Текст книги "Хозяин берега"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Не густо, – признал я. – Нас всего трое.

– Следователь у тебя один?

– Один.

– Ещё у Агаева один, – задумчиво сказал Довиденко. – Да ещё двое оперативников.

– Трое. Один в ОБХСС.

– Да-а.

Он вынул расчёску, несколько раз тронул макушку, где уже намечался заметный отлив волос, продул зубцы и, не глядя, сунул её назад, в карман. Несмотря на генеральские отличия, он был похож на начальника станции, принарядившегося к встрече поезда с делегатами.

– А дело большое, серьёзное… Тут для целой бригады работы на несколько лет. Согласен? Изымать документацию в отделе снабжения… Экспертизы… Судебно-бухгалтерскую, судебно-экономическую… Эти обязательно! Осетровую оформляли, видимо, какчастиковую, полученную в рыбколхозах… Значит, судебно-ихтиологическую…

Довиденко, скорее всего, был выдвинут в прокуроры из следователей, в нём чувствовался конкретно-деловой профессионализм.

– …Поднять накладные, путевые листы – доказать, что в те дни, когда оформлялись накладные, в рыбколхозы машины не направляли. Допросы шофёров, экспедиторов… А тут ещё – холодильные установки! Мастера должны были видеть, чем загружены холодильники. Большо-о-е дело!

Всё, о чём он говорил, было абсолютно верно.

– …Конечно, взять в производство такое дело лестно и почётно… Но маленькой прокуратуре с этим не справиться. Нет ни сил, ни средств, так? Я молчал. – Значит, всё равно придётся просить помощь со стороны…

– Есть ещё бассейновая прокуратура… – возразил я.

– Дело это только начинается в море, – гнул своё Довиденко. – А ниточки-то всё равно тянут сюда, на сушу. В глубь города, в районы. К нам. А кроме того, водникам не пробить противодействие, которое наверняка начнётся. Вы не знаете расстановки здешних сил…

Он не обманывал меня. И сам, почувствовав это, успокоился – таково волшебное свойство правды.

Замолчав, он слил остатки «Кероглы» в чашку Шалаева и плеснул себе чая.

– Я уже говорил с прокурором бассейна… – Он отпил чай.

– Не остыл? – спросил я.

– Пить можно… Твой шеф согласен со мной. Кроме того, я связался с транспортной прокуратурой Союза. Ну, и партийные органы, конечно, нас поддержали… Так что вопрос о подследственности уже решён.

Я повторил процедуру с переливанием коньяка, налил себе чая. Заварка была индийская – давно забытая в наших краях. К агаевскому угощению мы не притронулись.

«Этого следовало ожидать, – подумал я. – Бассейновая прокуратура организация новая, межрегиональная. За ней никто не стоит, кроме московского начальства, а оно далеко!»

Я сидел, постукивая костяшками пальцев по столу. Довиденко не торопил меня – пил чай, потом обнаружил на тумбочке газету «Водный транспорт» – в областной прокуратуре её не получали, – прошуршал страницей.

«Областная прокуратура, конечно, потянула бы это дело, оно ей под силу… Но Довиденко нужен мой материал не для того, чтобы его расследовать! А чтобы его похоронить! Спасти репутацию коррумпированных местных властей…»

У меня не было выбора.

«Дело они всё равно отберут…»

– Прокурор бассейна сказал, что у тебя всё ещё висит убийство Пухова… – Довиденко только делал вид, что читает. – С ним много работы.

– Вы его так и не раскрыли? – спросил я.

– Нет. Мазут молчит. Оружие мог подложить любой…

– Между прочим, из-за того, что меня не допускают к Касумову, я не могу расследовать убийство Пухова! – зло сказал я.

– Он тебе действительно нужен? Я распоряжусь, чтобы завтра Касумова перечислили за тобой. А впрочем… – Довиденко решил ковать железо, пока горячо. – Я прямо сейчас позвоню начальнику следственного отдела. Он всё подготовит с Мазутом…

Довиденко подвинул себе телефонный аппарат.

– Пышматов! Завтра перечислишь Касумова за водной прокуратурой… Что? Ну, хорошо… – Он положил трубку. – Послезавтра. Как всегда – в последнюю минуту что-то или упущено, или забыто. Сам знаешь… Кстати, как ты думаешь поступить с Вахидовым? – спросил он вдруг.

– А как ты посоветуешь?

Довиденко сделал вид, что пока не решил.

– Он хоть и негодяй, но целая куча детей. К тому же коммунист. Характеризовался положительно. Фотография – на городской Доске почёта…

– Отпустить?

– Пусть идёт. Мы сами изберём ему меру пресечения… – Довиденко отпил чай. Я подвёл итог.

– Хорошо. Поскольку я уже послал на обыск, дело всё-таки возбудим мы. А Вахидова потом отпустим.

– Слово?

– Дикси, как говорили римляне. «Я сказал».

Я проводил Довиденко к лестнице, вернулся, вышел на балкон. Со света в первую секунду внизу нельзя было ничего разобрать. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел, что Довиденко, стоя у машины, разговаривает с двумя молодыми людьми в длинных чёрных пальто или плащах.

На том берегу молодые следователи прокуратуры давно уже пристрастились к дорогим чёрным кожаным пальто с погончиками. Теперь эта мода, видимо, шагнула через Каспий.

«Это – следователи, – безошибочно определил я. – Они оставлены, чтобы задержать Вахидова, как только он покинет прокуратуру».

Я подождал. Вокруг была тишина густонаселённого общежития, изредка нарушаемая чьим-то вырвавшимся громче других стоном, скрипом матраса или звяканьем кружки о ведро.

Ещё через минуту огоньки красных стоп-сигналов плавно закачались над рытвинами нашего неухоженного жилого двора.

Собрался и я. Моей лампе, как и светильнику в кабинете Балы, предстояло гореть до рассвета.

Я подождал, пока оба следователя прокуратуры войдут в дежурку, прошёл к «Ниве» и, стараясь не особенно шуметь, выехал со двора.

– …Часть рыбы шла в шашлычные и рестораны, – рассказывал Вахидов. Разница покрывала накладные расходы. Остальную рыбу отправляли в разные города. В Москву, в Тольятти. В Среднюю Азию. Мне давали адреса, я отправлял.

– Письменные распоряжения были? – спросил я.

– Всё устно. «Надо послать в Москву, в Главснаб… Утверждают лимиты…» Я отсылаю.

– А квитанции?

– На комбинате. В сейфе… Часть рыбы закупали через ОРС как частиковую… – Довиденко как в воду глядел.

Вахидову и в голову не приходило, что он совершает тяжкие преступления:

– Все знали! Благодаря икре да осетрине мы выбили для области импортной мебели, дополнительно к лимиту – машин, запчастей…

Отчасти было жаль его. Он мотался по побережью в ночь-заполночь, договаривался с браконьерами, рисковал, организовывал. Большие люди пользовались его услугами, не скупились на благодарности, смотрели сквозь пальцы на то, что он не забывает и себя, и никогда не оставляли улик.

«Довиденко легко отрубит концы, как оговоры уважаемых в городе лиц…»

Мне оставался круг вопросов, связанных непосредственно с браконьерским промыслом, и я не собирался и его тоже отдавать «территории».

– У кого вы брали рыбу? У разных рыбаков или у одного?

– У меня был свой постоянный шеф лодок…

– Как его зовут?

– Я называл его просто Шеф.

– Опознаете, если показать фотографию?

– Конечно! Небольшого роста. С усиками…

– Работает где-нибудь?

– Вряд ли! Обычно он на берегу. С ездоками… Лодки ведь могут прийти в любое время!

– Ездоков его знаете?

– Сейчас всё больше новые. Часто меняются… Прежних я знал – по многу лет ходили.

– Сейчас совсем не ходят?

– Ветлугин Сашка погиб. Умара Кулиева приговорили к расстрелу… Ещё был Мазут. Его, говорят, посадили…

– Ветлугин, Умар Кулиев, Мазут… Не ошибаетесь?

– Что вы! Сколько рыбы закуплено было!

– А не боялись, что задержат? Ведь есть рыбнадзор, милиция…

– Милиция сама брала рыбу. Участковые, дежурные…

– А этот дежурный, который сегодня…

– И он тоже. Шеф ежемесячно платил и милиции, и рыбнадзору…

Я завёз Балу на квартиру.

– Отоспись. Придёшь после обеда.

– Не могу. У меня вызваны люди.

– Я сам с ними поговорю. Спи. Магнитофон я оставлю с собой.

От Балы я ехал вдвоём с Вахидовым.

Город просыпался.

Окрестные скалы чётко вырисовывались по обеим сторонам бухты: Какая-то женщина снимала замок с двери аэрокасс – пудовый, им можно было запирать ангар с боевыми самолётами. С базара на автостанцию несли сумки с овощами, цветы.

Вахидов жил рядом с парком, в доме, где обитали многие уважаемые в городе люди. Рядом находился хлебный магазин, в котором хлеб всегда был свежим; «Гастроном», где хоть что-то можно было купить, кроме рыбных консервов, верблюжьего мяса и супных концентратов. Здесь же поблизости располагалась срочная химчистка, прачечная и спецполиклиника.

– Кто будет вести моё дело? – спросил Вахидов. – Вы?

– Нет. Областная прокуратура.

– Эти будут вести дело так, будто я действовал в одиночку и никто ничего не знал! Я промолчал.

– Все всё знали! Из той же прокуратуры постоянно звонили: «Две-три рыбы, пожалуйста… Или с килограмм икры! У нас гость из прокуратуры Союза!» А то записки присылали. Надо бы сохранять! – Вахидов совсем раскис. – Жену ждёт удар, не знаю, как ей и сказать…

У парка он попросил остановить:

– Не надо к дому.

Он тяжело дышал. Как писал царь Соломон: «Есть время собирать камни и время их разбрасывать. Время жить и время умирать…»

Под деревьями я увидел двоих в кожаных пальто, это были те же следователи, что ждали Вахидова во дворе прокуратуры. Не дождавшись, они поняли, что их обманули, и переместились сюда.

– Хотите, я отвезу вас куда-нибудь, где вы сможете выспаться? поколебавшись, спросил я. – Это единственное, что я могу ещё для вас сделать.

Он вопросительно взглянул на меня.

– Видите, те, в чёрном? Это за вами.

– Спасибо, – он покачал головой. – Я пойду. Голова у меня, слава богу, работает. Я ещё не такое расскажу! Сейчас надо кричать во весь голос. Если свиньям этим ничего не напоминать, они и вовсе от меня откажутся…

Я проехал мимо областной больницы. Напротив находилась станция «Скорой помощи». Несколько «рафиков» стояло прямо на улице.

«Где оставить кассеты с показаниями Вахидова?»

Только после этого можно было ехать домой или в прокуратуру. В которой раз проезжая мимо железнодорожного вокзала, я вспомнил, что с вечера ничего не ел, остановил «Ниву» на стоянке, вышел на площадь.

Утро выдалось пасмурным, но дорога была оживлена. Шли в школу дети. На перекрёстке молодая дама в туркменском национальном макси смотрела, как два её малыша с портфелями перебегают дорогу. Видимо, дальше она их уже не провожала.

Я вошёл в вокзал. Буфетов внутри не оказалось. В высоком, как собор, пустом зале под потолком свиристела цикада. Я вернулся на площадь. Ни один поезд в этот час не прибывал, не убывал. Сбоку, рядом со входом, продавали пирожки. Я купил и, отойдя в сторону, начал есть.

Ничего толкового не приходило на ум. Я вернулся в машину, положил магнитофон на колени, включил запись.

Чужой голос, совсем не мой, только напоминавший его, задавал вопросы, Вахидов на них отвечал.

«– И сколько одна лодка доставляла в сутки?

– До ста осетровых каждый раз.

– А по весу?

– Примерно по пятьсот – семьсот килограммов в день круглый год. Иной раз привозили и до тонны…»

Я вырубил магнитофон.

«Размер нанесённого ущерба – миллионы рублей с одной лодки!»

Внезапно я вспомнил человека, которому смело мог оставить на сохранение кассеты.

Я снова сел в «Ниву», проехал с километр в сторону набережной, вышел и направился к молу.

Тёмная, тяжёлая бирюза тянулась за горизонт, сквозь облака пробивалась узкая щёлочка света. Я подошёл ближе, «Александр Пушкин» чуть покачивался на зыбкой воде. Сквозь стекло рубки я увидел чёрную курточку капитана Миши Русакова. Миша словно отбивал поклоны – фуражка его то появлялась в стекле, то вновь исчезала. Он драил необычного вида лодку, пришвартованную к борту «Пушкина».

– Миша, – позвал я. Он не слышал.

– Миша Русаков! Капитан!

«Капитан» он сразу услышал – это было уже от профессии.

– Прошу вас, Игорь Николаевич! – смешные, как у моржа, усы затопорщились.

– Что это за агрегат у тебя там? – Я показал на лодку.

– Бесхозная. Хозяин так и не нашёлся… Хотите, покажу её в действии?

Русаков отвязал цепь, движения его были быстры и чётки.

Один за другим он завёл спущенные за корму лодочные моторы. Взревев и почти вертикально задрав нос, лодка выскочила в залив, оставляя за собой пенистый след. Вдоль бортов лодки тянулись длинные серебристые «сигары». Сделав круг, Русаков выключил двигатели – опустив нос, лодка вернулась на место.

– Игрушка, – сказал Миша Русаков. – Ни один милицейский катер не догонит. А это дополнительные баки с горючим, – он ткнул в «сигары». Используются в военной авиации.

Я показал Мише на причал – Русаков накрыл лодку маскировочной сеткой, поднялся ко мне.

– На судне полный порядок, – он полушутливо бросил руку к фуражке.

мы подошли к «Ниве». Я достал завёрнутые в «Водный транспорт» плёнки.

– Это кассеты, Миша, – сказал я. – Очень важные для нас. Положи их подальше. И помни: о них никто не должен знать. Вернёшь их только мне…

Миша улыбнулся:

– Хорошо, Игорь Николаевич!

Плёнки, жёгшие мне руки всю вторую половину ночи и утро, были теперь в надёжном месте, я мог не бояться, что у меня их выкрадут из кабинета, из дома, из машины.

Облака начинали рассеиваться. С моря приближалось небольшое судно, похожее по классу на «Александра Пушкина». Белые буруны сопровождали его с обеих сторон. Оно передвигалось словно в кипящей воде…

– Это «Спутник» рыбнадзора. – Миша подал мне руку. Он всё хорошо понял. – Не беспокойтесь. Всё будет в полной сохранности… Вы домой?

– Нет, надо проехать ещё в одно место…

При свете дня Второй тупик Чапаева выглядел грязным рядовым мостком в клоаке гигантского, безбрежно раскинувшегося вокруг Нахалстроя. Грубо окрашенные заборы. Мусор вокруг единственного контейнера. Узкий цементированный тротуарчик с навечно оставленными при его создании вмятинами чьих-то сапог. Гнилостный запах напоминал, что Каспий, как ни говори, находится всё-таки во впадине, где всё разлагается быстрее, чем наверху.

Дважды прошёл я из конца в конец, пытаясь решить, попала ли машина, которую я преследовал накануне, сюда, в тупик. Или в тупик попал я сам, а машина свернула на другую улицу.

Обе версий имели одинаковые права. Водитель мог и свернуть, и поставить машину во двор, тем более что сначала я проехал мимо Второго Чапаевского и лишь потом, не обнаружив её впереди, вернулся.

– Помощь не требуется?

Я увидел мужчину в тёплом рыбацком ватнике. Он стоял рядом с дощатым туалетом, напротив забора, – я не сразу заметил его.

Должно быть, он довольно долго наблюдая за моими передвижениями.

– Чапаевских – два тупика? – поинтересовался я.

– Целых четыре. – Он подошёл ближе, лицо его показалось мне знакомым. – Смотрю и думаю, что водному прокурору понадобилось в нашем тупике?

Я узнал его.

«Баларгимов… Напарник Ветлугина по последней его охоте на качкалдаков…»

– Материал о самовольной застройке… – Я сам удивился собственной находчивости. – А вы? Ваш дом тут? Он открыл калитку.

– Заходите, посмотрите, как мы живём. Я взглянул вдоль улочки, показавшейся мне вымершей, – вокруг не было ни единой души, не доносился ни один звук.

– Ну что ж. – Я не заставил просить себя дважды.

Маленький двор под стать был каркасно-засыпному ящику, типовому жилищу самстроя. Никакой машины нигде я не обнаружил. Во дворе я увидел песок, несколько крафтпакетов с цементом – хозяин что-то строил. Ещё дальше виднелся сарай.

– Сюда. – Дверь открывалась прямо в комнату, прихожей не было.

Вдоль узкого пенала стояли подряд буфет, газовая плита, две узкие, с металлическими спинками, кровати.

На полу с самодельными половиками играли два ясельного возраста малыша. В конце пенала висела занавеска, там была вторая комната.

– Знакомься, – сказал Баларгимов женщине, показавшейся из-за занавески. – Это новый водный прокурор.

– Добро пожаловать. – Жена Баларгимова была русская – с открытым, приятным лицом, пышной грудью, с русым тугим пучком на затылке. На голом предплечье я увидел синюю татуировку – «Нина». – Как вам наши хоромы?

– Уютно, хотя и тесновато, – признал я. – А зимой? Не холодно?

– Газ обогревает… Жара, хоть двери настежь! А выключишь – тепло сразу выдувает.

– Другое жильё не обещают?

– Кому мы нужны? Если сами не позаботимся, о нас кто подумает?

Она взяла с буфета маленькие, послевоенные ещё часы «Звёздочка», подкрутила, положила на место.

Буфет был старый – с семейными фотографиями между стёкол. Фотоснимки чередовались со старыми поздравительными телеграммами. Была тут и завоевавшая мир неизвестная японская девушка, интимно мигающая с фотографии.

Разговор не получался – позади себя я постоянно ощущал присутствие настороженно-притихшего Баларгимова.

– Что же вы, пешком от самой прокуратуры? – подал он голос. – Или на автобусе ехали?

– Служебной машиной.

– Вроде я не видел её…

– Она у парикмахерской Гарегина. Я спрашивал, где Чапаевские тупики. На всякий случай я дал понять, что меня будут искать здесь.

– Да вы садитесь, – предложила хозяйка. – Какая правда в ногах…

– Надо ехать: дела… – сказал я.

– У всех дела. – Малыши потянулись к ней. – Да вы не спешите! Может, чайку?

– Прокурор так не придёт, чтоб чай тут с тобой пить, – подал голос Баларгимов. – Наверное, соседи что-нибудь наговорили… – Он всё стоял у порога. – Богатства наши кому-то спать не дают…

Женщина подняла с пола напёрсток и положила на буфет рядом с фарфоровыми рыбками и пачкой молочной смеси. Японская девушка интимно мигнула мне, не меняя выражения лица.

Рядом я увидел фотографию молодой пары – парень в белой сорочке, при галстуке, в шапке рассыпавшихся волос, прижимал к себе улыбающуюся счастливую невесту в белой фате.

– Сын? – Я кивнул на снимок.

– Нет. – Она отстранила малышей. – Это племянник мужа…

Баларгимов за моей спиной нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Я простился. Хозяйка пригласила:

– Заходите, если окажетесь в наших краях…

– А я уж решил, что вы стрижётесь в Доме быта… – Согомоныч повторил тезис: – У каждого человека парикмахер должен быть, как домашний врач, свой! И я хочу сделать вам предложение. Вы будете каждый день бриться у меня, и я буду следить за вашей причёской…

Я не ответил, и Гарегин, видимо, воспринял мою заминку как раздумье о совместимости моего высокого должностного статуса с возможностью пользоваться услугами наёмника капитала. Он быстро сказал:

– Впредь я это буду делать бесплатно. Я поинтересовался:

– А из чего же вы будете извлекать свою капиталистическую прибыль?

– Такой клиент, как вы, создаёт репутацию заведению. Всякое капиталистическое производство тратит значительную часть средств на рекламу. Вы будете моей рекламой…

– Боюсь, что меня обвинят во взяточничестве. Или, в лучшем случае, в злоупотреблении служебным положением… Он замахал руками:

– О чём вы говорите! Вы же на суше! Не в акватории. А кроме того, у нас священная традиция оказывать уважение людям, это называется «хэрмет» подарок бескорыстия…

– Если вы хотите, чтобы я поддерживал вашу рекламу, давайте оставим разговоры про хэрмет.

– Будет лучше, если вас станут подвозить ко мне на персональной машине…

Под ровное вибрирование воздуха у моего уха я вернулся к открытию, сделанному мною во Втором Чапаевском тупике.

«Свадебная фотография!»

Жениха – смуглого, с длинными волосами и выдававшимися вперёд скулами, в белой, с галстуком, сорочке – я видел впервые… А вот невесту я узнал. Я её видел вместе с рыбинспектором Пуховым вечером, накануне его гибели.

«Вера – жена Умара Кулиева! Выходит: Умар Кулиев – племянник Баларгимова!»

Наёмник капитала снял с меня пеньюар, провёл щёточкой по затылку, отошёл, любуясь своей работой.

– Моё призвание – стричь! А вы, спасибо вам, первый человек, который называет меня правильно. Все остальные дикари зовут меня Георгин Самогоныч… Именно поэтому я предлагаю вам бриться и стричься у меня бесплатно.

Из автомата на углу я позвонил Орезову:

– Достань фотографию Баларгимова и любым способом предъяви её Вахидову. Только срочно…

6

В прокуроре, надзирающем за местами заключения, я узнал своего сверстника – уроженца того берега. Когда-то нас даже знакомили. Он поднялся мне навстречу – тяжёлый красавец с традиционными усиками, как две. капли воды похожий на Эдика Агаева.

– Игорь, – напомнил я.

– Фурман. Это имя. Не фамилия.

– Как имя оно даже симпатичнее.

Мы посмеялись. Я сел и перешёл к делу.

– Меня интересуют осуждённые по делам, отнесённым к подследственным водной прокуратуры. Не все, конечно. А только по неисполненным приговорам. Есть такие?

– Одно. – Фурман нагнулся, вынул из тумбочки заварной чайник, налил в него из графина воды и достал кипятильник. На столе появились пиалы, сахарница. – Приговор вошёл в законную силу, но ещё не приведён в исполнение. Умар Кулиев. Высшая мера наказания.

– Его не помиловали?

– Нет, Учли просьбы трудящихся. Да вот, если хочешь… – Фурман достал из сейфа несколько бумаг, одну протянул мне.

Я прочитал:

«Президиум Верховного Совета… Учитывая степень тяжести совершённого преступления и то, что личность Кулиева представляет исключительную опасность для общества, Президиум постановил ходатайство о помиловании отклонить».

– И когда? – спросил я, возвращая бумагу. Он понял вопрос, хотя я и не договорил.

– Этого не знает никто. Обычно Президиум через Прокуратуру возвращает уголовное дело назад в суд, а суд уведомляет органы исполнения приговора, что уголовное дело пришло… На этом переписка заканчивается.

– А дело Кулиева? – спросил я.

– Пока не возвратилось.

Напротив прокуратуры размещался пневматический тир, тускло выбеленный, с казёнными лозунгами ДОСААФ, которые вывешивают обычно только в тирах. С угла, рядом со старой, с выбитыми стёклами, телефонной кабиной пожилой, в пыльном халате казах торговал дынями. Я позвонил Гезель.

– Игорь Николаевич! Это вы? Я вас очень плохо слышу… – ласково, как ребёнку, сказала Гезель. Она боялась испугать малыша, который всё это время, очевидно, проводил в полудрёме, набираясь тепла и нежности на всю свою грядущую жизнь, которая, судя по всему, не обещала измениться к лучшему.

Внезапно мне стало тепло и спокойно.

– Что там, Гезель? Кто-нибудь есть?

– Бала здесь.

– Я же разрешил ему отдохнуть!

– Он тут. Они с Гусейном допрашивают брата Ветлугина.

– Гезель! Скажи, чтобы его не отпускали, я тоже хочу поговорить… А что у Сувалдина?

– В заповеднике спокойно. Бала заказал для вас справку в Институте экологии моря. По поводу икры, изготовляемой браконьерами…

– Отлично. Хаджинур не появился?

– Нет. Звонили от прокурора области Довиденко. Вы скоро будете?

– Сейчас еду.

Звонки начались, едва я появился у себя.

– Прокурор области… – Гезель открыла дверь. – Возьмите трубочку…

– Поздно приходишь, дорогой! – необычайно сердечно пропел Довиденко. Не икается? Весь день тебя вспоминаем… – Первый человек Восточнокаспийской прокуратуры готов был видеть во мне соратника, если я во всём буду следовать его желаниям. – Вот какое дело. Прохвост этот Вахидов – одумался! А может, кто-то его надоумил… Короче: от всего отказался!

– Хорош гусь, – поддакнул я.

– Надо ехать в обком – исключать из партии, а он одно твердит: «Я наболтал лишнего водному прокурору, чтоб отпустили!..» А у него, знаешь, шестеро детей…

– Что ты предлагаешь? Довиденко солидно прокашлялся.

– Есть выход… Ты записал его показания на плёнку… Дай мне свозить эту запись в обком!

Я ни в чём не подозревал своих коллег. Но, если я, новый человек, всего за несколько недель вышел на сбытчика осетровых, легко вообразить, как быстро – если б хотели! – задержали его здешние Шерлоки Холмсы. Верхушка, организовавшая массовый браконьерский промысел, плотно прикрывала его сверху.

«Теперь кто-то из них хочет заполучить магнитофонную запись, чтобы её уничтожить! Нет-нет!..»

– Мы бы его быстро припёрли, прохвоста. Представляешь? – лебезил передо мной прокурор области.

– Представляю. Беда в том только, что ничего не записалось… Магнитофон импортный – в левом углу панель с кнопкой. Надо их вместе нажимать. А я – только на панель.

– И ничего-ничего не записалось? – недоверчиво спросил Довиденко. Хоть что-нибудь-то получилось? Мы тут в лаборатории доведём до ума!

– Он вообще не работал на запись! Только Вахидову говорить об этом не надо, – предупредил я. – Пусть думает, что плёнка эта существует!

– Конечно. Я ему ничего не скажу… – Довиденко сделал вид, что верит мне, но простился довольно холодно. – Ладно. Поговорим ещё…

Он не допускал мысли, что плёнку с показаниями наиболее опасного свидетеля заполучить не удастся.

– Это вы обнаружили в море труп своего брата?.. – спросил я. – Как это произошло?

Бесцветный высокий блондин прокашлялся, подробно рассказал о своих сборах на поиск, всё последующее уместилось в одном предложении:

– …На малой скорости стал объезжать залив, смотрю, плавает что-то! Сашка!..

Он замолчал и в последующем отвечал только на мои вопросы.

– Далеко от берега?

– Плыл-то? Метрах в двадцати пяти.

– Это уже на третий день?

– Ну да. Случай был двадцать пятого…

– До этого вы часто виделись?

– Раза два в неделю.

– Он к вам приходил? Или вы к нему?

– Чаще я.

– Почему?

Он задумался, пожал плечами.

Я перелистал дело. Вернулся к протоколу обыска. Жене Ветлугина предложили добровольно указать местонахождение охотничьих боеприпасов мужа, но она ответила, что в квартире их нет.

«Между тем их нашли в платяном шкафу…»

– У вас много братьев?

– Мы двое.

– Брату приходилось жить у вас?

– Нет.

– А вам у него?

– Пришлось. Однажды всё лето прожили.

– Давно?

– Перед тем, как этому случиться… Он жил у жены, а я со своей переехал к нему. Квартиру сдавали – деньги были нужны.

– Помните, что у них находилось в платяном шкафу? – неожиданно спросил я.

Он вспоминал: костюмы, платья, обувь… Часы, фигурные ножницы, фотоальбом…

Забыл только об охотничьих боеприпасах – гильзах, пыжах. Я зашёл с другой стороны:

– Помните, что он купил в то лето?

– Вы имеете в виду сервант?

Я ничего не мог иметь в виду, поскольку не располагал информацией. Эх, как бы я провёл это дело, будь оно в моём производстве с самого начала!

– Мотоцикл?

– А ружьё?

– Ружья не помню.

– Сможете узнать, если я покажу его?

– Нет, – он покачал головой.

– Брат говорил с вами об охоте? Ветлугин замялся.

– Честно говоря, про охоту не слышал.

– Но если бы он ходил, вы бы знали?

– Думаю, знал.

– А почему вы не сказали об этом следователю?

– Он не спросил.

Я пробежал глазами первый протокол допроса. Ветлугина допрашивал следователь прокуратуры района Алиханов. Фамилия ни о чём мне не говорила. Вопросы о ружье, о том, бывал ли погибший на охоте, действительно заданы не были.

«Ясно! Отрицательные ответы торчали бы, как шило из мешка!»

– Ваш брат нигде не работал, а между тем имеет машину, мотоцикл…

– Он сторожил лодку…

– Ну, сколько это могло дать?

– Немного…

– Вот видите! – навалился я. – С его смертью ни о каком уголовном разбирательстве, конечно, не может быть и речи… Дело прошлое! Но, наверное, он и за красной рыбкой хаживал? Был ездоком! Ведь так?

Бесцветное лицо его впервые стало живым и даже приятным – таково обычное воздействие правды, отказа от лжи.

– Был! Но с кем ходил, на чьей лодке, брат никогда не говорил. Мы, Ветлугины, молчуны… – Он покраснел. Передо мной была очередная жертва омерты – заговора всеобщего молчания, полностью смирившаяся с происходящим. Он скрыл убийцу, имя которого, должно быть, вслух называли все, жившие жизнью Берега.

Ветлугин ушёл, а я позвонил в прокуратуру области, новому своему знакомцу:

– Следователь Алиханов… Знаешь такого?

– Знаю, – сказал Фурман, – молодой следователь.

– Когда он пришёл?

– Года три назад.

Выходит, когда Алиханов вёл дело о гибели Ветлугина, он был вообще новичком.

– А что? – спросил Фурман.

– Читаю одно прекращённое им дело – не перестаю удивляться…

– Слабый мальчик. Он сейчас только ещё соображать начинает…

– Ну ладно, – я дал отбой.

«Материал о криминальном трупе поручили начинающему следователю, вчерашнему стажёру!» Кто-то, имеющий власть, заранее определил линию следствия, а молодой следователь только выполнил указание.

Я листал дело. Формальные запросы в водную милицию. Формальные ответы за подписями Буракова и Агаева.

«…Обнаружить лодку, на которой Баларгимов с Ветлугиным ходили 25 сентября на охоту, не представилось возможным…»

«…Дробовое ружьё, принадлежащее Ветлугину, за № 141917 16-го калибра марки ТОЗ на учёте в Восточнокаспийском городском обществе охотников не значится…»

«…Баларгимов является членом общества охотников, и за ним зарегистрировано охотничье ружьё за № 0637 12-го калибра иностранной марки…»

Первые показания Баларгимова изложены были крайне противоречиво. В собственноручном письменном объяснении на четвёртый день после случившегося было сказано, что лодка едва не перевернулась вместе с выпавшим из неё Ветлугиным, и ему, Баларгимову, с большим трудом удалось подплыть к берегу. В протоколе допроса от того же числа говорилось, что после выстрела и падения Ветлугина лодка перевернулась… Баларгимова допрашивали несколько раз, и каждый раз он показывал чуть иначе.

Следователь Алиханов этого вроде бы не замечал.

«После того как Ветлугин упал в воду, я тоже свалился в море. С трудом достиг берега, а лодку унесла вода…»

«Я упал в море, ухватился за край лодки и в это время увидел, что Ветлугина нет. Я начал кричать и звать его, но он не ответил. Вода унесла вёсла, и я, держась за край лодки, толкал её до тех пор, пока ноги мои не почувствовали землю…»

Как видно было из показаний капитана «Спутника», который присутствовал при выезде на место, ружьё, выпавшее из рук Ветлугина, было поднято со дна не в ста – ста пятидесяти метрах от берега, как показывал Баларгимов, а только в двадцати пяти. Вода доходила здесь Баларгимову до плеч… Других подводных камней, где лодку могло перевернуть, в этой части залива вообще не оказалось… Позвонил Хаджинур:

– Ваше указание я выполнил.

– Вахидов опознал его? – Я ещё боялся в это поверить.

– Да.

– Твёрдо?

– Без всяких колебаний. Баларгимов продавал ему рыбу и икру все эти годы.

– Ты где сейчас, Хаджинур?

– В следственном изоляторе. Вахидов уже в камере. Будут ещё указания?

– Я подошлю сейчас Балу и Гусейна. Втроём вы арестуете Баларгимова и перевезёте его на пристань.

– Понял.

– Бала и Гусейн останутся там, а ты заедешь в Союз охотников. Я хочу знать, кому в действительности принадлежала двустволка… – Я продиктовал номер. – До того, как её подняли со дна в заливе…

– Разве это не Ветлугина ружьё?

– У меня есть все основания в этом усомниться, Хаджинур…

Гезель сделала чай, и время моё надолго остановилось, пока из этого, состояния меня не выудил звонок Балы.

– Мы на пристани, Игорь Николаевич…

– А Баларгимов?

– Тут. Хаджинур уехал по вашему заданию.

– Я сейчас подъеду, Бала…

Я сложил документы в сейф, запер его, вышел в приёмную.

– Гезель! Меня ни для кого нет! Но ты Сможешь найти по этому телефону… – Я записал на перекидном календаре номер. Одновременно зазвонила междугородная.