Текст книги "Хозяин берега"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Ответьте Астрахани…

– Игорь Николаевич! – Я узнал голос Луизы – секретаря прокурора бассейна. И сразу, заполнив поле слышимого, знакомый голос протянул басовито:

– Тебя поймать невозможно! Третий день охочусь. То связи нет, то тебя…

Прокурор – как и я – был человек новый, и отношения его с подчинёнными были тоже в стадии становления.

– Ты принципиально против телефона? – спросил он.

– Вы убедились, как работает связь… – Его «тыканье» меня почему-то не задевало. Наверное, и он не был бы шокирован, обратись я к нему на «ты». – Насчёт Вахидова вам передали? Что мы направили дело в областную прокуратуру?

– Мне звонил Довиденко… Он вот почему-то дозванивается!

– Ему легче. Он пользуется правительственным каналом. Помощник сказал, что вы поддержали наш запрет на эксплуатацию установки…

– На Сажевом? Ты действовал абсолютно правильно.

– Рад слышать. Не собираетесь к нам?

– Собираюсь. Но пока я хочу, чтобы ты приехал сюда. Есть срочное дело. Это разговор не для телефона…

– У меня тоже дело к вам… И тоже не для телефона.

– Значит, берёте меня? – спросил Баларгимов. Он не показался мне расстроенным. – За эту пьянь Ветлугина?

Балу и Ниязова я отпустил на обед, а Баларгимову захватил по дороге несколько чебуреков и бутылку воды.

– …Только ничего у вас не выйдет! – заверил он. – Справедливость пока существует…

Мы остались вдвоём в маленьком – на два кабинета – помещении, выделенном нам водной милицией.

Он продолжил:

– Живём с женой тихо. Никому не мешаем. Дети уже выросли. Дочь – в институте. Старший сын женился, двое детей. Я работаю. Нам хватает… Только б люд и нас не трогали, не завидовали бы! Вы были у меня, видели мою жену. Так?

Я кивнул.

– Всё время я дома, никуда не хожу… Бывает, выпьешь с соседом – и снова домой! А тут Сашка Монтёр! Надрался в сиську: поедем да поедем на качкалдаков!..

Я записал его показания. Это была грубо состряпанная, лживая от начала до конца небылица. Приходилось удивляться тому, что она оказалась принятой кем-то на веру. «Охотники» – Ветлугин и Баларгимов – стреляли качкалдаков на мелководье в кромешной тьме, не видя не только птицы, но и друг друга… Вода в том месте, где обнаружили ружьё, доходила Баларгимову до плеч…

Вскоре вернулся Бала.

– А Гусейн? – спросил я.

– Сейчас придёт. В ларьке на пристани – детская обувь. И народу почти никого… Посмотрите. – Бала протянул бумагу. – Хаджинур передал.

Бумага была подписана председателем Восточнокаспийского городского общества охотников.

– Ружьё, с которым будто бы охотился Ветлугин, поднятое со дна, по справке в уголовном деле значилось не состоящим на учёте в городском обществе охотников…

– Так.

– А это новая справка. – Мой мягкий, с расплывчатыми очертаниями, молодой помощник был доволен. – Одно время оно значилось за охотником Изутиным. Проживает: улица Бакинская, шестнадцать… Хаджинур уже уехал туда…

Бала заскочил по дороге в прокуратуру и привёз ещё документ. Он был из института, который для краткости в Восточнокаспийске именовали просто Институтом экологии моря.

Это был ответ на запрос: «На приготовление 250 кг паюсной икры кустарным способом пошло 369,42 кг икры-сырца, из которых в промышленных условиях изготавливается 27,78 кг зернистой икры высшего сорта. Что касается рыбного стада, то для этого было выловлено не менее 100 икряных рыб осетровых пород, что предполагает уничтожение примерно 600 рыб…»

Я показал справку Баларгимову.

– А я здесь при чём? – спросил шеф лодок.

– Вся эта икра оприходована Вахидовым как заготовленная вами…

Может, он и не поверил. Во всяком случае, не спросил, кто такой Вахидов.

Я продолжил:

– Вахидов подробно рассказал об организации браконьерского промысла и системе взяток, которые шли в морскую инспекцию рыбоохраны и в милицию. Имеются магнитофонные записи, подтверждающие показания…

Вернулся Гусейн. С ним был милиционер-старослужащий, охранявший лодки. Он передал Баларгимову папиросы и, прежде чем его успели остановить, сообщил новость:

– Вахидов повесился. Кладовщик с сажевого комбината…

– Где? – спросил Баларгимов.

– В камере.

Я взглянул на следователя – Гусейн молча кивнул. Я набрал номер всё того же Фурмана:

– Водная прокуратура приветствует… Это правда – насчёт Вахидова?

– Увы! – Он был обескуражен. Я понял, что самоубийство Вахидова и для него полная неожиданность. – Удавился на поясе от летнего пальто…

– Каким образом?

– Сам не понимаю. Привезли с допроса, всё нормально… – Фурману нравилась эта приговорка – «всё нормально». – И на тебе!

Я поблагодарил его, хотя и не мог понять, каким образом пальто оказалось в камере вместе со снабженцем в одуряющую жару.

Я задумался.

Хотя Вахидов и отказался от первых показаний, которые он дал мне, было не исключено, что в будущем он снова их повторит. Тем более что существовала магнитофонная запись его свидетельств…

– Гражданин прокурор, – окликнул меня Баларгимов, – могу я сказать вам несколько слов наедине?

Бала и Ниязов вышли. За ними двинулся к дверям и старик милиционер.

– Слушай, – обернулся к нему Баларгимов, – сходи к моей, скажи, чтоб всё приготовила… что надо… Милиционер почтительно кивнул.

– Видите, что получается? – спросил Баларгимов, когда они вышли. – Тут ещё до суда можно концы отдать!

– Я уже думал об этом, – сказал я. – И намерен переправить вас на тот берег.

– А на чём? – быстро спросил он.

– На «Спутнике»…

– С этим краснорожим взяточником? Да они его просто потопят!

– А если на пароме? Или с «Александром Пушкиным»?

– Возьмут приступом в море. Или ещё до отправления…

– Думаете? – усомнился я.

– Как дважды два… – Узнав о грозящей ему опасности, шеф лодок, похоже, даже успокоился. Я вернул Балу и Гусейна в кабинет.

– Мне надо ненадолго отъехать. Вы остаётесь с задержанным.

В прокуратуре меня ждал начальник рыбинспекции Цаххан Алиев, Гезель успела налить ему чая.

– Игорь Николаевич! – Он отставил пиалу, прошёл по приёмной. Он всегда говорил на ходу либо стоя. – Один человек мне подсказал: на сажевом комбинате есть холодильная камера. О ней мало кто знает. Понимаете?

– Что же это за камера такая? – полюбопытствовал я.

– Ёмкость её не на сто килограммов и не на триста. Гораздо больше!

– И что?

– А то, что её соорудили на всякий случай. Пробраться к ней, если не знаешь, очень трудно. Она в здании заводоуправления. За стеной архива. В подвале. Может, понадобится вам… – Он остановился перед столом Гезель против своей пиалы.

– Не знаю, понадобится ли. Во всяком случае, спасибо.

– Может, помощь нужна?

– Пока нет…

Я не очень вежливо отделался от него, прошёл к себе, открыл сейф-мастодонт.

Неожиданно моё внимание привлекла одна из бумаг – мятая, на серой волокнистой промокашке: она слегка высовывалась из стопы «для служебного пользования», которую я всегда аккуратно выравнивал и подбивал, прежде чем уложить в сейф.

«Кто-то заглянул в мой ящик… – Открытие это не ошеломило меня. Кассеты! Записи с показаниями Вахидова!»

Кто-то из имевших доступ в помещение выполнял задание браконьерско-административной мафии… «Но кто? – Мне ничего не было известно о ключах, которые могли остаться у прежнего владельца этого нетранспортабельного стального чудища. Я должен класть бумаги в сейф Гезель…»

Со смертью снабженца игра начиналась серьёзная.

«Баларгимова нельзя оставлять на этом берегу. Иначе его убьют. Нельзя и открыто отправлять с небольшим конвоем. Я не могу рисковать людьми».

Я вынес постановление об аресте и этапировании Баларгимова, заверил гербовой печатью, спрятал второй и третий экземпляры в бумажник – теперь они должны были постоянно находиться со мной.

Позвонил Бураков:

– У вас нет Гусейна?

– Нет.

– Где он может быть? Не знаете?

– Не знаю, – лгал я. – Может, в аптеке на Шаумяна. Её не открыли?

– На ремонте!

– Что там у вас?

– Заявитель. Я хотел, чтобы Гусейн на него посмотрел. Ладно, я позвоню позже.

– Орезов тут?

– Тоже куда-то уехал. Я окликнул Гезель:

– Вызови, пожалуйста, капитана судна «Спутник» – Антонова. У нас записан его телефон…

– Антонов? – спросила Гезель. – А имя-отчество?

– Он был понятым по делу Ветлугина. Посмотри. Попроси срочно заехать.

С Русаковым и руководством парома я предполагал связаться самостоятельно.

– Разрешите, Игорь Николаевич?

Показался Хаджинур Орезов в кожаной куртке, с которой он никогда не расставался, с высовывавшимся снизу ремнём, уходившим под мышки, к кобуре.

– Что там случилось, в дежурке? – спросил я.

– Ничего особенного, – он остановился у балюстрады. – Заявитель пришёл. Говорит, ночью на пароме у него триста рублей украли. Из каюты. Врёт, как сивый мерин. Только не могу понять – зачем? Триста рублей от нас он всё равно не получит… – Хаджинур был явно озадачен. – Если бы заявил, что украли документы, – тут ясно!

– Разберётесь… – Меня интересовало другое. – Что с ружьём Ветлугина?

– Интересная история, Игорь Николаевич. – Орезов оживился. – Ружьё 141917, которое подняли со дна залива, значилось за гражданином Изутиным. Изутин продал его некоему Яскину, тот – Досову…

– А Досов…

– Нет! Ни за что не догадаетесь! Досов заявил, что ружьё, которое ему продал Яскин, у него дома!

– Не понял.

– Сейчас поймёте. Поэтому я взял Досова с работы, поехал к нему домой и осмотрел ружьё. Тоже шестнадцатого калибра ТОЗ. Но номер другой!

– Не понимаю.

– Я тоже не понял. И повёз Досова вместе с ружьём к Яскину…

– Хаджинур! – взмолился я.

– И что же выяснилось? – Срезов, довольный, прошёлся по кабинету. Оказалось, примерно года три назад Яскина, пьяненького, задержала с ружьём водная милиция. Ружьё отобрали и долго тянули: «Зайди завтра, зайди в конце недели…» А когда вернули, он заметил, что ружьё в милиции подменили. Его-то он и продал Досову…

– А ружьё, которое отобрали? Хаджинур развёл руками:

– Выходит, осталось у кого-то из сотрудников. И исчезло! А потом снова возникло… Теперь уже с морского дна! А перед тем успело выстрелить! Прямо в лоб Ветлугину…

– Любопытно.

Нас прервал звонок Буракова:

– Гусеина ещё нет?

– Нет.

– А Хаджинур?

– Сейчас вошёл.

– Не задерживайте его, Игорь Николаевич! Он очень нужен…

Разбирательство со лжезаявителем, по-видимому, потребовало больше сил, чем первоначально казалось.

– Сейчас идёт… Вот что, Хаджинур, – сказал я, положив трубку. Завтра с утра меня может не быть. Агаева тоже нет… Необходимо организовать конвой в Красноводск. Довиденко перечислил Касумова за нами… Я решил Мазута отпустить.

– Зачем конвой?! Я сам за ним съезжу!

Срезов ушёл. Вскоре я тоже спустился к дежурному.

Дежурный – капитан Баранов – выдавал оружие заступавшей на пост смене.

За столом Хаджинур и Бураков продолжали разговаривать с заявителем, плутоватого вида мужчиной с короткой стрижкой. Когда я появился, он внимательно-фиксирующе глянул в мою сторону.

– Где ваши вещи? – спросил его в это время Хаджинур. – Вы что, приехали в командировку без вещей?

– А какое это имеет отношение? Я пришёл заявить, что у меня украли деньги… – Он снова взглянул на меня, пытаясь привлечь к разговору. – А вы мне – «где документы, где остановился, где вещи?». Вы мне найдите деньги, которые у меня украли на пароме.

Он явно намекал на нежелание милицейских регистрировать его заявление.

– Будете искать? Или нет? Иначе я ухожу. Бураков смущённо протрубил в поднесённый к носу платок:

– Мы хотим убедиться в том, что деньги действительно были. А вы не позволяете! Хаджинур снова вмешался:

– У вас ещё есть деньги с собой? Мужчина поколебался:

– Предположим, есть.

– Покажите…

– А зачем? – Он играл какую-то игру, которую я не был в состоянии понять.

Несколько секунд они препирались. Наконец заявитель достал кожаный новый бумажник, осторожно, чтобы работники милиции не могли видеть содержимое, пошарил пальцем между прокладками…

В ту же секунду Хаджинур ловко выхватил из его рук портмоне, раскрыл. Три купюры – достоинством в сто рублей каждая – упали на стол.

– Триста рублей. – Хаджинур не стал осматривать бумажник, вернул владельцу. – А вы говорите, они пропали!

– Это другие триста! – Заявитель сжал портмоне.

– Значит, вы те триста отделили?

– Да!

– Для чего?

– Просто так!

Он врал, но я не мог догадаться, зачем ему это нужно.

Милицейская система отчётности давно приспособилась под своих малокомпетентных руководителей, периодически встававших у республиканских и союзных министерских штурвалов. «Зарегистрировал преступление – раскрой его, не можешь раскрыть – лучше не регистрируй…» – оборачивалось на практике.

Подошёл капитан Баранов:

– Слушаю, Игорь Николаевич.

Мне показалось, он как-то странно, иначе, чем обычно, посмотрел на меня. Что-то неуловимое, разделяющее, возникло между нами с той ночи, когда в милицию приезжали Шалаев и Довиденко, а он, дежурный, принёс бутылку «Кер-оглы».

– Закажите для нас каюту на вечерний паром, – сказал я.

Он вздохнул, покачал головой:

– Ничем не могу помочь. Начальник запретил нам заниматься билетами…

– Капитан приехал… – сообщила Гезель.

– Пусть заходит!

В дверях показался необыкновенно круглый маленький человек с красным лицом и шкиперской – вокруг лица – бородкой. Он словно вкатился в кабинет, в руке он нёс портфель.

– Антонов Василий Сергеевич, – представился он.

«С этим краснорожим взяточником? – вспомнил я Баларгимова. – Да они его просто потопят!»

Я показал Антонову на стул, и он живо водрузил на него свой объёмистый широкий зад – казалось, что капитан восседает на массивной воздушной подушке.

– …Мы помогали водной милиции искать ружьё, – он считал, что знает, зачем его пригласили. – Оно выпало из лодки во время несчастного случая на охоте…

– И как это всё происходило? – спросил я.

– Обыкновенно, – он подёрнул короткими округлыми плечами. – Приехали из прокуратуры, из милиции. С ними

– охотник, который остался в живых… – Антонов имел в виду Баларгимова. – Поплыли к камням… – Капитана мучила одышка, он сделал паузу. – Недалеко от метеостанции. Я спустил лодку, туда сели этот охотник, я и другой понятой. Стали грести к берегу. Вода прозрачная – всё видно…

– Судовой журнал у вас с собой? – спросил я.

– Вот, пожалуйста. – Он открыл портфель, вынул и положил на стол толстую книгу – самую важную на любом судне.

– Смотрите…

«6.00, – прочитал я, – подъём флага… 11.32 – вышли в море. Первая остановка. Координаты… Спущена лодка для поиска ружья. Ружьё обнаружено в 11.48. Удалённость от берега 25 м, глубина обнаружения ружья 90 см… – Я машинально заглянул вниз. Записи за день заканчивались традиционным: 20.00 – спуск флага…»

Антонов закрыл портфель, готовясь уйти. Но я остановил его: – Не смогли бы вы сегодня выйти на вашем судне?

– Далеко? – Он нацелил на меня маленькие глазки-щёлочки, зажатые щеками.

– На тот берег.

– А груз?

– Арестованный и конвой… Три человека. Время отплытия я уточню.

Он поправил бородку, сказал осторожно:

– В принципе это возможно. Вообще-то предполагался такой рейс…

– Я позвоню, когда мы будем готовы.

– Хорошо.

Он, пятясь, покатился к двери, так что в конце концов открыл её спиной. Антонов мне не понравился.

Улучив минутку, я набрал телефон судебно-медицинской экспертизы – Анна не отвечала. Я вышел в приёмную.

– Уехал на паром, – предупредил я Гезель.

Первым, кого я увидел на пристани, был старший помощник капитана «Советской Нахичевани» Акиф, с которым так давно – уже забыл, когда это было, – я плыл к месту своего нового назначения.

– Поужинаешь? – спросил он меня.

– Я, по-моему, ещё не обедал.

– Пойдём, Валя накормит, – сказал Акиф.

Мы пошли к трапу. На пароме действительно нашлось что поесть – суп, котлета с вермишелью. Потом мы прошли в бар-салон; бармен, арендовавший помещение, сварил кофе и подал к нему маленькие блюдечки с миндалём.

Акиф ни о чём не расспрашивал, только смотрел на меня чёрными доброжелательными глазами.

– Какой прогноз погоды? – спросил я. – Уходите вовремя?

– Да, вроде никаких неожиданностей. Скоро начнём загружаться.

В иллюминатор была видна растянувшаяся в несколько рядов колонна автомашин.

– Вид у тебя невесёлый, – констатировал Акиф. – Может, ты влюбился?

– И это тоже.

– А что основное?

– Мне, возможно, придётся переправить на тот берег несколько человек, но их надо принять, когда вы уже отойдёте…

– В море? – удивился он.

– На этот счёт есть инструкции? Акиф подумал.

– Наверное, мы должны выполнять указания водной прокуратуры… Я доложу капитану.

Я хотел расплатиться, но буфетчик отказался получить деньги. На его месте и я тоже никогда не взял бы денег с гостя старпома.

Мы вернулись на несколько минут в кают-компанию, прошли в красный уголок для командного состава. Здесь всё было по-прежнему. Я сел в то же кресло под фотографией непримечательной женщины – крёстной матери судна, разбившей бутылку шампанского о борт спускавшегося со стапеля парома.

– Что от меня требуется? – спросил Акиф.

– Билеты. Каюта.

Он тут же вышел, а я как-то беспечно и сразу задремал, успев услышать своё то ли чересчур громкое дыхание, то ли приглушённый храп.

Проснулся я мгновенно. Акиф протягивал мне билеты и ключ с биркой, как в гостинице.

– Спасибо. – Я отдал деньги. За время короткого, глубокого сна мышцы у меня на лице словно одеревенели и во рту пересохло.

Мы договорились, какими ракетами судно, которое доставит на паром оперативную группу, объявит о себе.

– Если мы не появимся, ты тоже не удивляйся, – предупредил я. Успехов!

– Тебе тоже.

У трапа мы простились.

Смеркалось. На пристани уже собирались пассажиры. Тяжёлые многотонные грузовики и юркие легковушки, словно по конвейеру, вползали в огромное чрево парома.

Я заехал к капитану Мише Русакову – он одобрил мой план и сразу же принялся за его техническое обеспечение.

Мнением шефа лодок я мог не интересоваться – Баларгимов высказал его достаточно ясно.

– Значит, напротив второй скалы, – уточнил Миша.

– Да. Не забудь о кассетах.

– Я понял.

«Нива» стояла неподалёку, рядом с детским парком. Я садился в машину, когда в кустах раздался осторожный шорох.

– Кто здесь? – Я резко раздвинул кусты.

На уровне груди я увидел старую армейскую фуражку, грубо вылепленный нос, тяжёлую даже для большой головы массивную нижнюю челюсть. В лицо мне смотрели чёрные, жалостливые глаза.

Я узнал старика прокажённого

– Керим? Что вы здесь делаете?

– Ждал вас.

– Меня?!

– Да. Я приехал, когда стемнело. Сорок лет, как я не был здесь.

– Как вы меня разыскали?

Прокажённый вздохнул.

Он таращился на изменившиеся за сорок лет улицы, примыкавшие к причалу. Всё вызывало в нём интерес. Дом культуры, киоск, угрюмый дом, опоясанный фанерным щитом с аршинными буквами: «Восточнокаспийчане! Крепите мир трудом!»

– Добрые люди подсказали… Но я не хочу, чтобы нас вместе видели.

Детский парк был пуст. Из усилителя, на невысоком колесе обозрения, разносилась песня Владимира Высоцкого: «…Но был один – который не стрелял!»

– Садитесь в машину. – Я взглянул на часы. Времени у меня оставалось совсем немного.

В двух шагах находилась витрина «Не проходите мимо» – много лет не обновлявшаяся, хранившая на себе следы воздействия сурового, почти континентального климата. Старик подошёл к ней. На выцветших фотографиях изображены были какие-то тёмные личности, лица задержанных – плохо различимые, мелкие – ничего не выражали. Зато хорошо была видна мёртвая белуга. Голый неукрытый труп со рваной раной на животе, беззащитный, как труп человека. Рана зияла под сердцем, как это бывает при умышленных убийствах.

– Алеутдинов… – Прокажённый легко опознал браконьеров на фотографиях. – Афанасий… Алеутдинов утоп в шторм. Перевернулся у самой калады.

– В шторм тоже проверяют калады? – спросил я.

– В пять и шесть баллов. А если больше – только дурак пойдёт! В большую волну калада амортизирует – не снимешь рыбу!..

Он отошёл от витрины, сравнительно легко взобрался в «Ниву» на заднее сиденье.

– Калада постоянно в море, – объяснил он. – На мёртвом якоре. Зимой ставят далеко. Добираются примерно часа за два. А летом ближе, потому что рыбы больше.

– Часто их проверяют?

– Зимой обычно раз. С утра…

Что заставило старика прокажённого быть откровенным со мной? Потому что видел, как я отпустил Касумова?

– …А летом три раза. Летом рыба быстрее портится. Работа тяжёлая. Не успел вернуться – опять надо идти! А пока в море – головы да хвосты отсечь! А то и туши рассечь! – Старик вздохнул.

– А сколько рыбы можно привезти за раз?

Он подтвердил то, что я уже слышал от Вахидова:

– И семьсот, и восемьсот килограммов. Как когда!

– А много в Восточнокаспийске таких лодок? Это мой последний вопрос… Старик помолчал.

– Думаю, не меньше двадцати… Может, тридцать.

Я не представлял раньше гигантский размах браконьерского лова. Счёт шёл на десятки тонн выловленных ежедневно осетровых! И это при наличии контролирующего аппарата рыбнадзора, милиции!

– …Не спрашивайте меня, пожалуйста. Мне нельзя врать… – Глаза его стали жалобными, словно он сейчас расплачется.

– Вы искали меня, чтобы мне что-то сказать… – напомнил я.

– Да…

Несколько секунд мы посидели молча. Потом прокажённый сказал:

– Мазут не убивал Серёжу… Я приехал в город впервые за сорок лет, чтобы об этом заявить. Мазут дружил с ним. А в ту ночь Мазута вообще не было. Он ездил в колонию, к своему приятелю.

– Точно?

– Да.

– Почему же Касумов не сказал, что он там был? Установили бы его алиби!

– Его приятель сидит! – Старик достал платок, громко высморкался. Колония особого режима. Свиданий нет.

– Свиданий нет, но свидания есть…

– Кто как сумеет. – Старик шевельнул ногой. Я увидел, что на ногах у него огромные ботинки со шнурками и брюки по крайней мере сантиметров на пятнадцать не доходят до щиколоток. Старик словно был в кальсонах. Может, так ходили лет сорок назад?

– Касумов часто к нему ездил?

– По-моему, второй раз.

Живя уединённо – на острове, – старик прокажённый был неплохо осведомлён.

– За какое время?

– В этом месяце.

Внезапно меня осенило. Я вспомнил разговор с Кулиевой.

– Мазут привёз записку? От Умара?

Чёрные зрачки Керима странно кружили – он сидел боком ко мне, и я не знал, кружат ли оба зрачка одинаково, в одном направлении.

– Я не спрашивал, а он мне не сказал. – Старик вздохнул. – Я всем говорю: «Ничего не рассказывайте. Меня будут спрашивать – я вынужден говорить. Мне нельзя врать. Бог не велит».

Впервые он остановил свой чёрный зрачок на мне, Я заглянул в него и почувствовал затаённую боль, щемящую отверженность и безысходность. Я представил, как старику прокажённому сиротливо на безлюдном острове долгими одинокими ночами, как он уязвим и беззащитен.

«А сейчас, после того, как я уйду, все водные прокуроры страны не смогут его защитить…»

– Завтра Касумов будет на свободе, – сказал я. Теперь я уже спешил. Отвезти вас куда-нибудь? Есть у вас где ночевать?

– А… побуду тут…

Массивная нижняя челюсть старика хищно задвигалась, она казалась чрезвычайно сильной, грубая тяжесть её как бы уравновешивала пронзительную ранимость глаз.

Я понял, что он не уедет, пока не встретится с Касумовым.

– До свидания!

Я не погнал «Ниву» кратчайшим путём по набережной, а с Баларгимовым, Балой и Гусейном на заднем сиденье сделал короткий крюк через перевал.

С возвышенности Знаменитых Географов на мгновение открылась центральная часть города, окружённого с трёх сторон скалами; ниже, на уровне заводских труб. у подножия, двигался крохотный, словно игрушечный, тепловозик. Мелькали ставшие привычными похоронные автобусы городских маршрутов. А дальше, близко к воде, виднелись стайки портовых кранов, насыпи щебня, грузовые и рыбоохранные суда.

Ещё несколько минут – и мы снова были на набережной.

За нами не было «хвоста».

Капитан «Спутника» встречал нас на трапе.

– Здорово, Садык. – Антонов отдал честь задержанному, потом почтительно поздоровался за руку.

– Здорово, адмирал! – гаркнул Баларгимов. – Здесь-то меня, надеюсь, накормят?

– Что-нибудь найдём… – Антонов взглянул на меня.

– Не сейчас, – отвёл я его невысказанный вопрос. – Обед на берегу. И сразу потом отдадим швартовы…

– Маршрут прежний? – уточнил Антонов. – Тот берег?

– Нет. Мы должны выйти по курсу «Советской Нахичевани». Они предупреждены. В море следует обеспечить переход арестованного вместе с конвоем на паром.

– Я готов, – только и сказал Антонов.

– Старший конвоя – мой помощник. – Я показал на Балу. – В моё отсутствие он исполняет обязанности водного прокурора участка.

– Во сколько вас ждать?

– Если в течение двух часов нас не будет, поездка автоматически отменяется.

– Понимаю. – Антонов учтиво наклонил голову, её положение при этом практически не изменилось, а щёки ещё больше покраснели.

Я проехал через центр, мимо казаха, торговавшего дынями. Утром, когда я приезжал к Фурману, перед ним лежало четыре дыни, к вечеру осталось три. Но это не смущало его, и завтра он был готов продолжать свою малоэффективную торговую деятельность.

Я высадил следователя. Гусейн был рад тому, что не едет в командировку.

– Спасибо, Игорь Николаевич.

Я ещё несколько минут покрутил по близлежащим улицам и взял курс за город.

– Так мы куда? – Шеф лодок был озадачен. – На метеостанцию?

Мы миновали показавшиеся на берегу здания, вблизи которых был убит Пухов, а потом и место, где стоял когда-то город, нанесённый на карты. Недостоверность здешней жизни, которую я постоянно со дня своего приезда ощущал, шла именно отсюда.

Пыльный участок суши. Несколько проложенных под землёй труб, в которых слышен рёв каспийской воды. Полный бред. Город, положенный в плотину.

Там, внизу, печи, которые топили хозяйки, стены кухонь и спален; священные домашние очаги; лестницы домов, на которых играли дети, мостовые, перекрёстки – всё, что сначала вошло в жизнь, а потом разом, бессмысленно, сброшено было в поток

«Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели…» – сказал поэт.

«Ничего не осталось, – снова подумал я, – только рытвины, искорёженная земля».

Я свернул к берегу. Тихие овцы лежали на земле спинами друг к другу.

Вода в заливе слегка плескалась, несколько выступавших из моря огромных чёрных камней метрах в трёхстах от берега казались игрушками, плававшими в детской ванне.

– На сигарах пойдём? – Браконьер догадался, а может, просто заметил в темноте дюралевые баки, соединённые с лодкой. – Только сними с меня наручники, прокурор! В наручниках мне как-то непривычно.

– Сниму. Обязательно.

Я обрадовался по-настоящему, когда увидел впереди Мишу Русакова с его разбойной лодкой.

Всё было уже готово к отплытию. На баке я заметил прорезиненные комбинезоны, какие носят обычно на сейнерах. Тут же лежали ещё три пропахших морем и рыбой тяжёлых рыбацких ватника. Я предпочёл бы, чтобы они оказались заодно и пуленепробиваемыми.

– Оружие взяли? – продолжал интересоваться Баларгимов. – Если они догонят, без автоматов нечего делать! Перетопят, как котят…

– Не перетопят, – заметил Миша.

Он обернул плёнкой привезённые с «Александра Пушкина» кассеты, спрятал в носовом отделении.

Надсадно кричали голодные чайки.

Бала напряжённо вслушивался. Я не мог рассмотреть выражение глаз за тёмными стёклами очков.

– Ты останешься, Бала, – сказал я. – У меня дела на том берегу…

– Но, может, я… – возразил он.

– Ты отведёшь машину. Всё!

Я снял с Баларгимова наручники, подождал, пока он затянет комбинезон.

Мы отчалили на вёслах. Отойдя за камни, Миша Русаков поочерёдно, один за другим, врубил все четыре мотора «Судзуки».

Море наполнилось гулом.

Несколько лысух поднялось в воздух. Они разбегались, низко, словно гидропланы, касаясь воды. После их разбега на поверхности некоторое время ещё оставались полосы – подобие взлётных.

Ночь пала сразу – полная невидимых брызг, темноты и ветра. Мы держались в стороне от путей, какими обычно пользуются суда, ориентируясь по звёздам и компасу. Интересно: провожала ли меня и моя пухлогрудая сизокрылая синекура?

Мы шли быстро, отбрасывая назад клочки разорванной голубоватой пены, пузырившейся, словно в огромном стиральном корыте.

Один раз нам показалось, что какая-то лодка движется нашим курсом неподалёку от нас.

Миша усилил обороты.

Мы были одни – три крохотные личинки в глубине бескрайней Вселенной, держащие курс на плывущую в толще вязкого неба Рыбацкую звезду.

О, этот отчаянный бросок через море с ревущими моторами за спиной и дюралевыми «сигарами» по бортам! Когда-нибудь он ещё приснится мне в горячечном сне и обернётся ночным кошмаром, следствием и результатом болезни или кризисного состояния.