Текст книги "Как написать детектив"

Автор книги: Лесли Грант-Адамсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

ТЕМП

Давно прошли те времена, когда первая сцена повести включала вступление, описывающее персонажей и место действия. Теперь мы ожидаем, что сразу начнет происходить что-нибудь. Идеальная первая сцена – это зародыш будущей истории, и одновременно примерный образец атмосферы всей книги. Она должна вводить как минимум одного важного персонажа, и содержать такой заряд интригующего беспокойства, чтобы заставить читателя прочесть вторую страницу и дочитать главу до конца. В первой главе нет места воде и пустой болтовне, это пространство, предназначенное для того, чтобы определить темп всей повести. Темп, который надо будет удержать до конца.

Тебе, как автору, будет трудно оценить, является ли твое начало достаточно интересным, потому что ты слишком хорошо знаешь свою первую сцену, и особенно то, что из нее должно вырасти. Но в этом тебе помогут следующие вопросы: удалось ли тебе на первой странице показать конфликт, который будет ядром повести? Сообщил ли ты читателю, что это будет повесть об опасности, тайне, предательстве и т. д.? Достаточно ли подробно показано место действия? Подходят ли, соответствуют ли описания теме книги и непосредственно ее первой сцене?

Если тебя удовлетворяет ответ, подумай, как выглядит твоя первая страница? Это непрерывная полоса текста? Два, три абзаца одинаковой величины? Это можно исправить, разделив страницу на неодинаковые абзацы. Прекрасным примером является короткая, блестящая первая фраза. Многие авторы делят текст на первой странице на небольшие абзацы, от одной до четырех строк – они считают, что обработанный таким образом текст проще читать.

Я, в свою очередь, утверждаю, что все зависит от книги, и того, какой у нее язык и настроение. Быстрый, рваный стиль может вступить в конфликт с остальной повестью. Автор сам, так же, как и читатель, достаточно хорошо разбирается в вопросе, чтобы оценить, нравится ему этот стиль, и хочет ли он продолжать его дальше.

ПЕРВЫЙ АБЗАЦ

Первый абзац, который иногда называют вступлением, должен быть выстрелом в десятку. Он должен давать ясное представление о теме и настроении всей книги, в которой ты решил описать свою обдуманную и рассчитанную историю. Если ты придумаешь красивую стилистически фразу, будет еще лучше.

«Ребекка» Дафны дю Морье, например, начинается плавной естественной фразой:

«Той ночью мне снилось, что я снова была в Манделей».

Это начало так гармонично соответствует книге, что трудно поверить, что еще бы чуть-чуть, и автор выбрала другое начало. В ее колебании, однако, есть определенное утешение для нас – если знаменитую первую строчку писательница придумала позже, значит, и мы не обязаны сразу доводить первое предложение до совершенства. У нас будет еще много времени, чтобы добиться нужного эффекта.

Ничто не интригует читателя так, как немного тайны. Давайте еще раз посмотрим на известное начало повести Френсиса Айлза Malice Aforethought, которое я приводила в третьей главе. Оно содержит шокирующую информацию о том, что доктор Бикли решил убить свою жену, и возбуждает интерес способом, как он собирается это сделать, а так же причинами, из-за которых он отложил свое намерение. Уже первые фразы привели к тому, что мы хотим узнать, ЧТО СТАЛО ПОЗЖЕ. Именно в этом заключается сущность сенсационной литературы: на заинтриговывании читателя и удерживании его до самого конца в напряжении. То и дело надо усиливать его интерес, подсовывая сюрпризы и загадки. Он не должен отрываться от чтения, потому что обязан знать, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПОЗЖЕ?

Вот пример начала нескольких повестей, новых и старых, которые попали мне в руки. Сначала Жорж Сименон, и Les Fantomes du chapelier, повесть, впервые опубликованная в 1949 году, выдержанная в незабываемом настроении:

«Было третье декабря, и по прежнему лил дождь. Черная тройка, с немного оттопыренным животиком, выделялась на белизне календаря, прикрепленного к кассе, напротив перегородки из темного дуба, отделявшей витрину от самого магазина. Ровно двадцать дней назад, потому что случилось это 13 ноября – очередная пузатенькая тройка на календаре, – у церкви Спасителя, в нескольких шагах от канала, была убита первая старушка.»

Как известно, Сименон был бельгийцем, который писал по-французски. Он всегда старался использовать обычный язык. Обрати внимание, какой простотой и красотой одновременно отличается язык этого фрагмента, какая в нем сила. Здесь нет надуманных фраз, которые только отвлекают внимание читателя, а лишь выдержанный в темных цветах, выразительный образ обычного предмета, после которого наступает шокирующее сообщение о многократном убийстве. Этими тремя предложениями Сименон передал беспокойное настроение всей повести.

Теперь контрастный пример. Маргарет Миллер, во вступлении к The Soft Talkers, сенсационной повести, опубликованной в 1957 году, представляет нам главных героев, и подключает диалог, в котором содержится интригующая недоговоренность.

«Жена Рона Гэллоувэя последний раз видела мужа субботним вечером в середине апреля.

– Казалось, он был в хорошем настроении, – сказала потом Эстер Гэллоувэй. – Он словно бы собирался что-то делать, что-то планировал. Я имею в виду что-то большее, чем рыбалку. Он никогда не любил рыбную ловлю, и панически боялся воды.»

Первыми фразами повести «Талантливый мистер Рипли», опубликованной в 1956 году, Патриция Хайсмит создала настроение тревоги, которое пронизывает всю книгу:

«Обернувшись, Том увидел мужчину, который выходил с Грин Стрит, и двигался в его направлении. Том ускорил шаги. Он не сомневался, что мужчина идет за ним – Том увидел его пять минут назад, за столиком, когда тот присматривался к нему, словно бы в чем-то сомневаясь. Для Тома этот тип выглядел настолько однозначно, что он торопливо допил выпивку, заплатил, и вышел.»

Лен Дейтон шпионскую повесть Berlin Game, изданную в 1984 году, еще во времена холодной войны, начинает с диалога. Этот разговор с первых слов объединяет и затрагивает личные и политические связи, так же, как книга:

«– Сколько мы уже здесь сидим? – спросил я. Потом взял полевой бинокль, и посмотрел на юного американского солдата, который скучал в стеклянной будке часового.

– Почти четверть века, – ответил Вернер Фолькман. Он опустил голову на руки, пристроенные на рулевом колесе. – Когда мы сидели здесь первый раз, дожидаясь лая собак, этого солдата еще не было на свете.»

Сью Графтон, создательница Кинси Милхоун, которая решает загадку «Алфавитных убийств» в Лос-Анджелес, начинает повесть C is for Corpse несколькими динамичными предложениями, написанными с точки зрения своей крутой героини. Книга вышла в 1986 году.

«Я познакомилась с Бобби Каллахэном в прошлый понедельник. В четверг он уже не жил. Он был убежден, что кто-то хочет его убить, и оказалось, что он был прав. Никто из нас не понял этого достаточно рано, чтобы успеть его спасти. Первый раз я работала для мертвеца, и надеюсь, что последний. Этот доклад – для него, и не важно, во сколько он обошелся.»

Филлис Джеймс сразу шокирует нас трупом и главной загадкой в повести «Неестественные причины», которая была издана в 1967 году. Ее прекрасная проза всегда кажется замечательным контрастом для тех ужасных вещей, о которых она пишет. Описание искалеченного тела в лодке длится шесть абзацев примерно одинакового размера, практически всю короткую первую главу, поэтому я процитирую лишь первый абзац. Инспектор Адам Далглиш появляется только во второй главе, но он уже имеет определенную репутацию, как герой серии повестей.

«Лишенное кистей тело покоилось на дне маленькой парусной лодки, дрейфующей в открытом море, и едва заметной с побережья Суффолк. Оно принадлежало мужчине среднего возраста, – небольшому, аккуратному человечку в темном костюме в полоску, покрывавшем его тело после смерти так же элегантно, как и при жизни. Туфли ручного шитья по прежнему блестели, – может, за исключением легких царапин на носках, – а под торчащим кадыком виднелся безукоризненно завязанный шелковый галстук. Несчастный путешественник, одетый с классической мужской старательностью, – не для такой смерти он одевался, не для этой пустоты моря.»

И, наконец, смелое начало психологического триллера Рут Ренделл A Judgment in Stone. В одном предложении она раскрывает имя убийцы, жертв и мотив преступления. А в следующих раскрывает последствия этого преступления.

«Эунис Парчман убила семью Ковердейлов, потому что не умела ни читать, ни писать.

Не было существенного мотива, и не было предварительной подготовки, здесь не пали наградой деньги или драгоценности. В результате этого преступления о слабости Эунис Парчман узнала не только семья и окрестные жители, но вся страна. Этим поступком она обрекла себя только на поражение, хотя, собственно, все время она в глубине души понимала, что так и будет, что ничего этим не добьется. Но в отличие от своей безумной соратницы и соучастницы, она не проявляла признаков безумия. Она была чудовищно нормальна, словно доисторическая обезьяна, которая вселилась в тело женщины двадцатого века.»

Если у тебя есть свои любимые начала повестей, можешь их проанализировать подобным образом, изучая, что заставляет тебя продолжать чтение страницу за страницей. А когда ты решишь, чего хотел бы достичь в первых строках, попробуй их написать. Может, тебе повезет, и это получится сразу, но вероятнее, ты захочешь их доработать и улучшить. Записывай все идеи на тот случай, если изменишь мнение. И не бойся, что тебе придется доводить до совершенства первые строки ранее, чем примешься за все остальное.

СТИЛЬ

Это еще одно слово, которое вызывает опасения у начинающих. Как добиться хорошего стиля, и значит ли он тоже самое, что и «голос» автора? Основа хорошего стиля – это плавность языка, правильное использование слов и правил грамматики, легкость, с которой читатель может следить за сюжетом.

С некоторых пор среди творцов высокой литературы царит мода на использование стилей, которые далеко отходят от повседневного языка. В этом нет ничего плохого, но при чтении криминальной или сенсационной литературы это было бы слишком большим затруднением. Сложное построение фраз, нарочито изысканные описания, герметичный словарь и другие авторские изыски практически не позволяют создавать повести с таким темпом, какого ожидают читатели нашего жанра.

На всех языках, в каждую эпоху появлялись определения хорошего стиля. Сенека считал, что:

«Стиль не имеет определенных правил; он поддается изменениям под влиянием использования, и ни на мгновение не остается тем же самым».

Аристотель утверждал:

«Основой хорошего стиля является языковая правильность».

В нашем столетии Ивлин Во предложила авторам три цели: прозрачность, которую следует развивать, элегантность, к которой следует стремиться, и узнаваемый голос, о котором можно только молиться.

Изданная в 1938 году книга Cирилла Конноли Enemies of Promise содержит по прежнему актуальные размышления о стиле. Она была написана в то время, когда менялось отношение писателей к стилю, чего Конноли не принимал. Дело в том, что писатели разграничивали две разновидности языка: повседневной разговорной речи, и официальный, старательно сконструированный, который использовался в литературе. Когда несколько писателей, в том числе Е.М.Форстер, нарушили эту традицию, и решили писать повести обычным языком, появились протесты. Критики жаловались, что литература благодаря этому уподобляется журналистике; они опасались, что с литературным языком перестанут считаться, и мы дойдем до момента, когда читатель вообще не будет иметь контакта с чем-то таким, как хороший стиль.

К счастью, те времена прошли. Стилем, который не слишком бросается в глаза, восхищаются, называя его «прозрачным». В популярной литературе, где важен быстрый темп, такой стиль является достоинством, потому что не мешает читателю знакомиться с содержанием книги. Автор принимает осознанное решение, и лишает свой язык сложных оборотов и литературных украшательств.

Другие авторы (и к этой группе я отношу себя и всех тех, кто занялся литературой после многолетней дисциплинированной работы для газет) могут считать, что «естественным» может быть то, что приходит естественно. Хайсмит и Сименон предпочитали писать просто и без стилистических украшений. Я считаю, что в этом есть скрытое достоинство: его простота контрастирует со сложностью интриги, благодаря чему незаметно обманывает читателя.

Хороший стиль по прежнему остается вопросом моды. Раньше писали огромное количество определений, чтобы читатель как можно лучше представлял сцену. Сегодня считается, что лучше использовать их только время от времени. Умело подобранное определение означает как подходящее слово, безошибочно использованное, так и неожиданное определение, которое достигает поразительного эффекта благодаря созданию новой перспективы.

Когда-то в прямой речи хронически использовали объяснения, а сегодня их применяют редко, и не присоединяют в конце каждой фразы. «Ах, я не приду – ответила она отрицающе» или «Конечно я приду без сомнения, – ответила она утвердительно». Ты можешь выработать хороший стиль, читая свой текст вслух, выхватывая при оказии все несуразности и повторения. Уши ловят ошибки, которых не заметили глаза.

Когда мы говорим о какой-то фразе, что она затерта, истрепана? Вредны ли такие обороты? Затертые фразы – это полезные сокращения, но только в повседневной жизни (холодный, как лед, дрожащий, как осиновый лист). Это меткие описания, но их слишком часто использовали, поэтому давайте относиться к ним, как симптомам плохого стиля и писательского равнодушия. Выбрось их из своего текста любой ценой.

Писатель Себастьян Фоукс на страницах «Гардиан» забавно написал о таком языке:

«„Сияющий“ – это наречие, которое в популярном английском вступило в тайный брак с существительным „улыбка“. Эту краткую церемонию опередила помолвка „закостенелого“ с „консерватором“, и „безграничного“ с „отчаянием“. Сегодня эти пары редко появляются на публике без своих партнеров».

Ты сам можешь найти у себя такие пары, и надо заставить их развестись в обязательном порядке.

Небрежное обращение с языком может нарушить основы нашей повести. Одним из слов, значение которого изменилось из-за неправильного использования в повседневном языке, является «алиби». Люди начали использовать его (неправильно), как синоним отговорки. Когда подозреваемый говорит твоему сыщику, что у него есть алиби, это значит, что в это время он был где-то в другом месте. Таков смысл и значение этого слова. И ничего более.

ГОЛОС

Наш «голос» – это ритм нашего писательства, то, что мы говорим, и как мы говорим. Это длина и структура наших фраз, слова, которые мы используем. Он не сильно различается, пишем ли мы повесть, или письмо другу. Если хороший стиль есть то, над чем мы должны постоянно работать, то наш «голос» – в смысле чистого языка, которым говорим то, что хотим, и то, что думаем, избегая грамматических ошибок, – уже присутствует. Если только мы не будем подражать другому автору, то все, что мы напишем, будет написано нашим «голосом».

На симпозиуме, организованном Королевским обществом литературы, который был посвящен вопросам обучения писательскому мастерству, критик и писатель Девид Лодм сказал о «голосе»:

«Между формой и содержанием происходит химическая реакция. Даже одиночное предложение в повести является результатом целого ряда причин и следствий, укорененных глубоко в психике автора».

ДИАЛОГ

В повести он выполняет несколько функций. Он передает информацию, выражает характер, и визуально разбивает монотонную для глаза плоскость текста. Писатели часто увлекаются при написании диалогов, потому что это хорошее развлечение, и часто бывает так, что им не хочется останавливать разговорившихся персонажей. Более того, если ты принадлежишь к тем писателям, которые во время работы считают страницы, то быстро заметишь, что это простой способ заполнить пустое место. Поэтому диалог следует держать в узде. Каждый обмен словами должен двигать историю вперед – главный ли это сюжет, или второстепенный, а если он помогает им обоим, то еще лучше.

Хорош ли жаргон? Конечно, при условии, что читатели поймут, о чем речь. В этом им может помочь контекст, если они не знают слов. Я сама не доверяю жаргону, потому что воспитывалась в двух разных регионах Великобритании, и после множества ошибок поняла, что жаргонные выражения и диалектизмы имеют разное значение в разных местах. Благодаря этому, я могла сочувствовать моей подруге, которая шокировала знакомых, сказав, что ее муж был «on the randy». Там, откуда она походила, это значило дружескую встречу с приятелями, но для ее слушателей слово «randy» имело исключительно сексуальное значение.

В изданной недавно детективной повести, которая разворачивается в Уэлльсе (Last Seen Breathing Девида Вильямса), я нашла слово grater, использованное для определения человека, который требует для себя корысти, но при этом не желает ударить палец о палец. Он постоянно ждет все за ничего. В других же частях Англии этим словом называют того, кто тяжело работает. А когда нас разделяет такое пространство, как Атлантический океан, возможность неправильного понимания увеличивается многократно.

Есть еще один повод, из-за которого стоит подумать, до какой степени насыщать свою повесть разговорным языком. Хорошо написанные криминально-сенсационные повести могут допечатываться много раз, и продаваться дольше, чем другие разновидности повестей. Но когда их язык устареет, шансы на это исчезают. Нгайо Марш, в свое время очень популярная писательница, выдержала испытание временем, несмотря на свои локальные словечки, однако сегодня трудно прочесть какую-то из ее книжек, потому что это связано с необходимостью продираться сквозь море языковых анахронизмов. Если ты почувствуешь себя в растерянности, когда наткнешься на определение «old man» – старик – для маленького мальчика, то будешь иметь предчувствие того, чем станет в будущем наш повседневный язык.

ПОГОВОРИТЬ БЫВАЕТ ПОЛЕЗНО

В повести, которая содержит расследование, или другого типа поиски, наш герой должен иметь товарища, с которым будет делиться идеями относительно решения загадки. Их диалог может помогать повести, при условии, что не нарушит действий второго плана. Обмен мнениями позволяет нам открыть связи между собеседниками – показывая, например, кто из них любит пошутить, а кто более наблюдателен. Но нельзя слишком увлекаться этими развлечениями.

Беседы героев дают нам шанс подытожить и интерпретировать те события, которые произошли до этого, и двигать историю вперед, когда собеседники рассматривают предполагаемое развитие событий, и планируют свои дальнейшие поступки. Но если они спорят лишь о том, кто сжег чайник, или кто умеет сделать более отвратительный бутерброд, тогда они только ослабляют темп повести.

Умение «слышать» диалоги – это настоящее благословение для писателя. В этом случае он может творить разговоры, которые выглядят абсолютно естественными, а язык его героев отличается друг от друга, благодаря чему сразу понятно, кто говорит. Это умение, которое можно у себя выработать, надо только знать, чего хочешь добиться. Я сказала, что разговоры «кажутся» натуральными, и это точное определение. Если бы они были написаны так, как мы говорим друг с другом в реальности, то показались бы ужасными. Ужасными – потому, что мы часто говорим грамматически неверно, повторяемся, либо прерываем и заканчиваем чужую фразу, когда догадываемся, что хочет сказать собеседник.

РАЗГОВОРНЫЙ ИЛИ ЛИТЕРАТУРНЫЙ

Литература не является искусством, отражающим жизнь, и одно из важных решений, которые мы должны принять, заключается в том, чтобы решить, каким языком писать диалоги – литературным, или повседневной речи. Конечно, это довольно гибкие категории. Если мы примем литературный вариант, и позволим нашим героям конструировать и произносить фразы «как по написанному», это не значит, что мы отказываемся от возможности в критических моментах сюжета использовать диалектизмы – это способ, который, например, может передать растущее напряжение. Нормы, которые мы определяем для главных героев, не обязательно должны касаться всех персонажей книги. Наиболее «литературные» персонажи могут разговаривать с тем, кто каждый день пользуется жаргоном, или ужасно строит фразы.

Один из поводов, из-за которых писатели выбирают разговорный язык – это убеждение, что таким образом написанные книги будет легче потом переработать в сценарий для телевидения. Конечно, простенькие диалоги могут в этом помочь, но авторы, которые думают о возможной адаптации своей книги, как правило обладают чутьем и на другие требования кинобизнеса, подстраивая под них свои тексты. При этом повесть не должна отличаться особой глубиной, или богатством подробностей. Как сказал в интервью для «Таймс» Эммор Леонард, автор многих повестей и сценариев для Голливуда:

«Урезая повесть до киносценария, теряешь большинство хорошего материала. Остается только фабула.»

Так же обстоит дело и с диалектами. Сегодня редко используются местные диалекты, отчасти потому, что они создавали бы лишние проблемы читателю, а отчасти из-за того, что мы стали более восприимчивы к чувствам тех, кто не любит, когда над ним смеются. Трудно писать, не трактуя свысока говорящего неправильно, или искаженно. Это можно позволить себе в небольших дозах, лучше всего в юмористических ситуациях. В своей первой повести, чтобы подчеркнуть локальный колорит, я немного воспользовалась диалектом из Вест Сомерсет, на котором разговаривали в пабе жители деревушки. Не знаю, до какой степени меткость этого приема оказалась понята в японском переводе моей книги.

Но хороший диалог – это, без сомнения, то, что очень нужно нашим книгам и нашим героям. Нижеприведенные слова сказал Изи Роулинс, герой черных криминалов Волтера Мозли, действие которых разворачивается в Лос-Анджелесе.

«Все ссали мне на голову, и говорили, что это дождь».

И, для сравнения, ответ Адама Даглмиш, героя П.Д.Джеймс, когда в повести «Неестественные причины» один из персонажей заявил, что, конечно же, многие люди спрашивают его, почему он решил стать сыщиком:

«Мало найдется тех, кому я хотел бы ответить… Я люблю эту работу, и делаю ее достаточно хорошо; она позволяет удовлетворить мой интерес к людям, поэтому я не скучаю, по крайней мере большую часть времени».

Американские писатели по другому подходят к диалогу, потому что предпочитают «голосовые» повести, т. е. полные диалогов. Для них он является не только способом передачи информации, но и шансом показать ярче персонаж, благодаря использованию языковых схем, которые характерны для тех человеческих типов, что появляются в их повестях. На первый взгляд кажется, что это более натуральный, естественный способ, когда язык словно берется прямо с улицы, и переносится на страницы книги. Но это не так. Американские диалоги совсем не более естественны, чем какие либо другие, они просто иначе сконструированы. Мастерским примером этого могут служить книги Джорджа В.Хиггинса.