Текст книги "Война крыш"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Решетки на окне не было, но само окно было узким. Бежать через него было невозможно.

– Работаешь?

Тут шили спальные мешки для армии. Министерство обороны платило по обычным ставкам.

– Треть беру себе, наличными, треть – семье. Еще треть выдадут при освобождении. Что еще? Получил права парикмахера. В удостоверении Министерства труда не указано, что я окончил курсы в тюрьме. Отлично!

– Как тут жизнь?

– Что тебе сказать? Построение утром в шесть, вечером в девять уже в камере. Попка на компьютере. Если что, может перекрыть тебе замок, не выпустить. Выключить свет… Могут сразу перекрыть все камеры в отсеке… У тебя проблемы?

Кейт достал фотографии нищего.

– Ты должен его знать…

– Он жив? – Рамм взял в руки фотографии.

– Убит.

– Я так и думал… Ты дашь их мне на несколько минут? А сам посиди.

– Я лучше выйду. Вдруг попка перекроет.

Кейт вышел в коридор. Зеки у телефона еще разговаривали, развалившись на стульях.

Кейт вернулся через несколько минут.

– Ты знал Маленького Эли? – спросил Рамм.

– Из Тель-Авива? Грабителя? – В Маленьком Эли было 190 сантиметров, за что он и получил такое прозвище. – Которого два месяца как убили?

– Точно. Так вот, этот твой тип имел с ним дело.

– Ты уверен.

– Я несколько раз видел их вместе. Потом он исчезал и с концами.

– Откуда он?

– Появился тоже как-то в одночасье. Что? Откуда? Никто не знал. А исчез… Тоже неясно. Повернулся, уехал. Больше не видел…

Маленький Эли был заметной фигурой на местном уголовном горизонте. Жил в Америке, потом перебрался в Тель-Авив. За последние пятнадцать лет пять раз имел дело с правосудием, представая каждый раз в качестве обвиняемого в грабежах. Кроме того, один раз он был допрошен в качестве свидетеля-«дворха», по израильской юридической терминологии, – на грани подозреваемого, чьи ответы могли быть поставлены ему в вину.

Его имя упоминалось в связи с застреленным Евсеем Аргоном – первым боссом русско-еврейской мафии на Брайтон-Бич. Главным подозреваемым был другой еврей – Пепе Найфельд, поставлявший героин для итальянской мафии.

«Амран Коэн появлялся среди самых крупных фигур. Маленький Эли не стал бы встречаться с человеком, стоящим низко в криминальном бизнесе…»

Это было единственное, что было вывезено Кейтом из тюрьмы Цаламон. Впрочем, он и сам догадывался об этом. Догадка только получила подтверждение.

И снова. Желтые крыши бензозаправок. Новая дорога с асфальтовым покрытием. Стена сухих колючек, спустившиеся низко нити электропередачи. Старые мусорные баки, поставленные друг на друга. Поле под зябь. Серые краски арабских поселений. Окруженный проволокой караванный поселок новых репатриантов. Акведук над железной дорогой. Остатки крепости крестоносцев, поле пожухлых подсолнухов. Поля кукурузы. Белая пыль мелового карьера. Желтые комья плодов кактусов, символ местных уроженцев. Ржавые металлические шлюзы на поле. Для чего это? Спираль «бруно» вокруг военной базы. Окрестные горы в дымке. И наконец, полицейский вертолет – маленькая стрекоза над шоссе…

Прозвонил сотовый.

Первый раз за это утро.

Звонили из Центрального отдела полиции.

– Ты что, не в курсе? Такое творится.

– Нет. У меня не работает радио. Я третий час в дороге.

– Взрывы на Бен Йегуда! Есть убитые, человек сто пятьдесят раненых… Сколько еще людей надо перебить, чтобы был мир? А, Юджин? – На связи был дежурный. – Я чего еще звоню. Тебя разыскивает полицейский Самир с Кикар Цион. Ты ему очень нужен…

Самир, араб-полицейский, вытер платком жирную шею, снова набрал номер детектива Кейта.

– Слушаю…

Голос был незнакомый.

– Юджина все нет?

– Кто его спрашивает?

– Самир. С площади Кикар Цион. Я уже звонил.

– Да, я передал ему. Кейт уже знает, что он тебе нужен. Как там, на Кикар Цион?

– Что я могу сказать? Ты, наверное, смотришь телевизор…

– Ужас какой-то…

– Значит, в курсе.

Он все видел. Около двух часов назад три мощных взрыва, прогремевшие один за другим, превратили пешеходную зону в центре столицы в жуткое месиво тел, стекла, разлетевшихся осколков заряда, начиненного гвоздями, гайками, металлом, – кричащее, истекающее кровью.

Со всех сторон на грохот и крики сюда бросились с ближайших улиц сотни людей. Ортодоксы, солдаты, женщины и мужчины… Все поняли, что это такое: из больниц еще не выписались последние оставшиеся в живых жертвы двух предыдущих взрывов на рынке Маханэ Йегуда…

Страшные картины…

Официантка выбежала из кафе, закричала. У магазина игрушек лежал десятилетний ребенок. Уже бежали с телекамерами. Бросились проверять мусорные баки, там могли быть еще заряды.

Из аптеки выносили бинты и пакеты. Два потока бежали навстречу – оглушенные спасающиеся и жаждущие видеть, что случилось, узнать…

Не прошло и трех минут, а уже надрывались сирены «амбулансов» скорой помощи и полиции. Солдаты и полицейские перекрывали доступ в район. Под грудами стекла, содержимым вылетевших витрин лежали убитые и раненые, на этот раз молодежь. Привычная жатва террористических актов.

Уже закрыли сорванным тентом тела первых убитых – троих детей школьного возраста. Они выходили из магазина игрушек и письменных принадлежностей: учебный год только начался.

«Для них он уже закончился…»

В провалах магазинов и лавок искали жертвы. К машинам выводили раненых – их оказалось около ста семидесяти…

Черные хередим собирали разбросанные по плитке вдоль мостовой кусочки внутренностей.

Каждая частица человеческого тела должна быть предана земле…

Уже стояли заслоны, были изменены маршруты автобусов – их направили в объезд. Отменили остановки…

Самир, полицейский-араб, эти два часа делал то же, что и другие полицейские. Поддерживал патруль, расположившийся на Кикар Цион, отсекал желавших попасть на Бен Йегуда… У многих именно в это время там должны были находиться близкие, друзья. Другие там жили…

Самир особо не выступал.

Толпу в ее праведном гневе наводящий порядок израильский араб-полицейский мог только распалить еще больше.

«Смотри, что они с нами делают, твои братья!»

Это словно висело в воздухе…

Странный звонок в общественный телефон-автомат 2543231 раздался в четыре ровно. Как всегда, когда звонили Амрану Коэну.

Нищий был давно похоронен. Мамзер Рон Коэн был отпущен и сразу скрылся из страны.

«Надо срочно сообщить Кейту…»

После звонка в Центральный отдел полиции Самир не отходил далеко от телефона-автомата. Полицейскому детективу могли сообщить о звонке с площади, и тот наверняка позвонил бы сюда, на Кикар Цион.

И Кейт действительно позвонил.

– Шалом. Как ты?

– В порядке…

В хаосе крови, криков, стекла, ржавых гаек он оставался в порядке…

– Сегодня снова был звонок. Ровно в шестнадцать.

– Увы, Самир… У меня отобрали это дело. Я подбираю крохи. Ты подошел к телефону?

– Да.

– Там бросили трубку?

– Сегодня да.

– А раньше?

– В первый раз – женский голос. Было слышно отлично. Молодая женщина. Но не девочка. Лет тридцать. «Извините». И положила трубку. Главное, Юджин, сказала-то она не на иврите.

– Аравит, англит?

– Русит. Я знаю-то по-русски пять слов с того времени, как стоял у Московского патриархата. Московская духовная миссия в Иерусалиме. Там меня монахиня научила. Мать Елена. «Спасибо», «пожалуйста», «извините», «хорошо»…

– Она сказала…

– «Извините». Я очень хорошо разобрал.

– Да, я слушаю.

– Я два четверга в шестнадцать часов беру автомат поднаблюдение. На прошлой неделе какой-то мужчина спросил: «Ян?» Что-то еще сказал…

– Да…

– Сейчас снова мужской голос. Опять: «Ян?» Я сказал по-русски: «Пожалуйста». Он начал говорить. Я, конечно, ничего не понял…

– Давай встретимся!

– Я могу завтра…

На другой день Самир повторил все за столиком в кафе на Бен Йегуда.

– Такие дела, Юджин!..

Они помолчали.

Кейт огляделся.

Вчера еще камни, стены домов вокруг были в крови.

Муниципалитет подсуетился. Всю ночь работали стекольщики, мусорщики. Сметали осколки стекла, вставляли витрины в зияющие провалы. Из брандспойтов смывали красное месиво.

Теперь улицу снова заполнили толпы, противоестественный интерес влек сюда людей.

Снова вынесенные на улицу столики кафе, болтающие девчонки из пограничной охраны, вооруженные автоматами, полицейские.

Несколько российских музыкантов на достаточном расстоянии друг от друга наигрывали свои чуждые восточному слуху мелодии.

Девочки на роликовых коньках вручали прохожим меню соседнего ресторана.

Юджин Кейт заказал еще кофе.

– Два капуччино.

Надо было снова включаться. Несмотря на видеофильм с признанием убийцы, который им показал Роберт Дов.

Соседка Амрана Коэна, Варда, тоже звонила ему, просила приехать…

Никакие ссылки на следователя Роберта Дова не действовали.

– Если вам – миштаре – не надо, мне-то что?

Действительно, если полиции неинтересно, информатору и вовсе до лампочки.

Кейт все не мог поймать мысль, которая увертывалась, как скользкий обмылок из мокрых рук.

– Ты знал Маленького Эли?

Самир ответил, как и он сам в тюрьме Цаламон.

– Из Тель-Авива? Его убили пару месяцев назад.

– Ты никогда не видел его с Амраном Коэном?

– Нет.

Детектив привычно нашел взглядом «ямаху», он, как всегда, поставил мотоцикл ближе к перекрестку.

Самир тоже замолчал.

Для арабских полицейских в Иерусалиме наступили черные дни. Руководители полиции Палестинской автономии предложили им подать заявление об отставке из израильской полиции. Многие, как Самир, не представляли себя без нее. Кроме того, выслуга, пайковые…

Санкции за невыполнение были самые строгие…

Заместитель генерального инспектора палестинской полиции Мухаммед Сайд Асфур предпочитал не видеть арабов-полицейских.

Окончивший полицейскую академию в Каире, затем юрфак Каирского университета, он отвечал за порядок в так называемом районе «А» – Дженин, Туль-Карем, Ра-малла, Хеврон, который обслуживала Палестинская автономия.

У полицейского и без того всегда полно врагов.

Многие его друзья уже рассчитались.

«Надо уходить, пока не пристрелили…»

Напротив кафе два солдата охраны на каменных тумбах ели свои бутерброды с яйцами и огурцами. Между ними стоял прозрачный пакет со снедью, который им привезли. Запивали кока-колой, не снимая черных своих карабинов.

«Может, последний раз тут сижу…»

Кейт понимал его. Это мешало сосредоточиться.

Рядом играл латиноамериканский ансамбль – тамбурин, бубен. Красавица негритянка раскачивалась на высоких каблуках.

Место Амрана Коэна на площади перед банком «Апоалим» занимала стройная девка, с кудряшками, с красноватым лицом, не желавшим загорать. Кейт не заметил у нее видимых физических изъянов.

Подавали ей неохотно.

«Без чулок. Голова не покрыта. Это не Амран Коэн. Религиозные не станут подавать… С такими доходами тебя, девка, долго не ухлопают!»

Нищенка собиралась уходить, ненадолго исчезла и появилась снова – держа десяток полиэтиленовых пакетов с продуктами.

Она оставляла их в ближайшей лавке.

Юджин Кейт наблюдал.

Нищенка прошла рядом со столиком. В прозрачной сумке сверху виднелись золотистые крупные яблоки.

В это время у угла остановилась машина.

«Кая» серого цвета, последней модели. Сидевший за рулем амбал взглянул через плечо. Ничего не сказал. Нищенка пролезла на второе сиденье. Амбал повел машину дальше по Яффо: У классического здания банка с английской надписью на фронтоне вверху «кая» свернула направо.

«Тальпиот? Сен-Симон? Пат?»

Кейт наконец поймал начало ускользавшей мысль.

«Тот, кто звонил в автомат 2543231, не знает, что Амран Коэн убит…»

Сквозь открытую дверь пункта продажи валюты виднелись светящиеся цифры на доске. Доллар шел по 3, 60 шекеля. Курс его рос, а с ним привязанные к индексу цены на дома, квартиры…

Они простились.

Вскоре гул «ямахи» взбудоражил вялую Бар Йохай.

«Теперь ясно…»

Нищий оказался непростым человеком. Он подозревал, что его телефон прослушивается, поэтому не звонил из дома. Только с Кикар Цион…

Его абонент где-то далеко и ничего о нем не знает.

Скорее всего, в России.

В ближайшее время этот человек может появиться здесь – на Бар Йохай. Начнет интересоваться…

«Надо срочно предупредить Варду!»

Мой перелет на Ближний Восток происходил в ночные часы.

Знакомые этапы-вехи.

Обязательный инструктаж пассажиров на русском и английском: как вести себя в полете. Стюард демонстрировал с медвежьей грацией, как пользоваться спасательным жилетом при посадке на воду.

И вот уже заломило в ушах, в затылке. Послышалось громкое сипение. Давление куда-то быстро утекало вместе с воздухом.

Но заработали вентиляторы. Набрали высоту.

Две приблатненного вида стюардессы у угла туалета втихую покуривали.

Красный мартини, виски. Сок грейпфрута, нигде, кстати, не получивший особого распространения…

Три с половиной часа полета…

Дремота.

И снова духота и безветрие аэропорта Бен Гурион.

Плоские шляпы религиозных – хередим. Малочисленные туристы – из-за взрывов туризм резко идет на убыль.

Профессиональная улыбка израильской пограничницы, проверяющей мой паспорт.

Я сверил свой портрет глазами симпатичной военнослужащей.

Высокий, тяжелый. Жесткие, с проседью волосы. Прижатые уши. Металлические коронки впереди, вверху. «Ужасные зубы», как говорят тут про наши блатные фиксы. Впалые щеки…

Еще – свороченный в детстве нос.

Для физиономиста-психолога – поле для изучения природы человека.

Действительно ли, как утверждают французы, характер – это судьба?

«Частный лицензированный российский детектив, работающий по контракту в охранно-сыскной ассоциации „Лайнс“, разрешите представиться…»

– Шалом!

Очередной штемпель в моем израильском дарконе – и вот он уже у меня в руке.

– Бай!

Двухэтажный автобус Тель-Авив – Иерусалим.

В окне равнинный Израиль. Желто-красный трактор на поле.

Белые валуны в зелени пальм. И горы вдалеке. Широкой раструб – вход в ущелья.

Неожиданно облачное молочно-серое мутное небо.

И сразу красные черепичные крыши на складках серого с зелеными заплатами выгоревшего одеяла до дымки горизонта.

Израильские поселения – ульи с красными крышами. Острые верхушки сосен на склонах. Кипарисы, как поминальные свечи между горными складками. И паутинки дорог внизу.

Разбитая машина. Как она попала туда, в ущелье? По сторонам вдоль дороги изломанные складки породы на разных уровнях.

И наконец, Иерусалим.

Сбоку мелькнула надпись на русском: «САДЫ САХАРОВА».

Здесь почитали знаменитого правозащитника…

Квартира ждала меня все это время.

Я распахнул окна в салоне и в спальне – на грохочущую Элиягу Голомб и во двор.

В первое ворвался непрекращавшийся гул машин.

Снова на половину окна впереди простирался Байт ва-Ган, один из семи иерусалимских холмов, высоко вознесенный и на две трети застроенный виллами.

Строительство новой дороги под ним заканчивалось, но по склону еще двигались дорожно-строительные машины.

У меня было связано многое с вершиной Байт ва-Ган в мой прошлый приезд.

В другое окно – со двора – доносился лай собаки.

В квартире, которую «Лайнс» оставил за собой, стоял устойчивый жар.

За то время, пока никого тут не было, помещение лишилось запаха жилья. В первую очередь, конечно, потому, что тут не готовили.

Я включил телефон, воду, газ.

Испробовал компьютер – в прошлый раз я писал на нем простенькие рецензии для «Нашего Иерусалима» по просьбе моих друзей, владельцев дома русской книги «Золотая карета».

Компьютер работал как часы.

Я выставил на письменный стол мои амулеты, которые повсюду таскал за собой. Две серебряные фигурки – зажимы для бумаг, стилизованные под персонажей китайского театра теней… В боевике «Однажды в Америке» их использовали в качестве заставок в финале…

Мои неотложные дела подходили к концу.

Еще я принял душ. Сделал несколько звонков знакомым. В том числе хозяину, квартиры. Одних не оказалось дома, другие успели съехать. Хозяин квартиры – выходец из Болгарии – был рад моему появлению.

Хозяева «Золотой кареты» тоже приветствовали мой приезд. К ним только что поступил из России контейнер с книжными новинками.

– Ты надолго?

– Не думаю.

– Может, даже на несколько дней?!

– Все может быть.

Я надеялся на их помощь в розыске Яна, если она понадобится. На этом ритуал возвращения закончился.

Я набрал справочную службу телефонной компании «Бэзэк»:

– Номер автомата 2543231…

Меня не спросили, кто я, зачем мне это нужно.

Мой английский тоже вполне их устроил.

Я интересовался, где установлен телефон-автомат с номером, указанным Мариной.

– Площадь Кикар Цион. Рядом с банком «Апоалим»…

В телефонной компании не делали из этого тайны.

– Спасибо.

Телефон-автомат оказался на краю площади, ближе к Яффо, внутри защитной прозрачной скорлупы – помидорного цвета, новенький, словно сегодня с производства, как все другие его собратья тут.

«Печка, от которой мне предстоит танцевать…»

Рядом была Яффо – вечно забитая пешеходами, машинами. Отель «Рон» – невысокий, недорогой – «смотрел» прямо на автомат.

Я прошел по Яффо в направлении Старого города.

Свои дела частного детектива я всегда начинал с него.

В прозрачном воздухе Старый город вырисовывался словно на гравюре древней книги. Каменные стены, поросшие пучками зелени. Зной, неподвижные веера пальм. Смуглые нищенки неизвестного народа – не еврейки, не арабки. Переползающие с места на место младенцы.

Я вошел в Яффские ворота.

Единственные с необычной надписью – измененным текстом из Корана:

«Будь благословен во имя Аллаха милостивого и милосердного и Авраама, друга его…»

Общий праотец двух народов впервые был поставлен рядом с Богом…

«Поэтому и дерутся за его могилу в Хевроне…»

Кафе «Самара» метрах в двадцати от ворот было пусто. Два или три туриста сидели внутри за своим кофе.

«Самара», естественно, означала не нашу Самару – Куйбышев, а провинцию Самарию.

Я кивнул хозяину-арабу, мы были знакомы. – Наша жизнь, как кофе, – черная, с осадком и горькая, но пьем и получаем кайф… – Он узнал меня.

Дверь кафе оставалась открытой. Я пил кофе с кардамоном, смотрел на площадь впереди.

Она называлась Омар ибн-Хаттаб.

Тут ничего не менялось.

Несколько православных греческих священников в черных мантиях, беседуя, прошли мимо. Две арабские женщины в непременных белых платках, строгих платьях сопровождали пожилого мужчину в галабее.

Рядом с «Самарой» был отель «Империал», где в свое время останавливался Бунин, выходил на балкон. У отеля стоял первый в городе газовый фонарь. Теперь, как я слышал, «Империал» принадлежал Ватикану.

Расплатившись, я еще прошел мимо Армянского квартала.

Две улицы внутри стен Старого города повторяли направление древних Кардо и Декуманис, какие были еще в то время, когда город назывался Элиа Капитолина.

Легко было представить их – мощенные булыжником, с тянувшимися вдоль улиц зловонными канавами, за которыми паслись лошади и верблюды.

Местная знаменитость – мужик в хитоне, с арфой, в золоченой короне, работавший то ли под царя Давида, то ли под купца Садко, – шустро сиганул через дорогу: впереди двигалась очередная группа христиан-паломников…

На каменные плиты под ногами были нанесены насечки, чтобы не поскользнуться.

Западная стена храма была где-то рядом.

Я знал правило:

«Нельзя не подойти к ней, даже если случайно здесь оказался…»

На полицейском КПП вместе с солдатом-эфиопом стоял светлый российский парень…

– Привет…

– Спасибо.

Я не написал записку Всевышнему с моими просьбами и не оставил в стене.

Господь не был бюрократом, требовавшим письменного ходатайства. Записки передавали от тех, кто не мог прибыть сюда лично…

На обратном пути я прошел мимо белого Троицкого собора и Русского подворья, принадлежащих Московскому патриархату.

Здания последнего арендовало Иерусалимское окружное управление полиции.

В направлении Русского подворья, где помещались тюрьма и полиция, с трелью пронеслась полицейская машина.

Я постоял, наблюдая за израильскими ментами.

В помещении, где принимали передачи для арестованных, толпились несколько арабских женщин в белых платках, соседняя дверь вела в лабораторию Минздрава.

Высокая длинноногая дама-полицейский – в зауженных форменных брючках и голубой сорочке, в шапочке с козырьком – садилась за руль. Ее «тойота» с красными полицейскими номерами преградила путь подъехавшему полицейскому микроавтобусу с опущенными жалюзи… В нем везли арестованных.

Они пели. Я узнал мотив. Знакомая лагерная мелодия. Молодые голоса.

Я разобрал слова. Православный Троицкий собор. Израильская полиция. Зной. Ивритские буквы. Иудейские горы…

Какое-то наваждение… В машине пели на русском:

 
«Голуби летят над нашей зоной…»
 

Я вернулся к автомату на площади Кикар Цион. Улица Бен Йегуда после недавнего взрыва, о котором я услышал в Москве накануне вылета, была снова само спокойствие и беспечность.

Какие-то дамы с цветными пляжными зонтами проплыли мимо. Я услышал русскую речь, она звучала тут все чаще.

Пенсионерка «золотого возраста» прошла рядом со мной рука об руку со спутником. Вся в белом. Круглая широкая шляпа. Цветок в руке.

Какая-то женщина впереди не давала себя обогнать. Когда ее крупная верхняя половина уходила вправо, нижняя, не менее мощная, – по синусоиде отклонялась влево.

Я обошел ее, постоял у горящих на тротуаре десятков поминальных свеч – тут были убиты дети, выходившие из магазина с игрушками.

Мимо закрытого в этот час офиса Леа, нашего адвоката в Иерусалиме, вышел к остановке автобуса.

Какой-то пацан лет шестнадцати вынес из супермаркета ящик колы, поставил в багажник «тойоты».

Еще в самолете я прочитал о том, что компания «Кока-Кола» объявила приз – бесплатную поездку в США и еще ряд подарков, стоимостью поменьше, для любителей кока-колы.

Участвовавший в игре должен был собрать определенное слово из букв, скрытых под колпачком-пробкой каждой бутылки. Повсюду на улицах можно было видеть пустые бутылки со свинченными колпачками…

Москва, Шереметьево постепенно удалились от меня.

Я мог теперь ехать на Бар Йохай.

Усатый, с жирными складками на бритом затылке полицейский разговаривал с широкоплечим высоким мужиком, по виду полицейским детективом. Высокий держал в руке шлем мотоциклиста.

Мне следовало держаться от них подальше.

Как человеку, статус которого трудно определить однозначно:

«Телохранитель? Бандит?»

Через несколько минут я был уже на Бар Йохай. Тут жил прежде мой друг, который за это время нашел себе другое пристанище.

Меня смутил район, в котором жил партнер Марины. По моим представлениям, он должен был жить в престижных районах Рехавии, или Бейт-а-Кэрем, или в Восточном Тальпиоте…

«Катамоны – прибежище иерусалимской бедноты…» – охарактеризовал этот район ведущий израильского телевидения, сообщая о терактах в автобусах.

Узкая Бар Йохай вилась по склону одного из застроенных домами холмов, приютивших Святой город. Вдалеке виднелись холмистые складки Иерусалимских гор – и лесистые, и застроенные.

Если Воробьевы горы в Москве перенести в район площади Маяковского, чтобы автобусы огибали их, направляясь к Белорусскому вокзалу на дне глубокой впадины у предгорья, это было бы похоже на то, что я увидел…

Вокруг стоял не колышимый ни малейшим ветерком тяжелый сухой зной. Скрипела проволока… Кто-то подтаскивал вывешенное на просушку за окно белье. Где-то далеко рассыпалась трель мчавшегося на вызов «амбуланса» скорой помощи…

Череда многоподъездных стандартных зданий, построенных во время массового приезда репатриантов из Марокко, – пятиэтажных, на столбах – тянулась по кривой.

Точная копия один другого.

Нужный мне дом не отличался от других. Я его помнил.

На балконе в торце виднелось несколько пар джинсов, похоже, их не снимали со дня моего отъезда.

Тут же рядом высился огромный мусорный контейнер с люками и целым выводком диких израильских кошек…

Все было мне уже знакомо. Нижний, поднятый над тротуаром израильский нулевой этаж, наполовину сквозной, с несколькими квартирами. Незастроенная часть – нечто вроде галереи, закрытой сверху этажами на опорах. В непогоду тут гуляли дети, катались на скейтах и роликах,

Летом – обсуждали домашние дела, скрываясь от зноя.

Так было и сейчас.

Молодая великанша – в майке навыпуск, в тапках, в узких, обтягивающих рейтузах, с сотовым телефоном в одной руке, с сигаретой в другой – трепалась с соседями. Беседа текла лениво.

Дети рядом гоняли на роликах…

Первое же, что бросилось мне в глаза, когда я ступил на галерею, был прикрепленный скотчем к стене белый с траурной каймой листок – типографское объявление о смерти…

Я подошел. Сложил ивритские согласные буквы. Мысленно расставил гласные. Это можно было прочитать и как «Амран Коэн»…

Цифры внизу означали возраст, дату и часы погребения.

«На 50-м году жизни… 17-го в 12.30…»

«Мир его памяти…»

Я был готов к этому.

Болтавшие на галерее женщины сразу положили на меня глаз. Замолчали.

Я поздоровался.

Великанша – с гипертрофированными ляжками и грудью, с сотовым в руке – сразу приблизилась. Принялась объяснять:

– Ты не слыхал? – Инициатива исходила от нее.

Все они тут сносно знали английский. А кроме того', выходцы из арабских стран владели арабским или персидским. Марокканцы говорили еще и на французском.

Женщина была определенно марокканка.

– Прямо тут убили, в доме!

– Я, кажется, слышал. Кто он был?

– Нищий…

– Нищий?! Poor?

– Yes…

У миллионеров и уголовников могли быть свои прихоти.

– Нищий. С площади Кикар Цион…

Все сходилось. Адрес, площадь Кикар Цион…

– Я могла тебя видеть с ним? – Она называла меня на «ты», словно мы были знакомы много лет. Другого обращения тут не знали.

– Никогда…

– Почему ты интересуешься?

– Я журналист. Из Тель-Авива… – Ее напористость мне не понравилась. – И за что его убили?

– Из-за чего убивают нищих?! Из-за денег!

Ей не терпелось кому-то позвонить. Она выдернула короткую антенну сотового, набрала номер. Одновременно продолжала болтать со мной.

– Полиция их уже задержала. Молодые парни. Жили тут, по соседству. Один в нашем доме – Борис… – Она сделала ударение на первом слоге. – Может, хочешь холодной воды? Я принесу…

– Нет, спасибо тебе.

– Другой – вон там, напротив, через пять домов, Гия… – Ей явно не хотелось меня отпускать. – Меня зовут Варда…

Она сделала паузу.

Я не собирался представляться.

– На третьем этаже. А напротив – там тоже русские. Лена, хавераБориса… Ты пошел?

– Мне пора.

– Бай! Когда ты еще придешь?

– Не знаю.

В лавке по дороге я купил газеты, издаваемые на русском языке. В «Магазине» – приложении к «Вестям» – мне бросилось в глаза короткое сообщение:

«Координатор по связям с прессой Иерусалимской окружной полиции Зеев Руби дал понять журналистам, что через несколько дней он будет готов сделать заявление по поводу лиц, виновных в убийстве иерусалимского нищего Амрана Коэна…»

Хозяин квартиры, которую «Лайнс» оплачивал в Иерусалиме, репатриант из Болгарии, был рад моему возвращению.

– Поздравляю… – Бецалел сносно говорил порусски.

Осанистый красивый мужчина, он был вдовец. После

смерти жены он почти не выходил из дома. Сидел в кресле, понемногу выпивал, смотрел телевизор…

Когда я пришел, Бецалел смотрел научно-популярный фильм об австралийских кенгуру.

– Привет, Алекс!

Он достал из холодильника напитки. Традиционный болгарский набор: ракия, мастика, плиска… Отведали каждого. Между прочим я завел разговор об убитом нищем.

– Он был богатый человек…

– Ты уверен?

– Абсолютно. Он даже одолжил деньги одному моему другу – болгарину…

Удивительно, что именно домосед, проводивший свое время у телевизора, оказался столь информированным.

– Еще рюмку мастики? Самое высокое качество…

– Спасибо. Ты знаешь такого должника?

– Один мой земляк из Габрова. Он брал у него взаймы года два-три назад, когда покупал квартиру.

– Земляк тоже живет на Бар Йохай?

– В Рехавии.

– Там дорогие квартиры!

– Поэтому и занимал. Сколько – я не знаю. Думаю, много.

– Ты сведешь меня со своим земляком?

– Подожди, я позвоню.

Земляк оказался дома.

Несколько минут Бецалел быстро говорил с ним по-болгарски. Я разбирал с пятое на десятое. Наконец он положил трубку.

– Сейчас подъедет.

– Как его зовут?

– Мы зовем его Митко. Не знаю, как он тут по документам. Может, Моше. Полиция, кстати, его уже допросила…

Земляк Бецалела приехал на новенькой «Даяцу-аплауз GLI».

После традиционных: «Шалом». – «В порядке?» – «Да, в порядке…» – «Ты тоже в порядке?» – «Да тоже»… – мы расселись вокруг журнального столика.

Митко оказался кареглазым, коренастым. Настоящим болгарином.

Пригубили ракии. Он тоже сносно говорил по-русски.

– На здравие… – Закурили «БТ».

Было Митко уже за 70. Он водил машину, посещал сауну, бассейн. Недавно с женой ездил в десятидневный тур за границу. Жизнь, судя по всему, не потеряла для него своей прелести.

Информация, полученная мною от Бецалела, подтвердилась.

– Амран был моим соседом по Бар Йохай. Я тогда не знал, есть ли у него деньги. Но что-то подсказало мне спросить. Он себя вел независимо. Как бы ему на все наплевать. Скажем, ездил только на такси, никогда в автобусе.

Болгары снова только пригубили ракию. Я выпил свою рюмку разом.

– Нищенство в Иерусалиме настолько прибыльное занятие?

– Я, случалось, наблюдал за ним на Кикар Цион. Он перекладывал шекели из стакана в карман, оставлял только медь. Так же поступал, если ему давали доллары… В принципе ведь он не просил. Ставил стакан и наблюдал за наполнением.

Туристы, направлявшиеся в Старый город, шли протоптанным путем: улица Бен Йегуда – маленькая площадка Кикар Цион – и дальше по Яффо в Старый город…

– Мне оставалось посчитать, сколько раз он полезет в карман. Короче, для меня не было тайной, что он богатый человек.

– Как он отнесся к вашей просьбе?

– Спокойно. Мы сходили к нотариусу, он заверил мою подпись на расписке.

– А кто нотариус?

Митко уклонился от прямого ответа.

– Где-то в центре. Амран сам меня вел. Какими-то улочками. Мы шли от супермаркета, от «Машбира».

Это был действительно самый центр, вокруг, на близлежащих улицах, были офисы десятков адвокатов, нотариусов.

– А деньги?

– Он принес с собой.

– Как вы думаете, где он их хранил?

– Не знаю. Я человек осторожный. Подумал: «Узнают, что он снял деньги со счета, могут выследить по дороге…» Признаюсь – я послал на Кикар Цион младшего своего сына. Таля. «Посмотри за нищим, куда пойдет… Как бы чего не случилось…»

– Настоящий габровец, – заметил по этому поводу Бецалел. – Израильтяне о них не знают. А они самые скупые и хитрые на свете…

«Должно быть, он боялся, что Амран Коэн придет не один, – подумал я. – Покажет кому-то! А те проводят и ограбят…»

Я поддержал шутку Бецалела, хотя она не показалась смешной:

– Габровцы скупее, чем персы?

– У-у! Куда персам!..

Митко продолжил:

– Таль наблюдал за ним от самой Кикар Цион. Амран привез всю сумму наличными… Так что деньги у него были спрятаны дома…

– Полиция не нашла?

– Не думаю. В газетах бы написали…

– С вами беседовали полицейские?

– Следователь. Роберт Дов…