Текст книги "Войны мафии"

Автор книги: Лесли Уоллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц)

Глава 4

Несомненно, происшествие потрясло Чио Итало.

Хрупкий и болезненный физически на протяжении всей своей жизни, сейчас, в свои семьдесят, он начал терять и остроту ума.

– Господи, Чарли, Господи, – почти беззвучно шептал он, – куда катится этот мир?

– К все более высоким технологиям убийства, – мрачно отрезал Чарли.

– Нас окружают варвары, – прошептал Итало. – Мир катится в пропасть. Наступает хаос.

Когда приглашенные переместились на террасу, Итало произнес свои церемониальные поздравления. Потом, в уединении квартиры-офиса Чарли, наверху, под медным куполом, в который часто ударяли молнии, Итало устало опустился в глубокое кресло.

Нигде в мире больше не найти такого вида, как из окон у Чарли. А кто купил ему эту роскошь? Чьи кровные денежки легли в основу операций, которые принесли такую прибыль? Итало не обращал внимания на праздничный гул внизу, его рассеянный взгляд блуждал, словно весь его мир потерпел крушение в одночасье.

Эдвардианская элегантность нарядного костюма, белый галстук – нелепо смотрелись в безжалостном свете, заливающем квартиру на сто тридцатом этаже. Воздух, прозрачный после дождя, превратил южные и западные окна в флюоресцентные лампы, высвечивающие каждую соринку, каждую мелочь.

Это не страх, нет, убеждал себя Итало. Страх он видел на лице Чарли – это в порядке вещей. А сам он испытывал только ярость – от своей уязвимости в вознесенной в небо башне Эль Профессоре.

Итало часто задумывался, достаточно ли безопасна для него резиденция на Доминик-стрит, приземистая, такая близкая к грязи и запахам улицы. Сейчас он сказал себе с той неумолимой прямотой, с которой всегда относился к себе, что, когда за тобой приходит смерть, и сто тридцать этажей над землей не защита. Все равно как жениться, чтобы защитить свой тыл, – так делают сицилийцы: женщина варит твою похлебку, греет тебе постель, вынашивает твоих ребятишек... Какая глупость!

В браке заложено то же вероломство, что и в цитадели на сто тридцатом этаже. Не то, чтобы он не завидовал Чарли из-за этого – так можно внушить себе, что занял место в мире небожителей.

Итало всегда питал слабость к небу. Отец дал ему имя в честь бравого красавца авиатора Итало Бальбо, любимца Муссолини, доблестно уморившего газовыми бомбами тысячи эфиопов, полуголых туземцев, вооруженных копьями и дротиками. В 1930 году Бальбо повел эскадрилью скоростных гидросамолетов «Савойя-Марчетти» на Америку, чтобы утвердить мощь фашистского государства как передового оплота мира, задолго до того, как этот мошенник Гитлер опорочил саму идею фашизма.

Чувствуя свой возраст каждой клеточкой, Итало с хрустом поднялся на ноги и подошел к восточному окну. Внизу, на террасе, аккордеонист наигрывал песенку из «Крестного отца», тягучую, полную неаполитанской томности мелодию. Откуда им знать, дурачью?..

Время от времени кто-нибудь поднимал голову и приветственно махал ему рукой. Чио всю свою жизнь ковал образ «Дядюшки». Но настоящее чувство семьи никогда не жило в его сердце. Там не было места ни для каких чувств. Всем этим чужакам никогда не понять душу настоящего мафиози. Сейчас родственники начали забывать об этом. Слишком уж легкой стала их жизнь, в особенности последнего поколения.

Только совсем немногие, избранные, знали, на чем основана истинная мощь мафии: полное отрицание, неприятие человеческих чувств, допускающие любую жестокость, ложь, предательство, чтобы защитить и расширить свою власть. Как Папа Римский – представитель Господа на земле, так люди, подобные Итало, – воплощение особой вселенской универсальной силы.

Сицилийские крестьяне говорят: «Potere e potere». Только они понимают истинный смысл этой пословицы. Сила – все, остальное – ничто. Бог – кукла на кресте, попы – продажные попрошайки.

За все нужно платить. Одна из истин, похороненных глубоко в сердце Итало. Возможно, разве что ровесники Винса понимают: абсолютная власть исключает сострадание. Ты никогда не испытываешь сострадания – и никогда не находишь его у других.

Итало ожидал бунта Чарли давно – с тех пор, как шпионы донесли ему о романе племянника с этой чокнутой филантропкой, доктором Эйприл Гарнет. Его Чарли, сын, которого не дал ему Бог, – какая глубокая рана!

Долгие годы Итало наблюдал за Чарли с одобрением: членство в правильно выбранном клубе, разумный выбор жены, блестящее образование. Чарли преумножил свое наследство. Было время, когда он едва не решился переменить вероисповедание, но Итало оказал сопротивление, и Чарли остался, как всякий сицилиец, добрым католиком, никогда не заглядывающим в церковь. Сицилийские женщины ходят в церковь, а мужчины считают религию разновидностью рэкета, к которой следует относиться уважительно.

Я сотворил его, думал Итало, я открыл перед Эль Профессоре его судьбу. Мог ли я предположить, что его судьба – женщина по имени Гарнет? Что ради нее он отречется от меня?

Каждый настоящий сицилиец знает, что бывают вспышки ярости, такой неукротимой, что она испепеляет все вокруг. Время такой ярости еще не пришло. Миссия Итало требует сердца из стали. Вот что было так необходимо дуче, как и Итало Риччи, чтобы создать порядок из хаоса. Но стоит однажды нарушить установленный порядок, думал Итало, и все рушится, в этом главная опасность.

Никто в семье не способен был помочь ему справиться с его задачей. Раньше он мог опереться на мозги Эль Профессоре – но с тех пор, как в его душу пробралась эта женщина, он стал бесполезен. А заменить его было некем. Племянница Стефи не уступала Чарли по уму. И Уинфилд, старшая дочка Чарли, унаследовала его хладнокровную интеллектуальную силу. Но женское дело – давать жизнь. Смертью в этом мире распоряжаются мужчины.

Большие темные зеленовато-коричневые глаза Чио Итало, глубоко утонувшие в глазницах, внезапно широко открылись. Сосредоточенная в них сила, над начальственной кривой носа, похожего на саблю, придавала взгляду почти физическую тяжесть. Сосредоточение власти в одних руках, напомнил себе Итало, влечет за собой сужение кругозора, а это очень опасно.

Мишенью в первом происшествии был Чарли. Что же до нападения с вертолета – кто может точно назвать мишень, Чио или Чарли? Нужно будет внушить племяннику, что за оба покушения платила одна и та же рука. Рука безликого общего врага. Уголки губ старика изогнулись в ледяной усмешке.

* * *

– Почему на наших вечеринках всегда звучит музыка мафии? – спросила сестру Банни Ричардс.

Две высокие, стройные блондинки и Никки Рефлет образовали очень живописную группу у восточного угла террасы, выходившего на аэропорты, Атлантический океан, а мысля масштабно – на Европу.

– Музыка не имеет принадлежности, – вмешался Никки. – Я сейчас пишу об этом эссе. Музыка – это только ноты. – Он по-английски протянул гласную, и Банни захихикала.

– Не обращай внимания на Банни, – сказала Уинфилд. – Ей все еще кажется, что иностранный акцент – отличный повод для шуток.

Уинфилд кивнула сестре и ее приятелю и, отделившись от них, пошла вдоль восточного парапета к Стефани, болтавшей с одним из своих близнецов. Собственно говоря, Стефи приходилась ей кузиной, а не теткой, но по возрасту была ближе к отцу, Чарли, поэтому всегда напускала на себя немного важный вид.

После ритуального поцелуя Уинфилд сделала шаг назад и вопросительно произнесла, глядя на юношу:

– Кевин?

Светло-каштановые волосы молодого человека были подстрижены коротко, ежиком, над серыми глазами на не вполне сформировавшемся лице. Близнецы учились в той же школе, что и Уинфилд. Но и тогда она не могла различить их по отдельности.

– Я Керри, финансист-подмастерье, – поправил юноша, складывая большой бело-голубой зонтик, который держал над головой матери. – А Кевин, негодник, где-то за границей.

– А... ты – правая рука моего отца!

– Из-за чего и провел утро на лекции ФБР. Экая досада – в субботу!

– Кев и Кер, – произнесла его мать таким тоном, словно сказала: «лед и огонь». Она улыбнулась Уинфилд.

У Стефи были коротко подстриженные черные волосы и длинная изящная шея. Близнецы не унаследовали четкую линию решительного подбородка на красивом лице матери. Стефи сохранила изящную фигуру, с пышной грудью и тонкой талией, и, хотя по возрасту была примерно как Мисси Ричардс, казалась сверстницей своих мальчишек. Никто до сих пор так и не узнал, кто отец близнецов, подумала Уинфилд. Это странным образом делало Стефи еще моложе.

– А ты, Уинфилд? – спросила Стефи. – Тебя кто-нибудь называл Винни, или Вин, или еще как-нибудь?

Аккордеонист теперь бродил от одной группы гостей к другой, наигрывая полную сентиментальной проникновенности «Вернись в Сорренто», а в юго-западном углу террасы мужчина в дурацком костюме с бахромой, в сапогах и с волосами, собранными в хвостик, мурлыкал любовную итальянскую песенку. Это был кузен Тони, воображавший себя продюсером «Риччи-энтертэйнмент».

Уинфилд пожала плечами.

– Меня даже Мисси никогда не называла уменьшительными, потому что Уинфилд это фамильное имя. А папа...

– Эль Профессоре, – перебила Стефи, – редко бывает первооткрывателем.

– Папа настаивал, чтобы Мисси присутствовала на приеме. Невеста всегда ее любила.

Стефи сделала гримаску:

– Не так уж легко любить Мисси.

Уинфилд пожала плечами.

– То, что Мисси здесь, – просто дань папиному имиджу. Ни одному нормальному сицилийцу такое и во сне не привидится. Но для его круга это совершенно нормально. Люди расходятся, разводятся, снова женятся, выходят замуж – и все это просто прибавление семьи, повод рассылать поздравления и приглашения.

– Ни ненависти, ни жалости, ни мести?

Уинфилд резко повернулась к ней, но что-то во взгляде Стефи остановило ее, будто ей рот зажали рукой. Что за проклятье, подумала Уинфилд, горячая сицилийская кровь, которую постоянно приходится охлаждать усилием воли.

Стефи отобрала у Керри зонтик.

– Найди свою девушку и потанцуй с ней.

– За ней увивается Винс.

– Потому я и говорю – иди и танцуй с ней, глупый щенок.

Стефи бросила на Уинфилд выразительный взгляд – «до чего глупы эти мужчины», – когда сын отошел от нее и побрел к толпе танцующих. Керри стал весьма привлекательным, подумала Уинфилд. Он немного «белый воротничок» по складу ума. Его отсутствующий брат, Кевин, казался ей более обаятельным, но он был темной лошадкой и постоянно где-то пропадал, выполняя загадочные поручения Чио Итало.

Во внешности Керри было что-то неуловимо знакомое. Длинные густые ресницы – это от матери. Но короткий, почти курносый нос – это он наверняка унаследовал у безымянного отца, как и твердый, красиво очерченный рот. Уинфилд перевела взгляд на стоящую неподалеку Банни. У сестры был короткий, вздернутый носик. Она снова взглянула на Стефи. Они с Чарли всегда очень дружили, это не секрет ни для кого в семье. Близнецы – почти ровесники Уинфилд. Вполне возможно, что Чарли Ричардс и, его кузина Стефи были не только друзьями, но и любовниками, и до его женитьбы на Мисси, и после. В любом случае, «двоюродный» брак с Керри противопоказан.

Внезапно Уинфилд поняла, что Стефи прочитала ее мысли. Недовольная собой, девушка сменила тему.

– Ты не знаешь, что стряслось перед приемом? Эти тяжеловесы внизу, проверка машин...

На лице Стефи заиграла типичная южно-итальянская улыбочка – «можно ли что-то понять в этом дурацком мире?». Она шагнула в сторону, и Уинфилд увидела прямо у себя перед носом искривленную, словно сломанная нога, опору навеса. Глаза Уинфилд понимающе сузились. Сочные губы Стефи раздвинула одобрительная усмешка.

– Уинфилд, – произнесла она с подчеркнутой торжественностью, словно забавляясь тем, что у девушки нет уменьшительного имени. – Уинфилд. Любимая моя племянница.

Она обняла Уинфилд и звучно расцеловала в обе щеки. Весьма значительное проявление чувств для урожденной Риччи.

* * *

– Ты чудесно выглядишь, – сказал Чарли Ричардс отставной супруге тоном, заставлявшим предположить, что она стала полной развалиной.

– Ты тоже! – Замкнулся круг лицемерия, о котором говорила своей тетке Уинфилд. С ослепительной улыбкой Мисси добавила: – Сборище твоих родственников – это так забавно, настоящий зверинец.

– Рад был тебя повидать. – Чарли исчез так быстро, что поток оскорблений изливался еще несколько минут, прежде чем Мисси поняла, что лишилась аудитории.

Чарли остановился у одного из баров около своей старшей дочери.

– Только полоумный, – буркнула Уинфилд, – мог сегодня притащить сюда ма. Ты переборщил со своей имитацией светского образа жизни.

– Это просто одна из попыток приостановить ее падение.

Отец с дочерью, на голову выше окружающих, смотрели друг другу в глаза – на уровне шести футов.

– Щепотка после ленча и, возможно, еще одна, чтобы скрасить вечер, – сказала Уинфилд. – Примерно то же, что и в прошлом году. Если я пообещаю держать тебя в курсе, ты сможешь избавиться от ощущения, что несешь ответственность за нее? Я вижу, как это на тебе отражается.

– Да, хорошо бы. – Он потянулся к дочери бокалом с шампанским. – Рад тебя видеть, малышка. Я очень высоко ценю твою помощь.

Они чокнулись бокалами, и Уинфилд спросила:

– Как твоя утренняя встреча в Коннектикуте?

Он сделал гримасу.

– Ты же знаешь, что за воры эти адмиралы индустрии.

– Только для сэра Галахада вроде тебя.

– Я просто трубопровод, по которому Чио Итало перекачивает взятки в пентагоновские карманы.

Она помедлила с ответом, светлые сине-зеленые глаза затуманились.

– Ты действительно переменился, Это из-за Гарнет?

– В общем-то да. – Он помолчал. – Что это за песня: «Просто пришло время...»? Мы нашли друг друга как раз вовремя, чтобы начать обоюдный процесс спасения. Ты практически единственный человек на свете, которому я могу в этом признаться. Это означает, что дела мои плохи, или не совсем?

– А кто сказал, что тебя нужно спасать?

– Гарнет. Только немного короче. Но я понятливый, схватываю на лету.

В этот раз Уинфилд еще дольше медлила с ответом.

– Не могу вспомнить никого, похожего на тебя. Мое поколение – это конструкция из сплошных локтей. Мы вынуждены быть такими. В последнее десятилетие нашего припадочного века приходится толкаться хотя бы для того, чтобы не оказаться погребенным заживо.

– Поэтому ты работаешь в этой феминистской фирме, не приносящей доходов?

Уинфилд усмехнулась:

– Могу себе позволить. У меня богатый папаша. Между прочим, наша мадам вовсе не считает фирму безнадежной. Тетка из нержавеющей стали вроде тебя. Разница только в том, что к тебе, Эль Профессоре, деньги так и липнут.

Чарли заметно передернулся, но заставил себя ответить с улыбкой:

– Уинфилд, я безмозглый, ты гораздо толковее меня.

– Не сбивай меня с толку. Я не меняю решений.

Когда Уинфилд умолкла, Чарли почти физически почувствовал, как работает ее голова, как щелкают микроэлементы, перебирая варианты, пока глаза вычитывают информацию на его лице. Он привык подвергаться безжалостной инспекции старшей дочери. И теперь его это уже не пугало так, как когда она в три-четыре года выпаливала по вопросу в секунду с очень серьезным видом.

– Ты сейчас ведешь дело ко второму разводу, не так ли? Решил избавиться от нечистоплотных Риччи? И Эйприл Гарнет верит, что ты сможешь зарабатывать деньги, оставаясь Галахадом?

– Парсифалем. Мы ходили в оперу вместе на прошлой неделе. Боже, какая тоска. И без лебедей.

Оба расхохотались.

– Честный работяга, – выговорила она наконец. – Ты газеты читаешь? На свете не осталось честных. Политики лгут. Спортсмены ловчат. Бизнесмены крадут. Копы запихивают в каталажку невиновных. И каждый варит свой кусок. – Она погладила отца по руке. – Ты поосторожней. Ладно?

– Устами младенца... – Чарли улыбнулся ей и направился к гостям, лавируя между танцующими.

Поэтому он не заметил выражения ее глаз, как и того, что ей пришлось тронуть ресницы носовым платком. Уинфилд Ричардс не имела опыта обращения со слезами, поэтому ей пришлось поспешить в дамскую комнату. Там, стоя над умывальником, она разревелась – горько и отчаянно, не как взрослая девушка, а как младенец.

Когда Банни обнаружила ее в таком состоянии, она даже не нашлась с ответом, не смогла объяснить причину своих слез.

– Бог его знает, что накатило, – неуклюже солгала она. – Иногда свадьбы действуют на нервы, верно?

Их взгляды скрестились.

– Похороны тоже.

Глава 5

Его сердце учащенно билось без всяких на то оснований, если не считать свойственной Сингапуру повышенной влажности. Но он был уже не внизу, на улице; в номере на верхнем этаже отеля, окутанный охлажденным воздухом из кондиционера, он чувствовал себя точь-в-точь, как кузен Чарли на вершине Ричланд-Тауэр.

Кевин посмотрел вниз и подумал: сейчас, ночью, когда смотришь вниз сквозь прозрачный ночной воздух, чисто промытые туманом архитектурные джунгли Сингапура со все еще освещенными окнами офисов напоминают Манхэттен или любое другое место на земле, где добывание денег – единственный смысл существования.

Больше всего на свете Кевина Риччи беспокоили новые идеи Чарли. Хотя до сих пор работа его была связана только с поручениями Чио Итало, он страстно мечтал в будущем вытеснить из семейного бизнеса высокого белокурого приятного Эль Профессоре. Кевин завидовал не только широте его взглядов – стилю жизни, умению одеваться, способности сохранять руки чистыми, в какое бы дерьмо не приходилось лезть... проклятие, даже полной невозмутимости, с которой он оставил свою дешевку-жену, – первый Риччи, решившийся на развод! Абсолютный анти-Риччи. Несбыточная мечта, недостижимый идеал. Братец Керри, правая рука Эль Профессоре, возможно, сумеет с годами уподобиться своему" наставнику. Но не старина Кев. Кев – подмастерье. Кев – пинцет, которым пользуется Чио Итало, чтобы поковыряться в грязи, в чем-нибудь опасном, заразном.

Ему приказано не терять времени зря. Просто добыть немного информации – ничего серьезного, несколько любопытных фактов. По возможности никому не причинять вреда. И – не терять времени зря!

Но Кевин, застывший над этой ослепительной, влажной пустотой, стоял и грезил, будто внизу – вид на Уолл-стрит из окон Ричланд-Тауэр, вид, которым когда-нибудь он сумеет завладеть. Он почувствовал, как от этой мысли кровь зашумела у него в ушах.

Спал почти весь Сингапур. Только несколько человек еще не покинули Дайва-Билдинг, в который вломился Кевин. Само здание напоминало ему Ричланд-Тауэр – также вызывающе возвышалось оно над соседними небоскребами. Но сходство было ошибочным. Штат кузена Чарли занимал полностью Ричланд-Тауэр, а «Дайва» – только один из четырех японских брокерских домов, есть еще «Никко», «Номура» и «Ямаичи». Кроме них в Дайва-Билдинг арендовали помещение некоторые фирмы помельче. Их многочисленность сильно затрудняла работу службы безопасности компании «Дайва». Что было очень на руку Кевину.

За час или два до того, как приступить к делу, он отметил, что окутанные туманом улицы Сингапура кишат полицейскими, как собачья шкура – блохами. Чертовы свиньи имели полномочия достаточно широкие, чтобы арестовать любого за самую мелкую провинность – от плевка на тротуар до попытки помочиться в подворотне. Поэтому Кевин затаился у черного хода Дайва-Билдинг, возле грузового лифта, потея и не дыша, выжидая, пока выйдет дежурный запереть дверь.

Адреналин уже начал накапливаться в его крови. Сначала ожидание в укрытии было вполне переносимым, но потом, когда он проскользнул через прохладные коридоры подвального этажа, останавливаясь у каждого поворота и высматривая устройства сигнализации, волнение начало усиливаться. Как при любом взломе, его успех зависел главным образом от степени беспечности жертвы. К примеру, забраться в главный офис компании «Дайва» в Токио было бы для него гораздо сложнее. В том числе потому, что он не умел читать по-японски. Здесь он находился в бывшей британской колонии, и все надписи были на английском языке – хотя жители Сингапура в основном китайцы. Охранник в форме сидел у громадной панели с телемониторами. Вовсю работала система кондиционирования. Так как Кевин не обнаружил телекамер в подвальном этаже, он решил, что все они находятся в конторских помещениях здания.

Один из лифтов внезапно пробудился к жизни. Кто-то спускался с верхнего этажа в вестибюль. Два молодых китайца в строгих деловых костюмах, с туго набитыми портфелями, расписались в журнале, предъявили пропуска с фотографиями и вышли из Дайва-Билдинг.

Добравшись до компьютерного зала, Кевин быстро разберется, что к чему. Его инструктировал один малазиец, состоявший на жалованье у Чио Итало около десяти лет. Он был одним из самых доверенных консультантов по секретности компьютерной информации у «Дайва» и дюжины других ведущих компаний.

«Здесь все коды допуска, – сказал он за ужином прошлым вечером, протягивая, Кевину маленькую карточку. – Там обычная IBM, MS-DOS. Ты легко загрузишь ее в свой „тинкмэн“. В „Дайва“ используют только строго хронологизированные данные. Тебе нужно будет вызвать октябрь 1987 года».

Но это не подготовило Кевина к тому напряжению, которое он испытывал теперь. Его одежда стала влажной от пота. Он наблюдал за охранником, не отводившим глаз от системы мониторов. Правда, по крайнему справа шел старый фильм с Джоном Уэйном. Кевин скользнул назад, в подвал, и вызвал лифт.

Он поднялся на пятьдесят девятый этаж, нашарив в заднем кармане брюк предмет, похожий на футляр для очков. На цыпочках он подкрался к двери, которую указал ему наставник, и постучал.

Агент Чио заверил его, что дежурный будет один. Замок щелкнул, на пороге появился щуплый молодой китаец, не старше двадцати лет.

Кевин со щелчком открыл крышку газового баллончика. В воздухе разлился резкий запах. Кевин направил газовый баллончик в лицо китайца и резко толкнул кнопку вниз, стараясь не дышать.

Он втащил дежурного в тамбур, вкатил ему десять кубиков снотворного из пластикового шприца и запер дверь снаружи. Теперь он решился сделать глубокий, успокаивающий вдох, но это ни капельки не помогло.

Поток кондиционированного воздуха овевал лицо Кевина. В зале было градусов на десять холоднее, чем в коридоре. Он подошел к окну и, глядя на раскинувшийся внизу Сингапур, наконец обрел внутреннее равновесие. Свою работу – взлом и проникновение – он выполнял успешно. Теперь очередь братца Керри.

Кевин криво ухмыльнулся. Братья отлично забавлялись, изображая пару «хороший мальчик» и «плохой мальчик». Так уж сплелось в семейном орнаменте – есть хорошие Риччи, а есть плохие.

Идет большая игра. Сегодняшнее задание подсказало ему, что за фарс происходит вокруг. Задолго до последнего Рождества Чарли Ричардс подцепил где-то слушок, что последняя всемирная биржевая паника в октябре 1987-го была организована «большой четверкой» из Токио. Случайность? Чарли решил разобраться и обратился к единственному человеку, который мог выяснить это для него, Чио Итало.

Кевин посмотрел на свои руки, затянутые в прозрачные резиновые хирургические перчатки. Заставь они его выполнять конторскую работу, как братца Керри, он бы быстро взбесился. Но бывали времена, когда семейные поручения пугали его до смерти. Уж слишком много от него порой зависело.

Что, если он не сумеет добыть нужную для Эль Профессоре информацию и все провалит? У него пересохло во рту до кондиции песка Сахары. Неудача бесповоротно утвердит Чарли во мнении, что Кевин бездарный головорез. Это также повредит карьере Керри – не очень-то хорошо быть братом-близнецом такой бездарности.

Кевин взглянул на часы. Четверть первого. В его распоряжении немножко меньше шести часов. Из другого заднего кармана он достал еще один черный футляр, чуть побольше сигаретной пачки. На нем была надпись: «Тинкмэн».

Думай, приказал он себе. Думай о том, как схарчишь кузена Чарли в один прекрасный день. Думай, как закувыркается он со своей башни и весь вид оттуда будет – твой. Из неудавшегося близнеца, безмозглого бандита, ты превратишься в босса...

Нахмурившись, Кевин подумал, что тратит понапрасну лучшее время своей жизни.