355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Леонид Ленч » Заноза (Рассказы) » Текст книги (страница 1)
Заноза (Рассказы)
  • Текст добавлен: 12 марта 2020, 21:47

Текст книги "Заноза (Рассказы)"


Автор книги: Леонид Ленч



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Леонид Ленч
ЗАНОЗА
Рассказы


МЕДВЕЖЬИ РАССКАЗЫ


На мушку
(Рассказ рыболова)

Когда я приехал после окончания института в наш поселок электриков на работу, я был молод, безбород и настолько глуп, что даже сам не подозревал, каким богатством я обладаю. А выяснилось все так. Поселковый парикмахер, у которого я обычно брился, пошел на охоту, свалился с сопки и сломал себе ногу. Его увезли в больницу. А у нас на станции вышла из строя одна из турбин, и мы авралили три дня без отдыха и срока. В общем, десять дней я не брился, и из меня густо поперла жесткая и, к моему глубочайшему удивлению, до невозможности рыжая борода. Иду по поселку домой со станции, прикрываюсь рукой и мечтаю о том, с каким наслаждением я сейчас соскребу со своих щек эту рыжую неприличность.

И вдруг меня останавливает один знакомый, вернее, сосед. Посмотрел на меня и говорит:

– Слушай, парень, ты, я вижу, счастливчик. Бородища-то у тебя рыжая!

– Оказывается, рыжая! – отвечаю я ему с душевным сокрушением. – Поди, знай!.. Вот иду бриться!

– Да ты с ума сошел! Разве можно собственное счастье сбривать?! А хариусов на что будем ловить?! Второй такой бороды нет в поселке!

Хариус – это наша алтайская форель, дивная рыба сказочной красоты.

Хариус водится в чистых горных реках. Представьте себе живой стилет безукоризненно изящной формы. Цвет – благородное, чистое, без всяких примесей серебро. Силища – как у дикого коня: хариус прет всегда только против течения и со скоростью до 70 километров в час. Хороший скорый поезд!

И вот эта рыба-аристократ, рыба-мечта, рыба-недотрога почему-то лучше всего клюет на «жучка»… на дурацкую искусственную мушку с волосяными лапками, сделанную из вульгарных рыжих волосков от какой-нибудь задрипанной бороденки. Рыбьи вкусы неисповедимы!

Сейчас я снабжаю волосками из своей бороды своих друзей – любителей-рыболовов. Передо мной заискивают, наперебой приглашают меня в гости (что мне, холостяку, особенно приятно), ищут моего расположения.

Все это – во имя хариуса, ради хариуса и для хариуса!

…Как-то летним воскресным утром пошел я за хариусами на Гремянку – очаровательную горную речку, километров за двенадцать от поселка.

«Мушки» из волосков, выдранных из собственной бороды, были приготовлены мною еще в субботу. С изрядно поредевшей «барбароссой», но бодрый и полный надежд, в резиновых высоких сапогах, в соломенной шляпе от солнца, с рюкзаком за спиной и с удилищем на плече шагал я по горной тропке. Впереди рысцой бежала Клюшка – моя собака, маленькая криволапая дворняжка. Одно ухо торчком, другое – полувисит, хвост бубликом, масть белая, на продувной острой морде нелепое черное пятно, закрывающее левый, хитро поблескивающий Клюшкин глаз.

Клюшка бежала и непрерывно оглядывалась, проверяла – иду ли я следом. Она не верила своему счастью! Клюшка обожает дальние прогулки, но я не часто ее балую и обычно не беру ее с собой. Дело в том, что с ней всегда случаются разные неприятности: или она выгонит из норы ежа и наколет себе нос об его иглы, или свалится в какую-нибудь яму, из которой мне приходится ее вытаскивать, или ввяжется в драку с охотничьей собакой в лесу и, конечно, получит хорошую трепку. Какой-то четвероногий Епиходов, тридцать три собачьих несчастья!

Обычно я оставляю ее дома, и Клюшка долго скулит и жалобно воет, изнывая от обиды и огорчения. Но на этот раз я взял ее с собой, и собачонка всем своим существом от кончика уха (того, что торчком) до кончика хвоста (того, что бубликом) выражала почтительную благодарность своему хозяину за оказанную ей милость.

Мы благополучно дошли с Клюшкой до Гремянки, я выбрал на берегу подходящее местечко, с замиранием сердца сделал первый заброс – и течение понесло леску с моей «мушкой» навстречу предполагаемым хариусам. Второй заброс, третий, четвертый… Ах, какое это было изумительное летнее утро! Ворочая камни, несется, хохоча во все свое речное горло, неутомимая Гремянка, на противоположном высоком берегу чуть качаются под легким ветерком четкие вершины сосен и зеленые конусы сосредоточенно молчаливых елок, смолистый воздух так чист и так вкусен, что, кажется, ты не дышишь им, а пьешь его и пьешь, пьянея от дивной свежести, и никак не можешь напиться! Но главным было не покидавшее меня в то волшебное утро чувство слепой уверенности в том, что вот-вот сейчас, сию минуту в реке появятся хариусы!

И, действительно, они появились! В воде сверкнула серебряная живая молния, вторая, третья!.. Хариусы!

Прячась в тени от куста, напряженной до боли рукой осторожно делаю заброс, веду леску с «мушкой» им навстречу. Давайте, милые мои, хватайте! И вдруг раздается отчаянный Клюшкин не то визг, не то лай, и я чувствую, как моя собачонка тычется мне в ноги, словно хочет спрятаться.

Не отрывая взгляда от лески, делаю лягательное движение правой ногой и отбрасываю от себя проклятую Клюшку. Но она снова не то визжит, не то лает и снова тычется в мои ноги. Оборачиваюсь и – о боги! – вижу в пятидесяти шагах от себя, не больше, здоровенного медведя. Опершись одной передней лапой на пень, вторую держа на весу, зверь внимательно смотрит на меня, словно ждет – поймает хариуса этот чудак в шляпе или не поймает?

Я чувствую, как моя рыжая борода от неожиданности и от страха встает дыбом, и… роняю в воду удочку! Недовольно рявкнув, словно выругавшись, медведь, тяжело переваливаясь, не спеша скрывается в лесу. Это происходит в одно мгновение!

Обернувшись лицом к Гремянке, я вижу уносящуюся по течению мою удочку. И те же серебряные молнии в воде… И торжествующую морду Клюшки, на которой написано: «А ты еще не хотел брать меня с собой!»

Пришлось не солоно хлебавши тут же отправиться домой. И опять Клюшка бежала впереди и непрерывно оглядывалась. Видно было, что она считает себя героиней дня и моей спасительницей. А меня грызла досада: такой был ход хариуса, и все пошло – извините – в буквальном смысле слова псу под хвост! Но потом я тронул себя за бороду и подумал: «Ничего, была бы борода на месте, а хариусы будут».

Я подозвал Клюшку, погладил ее (надо же было отметить ее собачью бдительность!), и мы с моей верной собакой бодро зашагали по знакомой тропке домой.

Братья по духу
(Рассказ пасечника)

– С чего у меня вся эта междаметия произошла? С того, что старуха моя взбрыкнула! Да так взбрыкнула, что ни подойти, ни подъехать! «Надоело мне, – кричит, – с тобой, со старым хрычом, в этакой глуше куковать! Какой ты к черту, – кричит, – законный супруг, если не способен свою супругу, прогрысистую женщину, на худой конец даму, обеспечить полным культурным удовольствием! Я, – кричит, – по телевизору соскучилась, у меня, – кричит, – складывается такое впечатление, что кино я в последний раз в прошлом веке смотрела! Поеду к дочке, погощу хоть у нее, внучку потетешкаю, понянчу! Завтра же, – кричит, – отправляй меня, а сам живи тут как знаешь со своими пчелками, пропади они пропадом, твои божьи работнички, прости меня, господи, грешную!»

При этом бегает по избе, как очумелая, одной рукой платьишки свои в чемодан запихивает, другой – мне грозит. А когда я к ей подступаю, чтобы ее укоротить, этой же грозящей рукой фигу мне показывает. «Ну, – думаю, – если я эту даму скаженную завтра же не отправлю к дочке (дочка, между прочим, не моя, от первого мужа, я сам вдовец, и она вдова, на том и сошлись) – такая пойдет у нас грызь, что останутся от моего довольно еще крепкого организма одни белые косточки!»

– Ладно, – говорю, – не дури, поезжай, мне самому хочется отдохнуть от тебя, пожить одному в полное свое природное удовольствие.

Уехала моя дама скаженная, и стал я жить в полное свое природное удовольствие.

День живу в полное природное удовольствие, второй, третий… На четвертый заскучал. Никто меня не грызет, не шпыняет, не кричит на меня, не дергает – такая вокруг меня образовалась бессловесная пустота, что хоть живьем в гроб полезай! Пойду на пчельник – пчелки жужжат, а мне слышится, будто это супруга моя жгучими словами меня шпыняет. Вроде полегчает, а потом еще пуще скука когтит.

Выйду на трахт, постою. Машины мимо – вжик, вжик!.. Знакомый шофер рукой махнет, а мне опять блазнится – это дама моя фигой мне на полной скорости помахала. Только обрадуюсь, а она уже промелькнула, милая виденья!

Куда пойдешь, кому пожалишься?

Ведь собаки и той нет! Полкашку моего прошлым летом медведь до смерти лапой зашиб, нового пса не завел и не заведу, второго Полкана нет и не будет, ну, да это особый разговор.

Пошел в избу, выпил с горя медовухи – не берет! А ведь отменная у меня медовуха, на всю округу славится, но не тот, видать, у нее градус, чтобы перешибить мою кручинушку. Не миновать, думаю, в город за водкой ехать!

Мигом собрался, все в избе бросил, как есть, а бочку с медовухой оставил в сенях, только дощечками ее прикрыл, а сверху камушком придавил. И тут же ковшик оставил, кто зайдет, захочет испить, пожалуйста, пей, милый, в полное свое природное удовольствие, нам нашего продухта не жалко!

Пошел на трахт, проголосовал, сел в попутную машину и поехал в город за сорок километров. В «Гастрономе» встретил знакомого лесника, выпили мы с ним половинку на двоих, вторую половинку в запас взял и тем же манером покатил домой.

Пока ехал в кузове, ветерком обдуло – повеселел. Сошел с машины, иду знакомой тропочкой, а тут – вот беда-то! – опять, чувствую, меня скука начинает забирать! Подхожу к дому… что такое? Бельишко, какое висело на веревке, в клочья разодрано, валяется на земле. Захожу в сени – батюшки! Бочка с медовухой лежит на боку, продухт весь не то выпит, не то вылит… Гляжу – следы на траве. Ага, суду все ясно! Михаил Иванович заходили, поозоровали, напакостили и удалились восвояси!

Взял я свою верную тулку центрального боя, зарядил картечью да в карман с десяток патронов сунул и пошел по его следам. Дошел до речки – следы оборвались. Перешел речку вброд – вот они снова, свежие! И вдруг слышу, кто-то храпит, да так храпит, что аж земля дрожит. Огляделся, а он – вот он!.. Лежит под кустиком, здоровый чертила, лапу переднюю под морду подложил и работает на всю носовую завертку!

Подхожу вплотную… Храпит, не просыпается! Носком сапога толкнул его в окорок… Никакого впечатления, еще громче захрапел! Наклонился… Медовухой от него так и шибает!

Ну как в спящего зверя, да еще в пьяного, стрелять!

Ведь мы с ним, думаю, сейчас вроде как бы братья по духу!

Ткнул его еще раз сапогом, а он один глаз открыл, посмотрел на меня, вздохнул, перевернулся, бродяга, на другой бок и еще громче захрапел. Постоял я над ним, постоял, плюнул и пошел домой. Выпил привезенную из города вторую половинку, повалился на кровать и сам захрапел не хуже того медведя.

Утром слышу, кто-то меня тормошит, трогает за плечо, толкает в бок. Открываю один глаз… Что за притча! Стоит надо мной моя дама скаженная, чемодан в руке, улыбается, как ангел небесный. «С добрым утром», – говорит. «С добрым утром, – отвечаю. – И позвольте поинтересоваться, почему это такое вас раньше времени домой принесло?» – «Соскучилась, – говорит, – по законному супругу. И еще, – говорит, – опасалась, как бы ты, старый греховодник, не привел в избу какую-нибудь там… медведицу!»

К слову – о медведице. Мне потом один охотник говорил, что подстрелил медведицу. Я теперь думаю, что это «вдовец» ко мне заходил и помянул моей медовухой свою благоверную. Хорошо, что я его тогда помиловал!


ИНТИМНАЯ ИСТОРИЯ
(Рассказ моего знакомого)


Должен вам сказать, что я ревнив, как… чуть было не сказал, как Отелло, но вовремя спохватился. Отелло, по-моему, прежде всего простодушен и детски доверчив, а уж потом ревнив. Если бы не злодей Яго, бедный мавр не ревновал бы так бешено свою золотоволосую венецианку. Ведь у Отелло был повод для ревности, ложный, но все же повод – хитросплетения подлеца Яго и вся эта злосчастная путаница с платком. А не будь ложного повода – Отелло и Дездемона прожили бы в мире и согласии до глубокой старости, у них были бы дети и, возможно, внуки, и бабка Дездемона, вытирая их черные носишки, рассказывала бы им страшные и великолепные были про сражения, в которых участвовал их храбрый дедушка Отелло, когда он был молодым генералом!

Я же ревную, вернее, ревновал, свою умную, милую, красивую жену в сущности без всякого повода.

Не глядите на меня так осуждающе: даю вам слово, я – не какой-нибудь там патологический тип и не бай-феодал, я абсолютно здоров, нормален во всем, общественность наша души во мне не чает. Просто я как влюбился в свою жену пять лет тому назад, так и до сих пор нахожусь в этом состоянии влюбленности, чудесном, остром, но всегда немножко болезненном. Может быть, моя сумасшедшая ревность это всего лишь боязнь потерять – нечаянно или случайно – свое счастье?

Ревнуя, я не делал жене громких сцен, не упрекал, не ругался, не рвал на себе волосы, не вращал белками глаз, как плохой актер в роли того же Отелло. Нет, ревнуя, я «уходил в себя», впадал в зловещий минор, трагически молчал и хмурился. Но так было больнее.

Однажды у меня все же произошло объяснение с женой, когда в одном доме она слишком уж открыто кокетничала, разговаривая со своим соседом по столу, молодым, талантливым художником.

По дороге домой я высказал ей все, что у меня накипело в душе за этот трудный вечер. Она выслушала меня, чуть-чуть подняла тонкие брови и, прищурив иронически свои прелестные карие глаза, сказала: «Ты прекрасно знаешь, что я тебя люблю. Я тебе верна больше, чем Пенелопа Одиссею, но я кокетлива, как всякая женщина. В этом нет ничего дурного». – «Ты не всякая женщина, – сказал я ей, – ты серьезная, умная женщина, научный работник, физик». – «Я – кокетливый физик!» – сказала она. «Таких не бывает!» – вскрикнул, вернее, даже взвизгнул я. Она усмехнулась и сказала: «Мы – физики, как тебе известно, не чуждаемся лирики. У нас в институте часто выступают поэты, и некоторые из них очень кокетливы, хотя они и мужчины. Наверное, это они (тут она вздохнула) так плохо на меня подействовали!..»

Мы поссорились в тот вечер. Потом, правда, помирились, но это объяснение меня не исцелило. Исцеление произошло позже. И местом действия происшествия, которое сыграло роль решающего психологического толчка, в этом смысле была… дамская парикмахерская. Как-то после работы я зашел за женой туда: у нее в институте в тот вечер праздновали юбилей видного ученого, ее шефа, и ей нужно было, по ее словам, «причесаться на высшем уровне».

Я, как и вы, уважаю любой труд и знаю, что среди дамских парикмахеров немало найдется хороших скромных работников, любящих свою полезную профессию. Но этого я возненавидел сразу, как только он в своем ослепительно-белом накрахмаленном халате (здесь эту спецодежду называют более изысканно – пеньюар), покинув свое святилище, появился в комнате ожидания.

Это был начинающий толстеть блондин, почти альбинос. Очень быстрый в движениях. Длиннорукий и короткопалый, с толстыми ловкими пальцами, поросшими светло-рыжей шерстью. Глаза презрительные и тоже светло-рыжие, как у выдры, причем у такой выдры, которая абсолютно убеждена в том, что уж она-то никогда не станет шубным воротником!

Как только он появился в комнате ожидания, – сидевшие тут женщины, все как одна, заулыбались, задвигались и подались к нему навстречу. И моя жена – тоже! А он, одарив их всех небрежно-ласковым взглядом, сюсюкающим медовым голосом произнес:

– Милочки, умоляю, принесите кто-нибудь сигарет из буфета – покурить охота!

В одно мгновение две женщины вскочили со своих стульев и рванулись к дверям: добродушная толстуха-блондинка и худенькая длинноносенькая некрасивая брюнетка, Несмотря на свой вес и габариты, толстуха опередила в дверях соперницу на полкорпуса. На свои пол корпуса!

Вернулись они одновременно. «Он» сказал: «Сэнкью», – сунул в карман пеньюара две пачки сигарет и с той же небрежностью кивнул моей жене: «Идемте, милочка, ваша очередь». И моя гордая, уверенная в себе жена, вспыхнув, как девочка, поднялась и какой-то отвратительно-гаремной походкой пошла следом за ним. Он пропустил ее вперед и при этом покровительственно похлопал по плечу. Меня всего перекорежило. Толстуха-блондинка посмотрела на меня сочувственно и спросила: «У вас что, – печеночные колики?» Я промолчал.

Дверь в рабочий зал была открыта. Видеть, как «он» перебирает своими толстыми рыжими пальцами золотые, еще чуть влажные локоны моей жены, слушать его пошлый медовый голос и ее вкрадчивый, кокетливый смех… боже, какая это была чудовищная пытка!

Меня снова стало корежить. А он, помахивая расческой, наклонялся к жене и повторял: «Милочка, я вас оформлю, как сказку из венского леса». И она улыбалась ему с тем зазывным смутным лукавством, на которое способны только женщины.

Кажется, я тут заскрежетал зубами, потому что добрая толстуха вздрогнула, открыла свою сумочку и, протянув мне коробочку с пилюлями, сказала:

– Примите, мне лично это помогает!

…Мы пошли домой пешком, и я довольно резко сказал жене, что мне не нравится, как она держала себя в парикмахерской. И она впервые за все пять лет нашей супружеской жизни накричала на меня.

– Ты ничего не понимаешь! Гри-Гри (его зовут Григорий Григорьевич, но женщины-клиентки называют его почему-то Гри-Гри – по-видимому, применительно в изысканному словечку «пеньюар») – он же незаменимый мастер, настоящий художник, к нему так трудно попасть! Естественно, что все женщины хотят ему понравиться… чем-то угодить, чем-то заслужить его внимание!..

Прическу «он» ей сделал в тот вечер, надо ему отдать справедливость, великолепную, и я был разбит по всем статьям!

С тех пор, отправляясь в парикмахерскую, моя жена стала каждый раз просить меня заходить за ней. Как выяснилось позже, это делалось с «педагогической целью»: меня хотели «проучить» и «отучить». И каждый раз меня корежило и выворачивало наизнанку, когда этот проклятый Гри-Гри «оформлял» мою жену то под «сказку венского леса», то под «плакучую иву», то под «царя зверей» – была у него и такая прическа.

И вот однажды в парикмахерской появился новый мастер – совсем молоденькая девушка, почти девчушка. Низенькая, крепенькая, с приятным смышленым личиком. Никто не хотел садиться к ее трельяжу (и моя жена, конечно, тоже). Девчушка уже не спрашивала, а со стоном взывала: «Кто следующий?» Но женщины в очереди все как одна упрямо твердили: «Я к Григорию Григорьевичу». Девчушка молча пожимала плечиками, мне казалось, что она вот-вот расплачется от этого оскорбительного недоверия.

И вдруг какая-то девушка – бледная, угловатая, чуть скуластенькая… поднялась со своего стула и решительно направилась к трельяжу нового мастера. Боже мой, как засуетилась моя девчушка. Деловито нахмурив брови, она спросила свою клиентку:

– Какая вам нужна прическа? Для семейной вечеринки? Для общественного торжества?

– Для заводского бала! – сказала девушка.

Ну, что вам говорить! Села за трельяж к девчушке Золушка, а через час поднялась принцесса: так восхитительно преобразила ее новая прическа.

В рабочем зале, в комнате ожидания все ахнули, когда она встала и со смущенной милой улыбкой направилась к кассе. Даже величественный Гри-Гри так и застыл на месте с расческой в руке. В его рыжих самодовольных глазах появилось выражение растерянности и странного испуга.

Вы, наверное, уже догадались, что когда я в следующий раз зашел за женой в парикмахерскую, я увидел ее сидящей перед трельяжем Леночки – так звали нового мастера. Да, да, именно так и было!

Но было еще и другое! Великолепный Гри-Гри появился в комнате ожидания и спросил: «Кто следующий?» И все промолчали. Он повторил свой вопрос, и тогда толстуха-блондинка (она опять оказалась рядом со мной) с легкой усмешкой сказала: «Я лично – к Леночке».

Гри-Гри скривился и… пошел к дверям. За сигаретами, в буфет!

«Да здравствуют молодые талантливые кадры! – подумал я. – И долой всякую надутую незаменимость! Везде и во всем!»

Я поднялся со своего стула, быстро сбежал вниз по лестнице, надел пальто в гардеробе и тут же подле дома купил в ларьке маленький букетик оранжерейных гвоздик в целлофановом пакете. Я сунул пакет с цветами во внутренний карман пальто, снова разделся и поднялся в парикмахерскую. Добродушная толстуха стояла рядом с моей женой и громко восхищалась искусством Леночкиных умных рук.

Мы спустились в гардероб, и тут я сделал вид, что забыл наверху свежую книжку толстого журнала. Я извинился перед женой и помчался – в пальто! – наверх, вызвал Леночку в коридор и, протянув ей пакет с гвоздиками, сказал:

– Я хочу вас поблагодарить от имени всех мужей за то, что вы делаете наших жен такими красивыми!

Она очень смутилась, но цветы взяла. И вдруг покраснела и сделала мне знак глазами. Я обернулся и увидел свою жену. Она стояла в коридоре и смотрела на нас. Вернее, на меня. Я не знал, как называется та прическа, которую ей сделала Леночка, но смотрела она на меня глазами разгневанного царя зверей!..

…На этот раз по дороге домой мы очень много смеялись. И о многом поговорили с женой. И никогда мне не было так хорошо и так легко, как в тот вечер.

Я не ревную больше мою жену, но если теперь мне не нравится что-то в ее поведении на людях, я говорю ей тихо: «Гри-Гри!» – и жена моя, как это говорится, «перестраивается на ходу». А когда ей не нравится мое поведение, она так же тихо произносит «Леночка», и тогда я перестраиваюсь.

Праздничные прически моей жене и ее подругам делает теперь только она – наш общий друг Леночка.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю