Текст книги "Мальчик-бульбинка"

Автор книги: Леонид Прокша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Ограбили нас, обокрали! – снова запричитала мать.

Лачинский наклонился над Антоном.

– Здорово они тебя. – И, повернувшись к женщинам, крикнул: – Чего вы голосите? Несите какую-нибудь чистую тряпку, воду… За доктором надо послать.

– Тут доктор, – послышался незнакомый голос. По двору уже бежал человек в белом халате с сумкой, на которой виден был красный крест.

– Спокойно граждане, – послышался другой голос. В калитку вошел высокий усатый мужчина в милицейской форме. – Все в порядке. – Он открыл ворота.

Все увидели Пестрого, запряженного в дрожки, а на козлах Лешку…

Желтые с красными прожилками ягоды висят на согнувшихся тонких ветках. Леша осторожно просовывает руку между колючек и, подцепив горсть ягод, осторожно вытаскивает их и кидает в эмалированное ведро. То же самое делает тетя Зина с другой стороны куста. Она попросила Лешу помочь ей собрать крыжовник.

Из окон дома по всему саду разносится музыка. Возле дома на скамеечке сидят больные, ожидая приема к врачу. Все так, как было…

А могло быть иначе. В доме, кроме Зинаиды Антоновны, никто об этом не знает. Сестра ничего не сказала брату. Утром после той страшной ночи брат спросил:

– Что это ты, Зиночка, сегодня так плохо выглядишь?

– Не спалось мне. Голова болела.

Брат посоветовал ей принять таблетки и занялся своим делом.

«Пусть не волнуется, пусть считает, что у него дома, на его тихом острове, полный порядок, – думает Зинаида Антоновна. – Наивный человек! Ему кажется, что он не зависит ни от кого. Ах, доктор Леванцевич, если бы не люди, от которых ты отдаляешься, твой тихий остров превратился бы в остров слез».

– Леша, а как ты попал сюда в ту «варфоломеевскую ночь»?

Леша не знает, что такое «варфоломеевская ночь», но догадывается, о какой ночи идет речь. Он тогда набрался страху. Не сразу понял слова того человека, который схватил его и зажал рот:

«Я свой. Молчи. А то испортишь все». Лешу оттащили от ворот к забору на противоположной стороне улицы. Оттуда он, вглядываясь в темноту, пожалуй, больше слышал, чем видел, как скрутили и связали «кучера», как вывели из сада еще четырех связанных бандитов и посадили на дрожки, на которых они собирались везти свои награбленные трофеи. О, эту ночь Леша никогда не забудет. Теперь, когда страх миновал, он очень гордится тем, что был свидетелем такого события. С каким удовольствием он рассказал бы об этой, как тетя Зина говорит, «варфоломеевской ночи», всем, кого хорошо знает! Но начальник предупредил, что, пока не будут пойманы все бандиты, нужно молчать. Только Юре Леша рассказал. Ах, как тот завидовал другу!

– Тебе повезло, очень повезло, – сказал Юра, а потом решительно объявил: – Вырасту, буду милиционером.

И вот в саду снова тихо. Над головой летают бабочки. В траве стрекочут кузнечики. День ясный, солнечный. Тетя Зина ждет ответа на вопрос.

– Я бежал в милицию…

Леша рассказывает все, как было, кроме, конечно, того, что он страшно перепугался. Об этом теперь не хочется вспоминать. Но тетя Зина и без него представляет себе, что это значит.

– Как ты напугался, бедный мальчик.

– Вовсе не напугался, – храбрится Леша. – Вырывался сначала, но сразу же понял, что это свои. Бандиты начали бы бить… Зато повидал такое, чего никто не видел!

– Лучше такого никогда не видеть, – вздыхает тетя Зина.

– А я, когда вырасту, буду милиционером.

Это уже Леша повторяет слова Юрки. Он вовсе не хочет вздыхать, он готов бороться, как милиционеры, чтоб люди спокойно спали и ничего не боялись.

За свои двенадцать лет кем только мысленно ни был Леша! Сначала хотел стать токарем, как Федор. Брат приносил с завода разные блестящие детали, которые сам вытачивал из металла. Между малышами начиналась драка. Каждый хотел хоть подержать вещицу в руках.

– Это ты сделал, Федя? – спрашивали дети.

– А кто же, – улыбался Федор и пальцем, от которого пахло металлом, утирал нос кому-нибудь из малышей.

А как-то Федор принес домой заводскую газету. Развернул ее. Все увидели портреты рабочих, а среди них и портрет Федора. Сверху написано большими буквами: «Товарищи! Они вступают в партию. Нет ли отводов?»

Потом Федора послали учиться в Москву на курсы командиров, и мать хвалилась: «Это потому, что у него не было отводов». И никто уже не приносил с завода красивых блестящих вещиц, стружек, молоточков. Забыл со временем и Леша о своей мечте стать токарем. Появилась новая мечта – стать красным командиром. Она пришла после получения от Федора письма, в котором была фотография. На ней Федор стоял в военной форме, высоких сапогах со шпорами. А самое главное: на одном боку висела сабля, а на другом – пистолет.

В больнице, слушая рассказы дяди Кости, Леша уже плыл по Двине до самого Балтийского моря. «Да и извозчиком быть неплохо, – подумал как-то Леша. – Можно кататься на коне сколько хочешь. Но отец ищет покупателя на Пестрого и поступает на завод. В доме об этом сейчас только и разговору». Мечта о том, чтобы вытачивать такие чудесные детали, какие приносил домой Федя, снова вернулась к Леше. А вот вдруг появилась мысль – стать милиционером.

– Что ж, – говорит тетя Зина, – милиционер очень нужный людям человек.

– Но прежде всего я вступлю в пионеры, – выдает свой секрет Леша. – Как только начнутся занятия в школе, сразу и поступлю.

Музыка стала громче. Видимо, сейчас играют в четыре руки. Чудесная мелодия заполняет сад, плывет над яром, освещенным солнечными лучами.

Так получилось, что Леша стал носить галстук еще до того, как вступил в пионеры.

А случилось это так. После окончания курсов красных командиров домой на несколько дней приехал Федор. Его обступили дети, и он начал раздавать им подарки.

– А это тебе, пионер, – сказал Федор и повязал Леше на шею красный пионерский галстук.

– Так он же еще не пионер, – сказала мать. Леша смутился. Сколько раз он с завистью смотрел на Юркин пионерский галстук. В школе тоже хоть немного, но есть ребята, которые носят пионерские галстуки.

Как только начались занятия в школе, Леша на одном из уроков поднял руку.

– Ну что? – спросил учитель.

– Я хочу в пионеры, Язэп Сидорович.

– Ты? – сердито взглянул на него учитель. – И так уроков не учишь, а тогда и вовсе из тебя даже дубинкой ничего не выбьешь. Садись да лучше занимайся.

Ученики захохотали, а потом на перемене издевались над Лешей. Особенно допекали его несколько набожных девочек и сын церковного старосты Мишка. Они были любимчиками учителя.

Язэп Сидорович вообще не любил Лешу. Мальчик раздражал его своими вопросами о религии.

– А правда ли, – взглянув на набожных девочек и Мишку, спросил однажды Леша, – что есть бог и ангелы, которые летают в небе?

– У тебя в голове летает не то, что надо. Садись.

Девчонки, понятно, были на седьмом небе от удовольствия, а Мишка повернулся и, сделав гримасу, сказал:

– Ага, съел?

Однажды вечером Леша увидел Язэпа Сидоровича возле Покровской церкви. Учитель бережно вел под руку архиерея. И тогда Леша понял, почему на его вопросы учитель отвечает так грубо.

После знакомства с Юрой Леша только и мечтал, чтобы стать пионером. И вот брат, командир, считая его пионером, повязывает ему на шею пионерский галстук.

– А я пионер! – крикнул Леша, чтоб брат не передумал.

– Уже поступил? – спросила мать.

– Поступил, – солгал Леша.

– Я так и думал, – похвалил брат. – Молодчина. Это все слышали и видели, даже Вася, который как раз вбежал во двор поглядеть на командира со шпорами и саблей. Теперь уже нельзя было отступать. После обеда Леша повязал галстук и пошел в школу. Микита Дудин даже заскрипел зубами, когда мальчик проходил мимо его хаты. Если бы это случилось до ареста Тимки, он бы сорвал с Леши галстук или подучил бы это сделать Листрата. Но теперь побаивался, притих.

В кленовнике, спрятавшись за дерево, Леша снимал галстук, бережно завертывал его в газету и прятал в сумку. Но как-то случайно возле кленов Леша встретил Юру. Они учились в разных школах и в разных сменах, потому встречались теперь реже.

– Ты уже пионер! – обрадовался Юра.

Леше ничего не оставалось делать, как кивнуть в знак согласия. Но совесть не давала покоя, и Леша не знал, как быстрее отделаться от Юры.

– Я опаздываю в школу, – соврал он.

– Пионер не должен опаздывать. Беги. А в воскресенье пойдем к Тамаре, – уже вслед ему сказал Юра. – Она же не видела тебя таким. Я за тобой зайду, хорошо?

– Хорошо, – махнул рукой Леша и быстро побежал в кленовник.

Там, спрятавшись за дерево, снял галстук и сунул его в сумку. Спрятал он его на этот раз плохо. Кончик красного галстука торчал из сумки. В классе заметили этот кончик. Мишка ухватился за него и вытащил галстук.

– Ой, глядите, что носит в сумке Лешка, – размахивая галстуком, объявил Мишка на весь класс. – Еще не пионер, а уже галстук носит.

Покраснев от стыда, Леша подскочил к Мишке:

– Отдай…

– А вот и не отдам, ты же не пионер. Вокруг кричали и хохотали ученики.

Лешка не выдержал, размахнулся и что было силы ударил Мишку сумкой. Мишка бросил галстук и рукой закрыл рот, сквозь пальцы сочилась кровь…

Как буря, ворвался в класс сердитый Язэп Сидорович. Лешка только моргал глазами, когда он размахивал перед его носом длинным пальцем:

– Ты бандит с Задулинской…

Окровавленного Мишку и Лешку привели к директору.

– Где ты взял этот галстук? – спросил директор, когда Язэп Сидорович рассказал ему, что произошло в классе.

– Украл или сорвал с какого-нибудь пионера, – ответил за Лешу Язэп Сидорович.

– Сорвал!.. Может, скажете, с архиерея, – буркнул Лешка.

– Как ты разговариваешь с учителем? – вскипел Язэп Сидорович. Перед носом Лешки замелькал палец. – Ты, бандит с Задулинской, если еще…

Директор остановил учителя:

– Язэп Сидорович, забирайте Мишу и идите, пожалуйста, с ним в класс. Я с Лешей поговорю.

– Сам не учится и еще хорошим ученикам мешает учиться, – проворчал уже тише Язэп Сидорович и вышел из кабинета.

От учительницы же, у которой раньше учился Леша, директор слышал неплохую характеристику. «Леша способный и старательный ученик, – сказала она, – но домашние условия у него тяжелые. Семья большая».

– Это твой галстук? – спросил спокойно директор.

– Мой.

– Где ты его взял?

– Мне брат привез из Москвы.

– Федор?

– Да. Он думал, что я пионер.

– Ну, а при чем тут архиерей?

Леша молчал. Он сам не знал, как это у него вырвалось. Но вырвалось, видимо, не без причины. Случай, когда он видел Язэпа Сидоровича под руку с попом, остался в памяти.

– А ты хочешь быть пионером?

– Хочу, – ответил Леша и заплакал.

– Ну, успокойся. – Директор положил руку на худенькое плечо Леши. – Ты будешь пионером.

Сначала осмотрели дрожки. Покупатель придирался к каждой царапине, искал как можно больше зацепок, чтоб сбавить цену. Антон не слишком уверенно возражал. «Оно, конечно, из старья слеплено», – думал он. Насколько Антон был хорошим мастером, настолько плохим продавцом. Он считал, что хорошая вещь должна говорить сама за себя, и молчал.

Больше говорил Мендель. Он привел покупателя, но сразу же взял сторону Антона.

– Царапинка, какая там царапинка, ее не увидишь и в микроскоп. В конце концов ее можно закрасить. Ты лучше гляди на рессоры. Твой начальник будет качаться на сиденье, как в коляске.

Покупатель был хозяйственником какого-то учреждения. Экипаж, коня – весь выезд учреждение покупало для служебных разъездов.

– Человек сам сделал эти дрожки, – не унимался Мендель. – А у него же золотые руки, – расхваливал Мендель и экипаж, и хозяина, надеясь, что, хорошо продав свой товар, хозяин его отблагодарит.

Иногда вставлял слово и Лачинский. Он тоже чувствовал, что тут пахнет чаркой. Дети стояли кучкой в сторонке и колдовали, чтоб не продали дрожки. Им так хорошо было каждый вечер кататься до кладбища, а иногда и до самой Сенной площади. Они как самой счастливой минуты жизни ждали, когда их отец садился на козлы. Ничего, что потом уже возвращались пешком.

– Зато теперь татка будет приносить с завода блестящие игрушки, как когда-то Федор приносил, – сказал Янка.

– А молоточек? – спросил Алеська.

За молоточек, который сделал в свое время Федор, и теперь шла драка. Он переходил разными путями из рук в руки. И сейчас кто-то из мальчиков спрятал его где-то до поры до времени, пока кто-нибудь другой не найдет и не завладеет им.

У Леши пробудилась старая мечта.

– Кончу школу – пойду тоже на завод. Сделаю такой молоточек…

– Что молоточек! Вот конь!.. – воскликнул Вася. Как раз в этот момент выводили из стойла Пестрого.

– В цирке кони даже танцуют под музыку… Как там в цирке танцуют кони, никто, кроме Васи, из детей не видел. Знакомо было другое: как отец поит, кормит, запрягает коня в дрожки. Приятно, хоть и немножко страшновато, было поднести Пестрому травы и глядеть, как он берет ее из рук. А посидеть на коне верхом! Отец не раз доставлял детям такое удовольствие. А засыпать на сеновале, слушая, как Пестрый хрустит овсом!..

Коня стало жаль всем, даже соседям. Кто теперь вспашет огород? Придется сажать картошку под лопату.

Тем временем Мендель делал свое дело. Он заглядывал коню в зубы, хлопал его по шее.

– Цены нет этому коню. Буденный не отказался б сесть на такого рысака.

То, что Пестрый был списан из красноармейской части, Мендель хоть и знал, но об этом не заикался. Правда, Антон выходил Пестрого. Было время, когда приходилось его в стойле держать, подвешенным к балкам, на веревках. Но все это миновало.

Торг кончился. Отец в последний раз запряг Пестрого и отдал вожжи покупателю.

Открылись ворота. Никто из детей не тронулся с места, чтоб прокатиться на дрожках хотя бы до кладбища.

В конце каждого месяца Леша с Янкой ходили на Могилевский рынок за керосином для Леванцевичей. В кладовке они брали пустой бидон, просовывали палку под ручку и, получив от тети Зины деньги, отправлялись в поход.

С пустым бидоном идти было легко. Оказавшись за воротами, Леша рукой либо какой-нибудь палочкой выстукивал на бидоне «старого барабанщика». А вот когда шли назад с полным бидоном керосина, было не до барабанного боя. Ныли от палки руки. Приходилось часто останавливаться, отдыхать. Были у них и определенные места отдыха: от магазина «Смычка» до Покровской церкви, от Покровской церкви до Сенной площади, потом до молодого дуба на Задулинской, до кладбища, а там уже до Задулинского переулка и ворот Леванцевичей. Через сад шли уже вконец измученные, а когда ставили бидон на крыльце у черного хода в дом, казалось, что гора сваливалась с плеч. Тогда на крыльцо выходил сам Леванцевич, заглядывал в бидон.

– Хорошо, не разлили… – хвалил он. Мальчишкам и в голову не приходило, что таким образом он проверял, не недобрали ли они какой литр, а деньги взяли себе. Потом Леванцевич вытаскивал из кармана кошелек, отсчитывал тридцать копеек и отдавал их Леше.

– Смотри не потеряй, маме отдай…

Зинаида Антоновна старалась не присутствовать при церемонии расчета. Когда же брат, рассчитавшись, шел в комнату, тетя Зина подходила к мальчикам, благодарила и совала им в карманы домашнее печенье.

Но было в этом походе за керосином и что-то привлекательное. Стоя в очереди, интересно было наблюдать за жизнью рынка. Возле частных лавчонок торговались покупатели. Кричали, махали руками, отходили, бросив на прилавок товар, потом снова возвращались. Иногда продавец выбегал из-за прилавка, хватал за полу покупателя.

«Ну, бери уж… Чтоб мне не дожить до утра, чтоб не видеть своих детей, если я беру с тебя больше, чем надо…»

Брал он, конечно, больше, чем надо, и, подсчитав барыш, доживал до следующего дня…

Иногда из толкучки вырывался кто-то и кричал: «Лови вора!» Поднимался гвалт. Кричали все. Кричал и вор, и неизвестно, кого надо было ловить. В шум, гам вплеталась музыка, интересно было наблюдать за шарманщиком. Он крутил ручку ящичка, стоявшего на деревянной ноге, и приглашал слушателей: «Морская свинка вытащит вам счастье…»

Морская свинка тянула из ящичка билетик, в котором было «счастье». И стоило оно всего три копейки.

С пачкой под мышкой, размахивая газетой, бегал и кричал загорелый и потный пожилой человек: «Последние сообщения…» То, что он выкрикивал сегодня, заинтересовало Лешу да и всех, стоявших в очереди за керосином. «Суд над бандитами. Убийцы и грабители наказаны».

Леша даже содрогнулся от этого известия. Судили бандитов. Судили тех, кто чуть не убил отца, кто прокрутил дырки в их хлеву. Отец был на суде как свидетель. Леша слышал, как он рассказывал матери что-то про суд. Но утром отец пошел на завод, и подробно, как там все было, Леша не успел расспросить. От матери он узнал, что отцу было неприятно, потому что на суде были и соседи. Дудин, защищая своего сына, ссылался на отца:

– Вот пускай сосед скажет. Тимка же рос на его глазах. Разве он обидел кого или своровал что…

Судья попросил отца показать на скамье подсудимых человека, который его ранил и отобрал коня, и рассказать, как это было. Про Тимку не спросил. Может, догадался, как неприятно свидетелю говорить про сына соседа, да еще такого.

Но дома отец злился:

– Я бы рассказал суду, какой добренький Тимка. Да хватит и того, что знает суд.

– Ну и хорошо, что не сказал. Микитиху жалко…

– Если б спросили, так не выдержал бы… А то получается, хоть ты и честный человек, а правду сказать неловко…

– «Бандиты осуждены и наказаны!» – кричал газетчик.

– Ох, что делается на свете, – вздохнула одна женщина. И что это надо людям. Жили бы мирно. Не твое – не трожь…

– И я так говорю: не бери чужого – спи себе спокойно… – отозвалась другая.

– А недавно газета писала про воздушную катастрофу над яром. Самолет упал, а его кто-то поджег. Мальчик вытащил летчиков из огня. Фамилии только не знают этого мальчика… Вот что делается на свете!

Женщины эти, видимо, не читали газет, а только пересказывали то, что слышали от других и, понятно, прибавляли от себя насколько позволяла им фантазия.

А Лешке хотелось самому прочитать про суд. Он покрепче зажал в руке деньги Леванцевичей. Но чтобы из этих денег взять копейки на газету, ему и в голову не приходило.

«Хоть бы кто-нибудь из стоящих в очереди купил газету», – подумал Леша. И словно передалось его желание: мужчина в вышитой косоворотке крикнул:

– Газетчик! Давай сюда «атаманов-бандитов»…

Продавец газет был тут как тут. Протянул мужчине газету и, посмотрев на очередь, спросил:

– Кому еще…

Больше охотников не нашлось. Люди в одно мгновение окружили мужчину в косоворотке. Леша, конечно, продвинулся вперед. Янка за ним, но его оттиснули назад, и он оказался далеко от мужчины с газетой.

– Всем интересно. Ну что ж, прочитаю. Про бандитов, конечно…

Слушали не все внимательно, потому что те, чья очередь приближалась, должны были подставлять посуду, следующие за ними подготавливали тару, отсчитывали деньги. Внимательно слушали только те, чья очередь была далеко. Но и среди них было много таких, которые, услышав пару строк, спешили высказать свое мнение, рассказать о том, что слышали или видели сами.

Но даже в таком гомоне и толчее Янка услышал фамилию отца.

– Так это же мой татка. Его бандит ударил по голове… – сказал, словно обрадовался, Янка.

– Антон Сенкевич твой отец? – наклонившись к нему, сочувственно спросила женщина.

– Мой.

– Надо же случиться такому. Могли осиротить мальчика, – вздохнула женщина.

Все, кто стоял поблизости, с сочувствием смотрели на Янку. Заговорили про сирот – жертв бандитов. Какая-то бабка, не поняв в чем дело, охая, сунула в руку «бедной сиротке» пятачок.

– Возьми и от меня, сиротка, копеечку, – сказал какой-то дяденька.

Когда Леша позвал брата, чтоб нести бидон, наполненный керосином, у Янки была целая горсть медяков.

– Где ты взял столько денег? – спросил Леша.

– Дали дяди и тети.

– За что?

– Пускай пользуется на здоровьечко. Кто же ему теперь даст, сиротке? – сказал кто-то рядом.

– Какому сиротке? – удивился Леша. – Ему? Что ты наплел? У нас же есть отец и мать.

– Я ничего не плел. Я сказал, что было. Татку же побил бандит. В газете об этом пишут.

– Отдай сейчас же деньги, у кого взял! – приказал Леша.

Янка опустил голову и разжал руку:

– Ну, пускай берут. Я же не просил.

– Ну, раз дали, никто обратно не возьмет, – улыбнулся мужчина в косоворотке. – Несите керосин домой.

Янка зажал медяки в кулак, второй рукой ухватился за конец палки, и братья молчком потащили свою тяжелую ношу. Мужчина в косоворотке, видя, как гнется палка под тяжестью бидона, кивнув головой, сказал:

– Из них выйдут люди.

В этот день, как и всегда в доме Леванцевичей, обедали точно в определенное время. Леопольд Антонович был доволен всем. Около его дома уже давно не снуют неизвестные люди. Тамара ведет себя хорошо – занимается музыкой, много читает. Сестра не говорит ему неприятных слов. Ну, а милая женушка Анна Петровна всегда была образцом деликатности. Она не оставляла своего Полика во время работы, помогая ему как медсестра, заботилась о его отдыхе. Словом, полный «орднунг», как говорят немцы, что по-нашему значит – «порядок».

Как и всегда, Леопольд Антонович поблагодарил бога за вкусный обед (тетя Зина, которая приготовила его, была тут ни при чем) и пошел отдыхать.

Перед тем как задремать, Леопольд Антонович имел обыкновение просматривать городскую газету. Статей он не читал, политика его не интересовала – он доктор; читал он разную хронику, театральные новости, сообщения из зала суда. «Бандиты пойманы и осуждены». «Ну, это, пожалуй, можно прочитать», – подумал Леопольд Антонович. «Атаманом банды был кулацкий сынок… Но фактическим руководителем являлся царский офицер…» В это Леопольд Антонович не хотел верить. Честь офицера, по его мнению, не позволила бы ему оказаться в банде и участвовать в таких преступлениях. И вдруг увидел свою фамилию. «Группа бандитов была захвачена в доме доктора Леванцевича при попытке ограбить его кабинет… Бандиты имели намерение захватить с собой и доктора и заставить его сделать операцию раненному в стычке с милицией атаману. Судья спросил: «А после того, как доктор сделал бы операцию, вы бы его отпустили?», подсудимый ответил: «Пришлось бы убрать как опасного свидетеля…» Извозчик Антон Сенкевич узнал среди подсудимых одного из бандитов, который отнял у него дрожки. На этих дрожках бандиты намеревались вывезти хирурга из города… Как показала на суде сестра доктора Леванцевича Зинаида Антоновна…»

– Зина! – крикнул доктор. Босой, он выбежал в столовую.

– Куда ты, Полик, – встревожилась жена. – Боже мой, босиком! – Она схватила его домашние туфли и побежала вслед.

Зинаида Антоновна в это время убирала со стола. Тамара ушла в беседку. К ней должны были прийти Юра и Леша.

– Что это такое? В моем доме происходят такие ужасные события, а я ничего не знаю.

– Ты хочешь сказать – произошли, – улыбнулась сестра.

Ровно два месяца брат и не подозревал, что случилось в их доме однажды ночью, и если бы не прочитал репортаж из зала суда, продолжал бы считать, что у него дома полный «орднунг».

– Леопольд, надень тапочки, ты же простудишься!

– Ты слышишь, Аннушка? В нашем доме были бандиты.

– Это невозможно. У нас хорошие замки.

– И забор высокий. И все же они открыли коридор и кабинет.

– Но они же ничего не взяли!

– Так их опередили милиционеры.

– Они были в моем кабинете? Кто им разрешил? – возмутился Леопольд Антонович.

– Я их туда впустила, – ответила Зинаида Антоновна. – А еще несколько милиционеров притаились возле дома. А в полночь пришли бандиты… И попали в руки милиционеров.

– Я не понимаю, почему мой дом должен быть местом охоты на бандитов?

– Действительно, Леопольд, это возмутительно, – поддакивала Анна мужу.

– Потому что по приглашению милиции бандиты не явились бы в суд, – не обращая внимания на Анну, ответила Зина.

– Откуда же милиция знала, что бандиты придут сюда? – спросила Анна.

Зинаида Антоновна не хотела раскрывать все тайны. Но как-то само вырвалось.

– От вашей дочки Тамары.

– Что? Милиция втянула в это грязное дело и ребенка?

– Не милиция втянула. Тамара заметила, как один из пациентов снимал отпечаток с ключа от кабинета, и рассказала мне. А я сообщила об этом в милицию.

– Знаешь, Зина, этот случай не укладывается в рамки моего понятия об этике и морали.

– А поведение бандитов укладывается?

– Нет-нет. Я это все понимаю так: я не защищаю бандитов, мне все это противно: доносы, сыщики, агенты и среди них моя сестра и даже ангельское создание – маленькая моя дочь. Нет, нет, эта охота на бандитов мне решительно не нравится.

– Ну, тогда бандиты устроили бы безнаказанную охоту на доктора Леванцевича. Это не лучший вариант.

– Оба варианта мне не импонируют.

– Но пойми, Леопольд, что могло произойти что-то одно. И наилучшим выходом из такого положения я считала вот что: защитить тебя и твой дом» Я не говорю уже о более страшном, а оно могло случиться. Меня удивляет, что ты, известный хирург, вырезаешь язву у больного, спасаешь ему жизнь, а операцию милиции, по своему значению еще более опасную, чем язва, операцию, которая угрожает жизни не одного, а многих людей, не можешь увязать со своей моралью, не считаешь стоящей благодарности. Ведь тебя же благодарят больные?!

– Благодарить милицию за нарушение покоя?

– Покой был полный. Ты спал без наркоза, ничего не слышал и, если бы не прочитал в газете…

– А что я тебе говорю, Леопольд, – ухватилась за эти слова Анна. – Не надо читать газет. Они только портят настроение.

– При чем тут газеты, Аннушка, – буркнул доктор. – Они действительно раздражают и дурно действуют на нервную систему. Но я не могу понять другого: почему в моем доме нарушается покой… И… – Он махнул рукой.

Отдых был испорчен. Доктор вышел в сад. Цветы и зелень его всегда успокаивали.

Доктор миновал клумбы и в задумчивости направился по аллее к яру.

Этот день приносил ему одно беспокойство за другим. Из беседки доносилась песня, да какая! Пускай бы Моцарт, Чайковский, Брамс… Нет, звучало что-то незнакомое, непонятное:

 
Взвейтесь кострами,
Синие ночи.
Мы пионеры —
Дети рабочих.
 

Пионеры…

На скамейке он увидел дочь. Она стояла и дирижировала. А два мальчика в красных галстуках пели.

– Моя дочь! – остолбенел Леопольд Антонович. Тамара заметила отца, спрыгнула со скамейки и подбежала к нему.

– Почему ты не отдыхаешь, папочка? – спросила виновато.

– Это я должен тебя спросить: почему ты согласно распорядку, заведенному в нашем доме, не отдыхаешь?

– А мы очень хорошо отдыхаем! Мы поем. Леопольд Антонович взглянул на Юру, потом немного дольше задержал взгляд на Леше.

– И ты надел галстук? Ты же был хорошим мальчиком?

– За это ему и повязали красный галстук, – ответил за Лешу Юра.

– За это? – Леопольд Антонович круто повернулся и пошел к дому. Он впервые подумал: неужеди придется увидеть и Тамару в красном галстуке!