Текст книги "Войны мафии"

Автор книги: Лесли Уоллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

Глава 14

В обеденном зале для членов клуба – высокие потолки, мебель из березы – в Музее современного искусства на Пятьдесят четвертой улице прием был в разгаре.

Вдоль выходящей на запад стеклянной стены бродили и стояли люди, поглядывая на сад внизу, где белые березки сгибались в поклоне перед стальными грудями, тяжелыми бедрами и отвисшим животом монументального «Доминатрикса» Лачайса. Внутри на стенах без окон висели картины – несколько дюжин, масло и акварель. У входа в зал была табличка с надписью: «Американский пейзаж, с 1980-го». Картины, имевшие общий источник вдохновения – природу, – были такими несхожими, каждый художник искал свой путь в «индейскую тему».

На столе у входа были рассыпаны яркие брошюры, продававшиеся по двадцать долларов (пятнадцать для членов клуба). Рядом висел плакат с надписью: «При участии „Ричланд-бэнк и Траст К°“ – все средства направляются в пользу благотворительного фонда помощи народам хопи, киова и зуни»[19]19
  Индейские племена.


[Закрыть]. Около стола с брошюрами остановился Чарли Ричардс, наблюдая за оживленной толпой посетителей. Он мало кого здесь знал лично, но все же рисковал, столкнувшись со знакомыми, нарваться на диспут о представленных предметах искусства.

Впрочем, там, где находилась доктор Гарнет, никто не замечал Чарли Ричардса. Вокруг нее уже сомкнулось плотное кольцо желающих заполучить автограф на проспекте выставки.

Чарли часто забывал, что перед тем, как ворваться, словно комета, в его жизнь, Гарнет уже пронеслась вихрем по Манхэттену – пятнадцать лет назад. Сейчас она снова начала излучать особую ауру знаменитости – но уже не как прославленная модель, а как один из самых уважаемых специалистов страны по экологии.

– Здесь она была в своей стихии, и люди, встречавшиеся на ее пути, по-прежнему моментально в нее влюблялись. Чарли любовался ее лицом, освещавшим зал, и наблюдал за гостями выставки, с которыми она разговаривала. Отзвук ее озорной и нежной улыбки оставался на их лицах. Ей вручена была власть вдохновлять – и теперь они купались в этом блаженстве вдохновения. Чарли знакомо было это душевное состояние. В каком бы настроении он ни находился, приходя к Гарнет, она всегда находила способ успокоить и воодушевить его. Чарли не задумывался над тем, что магическая власть над ним была рождена его собственной верой в Гарнет. Вид смыкающейся вокруг Гарнет толпы заставлял его таять от удовольствия. Никто другой не дарил ему подобной радости. Уинфилд? Он гордился ею, ее ослепительным умом, превосходящим отцовский. Да, это любовь. Конечно, любовь. И Стефи он любил тоже – она навсегда останется первой для него. Но то, что он испытывал к Гарнет, как жажда, требующая утоления, было таким страстным, что причиняло боль.

Чарли нахмурился. Он непреклонный капитан индустрии, ведущий беспощадную борьбу за независимость с коварным Чио Итало. Подобает ли такому человеку стоять здесь с рассеянной, счастливой ухмылкой на лице, как влюбленному юнцу? И тут он поймал направленный на него поверх голов почитателей взгляд Гарнет. Она так потешно передразнила его хмурую гримасу, а потом ослепительно улыбнулась, что Чарли словно током ударило, что-то екнуло у него внутри, в самом сердце, одновременно смертельно усталом и полном бодрости.

– Запомни, – сказала ему однажды Гарнет, – гранат[20]20
  Гранат по-английски garnet.


[Закрыть] краснее рубина. Он как кровь.

Ох уж эти индейцы, подумал он тогда, со своими тотемами, луками и томагавками...

– Но мы собрались здесь сегодня не ради меня, – говорила Гарнет стоявшей рядом с ней пожилой даме. – Меня вы можете послушать в любое время.

– И все же вы не правы, когда говорите, что коренные американцы совершенно не интересуются вопросами экологии.

– Более других?..

Гости выставки продолжали свое центростремительное кружение, приближаясь к Гарнет, и скоро уже никто не смотрел на картины.

– ...если мы попытаемся осознать, как разрушительно влияет вырубка лесов на популяции термитов и, следовательно, на метановый баланс...

Надо сказать, лекции Чарли на ту же самую тему пользовались меньшим успехом. Большая часть его второкурсников понятия не имела о том, что такое метан, насколько разрушительно он воздействует на атмосферу и как с этим бороться. Кроме того, они никогда не слышали о ФБР, не могли найти на карте Вьетнам, не знали разницу между королевой Великобритании и президентом Соединенных Штатов Америки и понятия не имели, как работает электрическая лампочка.

К толпе вокруг Гарнет ежеминутно примыкали новоприбывшие. В общем-то не важно, что в ней привлекает людей, подумал Чарли. Это их судьба – тянуться к ней, как к магниту. А его судьба – любить ее и сделать все, чтобы она была защищена от жизни.

Там, снаружи, за стенами музеев и галерей, – другой мир, хищный и бездумный. Это еще одна веская причина для «Ричланд-бэнк и Траст К°» субсидировать работу доктора Гарнет. Но это не причина для тех, чьи интересы задевает ее деятельность, чтобы не задевать Гарнет.

– Ох нет, – простонала Эйлин. – Она осела в кресле, словно внезапно обессилев. В ее маленьком кабинете на тридцатом этаже воцарилось молчание. – Я дважды беседовала с вами, читала вашу характеристику – из Гарварда, с вами встретилась Маргарет Кребс... Но каким образом я могла проследить ваше родовое древо? С помощью ФБР?

Они некоторое время сидели молча.

– Вы считаете, это серьезная проблема? – наконец произнесла Уинфилд. Сегодняшний день – сплошные проблемы, значительную часть которых нагрузил на нее отец во время совместного ленча. Отец, очертя голову ринувшийся в свой крестовый поход, переживающий жизненный кризис, характерный для его возраста. Уинфилд, как большинство сицилийцев, воспринимала семейные проблемы с гибельной серьезностью. Да и мало забавного можно увидеть в том, что отец, полностью утративший способность к самозащите, оказался отданным на милость врага с моралью помойной крысы. Во всем клане Риччи Уинфилд знала единственного человека, по крысоподобию превзошедшего Чио Итало, – себя.

– Проблема серьезная, – согласилась Эйлин и продолжила с той настойчивостью, которую ее оппоненты в суде называли «смертельным захватом Хигарти», – она состоит не в том, что вы можете предать меня, – вы прекрасная девушка, Уинфилд. Но ваш кузен Винс попросту раздавит вас.

– Но то же самое грозит и вам, Эйлин. И вашей новой подруге, Леноре!

– Да, ей больше, чем кому-либо, – согласилась Эйлин. На этот раз обе молчали несколько минут. Наконец Эйлин заговорила:

– Что мне, черт возьми, делать? Я готовлюсь вести защиту в процессе, который должен потрясти всю Америку и стать важнейшим прецедентом по связанным со СПИДом делам на годы, если не десятилетия. Мне не нужны посторонние конфликты.

– Я видела документы, которые вы подготовили для слушания, – согласилась Уинфилд. – Но на этом этапе дело выглядит обыкновенной низкопробной уголовщиной. Есть потерпевший, он требует компенсации за разрушенное здоровье... Вязкое, липкое дело. Чтобы придать ему остроту – простите невольный каламбур – существует единственная возможность: привлечение к суду остальных проституток Риччи как соответчиков. Вот тогда у нас получится процесс шумный, как по наследству Рока Хадсона. Или по обвинениям в дискриминации.

– Оч-чень хладнокровная точка зрения.

Уинфилд пожала плечами.

– Вы надеетесь выжать что-нибудь существенное из доктора Баттипаглиа? Говорят, ему приказано было признавать всех девушек здоровыми, как бы оно ни было на самом деле!

– Можно попробовать. Что затем?

– Одна моя соученица работает в Манхэттенской окружной прокуратуре. Ее зовут Леона Кэйн. Она – помощник федерального прокурора. – Уинфилд сделала паузу. – Внимание к процессу возрастет, если вмешается федеральный прокурор.

– И вы готовы швырнуть своего кузена в ров со львами?

– Видите ли, – небрежно сказала Уинфилд, – на посторонний взгляд, мафия неуязвима. Монолитна. Но все в мафии основано на страхе. Женщину держат в семье в состоянии привычной униженности и запуганности. Она постоянно помнит, что ее дело – готовить еду и рожать детей. Малейшее появление независимости – и ее ждет свирепая расправа. – Уинфилд умолкла, ушла в себя. Эйлин понятия не имела, о чем она думает, но ясно было и без слов, что невозмутимая юная леди задета за живое.

Уинфилд моргнула, словно отгоняя наваждение.

– Расправа грозит не только женщинам – любому в семье, кто захочет жить по-своему. Даже самый уважаемый, крепко стоящий на ногах человек не исключение. – Она умолкла, словно подбирая слова, но, когда заговорила снова, они посыпались так быстро, что набегали друг на друга: – Человек, захотевший сделать что-нибудь по-настоящему полезное, вернуть часть награбленного. Пожелавший настоящей жизни, а не механического накопления богатства – без отдыха, без радости. Что его ждет?

Эйлин уже достаточно знала Уинфилд, чтобы понимать, каким бурным проявлением чувств был такой монолог. Она долго смотрела на девушку, потом спросила:

– Мне кажется, вы имели в виду кого-то лично?

Уинфилд кивнула.

– Моего отца. Ему грозит страшная опасность. Он или не знает об этом, или делает вид, что не знает, чтобы не пугать меня. – Она снова умолкла, словно удивленная вырвавшимся у нее признанием. Но не удержалась и продолжила: – Он чересчур человечен и не понимает, что его враги похожи на роботов, это манекены в человеческом обличье. – Она почти рычала от ненависти, но, спохватившись, умолкла и заговорила прежним тоном: – Много лет назад было заключено соглашение, вступившее в силу, когда отец закончил Гарвард и начал работать в «Ричланд». Прошло двадцать лет. Он работал всю жизнь, и ему некогда было оглядеться, чтобы познакомиться поближе со своими нежными родственниками. Теперь у него на глазах шоры – он не понимает, что они за люди. Но, к счастью, есть я, чтобы прикрыть его с тыла. Что я и сделаю.

Теперь ее голос звучал ровно и холодно. Уинфилд сделала глубокий вдох и заново скрестила свои длинные ноги. Она казалась совершенно спокойной, но Эйлин уже никогда не смогла бы увидеть в ней прежнюю Уинфилд, хладнокровную девицу, которую невозможно вывести из равновесия.

– И все вы живете в такой шизофренической обстановке? – шутливо спросила Эйлин, чтобы разрядить напряжение. – Ох, ладно. Вас приняли с испытательным сроком, как всех молодых. Этот срок еще не кончился. Возможно, мне еще придется пожалеть об этом, как и о том, что я подружилась с Ленорой Риччи...

– Нет.

– Что?..

– Вы никогда не пожалеете об этом. – Уинфилд медленно встала и выпрямилась, глядя сверху вниз на свою маленькую начальницу. – Нам, женщинам из семьи Риччи, цены нет. – Она пододвинула к себе телефонный аппарат. – Я звоню Леоне Кэйн. О'кей?

Сентябрь

Глава 15

Самолет «Цитата-11» из личного воздушного флота Шана пролетел над Тонкином на высоте двадцать тысяч футов. Внизу тонули в облаках беспорядочные светящиеся брызги Ханоя и его спутника – Хайфона. Самолет нырнул на запад, в заходящее солнце над Лаосом и горным перевалом на границе Таиланда.

Вот они, исторические вехи мира, думал Шан, глядя с высоты на долины, горы и равнины. Эта земля стала исторической из-за идиотизма американцев. Он глубоко втянул в себя дезодорированный воздух салона и почувствовал аромат хвои.

Вот он, Золотой Треугольник, источник почти всего героина в мире. Из-за этого зелья десятки тысяч людей, бирманских и индонезийских крестьян, оказываются втянутыми в международные гангстерские войны. Героин – истинная причина политических эскапад американского правительства в Корее и Вьетнаме, думал Шан. Да, историческая, но кровавая земля.

Любой другой на месте Шана управлял бы своей промышленной империей, раскинувшейся вдоль всего восточного побережья Тихого океана, не вставая из-за письменного стола. Престижный, авторитетный, безопасный стиль руководства. Но Шан Лао больше по душе было «ручное управление», как выражаются американцы.

Шан наслаждался проникновением в самые истоки своих доходов. Он мог потратить месяцы, торгуясь и умасливая безродного, полуграмотного профсоюзного босса, хотя любой другой на его месте уладил бы вопрос о размере взятки через посредника. Зато напрасными были дьявольские усилия, предпринимаемые его конкурентами, чтобы организовать саботаж или стачку на заводах Шана. У них брали деньги – и тут же доносили обо всем хозяину.

Сегодня вечером великий Шан Лао, повелитель заводов электронного оборудования, звенящих автоматических конвейеров, сложных многослойных финансовых структур, направлялся в подлесок современного капитализма, можно сказать, к колыбели, из которой он вышел.

Когда над Юго-Восточной Азией опустилась ночь, самолет пошел на снижение. Они приземлились не в Рангуне, а в Мандалайе, в трехстах пятидесяти милях на север от столицы. Здесь их ожидал маленький вертолет китайского производства «Кай-3», в кабине которого стоял густой опиумный душок.

В темноте Шан, сопровождаемый двумя телохранителями – они же носильщики и проводники, – сел в вертолет. Они долетели почти до границы Таиланда, здесь высота гор достигала семи-восьми тысяч футов. Место, не подходящее ни для пехоты, ни для моторизованной кавалерии, – вот почему слабосильной бирманской армии удавалось удержать за собой героиновые тропы. Моральный дух игрушечного войска поддерживало то соображение, что без героиновых доходов во всей восточной части Бирмы наступил бы голод.

В темноте не видно было ни малейших признаков Монг-Кьят, обманчиво крошечной деревеньки, около которой устроил себе штаб-квартиру генерал Хун Ква. Десять лет назад, когда ЦРУ наступало доблестному воину на пятки, Хун Ква выпросил у Шана так называемую «ссуду». Урожденный китаец, как и Шан Лао, теперь он во всеуслышание объявил себя выходцем какого-то племени в Восточной Бирме. В армии Чан Кайши, правого крыла гоминьдана, Хун Ква был сначала лейтенантом, потом капитаном. После поражения в 1949 году все переменилось, оказалось, что у ЦРУ наготове и деньги, и оружие, и транспорт, и никто, за исключением отдельных слишком жадных агентов, не собирается требовать много от опиумной торговли. Гоминьдан остепенился, а вместе с ним и Хун Ква. Теперь он вместе с лаосским генералом Ванг Пао контролировал большую часть прибыли от продажи опиума американским «джи-ай»[21]21
  «Джи – ай» – прозвище американских солдат.


[Закрыть] в Сайгоне.

Под рокот вертолета, в ночной темноте, Шан Лао вспоминал, каким Хун Ква был десять лет назад, когда впервые получил у него деньги. Худой остроглазый ловкач, тонкие губы плотно сжаты, идеальный подчиненный, на вкус Шана. Было и еще кое-что в выражении его лица, слегка маниакальное, говорившее миру: «Я посланец высшей воли, моя миссия такова, что мир рухнет в случае моего поражения, ну, а если я добьюсь успеха, этого никто не заметит, никто не узнает о моей победе. Почему я взвалил это на себя? Кто-нибудь ведь должен...»

Вспомнив его вид, Шан усмехнулся. Из таких убежденных людей выходили образцовые исполнители.

Когда-то эта инвестиция стоила Шану меньше, чем, к примеру, строительство автомобильного завода в Йокогаме. Но" через пять лет посеянные им в Бирме деньги вернулись урожаем в десять процентов. Наверняка Хун Ква обсчитывал его, но даже с учетом воровских десяти процентов – это приносило Шану миллионы долларов в год. Наличными.

Шан Лао переоделся в походный комбинезон вроде армейского, со множеством карманчиков, «молний» и кнопок. Усаживаясь за руль потрепанного, древнего джипа, он кивнул телохранителям, остающимся около вертолета.

Оставшийся путь он должен проделать один – ни проводников, ни телохранителей. Настоящий мастер «ручного управления», движущийся к самому сердцу потока наличных. Переключив фары на маскировочный ночной свет, Шан направил автомобиль вдоль темного следа, почти незаметного на траве. Он вдохнул влажный ночной воздух. Какой-то зверь сдох неподалеку, и падаль сообщала о своем присутствии отвратительным запахом. Неважное знамение для начала путешествия.

Звуки примитивной рок-музыки донеслись до него еще до того, как он добрался до штаб-квартиры батальона. Хун Ква говорил, что командует армией в сорок тысяч человек. На самом деле в его распоряжении было тысяч восемь, причем большая половина – мальчишки чуть старше двенадцати лет, с восторгом учившиеся управляться с автоматами, винтовками, гранатами, минометами и другим оружием.

Мальчишка-часовой шагнул в тусклый свет фар, нацелив в голову Шана «АК-47». Шан назвался. У мальчишки расширились от восторга глаза. Все знали, что в лагерь должен приехать «Великий Банкир», и встреча с ним была большим событием для игрушечного солдатика. Стараясь изо всех сил быть полезным, он вскарабкался на капот джипа, закинув за спину автомат, и завопил:

– Дорогу! Прибыл Шан Лао! Дорогу!

Штабные офицеры лениво тряслись и крутили задницами под хриплую диско-музыку. Пахло потом и спиртным. Несколько молодых парней, по большей части – лейтенантов, танцевали с приглашенными из города девушками. Они оставили своих партнерш и с обезьяньими ужимками откозыряли Шану.

В отдалении под стоваттным усилителем и огромным громкоговорителем за высоким столом сидел Хун Ква. Около него стояла бутылка с местным бренди, отвратительным, если не ядовитым пойлом. На этикетке красовались пять зведочек. Хун Ква, которому по средствам было бы купаться в «Хеннеси» или «Реми Мартин», давным-давно во всеуслышание объявил себя поклонником местного зелья, разновидности граппы, успешно используемого для заправки зажигалок.

Хун Ква с глупым видом смотрел на подходящего Шана. Его расслабленная поза говорила: это вовсе не встреча равных, нет, Придворный испрашивает разрешения приблизиться к трону.

Сидевший рядом с генералом молодой адъютант, полковник Туонг, скорчил раздраженную гримаску. Шан умышленно не устанавливал личного контакта с Туонгом, поручив это Бакстеру Чою, учившемуся вместе с ним в школе ирландских иезуитов.

Шан заметил, что за прошедший с последней встречи год Хун Ква сильно раздался в ширину. Его маленькие, близко посаженные глазки утонули в складках плоти, толстые щеки пылали нездоровым алкогольным румянцем. Облик мессии, посланца высшей силы исчез, перед ним сидел, развалившись, кусок сала с тупым взглядом.

Наглый убийца не собирался отрывать от стула свою жирную задницу, куда там! Хуже того, он поманил пальцем мальчишку-часового, стоявшего у двери с болтающимся у пояса «узи».

Перепуганный солдатик шагнул вперед и пискнул:

– Руки вверх!

Он дрожащими руками обшарил карманы Шан Лао – Шан Лао! – в поисках спрятанного оружия, потом шагнул назад.

– Приветствую тебя, Банкир, – вызывающим тоном произнес Хун Ква.

– Приветствую тебя, генерал. – Голос Шана был едва различим в грохоте рок-музыки. Он сел за стол, холодно кивнув полковнику Туонгу, и положил руки ладонями вниз на влажный, липкий стол. На близком расстоянии от Хун Ква пахло, как от жареного с чесноком кабана.

– Поговорим о Карибах, – произнес наконец Шан Лао.

– Сначала выпьем. – Хун Ква плеснул в грязный стакан немного жидкости из бутылки с пятизвездной этикеткой и придвинул его Шану.

– Спасибо, не нужно, – произнес финансист. – Расскажи мне о Карибах. Перевозки сокращены?

– Пей!

– Спасибо, я не хочу, генерал. – Голос Шана был сухим, как толченая известка.

– А я не хочу копаться в этом карибском дерьме! Они делают, что приказано, вот и все. Я не затеваю игры с покупателями, которые платят! Пей, Банкир!

Шан медленно покачал головой из стороны в сторону, подчеркнув этим жестом несоразмерность большой головы и хрупкого торса.

– Полковник?.. – тихо произнес он.

Полковник Туонг слегка шевельнулся. Отрывистый щелчок заставил всех на минуту застыть – выстрел из «смит-и-вессона» был направлен прямо в лицо Хун Ква. Сидевших позади него осыпали сине-фиолетовые брызги мозга, лучшего мозга, какой когда-либо тренировало ЦРУ. Кто-то, справившись с оцепенением, догадался выключить музыку. На реакцию собравшихся сильно повлияло выпитое – а выпито было немало, поскольку Хун Ква запрещал своим людям курить опиум, – и прежде, чем ошеломленные офицеры успели осознать, что главарь мертв, полковник Туонг лающим голосом выкрикнул несколько команд. Король умер. Шан Лао подумал, что повелительный тон и команды, позволившие Туонгу установить полный контроль над этим сбродом, – универсальное средство, в котором нуждается большая часть человечества. Бакстер Чой отлично поработал со своим соучеником, юным полковником.

Труп усадили в кресле, затейливо украшенную фуражку надели на простреленную голову.

Снова громко заиграла музыка.

В углу двое подростков-часовых расширенными глазами смотрели на происходившее, словно на экран телевизора. Шан Лао налил полный стакан пойла из пятизвездной бутылки и вылил на стол, смывая кусочки генеральской плоти прямо на его мертвые колени. Запах гнилого чеснока поднимался откуда-то из-под стола почти различимыми зрением волнами. Ну можно ли сравнить это великолепие, это буйство, это упоение всех пяти чувств с унылым управлением из-за письменного стола? Шан Лао справился со своим лицом, придав ему обычное равнодушное выражение.

– Полковник Туонг, карибские перевозки?..

– Для Риччи? Я распорядился все остановить.

Он извлек откуда-то бутылку «Джонни Уокера» и налил до половины в два чистых стакана.

– За лояльность, – произнес он торжественно. – Вы можете всегда быть уверены во мне.

– За лояльность, – эхом отозвался Шан. – Вы можете всегда быть уверены... во мне.

Оба приподняли стаканы в сторону поникшей разукрашенной фуражки. Чистый, отдающий дымком аромат виски действовал освежающе. Шан мысленно подсчитывал, какую дань будет получать его королевство теперь, когда Туонг согласился на двадцать процентов. Тут он заметил, что между его большим и указательным пальцами прилипла частица мозга, Шан брезгливо стряхнул ее. Продолжала греметь музыка.