикам. Но негативная политическая реклама действенна – она выигрывает выборы для тех, кто ею пользуется. Публика эмоционально принимает то, что она рационально отвергает. Неудивительно, что политики пользуются методами, побуждающими публику изменить свое избирательное поведение, и не слушают, что публика говорит им о своих мыслях. Но то и другое реально. Негативная реклама может действовать (выигрывать выборы), но в то жевремя создавать циничных граждан, полагающих, что каждый политик коррумпирован и обворовывает страну.

Поскольку телевизионные камеры показывали визит Горбачева, площадь Тяньаньмэнь была вытеснена из памяти мира. Ужасы Камбоджи и Бирмы были отрезаны от мира телевизионных репортажей и просто не существовали для публики, пока их не превратили в два фильма – «Убивающие поля» и «По ту сторону Рангуна». Боснию же мировые лидеры никогда не могли полностью игнорировать, поскольку она никогда не исчезала с телевизионных экранов.

В телевизионной культуре для понимания и предсказания человеческих действии часто важнее то, чему люди верят, чем то, что в самом деле верно. Сила этого воздействия ярче всего видна из того факта, как американцы реагируют на убийства. Частота убийств в американских городах в последние годы резко снижается – в некоторых городах, например, в Нью-Йорке, она резко снизилась, а в некоторых случаях, как в Бостоне, она упала до уровня, бывшего тридцать лет назад. Но телевизионные репортажи об убийствах убедили почти всех, что число убийств резко возрастает (27). Ощущение нарастающей волны преступлений вызвало требования к властям принять по этому поводу какие-нибудь твердые меры. В Калифорнии референдум 1994 года привел к пересмотру тюремных приговоров, известному под названием «три удара – и ты уходишь»*. Увиденное по телевидению более реально, чем действительность (28). Эта «нереальная реальность» привела к такой озабоченности по поводу преступности, что бюджет Калифорнийского университета был сокращен, чтобы увеличить тюремный бюджет. Но если посмотреть на эту ситуацию рационально, то старики не совершают уличных преступлений. Закон, принятый в Калифорнии, – это по существу пенсионная система для престарелых преступников. Число студентов убывает; население тюрем возрастает. К 1995 г. тюремные бюджеты в Калифорнии были вдвое выше университетских, причем государственные расходы на содержание в тюрьме одного человека были в четыре раза выше, чем расходы на человека в универитете.

Такие фильмы, как «Джефферсон в Париже» или «Покахон-тас», стирают у зрителей границу между исторически реальным и театральным (30). Была ли у Джефферсона черная любовница? Какого возраста была Покахонтас? Были ли американские индейцы прирожденными экологами? Поскольку известно, что изображаемое в этих фильмах будет приниматься за исторические факты, даже если это неверно и даже если их производители на это не претендуют, они вызывают возражения (31).

Средства массовой информации становятся светской религией, по существу заменяющей историческую традицию, национальные культуры, настоящие религии, семьи и друзей, как господствующая сила, создающая наши психические образы действительности. Но эти «средства» – не какой-нибудь Распутин со скрытой или явной политической целью. Они не левые и не правые. У них нет всеобъемлющей идеологии или программы.

Можно разоблачать их, как это делал республиканский кандидат в президенты Боб Доул («Мы дошли уже до того, что наша поп-культура угрожает подорвать наш характер как нации, изображая кошмары порока»), но эти разоблачения беспредметны, поскольку эти «средства» не контролируются никаким индивидом или группой индивидов (32). «Средства» попросту доставляют все, за что кто-нибудь заплатит, – все, что дает наибольшую прибыль. Если правые радиокомментаторы имеют высокий рейтинг, они будут в эфире. Если же левые радиокомментаторы получат более высокий рейтинг, то правые будут удалены из эфира.

То, что люди покупают, – это возбуждение. Те самые граждане, которые аплодировали атакам сенатора Доула на ценности, изображаемые в популярных фильмах и музыке, покупают и то, и другое. Если бы они не покупали эти вещи, которых, по их словам, они не любят, то таких вещей бы не производили. Когда люди видят, как сенатор Доул пропагандирует социальные роли и ценности прошлого, это их не возбуждает.

То что люди покупают, – это быстрое, немедленное удовлетворение. Телевизионные спектакли должны длиться от тридцати до шестидесяти минут, а фильмы – два часа; те и другие должны очень быстро переходить от одного эпизода к другому.

Индивидуальное потребление прославляется как единственный предмет личного честолюбия (как это делается в «Стилях жизни богатых и знаменитых»); индивидуальное достижение – как единственная законная цель. Для телевизионного героя нет смерти и нет ограничений реального мира; нет долга и жертвы, нет общественной обязанности, нет общего блага; любое поведение считается законным; ценности воплощаются не в действиях людей, а в их чувствах. Чувствуйте, но не думайте. Общайтесь, но не обещайте. Воспитывается цинизм, поскольку все герои в конечном счете изображаются как глупцы. «Свобода не делать чего-нибудь» не влечет за собой «обязанности что-то делать». Все социальные учреждения, в том числе правительство, выбираются добровольно и существуют лишь для того, чтобы доставлять индивиду средства для преследования его личных целей. Если зрителям что-нибудь не нравится (чем бы это что-нибудь ни было), «средства» скажут, что такой зритель может убираться (33).

Под давлением средств массовой информации, не верящих, что готовность ждать имеет какую-нибудь ценность, процент людей, верящих в ценность тяжелой работы, за последние десять лет упал с 60 до 44% (34). Разрушение прошлого и устранение социальных механизмов, связывающих личный опыт человека с опытом прошлых поколений, представляет «жуткое явление» конца двадцатого века (35).

В нынешнем мире сосед, которого чаще всего приглашают в гости, – это не реальный сосед. Это телевизионная семья, гораздо богаче (примерно вчетверо богаче) реальной средней американской семьи, оставляющая у реальной американской семьи крайне ошибочное, преувеличенное представление о том, насколько богат средний американец. Сравнивая себя с этой мифической семьей, все испытывают в конечном счете чувство ущербности.

В мире «средств» никто никогда не работает, кроме полицейских и торговцев наркотиками. Мир телевидения – это мир потребления без производства. В прошлом, как предполагается, ничего не надо было делать, чтобы обеспечить потребление в настоящем; и в настоящем ничего не надо делать, чтобы обеспечить потребление в будущем. Инвестиций в будущее просто не бывает. Но капиталистическая экономика должна делать инвестиции в будущее, если ей суждено выжить.

Капиталистическая культура и телевизионная культура превосходно подходят друг к другу, поскольку та и другая заинтересованы в деньгах. Но их ценности несовместимы. Первая должна иметь в виду будущее, вторая же не видит никакого будущего, если это будущее требует жертв (36). Содержание «средств» можно изменить, только убедив граждан, что некоторые вещи, кажущиеся им скучными, в действительности способны вызывать возбуждение. Сделать это очень трудно. Трудно даже представить себе, как можно было бы сделать возбуждающий телевизионный спектакль о людях, терпеливо откладывающих потребление, чтобы инвестировать в будущее.

В середине этого века были написаны книги (например, «1984» Джорджа Оруэлла и «Прекрасный новый мир» Олдоса Хаксли), изображавшие, как современные технологии коммуникации сделают возможным авторитарный контроль над мыслями. Но все вышло как раз наоборот. Современные электронные технологии развивают радикальный индивидуализм, а массовая культура управляет национальными лидерами в гораздо большей степени, чем национальные лидеры управляют массовой культурой. Электронные средства меняют ценности, а эти ценности, в свою очередь, меняют природу нашего общества.

Электронная деревня неизбежно влечет наш мир не к представительной демократии, а к прямой демократии. Можно говорить, что у представителей больше времени для размышления о разных вопросах; но сторонники прямой демократии ответят на это, что представители также более подвержены лоббированию. И если посмотреть на такие места, как Швейцария и Калифорния, с традицией прямой демократии, то трудно утверждать, что это худшая форма правления. Но это другая форма правления. Прямая демократия наступает, нравится это вам или нет. Наша идеология потребует всего, что позволит технология (37). Почему избиратели должны фильтровать свои убеждения через избранных представителей, если физической необходимости в этом больше нет?

Теперь у нас быстрее всего растет прибыльная отрасль промышленности, еще не имеющая имени, но возникающая на пересечении телефонов, телевидения, компьютеров и специфических видов искусства, свойственных средствам массовой информации. Она имеет огромное влияние на способы удовлетворения наших потребностей (например, покупки, не выходя из дома) и на новые виды деятельности (видеоигры), на которые потребитель готов тратить свои деньги. Но важнее всего влияние этойприбыльной отрасли на те ценности, которые она вносит в наше потребление и производство.

* По правилам бейсбола после третьего нарушения игрок удаляется с поля. По закону, принятому в Калифорнии, после третьего обвинительного приговора срок заключения преступника не может быть сокращен, так что он надолго удаляется из уголовной среды. – Прим. перев.