Текст книги "Садовники Солнца"

Автор книги: Леонид Панасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Полина с трудом поднялась.

Ее мутило, перед глазами все колебалось и плыло. Неуверенно ступила раз, другой. Затем, догадавшись, выключила поле гравитации и неуклюже выплыла в коридор. Несколько минут безжизненно висела в воздухе, соображая, где же искать Илью.

"Командная рубка... – подумала наконец. – Если не он... Там всегда есть люди".

Она вошла так тихо, что ее даже не заметили. За бортом Станции стоял полный штиль – в желтой мгле центрального экрана плавало всего несколько амеб. Однако исследователи, расположившись в креслах, разговаривали именно о Простейших. Крайнев увлеченно доказывал, что, узнав сущность амеб, они фактически определят роль Питателя в этой энергетической системе, а отсюда вытекает...

"Боль вытекает, как вы не понимаете этого", – сцепив зубы, подумала Лоран. Она покачнулась от усталости и боли, тихо позвала:

– Брат Садовник!

Илья обернулся первым, остальные – за ним.

– Что с вами? – вскочил встревоженный Крайнев. Полина жестом остановила его.

– У меня заявление для представителя Службы Солнца. – Она поискала точку опоры, но не нашла и решила сказать все быстро, очень быстро. – Три моих прежних отчета о сеансах приема хаотической информации полностью выдуманы. Каждый раз я чувствовала боль. Огромную, ни с чем не сравнимую, чужую нечеловеческую боль! Если можете, простите мой обман...

Она почувствовала, что падает, но в последний миг Илья подхватил ее на руки. И боль, будто ей, наконец, открыли шлюзы, выплеснулась, ушла в эти огромные сильные руки.

Это было нечто совершенно новое – боль в Окне. Признание Полины ошеломило всех. Как грибы после дождя, стали множиться догадки и предположения – робкие, туманные, ибо все усложнилось до таких пределов, что даже никогда не унывающий Крайнев в сердцах сказал Илье:

– Мы стремительно проваливаемся в болото противоречивых фактов. Мы их систематизируем, а осознать, как говорит ваш Дангулов, не можем... Кстати, что с Лоран?

– Ничего опасного, – ответил Илья. – Небольшое нервное истощение. Ввожу ей нужные препараты и заставляю отсыпаться.

Он вспомнил, как не хотела вчера Поль отпускать его, как прижималась к нему маленьким телом и вздрагивала, вздрагивала. А вот собственных слов не помнил. Знал только, что были они нелепые и почему-то веселые: "Это ерунда, боль. Вот мы..." Они совершенно не соответствовали моменту, и, может, поэтому Полине стало чуточку легче и она согласилась на гипносон.

– Это хорошо, – порадовался Крайнев и, скупо улыбнувшись, добавил: – Вы и потом ее жалейте, ладно?

Илья хотел отшутиться, но передумал.

– Федор Иванович, – спросил он. – Где сейчас может находиться кибернетик?

Хозяйство Антона размещалось в двадцать-первом коридоре – подальше от всевозможных вибраций и полей лабораторных отсеков. Здесь было тихо, в многочисленных иллюминаторах лениво плескался сбитый желток псевдотуманности.

Антон рисовал на магнитном экране синтезатора какие-то схемы. Синтезатор сердито гудел, выбрасывая одну за другой пластинки модулей одинаковые, как две капли воды, и все же разные" Антон беспрестанно что-то вычеркивал, добавлял.

– Вы его замучаете, – кивнул Илья на синтезатор. – У него, по-моему, воспроизведение запрограммировано только с уже отработанных схем. Не так ли?

– А я нарочно, – глаза у Антона оказались серыми и прохладными, будто осеннее утро. – Пусть умнеет. Программа-то у него не жесткая, а целевая, страх не люблю жестких программ.

– И в жизни тоже? – поинтересовался Илья.

– О-о-о! – Антон воздел руки к потолку. – Я обязательный через необязательность. Друзья это знают. И чем срочнее что-либо нужно, тем небрежнее и вскользь меня об этом просят... Что за человек этот Антон? удивился кибернетик самому себе. Получилось смешно и непосредственно.

– Кстати, – как бы невзначай заметил Илья. – Ходят упорные слухи, что логический блок Станции дает... сбои.

– Слухи! – взвился Антон. – Да это чудовищная ложь! У нас не блок, у нас, запомните, мозг! Прекрасный мозг!

– А постоянные перепланировки Станции? – возразил Илья. – Уж очень смахивает на пунктик.

Кибернетик скис.

– Это есть, – пробормотал он, присаживаясь на какую-то коробку, – тут вы правы... Однако все проверки дают норму. Мы даже на Землю возили энергослепок нашего любимца. Показывали там лучшим специалистам. Примеривались они к нему так и эдак и говорят: великолепный мозг, подарите, – смеются, – его нам, мы шефу на день рождения подарим... Да, дела...

– А вы вот чем поинтересуйтесь, – посоветовал Илья. – Раз он у вас такой умница, то мог все эти перемены декораций не только для целевой, но и для любой другой программы приспособить.

– Любопытно. Вы говорите: приспособить? Для целевой? – Антон решительно повернулся и пошел к пульту связи с логическим блоком.

– Вдруг что выяснится – позвоните! – крикнул ему вслед Илья, но кибернетик, очевидно, уже не слышал его.

Вся работа с утра валилась из рук. Илья пошел было в Пустыню, захотелось побыть одному, – но там кружил с застывшим взором Треверс, и Ефремов вернулся в медотсек.

– Опять Кен кружит, – пояснил он, отвечая на безмолвный вопрос Полины. – Неприятно.

– Делится?

– И, по-моему, активно. Вот бедняга. Идет, идет, потом вдруг останавливается и давай себя ощупывать: цел ли.

Илья снова уткнулся в ленты: вот уже четыре дня он проверял архив электронного диагноста. Полина сидела молча, демонстративно скрестив руки на груди.

– Ил, неужели тебе не надоело? – наконец спросила она. – Да, я сама советовала проверить психику членов экипажа. Ты это сделал. Разве записи диагноста не убедили тебя, что на Станции все в порядке?

– Убедили, – рассеянно кивнул Илья. – Я теперь только "лунатиками" занимаюсь. Ищу частности. Они представляются мне как отдельные понятные слова в потоке бессвязной речи, внятно произнесенные слова.

– Ты что? – Полина не скрывала недоумения. – Ты в самом деле считаешь хаотическую информацию речью? Ищешь в ней смысл?

– Нет, конечно. Волноводы, наверное, и есть волноводы – связующее звено... Команда – отчет о выполнении, опять команда... Но, может, кто-нибудь из медиумов понял команду?

Илья устало отстранил подставку с кассетами, и лентами. Он смотрел на Полину: ненавязчиво, ласково, будто приглашал вспомнить об их тайне, о тех безднах доверчивости, которые открылись им.

Полина замерла. Она дышала неровно и горячо, прикрыв глаза и покусывая губы. Смуглые руки ее, до сих пор свободно лежавшие на столе, вдруг напряглись, будто что-то отталкивали.

– Не надо, Илюшенька, – она покачала головой. – Не смотри на меня так... Мы должны разгадать тайну Окна. А потом... Потом мы найдем остров. Необитаемый остров. Я не могу любить между делом, Ил. Да, да, я, наверное, бешеная, ненасытная, чересчур искренняя. Какое счастье, что я родилась именно теперь, а не в прошлые века. Тогда все путали, путали... И ничего не понимали до конца – ни душу, ни тело...

– Не обижай предков, – улыбнулся Илья. – Ты несправедлива.

Просмотрев остальные ленты, он вызвал Антона.

– О-о-о! – обрадовался кибернетик. – Вы, конечно, не Норберт Винер, Илья, но кое-что в машинной логике соображаете. Вы знаете, что учудил наш общий друг? Знаете, откуда эта лавина перепланировок?

Илья пожал плечами:

– Наверное, увлекся театром. Смена декораций.

– Нет, нет! – Антон замахал руками. – Никаких отклонений. Наш друг всего-навсего развил целевую программу, причем в лучших традициях гуманизма.

– То есть? – их разговор заинтересовал и Полину.

– О-о-о! Мы с вами не поняли элементарного, уважаемая Лоран. Я же всем говорил – на Станции великолепный мозг. Так вот. Целевая программа обязывает его производить корректировки нашего "изменяющегося мира" раз в шесть-семь месяцев. Верно я говорю?! Но программа рассчитана на нормальных людей, работающих в нормальных условиях. А у нас что? Одни неврастеники.

– И логический блок решил... – начал Илья.

– Вот именно, вот именно, – экспансивный Антон чуть не захлопал в ладоши. – Машина решила нас ублажать. И мебель перетаскивает, и Григом потчует.

– Ну и ладно, – Полина устало улыбнулась. – На одну загадку меньше. А то уж очень неуютно было: за бортом амебы изощряются, а тут еще на Станции чудеса. Ты уж попроси свои машины, Антон. Пусть помогают нам. До конца исследований.

– До победного! – согласился кибернетик.

– Послушай, Антон, – попросил Илья. – Требуется помощь твоего "великолепного". Есть сейчас свободный канал?

– О-о-о! – оживился кибернетик. – Служба Солнца у меня вне очереди. Сколько исходной информации?

– Пустяк, – Илья приподнял ворох лент. – Хочу систематизировать архив диагноста.

– Ладно, присылай.

Антон отключился.

Несколько минут в медотсеке царило молчание. Затем Полина резко отодвинула пульт управления диагностом, поднялась.

– Ты ведь не просто частности ищешь, Илья? Все они – в отчетах "лунатиков". Ты ищешь то, чего нет в отчетах. Ты ищешь Боль?

– Да! – Илья упрямо сдвинул брови. – Если боль чувствуешь только ты, то это, наверное, в самом деле частность, странный вторичный эффект, присущий только твоей психике. Но если это действительно Боль, то такое сильное чувство не может обойти других медиумов. Значит, другие тоже мучаются и... тоже скрывают. А раз так, то Большая Боль – суть реальность и реальность чрезвычайно странная для волновода хаотической информации. Ты же знаешь я бывший хирург, для меня боль слишком знакомый симптом.

Полина поморщилась.

– Не понимаю, к чему ты клонишь, – с досадой сказала она. – Но все равно – не мучай людей, Илья. Им и без тебя тошно. Это моя боль, мне за нее и расплачиваться. Отправь меня на Землю – и дело с концом.

– Буду рад, – Илья приоткрыл дверь и заглянул в бокс, куда поместили после операции Исаева. Иван дремал или делал вид, что дремлет. – Это нелепо звучит, но я в самом деле буду рад, если твоя боль окажется только твоей.

Станция спала.

Было около трех условной ночи.

– Дин-дон, дин-дон! – отозвался колокольчик, и Илья, мгновенно сбросив покрывало сна, пригласил видеовизитера. Однако объем экрана не зажегся.

– Ваш срочный заказ выполнен, – сообщил бесцветный голос большого логического. – Информация обработана. Данные анализа отосланы.

Илья поспешно взял из окошка, доставки тонкий рулончик, развернул ленту.

– Так, та-а-ак, – бормотал он, всматриваясь в кривые графиков. – Пусто, пусто, и слава богу, что пусто. И здесь – норма. Прекрасно. Тоже пре...

Он замер.

"Это оно! – подумал Илья. – Четыре случая, как у Полины... Но пики на ленте, что за пики?! Они в несколько раз выше, чем на контрольной ленте Лоран. Значит... Бедняга, как он выдерживал? Как он мог выдержать такое!"

Ефремов поспешно надел тяжелый кокон формы. И сразу же тихий голос Помощника обрадованно прошелестел в сознании:

– Требуется ли помощь? Определите сферу моих действий.

– Я еще сферу своих не определил, – вздохнул Илья. – В общем так. Сейчас будет сплошная юриспруденция прошлых веков: сначала изобличение, потом дознание. А ты веди протокол – то есть фиксируй наш разговор.

В коридорах Станции не было ни души. Илья нашел нужную дверь, положил руку на белый квадратик вызова и не убирал ее до тех пор, пока дверь не распахнулась.

– Позвольте, – сказал Илья и, не ожидая приглашения, шагнул в каюту. "Для начала неплохо, – подумал он. – Противник ошарашен моей немыслимой бесцеремонностью, моей бестактностью – ворваться к человеку среди ночи!"

– Что-нибудь случилось? – спокойно поинтересовался Юрген Шварц. – Вы... так неожиданно да еще при полном параде.

– Помните, Юрген, нашу первую встречу? – Илья присел, а Шварц, чью костлявость и нескладность не мог скрыть даже пушистый халат, стоял возле дивана. – Вы тогда заявили, что это по моей части – разобраться в аномалиях психики отдельных исследователей. Я внял вашему совету и разобрался! Я даже больше сделал: теперь я определенно знаю, почему вы, когда остальные с нетерпением ожидали выброса Скупой, сидели в кресле и вас снедала дикая тоска.

– Любопытно, – Шварц отпрянул в тень, затаившуюся в углу каюты. – Вы говорите так, будто я преступник, а вы – удачливый детектив.

Илья не принял шутки.

– Отчасти это, наверное, так и есть, – жестко сказал он. – Можно быть вредным для общества и для дела не только какими-то действиями, но и бездействием... А теперь выполните, пожалуйста, мою небольшую просьбу. Мне нужен подробный отчет о ваших действительных ощущениях во время приема хаотической информации.

Слово "действительных" Илья произнес громче остальных, и во взгляде Юргена что-то дрогнуло.

– Не морочьте мне голову, – грубо сказал он. – Я давным-давно сдал все необходимые отчеты.

– Ваши отчеты – фантастика! – Илья оставался совершенно спокойным. Иначе говоря, – фальсификация, выдумка, ложь. А мне нужна правда.

– Я свободный человек, – гордо заявил Шварц. Он ступил шаг вперед, в круг света, выпрямился. – И никто не заставит меня делать то, чего я не хочу делать. Вы мне надоели, Садовник, кроме того, я не приглашал вас в гости.

– Странное у вас понимание свободы, – покачал головой Илья. – Вы что, забыли: жить в обществе и быть свободным от него...

– Не трудитесь вспоминать, – Шварц, по-видимому, вконец разъярился. – Я тоже читал классиков марксизма-ленинизма... Но я вовсе не обязан выворачивать перед вами душу. Кстати, меня ограждает право вето. Или вы и об этом забыли?

– Юрген, – устало сказал Илья, – вы же умный человек, умнейший даже. Как вы не понимаете, что нам крайне важно выяснить сущность этой Боли. Узнать, что скрывается за ней. И ваша ложь сейчас вредит общему делу. Впрочем, как вредила и раньше, как вредит любое сокрытие истины... Мне некогда вести дискуссию об аморальности вашего поведения. Мне нужна информация. И немедленно. Если вы не расскажете обо всем сами, я буду вынужден просить совет Мира прозондировать ваше сознание.

Шварц побледнел.

– Вы не посмеете, – прошептал он недоверчиво. – Это унизительно... И для меня, и для вас...

– Еще как посмею, – заверил его Илья. – У меня, повторяю, нет выбора.

– А чего вы хотели? – закричал вдруг Юрген. Космолог заметался по каюте, пиная попадающиеся на пути предметы. – Чтобы я разнюнился, как ваша Лоран? Чтобы случайная, глупая боль, – да, я уверен, что это тоже вторичный эффект, в крайнем случае, сигнал о каких-то неполадках в энергетической системе, – чтобы эта боль обрушила на Окно и его исследователей океан вашего безотказного гуманизма?! Да эта "беспредельная боль", – он явно передразнивал Полину, – в сравнении с океаном вашей обязательной доброты – жалкая лужица! Я расскажу, если вы настаиваете, я, конечно, все расскажу...

Шварц как-то сразу потускнел, сгорбился, будто прошлая боль вдруг вернулась к нему, нахлынула, и не было сил сопротивляться неизбежному.

В Пустыне было страшно холодно.

Ефремов знал всю подноготную этой человеческой выдумки, да в конце концов форма-скафандр могла оградить его даже от космического холода, и тем не менее шел и шел, забыв обо всем, ежась и кутаясь в куртку.

Он вспомнил все. Скупые сведения и пышные гипотезы о сущности Окна промелькнули пред его внутренним взором. Боль Полины умножилась на боль Шварца, а изо всех признаний космолога вдруг высветлилась одна странная фраза: "Вы знаете, Илья, я удивляюсь не силе боли, не ее масштабам, а ее отвлеченности. Мне постоянно казалось, что это какая-то инородная боль. Будто возле сердца трется и трется кусочек металла".

Илья присел на камень. Какая-то зверюшка – суслик, тушканчик? пристроилась у его ног. Немного отогревшись, запищала, засуетилась.

Мысли не складывались.

Наугад, интуитивно Илья, наконец, выстроил цепочку: инородное тело, то есть Станция, находится в энергетической системе, об этом поступают сообщения, так называемые сигналы боли, и, как результат, как защитная функция Окна, – деятельность амеб. Единственным, что не вписывалось в логическое построение, была Боль. Откуда она? И почему? Почему энергетическая система, то есть главный узел ее – пульсар Скупая, реагирует на их присутствие в Окне именно Болью?! Так ли это? Как проверить, что боль не просто боль (вторичный, третичный эффект восприятия человека), а непосредственная реакция системы на инородное тело?

"А что если попробовать усилить эффект инородности? – обожгла Илью догадка. – Каким образом? Очень просто. Берем предполагаемый жизненно важный центр системы и... воздействуем на него. Центр в данном случае пульсар. Господи, как я могу воздействовать на пульсары? Где я возьму раздражитель для звезды? Нет, это утопия!"

Зверек – тушканчик, крыса, мышь? – отчаянно пищал и теребил Илью за брюки. Так и не определив, какая живность беспокоит его, Садовник встал и пошел вслед за зверюшкой.

Серое тельце сливалось с песком, пропадало в сумерках, по зверек постоянно пищал – жалобно, призывно – и Илья определял его местонахождение "по голосу".

В ложбинке, под сенью колючих кустов, чернел колодец водосбора. Оттуда тоже послышался писк – еще более жалобный и тоненький. Зверек заметался вокруг колодца.

– Как же тебя угораздило, малыш, – сказал Илья, доставая из ямы крохотный теплый комочек. – Бегите домой, прячьтесь.

"Ну и что? – подумал он. – Мы в самом деле еще не экспериментировали на уровне звезд. Но это же ровным счетом ничего не значит! На Станции должны быть запасы антивещества, а через четыре дня придет "грузовик". Вот и прикинь..."

...ТЕМ НЕ ВЛАДЕЮТ

Грузовой корабль автоматы разгрузили за полтора часа.

Его широкий черный цилиндр был виден на всех экранах, и на Станции царило оживление: прибыли долгожданные космоботы, мощный блок неформальных аналогий для "лунатиков", еще целая куча какой-то аппаратуры, свежие фрукты.

В командную рубку поминутно заскакивали нетерпеливые получатели грузов, торопили Крайнева, и только один человек, контрольный пилот "грузовика" Вячеслав Ганюшкин, смотрел на эту суету безучастно и устало. Он уже знал, какая судьба уготована его верному спутнику, сотни раз битому на Наковальне и успевшему побывать во всех Обитаемых мирах. Знал, но никак не мог свыкнуться с мыслью, что еще ходовой, как говорят звездолетчики, корабль сегодня бросят на такую "наковальню", где от него останется облачко электронного пара. Впрочем, пара тоже не будет – на борт корабля уже начали погрузку контейнеров с антивеществом.

– Не грустите, Вячеслав, – успокоил его Крайнев. – Вам, как пострадавшему, Служба Солнца выхлопочет та-а-кой лайнер... Куда там нашему "Бруно". Верно я говорю, брат Илья?

Илья развел руками: куда мы, мол, денемся.

Все эти дни "Галактика" готовилась к эксперименту. Навигаторы рассчитали курс "грузовика", специалисты защиты позаботились, чтобы корабль пробился к звезде сквозь любые скопления амеб, а Крайнев лично проверил рекомендации логического блока Станции относительно силы заряда. Пока готовились, пока ждали ни о чем не подозревающего Ганюшкина, Илья чувствовал себя сносно. Но когда Крайнев, выпроводив из командной рубки очередного "анархиста от науки", вдруг выключил один за другим все каналы связи, прошлые опасения и дурные предчувствия вновь вернулись к Илье.

– Через два часа – старт, – сказал Федор Иванович. – Все готово.

– О транквилизаторах не забыли? – встревожился Илья.

– Сразу видно новичка, – укоризненно покачал головой руководитель Станции. – В космосе не принято забывать о чем бы там ни было. Я не разделяю ваших опасений, но тем не менее за полчаса до взрыва весь экипаж получит ваше снадобье.

Шварц, который во время их разговора что-то пересчитывал на малом логическом блоке, насмешливо хмыкнул и вышел из рубки. "Не забыл Юрген ночной разговор. И не простил. Что ж, ему виднее".

– А что у нас с защитой? – спросил он.

– Дадим максимум. Этого вполне достаточно, даже если на нашу "Галактику" набросятся все амебы Окна.

– Ладно, – кивнул Илья. – Пойду проведаю больного. А то он за своих помощников распереживался. Причем совершенно напрасно.

Про себя же подумал: "Больше всех распереживался ты сам. Нехорошо, брат. Вон даже. Шварц заметил..."

В холле медотсека он встретил Полину и обрадовался ей так, будто расстались они не утром, а по крайней мере год назад.

– Поль, – прошептал Илья, обнимая ее маленькие плечи. – Я начинаю бояться своей затеи. Плохие предчувствия.

Полина на миг прижалась к нему.

– Все будет хорошо, милый. Станция защищена, психику людей мы тоже защитим. Все будет хорошо.

– Да, да, защитим, – встрепенулся Илья. – Проследи, пожалуйста, Поль, чтобы все приняли препарат. Лоран и Шварц – максимальную дозу.

– Будет тебе командовать, – Полина потерлась подбородком о его плечо. Крайнев уже предупреждал.

Она ушла, а Илья в который раз подумал, что не будь здесь руководителем Крайнев, кто знает, не свернули бы работу Станции еще несколько месяцев назад. Из-за кажущейся или явной – опять же, кто знает? несостоятельности исследований, из-за враждебности Окна, которое уничтожает все земное... Плохо, правда, что Крайнев воспринял идею эксперимента так схематично: взрыв – раздражитель – ответная атака амеб. Ну и что?

"А чего бы ты хотел? – кольнул его внутренний оппонент. – Чтобы все поверили в твое смутное, страшное предположение? Ну, допустим, поверили. Допустим, что Боль в самом деле естественная реакция системы на инородное тело, то есть на наше присутствие, на нашу "Галактику". Но ведь это шаг в сторону. Есть огромное болото непонимания. И есть маленький, зыбкий островок наших представлений о сущности Окна. Шаг в сторону ведет к мысли о живой материи. А ведь даже тебе кажется нелепостью усмотреть в Окне жизнь. Пульсар, амебы, Питатель и... жизнь? Ты запутался, брат".

"Нет, нет, – ответил воображаемому сопернику Илья. – Как бы там ни было, но Боль – суть реальность, а я слишком хорошо знаю боль в лицо. И сбросить ее со счетов, отнести к разряду курьезов восприятия "лунатиков" я не могу. Никак не могу!"

Станция вздрогнула. Это был не толчок, а скорей всего легкая дрожь освобождения: громадина "грузовика" сорвалась с магнитных захватов и, ведомая автоматикой, устремилась к Скупой.

Разговоры в рубке затихли.

Илья, посидев в кресле минут десять, не выдержал:

– Пойду в народ, – объявил он.

Федор Иванович кивнул. Взгляд его говорил: понимаю, мол, но все же напрасно твое беспокойство.

На смотровой палубе негде было повернуться.

По ярким нарядам женщин, радостному возбуждению, сквозившему в каждом взгляде, Илья понял: эксперимент в самом деле интересен исследователям и только дисциплина мешает им сейчас вернуться к своим приборам – там работали только дежурные.

С Ильей дружески здоровались, незнакомые люди улыбались ему. "А меня, оказывается, приняли, – смущенно подумал он. – Я – свой. Уже свой, несмотря на все их опасения относительно моих пресловутых полномочий".

– Садовник, – позвала его смуглая девчушка в форме медработника. – Ваше снадобье. Примите, пожалуйста, при мне.

– Уговорила, глазастая, – рассмеялся Илья и разгрыз кисленькую таблетку.

Над головами людей в объеме большого экрана привычно кипело желтоватое варево туманности. Черная иголка земного корабля в этом беспредельном пространстве казалась чем-то игрушечным, особенно в сравнении с огромным шаром Скупой, пылавшим в правой полусфере экрана. Илья знал, что это ощущение обманчиво – в "грузовике" до поры таилась огромная мощь.

Шло время.

Вокруг корабля на экране уже кружился вихрь черных полотнищ. Амебы пока не нападали, но число их множилось с каждой секундой. Зонд-наблюдатель следовал за "грузовиком" на постоянном удалении, и перспектива в объеме изображения почти не менялась. Только вырастал и вырастал беспокойный лик звезды да беспрестанно сыпались отовсюду "листья" амеб.

Илья вызвал Крайнева.

– Нет, – покачал тот головой. – Нет никакой атаки. В районе Станции их крутится десятка три. Так сказать, дежурные.

– Хорошо, – кивнул Илья, а сам подумал: "Одна задача решена. Нет у амеб никакого разума, ибо они не поняли очевидного: связь корабля и Станции. И "руководства извне" у них нет – по той же причине. Чистая функция защиты, слепая функция. Как, например, у лейкоцитов в крови – найди и уничтожь врага".

В объеме изображения вдруг выделился контур видеоокошка. Из него выглянуло встревоженное лицо Лоран. Рядом с ней стоял Шварц.

– Садовник, – Полина метнула в сторону космолога колючий взгляд. Профилактика экипажа закончена. Юрген Шварц категорически отказывается принять препарат.

– А почему я должен верить вашим выдумкам и мифическим угрозам? сердито бросил Юрген. – И хватит меня понуждать.

Разговоры на смотровой палубе стихли. Исследователи и звездолетчики непонимающе поглядывали то на Илью, то на космолога.

– Юрген, – как можно мягче сказал Илья. – Я не знаю, почему вам во всем видится понуждение и принуждение. Вы их путаете с понятиями дисциплины и самодисциплины. Отсутствие таковых в самом деле рождает понуждение... Так вот. У нас в запасе еще семнадцать минут. Если через три минуты вы не выполните просьбу врача Станции, я дам команду медавтоматам, и они принудительно введут вам препарат. Не унижайте себя, пожалуйста.

– Нас рассудит совет Морали, – надменно буркнул Шварц. – Я подчиняюсь грубой силе.

– Одиннадцать минут, – прошептал Калчо Драгнев, касаясь руки Ильи. Посмотри, что творится.

Огромный лик светила заполнил уже половину экрана. В сиянии Скупой давно потерялась иголка корабля, и только все густеющий рой черных точек указывал на его местонахождение. Амебы слетались туда целыми роями, будто лесные пчелы, потревоженные непрошеным гостем. Живой клубок разрастался, грозно шевелился. Простейшие во что бы то ни стало пытались остановите уничтожить чужака, ворвавшегося в их владения.

– Лоран, Садовник, – загремел вдруг над толпой голос Крайнева. Треверсу плохо. Что предпринять?

– Где он? – спросил Илья.

– Здесь, в рубке.

– Немедленно отнесите его в медотсек. Там экранизация, – приказал Илья. – Поспешите!

Зонд-передатчик, сопровождавший корабль, порядком поотстал. Детали баталии стали неразличимы, однако приборы свидетельствовали: защита "грузовика" успешно справляется с атаками амеб.

– Время! – выдохнул Калчо.

Илья одновременно увидел эти разные события: черный клубок, шевелившийся уже в атмосфере звезды, вдруг ярко вспыхнул и исчез, в тот же миг безжизненно рухнул Шварц, а Полина, чье лицо все еще было в видеоокне, негромко вскрикнула...

Острая кинжальная боль пронзила каждую клеточку тела, ударила так сильно и стремительно, что у Ильи подогнулись ноги. Невидимая волна бросила людей на пол, исковеркав их лица гримасами отчаяния и непонимания, плеснула в глаза безумием, разверзла их рты для крика.

Волна ударила и ушла.

Илья, бессознательно хватаясь за воздух, стал подниматься. Он видел, как рядом с ним пытается встать Ганюшкин – пилот очумело вертел головой, как судорожно дышит позеленевший Калчо. Не сразу, напрягая все свои силы, он, наконец, понял: чужая Боль ушла, импульс кончился. С запоздалым ужасом Илья подумал, чем мог кончиться эксперимент, если бы люди не приняли препарат или окажись импульс сильнее.

Надсадно выла сирена биологической тревоги.

На смотровую палубу и во все отсеки Станции хлынули ледяные потоки кислорода, насыщенного комплексом стимуляторов.

Ступая нетвердо и тяжело, Илья ходил между людьми, вглядываясь в их растерянные лица, и никак не мог сообразить, куда подевалась его маленькая Поль, его одуванчик, существо настолько драгоценное, что смутную мысль о возможной беде он отогнал как невозможную.

– Я же здесь, – позвала его Полина. – Ты что, забыл? Тебе плохо?

Голос шел откуда-то сверху. Он поднял взгляд, но не сразу понял, почему лицо любимой плавает над ним в объеме изображения да еще рядом с грозным пылающим шаром звезды. Глаза Полины после болевого удара выцвели, она машинально оттирала с рассеченного подбородка кровь.

– Успокойся, милый, – сказала она, кривя губы. По-видимому, отголоски чужой боли все еще звучали в ее сознании. – Все обошлось, все живы-здоровы. У Юргена, правда, шок, но он скоро придет в себя.

Илья кивнул ей, улыбнулся и вызвал Крайнева.

– Федор Иванович, – попросил он, превозмогая головокружение. Переключите на меня общую связь.

– Вы все решили? – спросил руководитель Станции.

– Да, решил, – твердо ответил Садовник, и слова его облетели все закоулки "Галактики". – Мы уходим, друзья. Немедленно и безоговорочно. Полномочия у меня на этот счет простые – разум и совесть.

Илья сделал паузу, обвел взглядом знакомые лица. В большом объеме изображения появились десятки видеоокон – его слушали, за ним наблюдала вся Станция.

– Мы, – продолжал Илья, – предположительно нашли путь к пониманию Окна, как некой гигантской энергетической системы. Система эта принадлежит другой вселенной, случайно приоткрывшейся нам. Мы смутно догадывались, а теперь наконец убедились, что амебы не хозяева ее и даже не посланцы хозяев, а нечто непонятное для нас, выполняющее, однако, вполне понятную роль в Окне. Их функция – защита. Действия амеб ясно показали, что наше присутствие в Окне крайне нежелательно. Наша Станция – инородное тело для этого мира. Более того, мы – активный раздражитель. Чужая Боль, отголоски которой воспринимали Лоран и Шварц, – следствие нашего присутствия в Окне. Сегодняшний эксперимент убедительно доказал это. Прямое воздействие на звезду вызвало немедленную ответную реакцию. И реакция эта теперь известна нам всем...

Илья помедлил, будто собирался с мыслями.

– Я не хочу сейчас гадать о сущности чужой Боли. Это уводит в такие дебри, где нет и намека на истину. Живая звезда? Возможно! Сверхгигантская космическая медуза? И это возможно! Целый мир, обладающий чувствами, живой и неделимый? Кто знает? Короче, возможно все, что способно испытывать боль. Мы не можем пока и не знаю сможем ли в будущем заглянуть в эту маленькую щелку и определить, чем или частью чего является псевдотуманность Окно в иной вселенной. А раз так, надо уходить! Великий Гете давным-давно говорил: "Чего не понимают, тем не владеют". Мы же, ничего не понимая, пытались хозяйничать в Окне, пытались владеть. И причинили... Мне даже страшно подумать, что мы по неведению могли причинить иному миру боль!

Станция уходила.

Мелкая вибрация проникла даже сюда, в жилые каюты, и у Ильи возникло странное ощущение: будто Станция вовсе и не станция, а огромное животное, все ускоряющее свой бег, чтобы в какое-то из мгновений взвиться в прыжке. Ощущение не исчезало, хотя Илья, как и все остальные, знал: прыжка не будет.

Станция уходила из Окна с тем, чтобы лечь в дрейф у его границ и продолжить исследования. На совещании, которое закончилось полчаса назад, было оговорено: кроме обычных наблюдений, остается в силе и расширяется программа зондирования, так как амебы, очевидно из-за крошечных размеров зондов, этими разведчиками человеческого разума пренебрегали.