Текст книги "Рождение автомобиля"
Автор книги: Леонид Сапожников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
МЫСЛИ ПОСЛЕ РАБОТЫ
Это Гена. Он пришел подставить мне дружеское плечо и проводить до гостиницы. Ему не верится, что пари проиграно: я не шатаюсь, стою твердо.
– Стоишь?! – спросил Гена таким тоном, будто я его надул.
– Да вот, как видишь…
Он подергал меня за локоть (а вдруг все-таки начну падать?) и глубокомысленно произнес:
– Очевидное – невероятное…
Зря ты пугал меня, приятель! Я не только добрался в гостиницу своим ходом, но и чувствовал себя бодрее, чем обычно. По роду работы много сижу, врачи советуют бегать трусцой, но, по-моему, это бессмысленная и скучная трата энергии. А тут представилась возможность потратить ее азартно и с пользой.
Я прикинул, что за смену сделал 10 000 ударов дубинкой, 1200 раз нагнулся, кладя или поднимая молдинг. Плюс быстрая ходьба от конвейера к столу и обратно. Вот так, в активном движении, и должен жить человек.
«Стоять лучше, чем ходить. Сидеть лучше, чем стоять. Лежать лучше, чем сидеть», – гласит шуточная туристская пословица. Печально, что многие современники считают так всерьез. Часто вижу, как молодые люди стойко ждут автобуса, лишь бы не идти пешком одну-две остановки. Или дежурят у кнопки занятого лифта, который должен отвезти их аж на третий этаж.
«Ручной труд – на плечи машин!» На «Коммунаре» много таких транспарантов. Призыв правильный и благородный, но нередко из него делают вывод, что физическая работа – нечто отжившее и непрестижное. И вообще, мол, глупо тратить энергию там, где за тебя это может сделать машина: лифт, автобус, электрополотер… Стоит ли удивляться, что слово «гиподинамия», известное раньше только медикам, теперь у всех на слуху? И что из сотни здоровых восемнадцатилетних парней лишь двадцать—двадцать пять в состоянии сдать нормы ГТО?
Читаю фантастику и диву даюсь: ее герои только кнопки нажимают. Никто из них даже дома не берет в руки отвертку или дрель. Наверное, чтобы вкрутить в стенку шуруп, вызывают робота из ЖЭКа, да и то посредством компьютера…
Делай, робот, как мы, делай вместе с нами, делай лучше нас! Но весь физический труд мы тебе не отдадим, иначе захиреем.
– Тебе легко рассуждать, – фыркнул Гена. – Ты выполнял на конвейере сравнительно легкую операцию. А попробовал бы клеить в салоне потолок!
Да, это действительно тяжело. Сидишь в кузове на корточках и, подняв руки, орудуешь кистью и острым ножом… Парни, как правило, не выдерживают. Операция считается женской. А по-настоящему, конечно, для нее нужен робот.
Я не хочу рисовать автомобильный конвейер розовой краской. Это далеко не игра в пинг-понг. Но черная краска – другая крайность. Гена – наверное, забавы ради – ее не пожалел.
Цитаты, которыми он меня пугал, относятся к американским автозаводам. Темп конвейерной сборки там очень высок и находится на грани человеческих возможностей. Если коммунаровский сборщик должен выполнить свою операцию за девяносто секунд, то американскому отведено на каждый автомобиль меньше минуты. Это может подтвердить Артур Хейли. Вот что он пишет в своих «Колесах»:
«С момента остановки конвейера до его запуска прошло четыре минуты пятьдесят пять секунд. Это означало, что завод недовыпустил пять с половиной автомобилей».
Немудрено, что при таком жестоком темпе руки Ролли Найта были к концу смены в кровоточащих ссадинах.
А вот еще из Хейли:
«Сам характер работы лишает человека гордости за свой труд. Рабочий на конвейере никогда ничего не завершает, не ставит точки; он ни разу не собрал целиком автомобиля, а лишь соединял какие-то его части – там прикрепил металлическую пластину, тут подложил шайбу под болт».
Любопытная мысль. Но спорная. По этой логике не может гордиться своим трудом и обычный, рядовой конструктор: он ведь проектирует не автомобиль целиком, а какую-то из его бесчисленных деталей.
По-моему, дело не столько в характере работы, сколько в ее качестве. Если сборщик прикрепляет эту самую пластину надежно, у него есть право себя уважать.
А что, интересно, думают сами сборщики? Как относятся к своей работе, к ее результатам? У конвейера на эту тему не поговоришь. Попробую в воскресенье на стадионе…
ДЕНЬ ЗДОРОВЬЯ И ОТКРОВЕННОСТИ
Если бы я не знал, что это спортзал автомобилестроителей, догадался бы по длиннющим транспарантам:
ЗАЗ-968М – НАДЕЖНОСТЬ, ПРОХОДИМОСТЬ, БЕЗОПАСНОСТЬ
ЗАЗ-1102 – КОМФОРТ, ДИНАМИКА, ЭКОНОМИЧНОСТЬ
А вот по ребятам, которые сюда пришли, трудно было сказать, что они с конвейера. Скучали в фойе на столиках шахматные фигуры, дремали шашки. Парни так лихо гоняли мяч, будто и не работали всю неделю в поте лица.
Смена на смену несколько часов кряду играли в футбол, волейбол, баскетбол… Недовыяснив отношения, стали перетягивать канат.
– Р-раз!.. Р-раз!!. Р-раз!!! – гремело в такт рывкам.
– Ребята, самовар остынет! – восклицала педагог-организатор Татьяна Викторовна. – Чай, между прочим, индийский! Торты, конфеты!
Но смены-команды снова за канат. Вторая была дружнее и победила.
Мне понравилось, что и в играх, и в чаепитии на равных участвовали мастера и даже начальник сборочного корпуса Мхитарян, похожий на итальянского киноартиста. В то же время присутствие начальства удержало меня от разговора с ребятами. Хотелось максимальной откровенности, поэтому я раздал анкеты, которые предусмотрительно заготовил. Анкеты были анонимные: требовалось указать только свой возраст.
Ребята застеснялись: не привыкли давать интервью. Перешучивались, скрывая смущение. Но – думали.
– Можете ответить дома, завтра вернете! Налетайте на сладкое!
Это снова Татьяна Викторовна, по-матерински хлопочущая у самовара. О сборщиках, которым нет еще восемнадцати, она говорит: «Мои малолетки», а когда довольна ими: «Мои дети».
И вот передо мной пачка заполненных анкет – больше сотни. Теперь уже мой черед размышлять.
Первый вопрос был «пристрелочным»:
НА КОГО ТЫ ХОТЕЛ БЫ БЫТЬ ПОХОЖИМ?
Ответы оказались разнообразнее, чем я предполагал:
Не знаю.
Сам на себя.
На своего отца.
На свою маму.
На своих родителей.
На Штирлица.
На нашего директора. Он волевой, целеустремленный.
На Павку Корчагина.
На Олега Кошевого.
На капитана Жеглова из «Место встречи изменить нельзя».
На Маресьева.
На Юрия Никулина. Потому что он на сцене ведет себя, как в бою.
На Хазанова.
И, пожалуй, самый рассудительный ответ:
У меня идеал человека – образ собирательный.
Пойдем дальше:
ДУМАЕШЬ ЛИ ТЫ, СОБИРАЯ АВТОМОБИЛЬ, О ЛЮДЯХ, КОТОРЫЕ БУДУТ ИМ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ?
Каждый пятый ответил отрицательно. Один шестнадцатилетний сборщик выразился так: «Не думаю. Некогда думать, работать надо».
У большинства другая позиция:
Думаю. Чтобы им было удобно и надежно.
Думаю. Стараюсь делать на совесть.
Думаю. Чтобы они не отзывались о сборщиках как о бракоделах.
Есть и оригинальная точка зрения:
Когда собираю автомобиль, я думаю о людях – может, это будут мои родственники.
Этот семнадцатилетний парень старается, так сказать, для своих. Но, право же, лучше так, чем вообще не стараться.
ПОЧЕМУ ТЫ ПРИШЕЛ РАБОТАТЬ ИМЕННО НА ЭТОТ ЗАВОД?
Самые частые ответы:
Люблю машины.
Близко живу.
Работают родители, пошел и я.
Я пришел на завод, чтобы заработать.
Посоветовали родственники (знакомые).
Другие варианты:
Потому что считаю «Коммунар» лучшим заводом города.
Решил проверить свои силы и способности.
Хотел узнать, как собирают автомобили.
Просто так.
Случайно.
Чтобы отработать до армии.
Пестрая картина! Одни искали работу по душе («Люблю машины»), другие хотели выиграть в деньгах или во времени («Близко живу»), третьи «просто так» плывут по течению в надежде, что оно само их вынесет куда следует.
«Плывущих» не стоило бы брать на эту работу, – они к ней равнодушны. Им все равно – что автомобильный завод, что другой. Но их берут, да еще со словами: «Добро пожаловать!» На конвейере обычно не хватает рабочих рук.
«Близко живущие» тоже не подарок заводу. «Коммунар» они выбрали потому, что легко добираться на работу. Ну, а если автобус, который везет их две-три остановки, пустят в другом направлении? Неужели уволятся? Не все, конечно. Но многие – наверняка.
В юности мы выбираем профессию, потом – спутника жизни. Оба выбора серьезно влияют на всю нашу дальнейшую судьбу, и трудно сказать, какой важнее. Вряд ли кому-то из ребят придет в голову искать любимую девушку по соседству, чтобы провожать было удобно. Если бы подобный «оптимизатор» нашелся, его бы засмеяли. Но разве менее нелепо искать такую профессию, чтобы работа была рядом с домом?
«Близко живущие», как правило, люди с ленцой – им очень важно поспать утром подольше. Но в этой группе есть и нормальные ребята, растерявшиеся в выборе профессии. Не сориентировались, какая работа им по душе, – вот и подались на соседний завод. Своеобразная разведка боем или, точнее, разведка трудом.
«Плывущие» с «близко живущими» редко гордятся своим делом. Они мыслят себя на заводе временными работниками. Цех для них не второй дом, а гостиница или даже вокзал, откуда уезжают легко и без сожаления.
Много ли в сборочном таких «пассажиров»? Чтобы узнать это более точно, я вставил в анкету с виду невинный, но коварный вопрос:
СОГЛАСИШЬСЯ ЛИ ТЫ ДЕЛАТЬ ВМЕСТО АВТОМОБИЛЕЙ ВЕЛОСИПЕДЫ, ЕСЛИ ТЕБЕ ДОБАВЯТ К ЗАРПЛАТЕ 10 РУБЛЕЙ?
Я рассуждал так: человек временный, равнодушный согласится. Таких, судя по всему, меньшинство. Но, к моему изумлению, ПОЛОВИНА ОТВЕТИЛА УТВЕРДИТЕЛЬНО! Некоторые дописали: «Хоть комбайн».
Черным по белому КАЖДЫЙ ВТОРОЙ засвидетельствовал свою готовность стать сборщиком велосипедов! Я не мог этому поверить. Здесь что-то не то. Часть ребят почему-то написала неправду.
Докопаться до истины помог последний, пятый вопрос:
ЧТО ТЫ ИСПЫТЫВАЕШЬ, КОГДА НЕЗНАКОМЫЕ ЛЮДИ ПРЕНЕБРЕЖИТЕЛЬНО ОТЗЫВАЮТСЯ В ТВОЕМ ПРИСУТСТВИИ О «ЗАПОРОЖЦЕ»?
Под «Запорожцем» имелся в виду ЗАЗ-968М («ноль второй» тогда еще только готовили к производству).
Ничего не испытываю.
Поддерживаю их.
Делаю вид, что не работаю на этом заводе.
Мне как-то все равно.
Да, такие за червонец переключатся на велосипед и даже на мясорубку. Но их, равнодушных, не так уж много: 20 процентов. Остальным не все равно, – в этой ситуации они чувствуют себя глубоко задетыми:
Обидно.
Стыдно.
Испытываю раздражение.
Испытываю неприязнь к этим людям.
Набил бы морду или объяснил (автору – 15 лет).
Чувствую презрение к ним!!! И к себе. (Автору – 17).
Горячие ответы! А вот более рассудительные:
Я прежде всего испытываю пренебрежение к самому себе.
Как делаем, так и отзываются.
Неприятно слушать, но брака действительно много, а он из-за временных рабочих.
Чувствуешь себя виноватым, хотя знаешь, что делаешь свое дело на работе отлично.
Каждый судит эту машину по-своему. Но я считаю, она нормальная, если ее качественно делать.
Ясно, что многие ребята не удовлетворены своей продукцией: одни ее качеством («часто ломается»), другие – тем, что она морально устарела. И значительная часть – примерно треть – на вопрос про велосипеды демонстративно ответила «да!»:
Да, я согласилась бы собирать велосипед,– может, он будет лучшего качества.
Так что не в червонце дело. Всерьез на него польстились бы только двадцать из ста. Эти «пассажиры» и дают львиную долю брака.
Ты, наверное, думаешь: вот сейчас автор скажет, как их перевоспитать. Рад бы, но нету такого рецепта, потому что эти двадцать неодинаковы. Кто-то еще не нашел себя. Его и перевоспитывать незачем – нужно помочь ему выбрать профессию по душе и по плечу. А другой в любом деле будет халтурить, это у него еще со школьной скамьи. Ты с товарищами терпел его в своем классе, а может, и покрывал порой, вот и получишь когда-нибудь благодарность в виде автомобиля с браком, радиоприемника с хрипом, туфель с отпадающими подошвами…
ГОСПРИЕМКА – ЭТО…
Ехал я на «Запорожце» в командировку. Автомобиль был еще в «грудном возрасте» – сделан месяц назад. Он бодро урчал, как сытый младенец, и подставлял весеннему солнышку свои коралловые бока. Мне хотелось говорить ему ласковые глупости, какие обычно говорят несмышленышам:
– У-тю-тю! Или:
– Агугушеньки-гугу!
Вдруг внизу сзади резко застучало, будто кто-то ударял по днищу кузова молотком. Я остановился, заглянул под автомобиль, но ничего подозрительного не увидел. Едва тронулся – снова стук. Голубое небо вмиг стало сереньким… Будучи пешеходом, я подтрунивал над автолюбителями: слишком болезненно реагируют на неполадки своих машин! А теперь я их понимал.
У механика, которого я отыскал в ближайшем колхозе, болели зубы. Под «Запорожец» он полез с неохотой. Вскоре оттуда раздался изумленный свист.
– Это ж надо! Да чтоб ему руки поотсыхали, тому «специалисту»! – гудел из ямы механик, забыв про зубную боль.
– А что там такое?
– Забивал крестовину молотком и расколол подшипник. Не слесарь, а горе на людскую голову!..
Еще многое потом ломалось в моем «Запорожце», но этот брак особенно врезался в память. И потому, что обнаружился раньше других, и потому, что был наглым, подловатым. Сборщик знал, что халтурит самым бессовестным образом, что подведет человека – возможно, инвалида, – но, как говорится, не дрогнула Рука.
Приехав через полгода на «Коммунар», я не расставался с мечтой найти этого бракодела. Не ругать его, не жаловаться начальству, а только в глаза посмотреть: есть ли в них хоть какой-нибудь просвет?
– Плюнь, – сказал Гена. – Ведь он работает в знаменитом механосборочном.
– Чем же этот цех знаменит?
– Именно браком. Таких парней, как твой с молотком, там хватает…
– Куда же смотрят контролеры ОТК? Они должны не выпускать брак из цеха!
Гена зашевелил усами: он всегда сердится, когда слышит наивные вопросы.
…В сборочном корпусе, рядом с косым конвейером, есть высокая большая будка с металлическим трапом. Стены у нее стеклянные. Это операторская. Отсюда начальник смены руководит сборкой автомобилей.
Я любил заходить в операторскую и смотреть с верхотуры, как течет автомобильная река. Но порой она останавливалась, будто вдруг замерзала, и начальник смены Слава Агафонов умело размораживал ее.
– Главный конвейер, почему стоим?
– Сломалась бензоколонка.
– Пока починят, заправляйте машины из ведра! Простое решение, молодой мастер с главного и сам бы додумался, но тем временем потеряли бы пару автомобилей. Слава неизменно спокоен, вежлив, от него так и веет надежностью. Кажется, что при любой остановке конвейера он найдет выход из положения.
Увы, это не так. И Агафонов бывает бессилен. Он дал мне полистать журнал учета простоев, пестревший записями: «Нет передней подвески», «Нет задней подвески».
ИНФОРМАЦИЯ КОМПЬЮТЕРА:
ТОЛЬКО В АВГУСТЕ 1986 ГОДА ИЗ-ЗА ОТСУТСТВИЯ ПОДВЕСОК СБОРОЧНЫЕ КОНВЕЙЕРЫ ПРОСТОЯЛИ 24 ЧАСА 06 МИНУТ. ПОТЕРЯНО 964 АВТОМОБИЛЯ.
Это свидетельство настоящего, заводского компьютера, с которым Агафонов общается через дисплей.
Обе подвески – переднюю и заднюю – делают через дорогу, в механосборочном цехе. В заднюю, между прочим, и забили молотком мою бедную крестовину. Я понял, почему контролер не заметил брак или посмотрел на него сквозь пальцы: что такое разбитый подшипник, если по вине цеха «Коммунар» терял десятки автомобилей в день!
На заводе привыкли, что механосборочный – одно из самых «узких» мест. И в душе относились к этой «узости» с пониманием: у них, мол, станки двадцатилетней давности – что с них взять? В среднем, каждые полтора года снимали начальника цеха, назначали нового, но дела от этого не улучшались. Девятым начальником за последние тринадцать лет стал незадолго до моего приезда Виктор Петрович Губко.
«Он по складу ума, характера – организатор-руководитель, – сказал мне о Губко генеральный директор. – Любую работу ему дай – и можешь туда не заглядывать». Но все же, думается, никакого чуда не произошло бы и в этот, девятый, раз, не пошли судьба начальнику цеха крепкого союзника.
Когда я осенью восемьдесят шестого впервые приехал на «Коммунар», там было много разговоров о госприемке. Четкого представления о ней никто еще не имел. Знали, что на заводе создается орган для борьбы с браком, независимый от генерального директора и даже от министра, а работать в нем будут опытные инженеры – их приглашают с «Коммунара» и с других предприятий города. Мнения об этом новшестве были разные – от «Давно пора!» до «Кому это надо?»
Однажды в столовой я попал в эпицентр спора. Защитник госприемки стоял в очереди передо мной, два противника – сзади. Я служил для них чем-то вроде нейтральной полосы.
– Много лет уговаривали друг друга работать качественно, – говорил Защитник, – но призывами все и кончалось. И вот наконец реальный шаг. От слов перешли к делу.
Дорогое удовольствие! – раздался за моим левым ухом голос одного из противников. – Лучших
специалистов сорвали с производства, поставили контролировать!
– Да! – пробасил над правым ухом его товарищ. – Слишком мы богатые! Госприемка будет дублировать ОТК – кому это надо?
Защитник тряхнул подносом:
– Давайте смотреть правде в глаза! Кто у нас типичный контролер ОТК? Девчушка или парнишка со средним образованием. Руководству цеха легко на них давить. «Вы правы, Маша и Федя, детали с брачком, но, поверьте нам, другого выхода нет! Не поставите же вы под угрозу выполнение государственного плана!» Могут и жестче сказать: «Надо, Федя! Не пойдешь нам навстречу – и мы тебе не пойдем!» Вот и сломался Федя…
– Тогда, выходит, надо распустить ОТК, – сказали за левым ухом. – Пусть госприемка сама все контролирует.
– Да нет же! – разгорячился Защитник. – Они будут помогать друг другу! Поймите же: теперь Маше и Феде гораздо легче выполнять свой долг! Давление на них ослабнет или вообще прекратится.
– Это почему?
– Потому что для брака есть еще один заслон – госприемка. К ней ключик не подберешь!..
– Не остановится ли завод? – тихо спросила женщина сбоку. – Ведь не все от рабочих зависит. Если у хорошего токаря станок старый, расхлябанный, он против воли будет бракодел.
– Вот-вот! – обрадовались за моими ушами. – Старого оборудования еще много!
«Что на это Защитник? Неужели сдастся?» – подумал я с тревогой. Но он только усмехнулся и стал объяснять, что на заводе будет проведена аттестация рабочих мест. При этом проверят все станки. Изношенные отправят на переплавку. А на хороших станут работать в две смены. Если понадобится, то и в три. Кто трудится вечером, тому платить будут больше. Кто ночью, – еще больше. Хороший токарь будет делать хорошие детали и хорошо зарабатывать. Госприемка ему не страшна.
– Ну, а если… – снова пошли в атаку противники, но в этот момент подошла наша очередь.
– Что вам – борщ или рассольник? – оборвала спор повариха.
Молодой Защитник не сказал самого главного, а мог бы положить противников на лопатки. Ему казалось, что госприемка – барьер против брака, только более высокий, чем ОТК. Так думали поначалу очень многие. Но вскоре поняли, что это не просто барьер…
Старшим представителем госприемки в механосборочном стал Анатолий Лукич Бут. На «Коммунаре» он проработал к тому времени тридцать лет. Пришел учеником токаря и поднялся по трудовым ступеням до заместителя начальника корпуса. «Очень порядочный, хороший, толковый человек. Очень ответственный. Это очень удачное сочетание в паре с Губко», – сказал мне о нем Кравчун.
Заметим: генеральный директор, многоопытный и сдержанный в оценках человек, трижды употребил в кратком отзыве о Буте слово «очень». Такое надо заслужить!
Переходя в госприемку, Бут ни в чем не выигрывал – ни в деньгах, ни тем более в почестях. Знал, что неизбежны конфликты, что будут недовольные – шутка ли, идти наперерез старому стилю работы! Врачи удерживали: «Вы же недавно перенесли инфаркт, найдите себе спокойную должность». Но будь он даже библиотекарем, не смог бы без боли смотреть, как под уклон катится репутация «Запорожцев».
Бут и его люди – представители госприемки – появились в механосборочном первого ноября. Перекрыли бракованным подвескам дорогу к главному конвейеру, но… цех выполнил при этом лишь половину дневного задания. Было над чем поразмыслить бессонной ночью! Наутро Бут пришел к выводу, который спустя две недели, после совещания в ЦК КПСС, стал, для всех очевидной истиной: госприемка не только преграда браку, но и наступательная сила.
– Будем вместе выкуривать брак из его гнезд, – сказал Бут начальнику цеха. Возможно, он выразился иначе, слов никто не запомнил, но смысл был именно таков.
Первым делом взяли лист бумаги и крупно написали вверху: «СПИСОК БРАКОНОСНЫХ ДЕТАЛЕЙ». Имелись в виду детали, изготовляемые цехом и причиняющие владельцам «Запорожцев» многочисленные огорчения. Лидировал в том черном списке передний тормозной барабан. Он обязан быть идеально круглым – допускается погрешность не более толщины бритвенного лезвия. На практике этот допуск не выдерживался, и круг местами походил на эллипс.
По технологической цепочке люди Бута дошли до истоков брака. Он возникал на нескольких операциях, где изношенные токарные станки не позволяли обрабатывать барабан с нужной точностью. Причина была солидной, объективной: устарело оборудование. Годами оправдывали ею плохое качество барабанов.
А на складе завода в ящиках стояли новые токарные полуавтоматы. Они так и просились в дело взамен станков-пенсионеров. Но станки не стулья – заменить их непросто. Они тяжелые, громоздкие – хлопот с транспортировкой не оберешься. А подключить каждый к электросети! А обновить технологическую документацию! Вот и не доходили до этого руки, хотя на совещаниях давно «поднимали вопрос». Поговорив, назначали сроки выполнения, потом «в силу сложившихся обстоятельств» отодвигали их. Так тянулось больше двух лет
В начале ноября Бут сказал начальнику механосборочного: «Надо немедленно положить этому конец». Губко поддержал его – «откликнулся», как выразился Бут. Откликнулись и триста рабочих цеха, которым осточертело ходить в бракоделах. В дни Октябрьских праздников они сделали все, что требовалось, и уже десятого ноября цех начал давать отличные барабаны.
– Взгляните-ка сами, – предложил мне Анатолий Лукич, прокручивая барабан на контрольном приспособлении, отдаленно напоминающем патефон. – Точность диаметра в три раза выше, чем требуют конструкторы. Возьмите любой, проверьте!..
Десятые, сотые доли миллиметра… Стоит ли из-за них копья ломать? Ни один машиностроитель так не спросит. А водитель – тем более. Он знает: если тормозной барабан неточен, неприятности не заставят себя долго ждать. Это и неравномерный износ тормозных колодок, и лишний расход бензина, и посторонний шум в колесе, действующий на нервы водителю… Перечислять можно долго. И мне понятна была гордость, с которой Бут демонстрировал качественные барабаны.
Кое-кто полагал, что после такого успеха госприемщики на некоторое время «возьмут тайм-аут», расслабятся. А они – опять-таки при поддержке начальника цеха – продолжали решительное наступление на беспорядок.
Может ли хороший рабочий на хорошем станке делать плохие детали? Не только может, но и обязательно будет, если не дать ему хороший мерительный инструмент. Последний положено периодически менять: старый – в металлолом, рабочему – новый. В механосборочном не меняли («руки не доходили»), и станочник, измеряя изношенным инструментом бракованную Деталь, часто считал ее вполне нормальной.
Вспоминая об этом, Бут выразился так:
– Метрология в цехе была запущена до предела.
За неделю снабдили всех рабочих выверенным мерительным инструментом. Еще одна победа! Но… черный список браконосных деталей почти не сократился.
Брак – как Змей Горыныч: снесешь одну голову, а у него еще много их. Потому и живуч! С метрологии группа Бута переключилась на другую «огнедышащую проблему – недостатки режущего инструмента.
– Многие резцы и фрезы пришлось изъять, – рассказывает Анатолий Лукич. – Изношенные заменили, неправильно заточенные переточили…
– И много времени у вас на это ушло?
– Дня три.
Три дня на решение вопроса, который из года в год обрастал бесплодными разговорами и стал казаться трудноразрешимой проблемой!
Следующей заботой стал хлам, который месяцами накапливался в пролетах.
– Прямо авгиевы конюшни! – возмущался Анатолий Лукич. – Расчищать их госприемка не обязана, но если между станками кавардак, можно ли говорить о качестве?..
К Буту обратились из местной газеты:
– Поделитесь секретами своих успехов. Стратегией и тактикой, так сказать.
А чем делиться? Ненависть к браку – вот, пожалуй, и вся стратегия. Если относишься к нему спокойно и не мешает он тебе ночью спать – уйди из госприемки, так будет лучше…
В группе Бута нет равнодушных. В ней именно те люди, которые нужны. «Грамотные, ответственные, технически подкованные, твердые», – характеризует Анатолий Лукич своих подчиненных.
Их шестеро. Маловато, если учесть, что им, помимо механосборочного, поручены еще два цеха. Напрашивался вариант: разделить группу между цехами – по два представителя на каждый. Хорошо делилось, без остатка, арифметика так и подталкивала к этому решению. Но прими его Бут – распылил бы силы. Он сделал иначе.
Одних он объявил «ловцами дефектов», других – «аналитиками». «Ловцы» идут ежедневно в цеха и, сверяясь с чертежами, с технологией, вылавливают брак. Они не подменяют ОТК, у них иная задача – дать ответ, где и почему возникают дефекты. Затем наступает черед «аналитиков»: как искоренить эти дефекты в кратчайший срок? Ищут способ, советуются с руководством цеха и – вперед, в наступление!..
Качество – очень сложная, разветвленная проблема. Даже таким энтузиастам госприемки, как Бут, доступны далеко не все ее стороны. Возьмем, к примеру, текучесть кадров – разве госприемка может на нее влиять? А ведь это, как известно, одна из глубинных причин брака.
Так рассуждал я и вдруг понял: да ведь может влиять, может! Освобождаясь от хлама и грязи, от ярлыка закоренелых бракоделов, люди начинают уважать свой труд и свой цех. Такие куда реже пишут заявления с просьбой уволить по собственному желанию.
Ярлыки, между прочим, ужасно прилипчивая штука. Второй месяц выпускали в механосборочном тормозные барабаны хорошего качества, а на главном конвейере никак не могли в это поверить. При мне возник конфликт: цех сборки автомобилей утверждал, что партия барабанов бракованная – «идет биение». Когда разобрались, оказалось, что виновато негодное колесо, которое пробовали установить на этих барабанах…
Прощаясь с Бутом и Губко, я спросил:
– Как относятся к госприемке рабочие?
– Поначалу была настороженность, – ответил Анатолий Лукич, – Если кто-то информировал нас о недостатках, то просил: «Никому не говорите, что это я сказал». Но люди быстро поняли, что мы здесь для пользы общего дела, и стали обращаться к нам открыто, на виду у всех.
– У многих сознание повернулось в сторону качества, – добавил начальник цеха.
Интересно, повернулось ли оно у парня, забивавшего крестовины молотком? Если нет, то, конечно, давно уволился: неудобные настали для него времена.
