Текст книги "Золотой запас"

Автор книги: Леонид Мартынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Что в оловянных зеркальцах болот

Лишь снежных туч клубится заголовок!

* * *

Над москворецкою водою

Заря висела как комета,

Чья голова была звездою

Над шпилем Университета.

ДРАКОН

Этот ящер

Возник на балконном

Напыленном оконном стекле:

Он, дракон, был знаком но иконам

В виде чудищ живых на Земле.

Но когда его туша разбухла.

Кольцевидно вснружинясь торчком.

Злая девочка, чертова кукла.

Сшибла дьявола нежным щелчком.

ЗЕЛЁНЫЙ ХЛЫСТ

Вечер мглист.

Мельтешение листны:

В переводе на звучанье —

Это просто птичий свист.

Выкинь ты из головы

Этот самый птичий свист!

В городе – не забывай! —

Даже гром, и тот ночами

Громыхает как трамвай!

И когда гроза в слезах

Лезет в окна, то нередко

Сквозь стекло косая ветка

Превращается в зигзаг.

Будто бы зеленый хлыст —

Ч верещаньем на прощенье

Над бетонными плечами.

Вот тебе и птичий свист

В переводе на звучанье!

***

Один человек

Оказался в лесу

И там растревожил осу.

Другой человек

Оказался в лесу

И девицу встретил красу.

Один

Ощутил меж берез и осин.

Как жизнь тяжела и бедна.

Другому навстречу

Приплыл из трясин

Павлин нефтяного пятна.

Как видите:

Что у кого в голове!

Один – человек,

И другой – человек!

***

Самые долгие дни,

Самые краткие ночи.

И что ни ночь, то короче в лунно-медовой те

В лунно-медовой тени,

Всюду, куда ни взгляни.

Сладко играет на дудке

Та, чьи глаза-незабудки синему небу сродни.

Вот и попробуй усни.

Если ты в здравом рассудке!

* * *

Сегодня

Немножко неясное солнышко —

Как будто бы девушка смотрит в окошко

На сонное солнышко, чье каждое зернышко

Блещет, как брошка...

А может быть, вовсе не брошка, а крошка?

Допустим! Все это толкуется разно.

Но что бы ни грянуло с неба багряною.

А девушке хочется свежего хлебушка.

Чье каждое зернышко

Сердцеобразно!

СМЕРЧИК

В душный полдень на дорогах

Зарождаются смерчи.

Это духи в пыльных тогах —

Их повадки изучи!

«Я летел, клубя бумажки,

V деревьев сучья гнул,

Но в руках у мальчугашки

Перочинный нож блеснул.

11 метнулся мне он в душу

Из мальчишеской руки...

Н мечтал, что все разрушу —

Все киоски, все ларьки.

Но дитя убило беса,

Управляющего мной,

И зловещая завеса

Пала пыльной пеленой...»

Есть поверие такое:

Бели в смерч метнуть клинок

В состояние покоя

Вихрь уляжется у ног.

Только, впрочем, навсегда ли?.

Снова листья шелестят,

И откуда ни гадали

Ветры новые летят.

Бешеным усильем воли

Вихрю в душу заскочи!

Даже ночью в чистом поле

Бурно крутятся смерчи!

СЕРЕБРЯНЫЙ БОР

Путь

В Серебряный бор —

В дымах мимо Филевского парка,

Там, где мифы и нимфы и через забор

На Москва-реку в виде подарка

Метеоры бросает неярко

Всемогущая электросварка.

И еще светофор, и еще переезд,

И Товарная Пресня, и дальше в объезд

Разных полуразвалин, причастных к былому,

Через грохот ущелий железного лома,

Мимо бледной колонны ампирного дома,

От которого только одни антресоли,

И затем предприятья, заводы, какой-то

строительный трест, и окрест

Блеск и треск, будто всюду сверкают слюда,

и асбест,

И не шпат полевой, так калийные соли...

О, путь к Леле!

И где-то вдали за туманом Октябрьского Поля

Он, Серебряный бор, над которым

На Лелю, живущую в новом подоблачном доме,

Облеченном в стекло, и эмаль, и глазурь,

После бурь, потрясений 1

Смотрит месяц осенний

Серебряным взором.

***

Солнце

Висело,

Зайти не хотя, ненасытное,

И долго следил я,

Как любопытное парнокопытное

Несмело смотрело на милое чептуйчатокрылое.

Мерцающее и порхающее.

Покуда солнце не село.

СТРИБОГОВЫ СЫНЫ

Если

Во хлебах,

Еще зеленых,

Вмятины зияли, то они

Оставались ночью от влюбленных:

Хочешь – бодрствуй, хочется – засни

Будь хоть даже следом от машин ты

Всё и вновь бесследно заросло б!

А теперь какие лабиринты

В нивах взрыл циклон-циклон!

И подобен я на тусклом солнце

Хлебу, преющему с корня,—

В солнце зноя лишь на донце,

И ему не выпрямить меня.

Разве что подымут только вихри

С противоположной стороны,

Чем когда свалили. Но затихли

И они, стрибоговы сыны!

***

Сыплются листья среди

Летного жара —

Желто-сухие дожди —

В мягкий асфальт тротуара.

Л впереди

Столько угара!

Флюгер, вертлявей фигляра,

Месяцу бьет по рогам.

О. балаган!

Ты на печатью следи!

Слышь, зеленеет Сахара,

Л в Сенегале, читал?..

Что тебе Сенегал?

Ты за печатью следи:

В Омске какой ураган!

А впереди

Проображенье пожара

В круговращение снежного шара

С пламенным сердцем в груди!

Сани сами выскакивают из амбара

С пламенным сердцем, гляди!

ТОЛЧЕНЫЕ ОБЛАКА

Толченые облака,

Точно не август, а прямо декабрь в небесах,

Будто бы даже у господа бога озябла рука.

Полночь указывая на солнечно-лунных

глобальных часах:

Вот, мол, вам Арктика, а вот и Антарктика,

Так и резвитесь и вейтесь меж ними, как ветры

на всех парусах!

***

В час

Внезапного затишья

Всё спокойно. Ты молчишь. Я

Говорю:

– Возьми иглу,

Вышей что-нибудь!

– Я вышью!

Мышь летучую в углу!

– Нет уж.

Бог уж с нею, с мышью!

В небо взмыть позволь орлу!

– Хорошо! Но вслед орлу

Брошу жадную стрелу!

– Брось! Темно уж стало! Слышу:

Грохот крадется на крышу.

Ух! Как будто за метлу.

Ветер взялся за ветлу.

Скачут капли по стеклу

Предгрозового затишья.

***

Я не крал

Яд у кобр

Потому, что я добр.

Но украл только мед

У язвительно жалящих пчел.

Я не крал для тебя у Луны канделябр.

Но у Солнца украл для тебя ореол!

ГУДКИ

Ночью воют сонные гудки,

Но заметьте, но заметьте, но заметьте,

Те же самые бессонные гудки —

Величавые, как петушки.

На рассвете, на рассвете, на рассвете!

Дальше день как день пойдет, гудя,

Но еще немного погодя —

Музыкантам ртов не затыкайте! —

Запоют они, со звездами взойдя,

На закате, на закате, на закате!

****

Стих

Как снег

Налетел и крылом

Что-то смел, Аквилон.

А затем он упал

И лежал

Не вставая сто лет, двести лет, триста лет.

Стихотворец убит,

И в музее лежит

Пистолет.

Стихотворец умрет, а другой «подумается снова.

Жив глагол на устах у народа честного.

И как будто колосья не сам он в полях золотит

Снег

В залог урожая

Ложится, клубится,

Летит.

***

Это ты,

А я думал: цветы

Над усталым челом

Расцвели из глубин бытия

Там, где мы —

Ты и я —

Волновали умы

И сердца

Не в таком уж глубоком былом,

Мы с тобой,

Дорогая моя!

***

Разрешаю одиночеству

Рано утром приходить, будить,

Называть по имени и отчеству,

Комнаты в порядок приводить.

Как откажешь одиночеству

Быть моим секретарем!

– День настал! Осуществим пророчества,

Деловую почту разберем!

А теперь уйди! —

Но одиночество

Мне в ответ: – А если я уйду,

И тебе остаться не захочется?

– Нет! Свою любимую я жду!

Провожать я не люблю. А встречею

Дорожу я ныне только с Ней

И Ее, недалеко ушедшую,

Вижу все яснее и ясней!

* * *

Это я, может быть, превращусь в горстку пепла,

Которая развеется на ветру.

Но, чтоб он не понЬл тебе прямо в глаза и от слез,

хоть на миг, ты не слепла,

Может быть, даже я, даже я не умру, не умру,

А останусь на белом свете пусть даже тенью.

Потому что надеяться может даже и тень —

На неувядающее соприкосновенье

Со сладчайшим дыханьем твоим в светлый день!

И не знаю, какой тебе нужен крест – из камня или

металла,

Но твердо знаю только одно:

Я тебя видел, как ты прилетала

Из Нескучного сада

Тогда

В окно!

* * *

Прилетел в окошко мотылек

И у рук моих доверчиво прилег.

Прилетела вслед за ним пчела,—

Может быть, Тобой она была!

И покуда сам я не исчез, *

Я не трону никаких живых существ!

А ручьи?

Вы воплощенья чьи?

А цветы?

Ведь это тоже Ты!

С УЛЫБКОЙ НА УСТАХ

Унылые места,

Где в небе пустота

И вся земля в крестах,

А солнце и луна

Валяются в кустах.

Но так не навсегда!

Настанут времена —

И станут на места

И солнце и луна.

И облаков стада

С цветами на рогах,

С кометами в хвостах

Пойдут пастись в лугах

С улыбкой на устах!

Здесь молчат колокола,

С колоколен прочь

Не упав, когда бела

Северная ночь.

Но как будто бы ноют

Ангелы сквозь сон —

Самолеты издают

Колокольный звон!

НА СЕВЕРНОМ ОЗЕРЕ

На Кубенском

На озере

На «о»

Речей не слышалось ни от кого,

Лишь только пела

Нараспев на «а»

Над озером

По радио

Москва!

СЕВЕРО-ВОСТОЧНАЯ ПЕСЕНКА

Это север ревет в своем гневе,

Это трапы скрипят, шатки:

Где-то женщина есть, по имени

Петропавловская – на-Камчатке.

Холодно. Меховые перчатки

Стаскиваю и пальцем по снегу черчу:

Петропавловская-на -Камчатке,

Снеговому подобна смерчу,

Петропавловская в борчатке,

Петропавловская зима,

Мальчика-камчадальчика

Облюбовала сама.

Облюбовала, поцеловала,

Прыгала с ним, плавала,

На снежном вулкане протанцевала

С ним танец Петра и Павла.

Протанцевала – и точка!

Из тебя я сделаю летчика,

И этнографа, и моряка,

А быть может, и переводчика

С приполярного языка!

ВОСПОМИНАНИЯ О БУДЕ

Месяц в Венгрии

Взошел

Над холмом будайских роз,

Месяц в Венгрии прошел

Не без дождиков и гроз.

Месяц в Венгрии зашел

За шпили, колокола,

А как будто бы ушел

На текущие дела.

О текущие дела!

Что текущие дела

По сравненью с целым месяцем

Над холмом будайских роз!

ТРЕТЬЕ ИМЯ

Гостиничная собака

Залаяла. Огонь потух,

И из гостиничного мрака

Гостиничный пропел петух.

И, чтобы сердце понимало.

Что он живое существо,

Дунай нагнал листвы немало

К окну балкона моего.

И я звоню вам спозаранок.

Что издавна, с былых времен

У католичек, лютеранок

Всегда по нескольку имен.

Два имени у вас? Но в свете

Не минувших, а наших дней

Могу вам дать еще и третье.

Какое? Это вам видней!

Так выбирайте: Несмеяна,

А не Светлана, так Весна —

Какое мило и желанно?

Моя готовность

Вам ясна!

***

Цюрих

В тумане

Хоронится,

Окна, едва освещенные,

Поздних прохожих сторонятся.

Царство какое-то сонное!

Может быть, днем и сумятица —

Город иначе не может жить! —

Ломится, мечется, тратится...

Может быть, может быть, может быть!

Выпью-ка в маленьком баре

Крепкого чая как следует,

Вот ведь какая Швейцария

Ночью со мной собеседует!

ПРОБУЖДЕНЬЕ

Куда девались

Бледность, дрожь?

Усталый и скорбя.

Он отошел ко сну.

Но на вчерашнего себя —

Восстал наутро он – похож,

Как солнце на луну.

* * *

Кому останутся

Колдобины и пни,

Когда не станет нас?

Тому,

Кому останутся одни

Пленительные праздничные дни,

И блюз, и джаз.

Кому останутся шальные вечера

И лунной ночи месяц-голова?

Тому, кому забыть давным-давно пора

На кой-то черт созвучные слова.

Кому останутся торцы, дворцы,

Зубцы бойниц, прославленных в былом?

Кому достанутся терновые венцы,

А то и шелест лавров над челом?

Кому останутся и лавры и костры,

Кому достанется весь этот ад и рай

И этот и соседние миры?

Тебе, дитя! Что хочешь выбирай!

БОЛЬШАЯ МЕДВЕДИЦА

Я прислонился головой к хлебу,

А она – к небу.

Но, может быть, она прислонилась головой к хлебу,

А я к небу?

Что она говорит колосьям?

– Медведица я Большая.

Звезд семь

Вью из собственного ковша я

Всю осень!

Летом ее незаметно, не видно ясно,

А под осень пристально смотрит на нас она,

Осенью просится в гости.

Будто любуясь не осью мира, а только земною осью,

В гости к нам просится осень!

ПТИЧИЙ КНЯЗЬ

Он,

Крылат,

Спланировал во двор,

Нет, не за добычею гонясь,

Да и сам подобен не гонцу,

Он не вовсе опустился вниз,

А передо мной лицом к лицу

Неподвижно в воздухе повис.

Наконец

Моя мечта сбылась:

Это для беседы с глаз на глаз

Прилетел великий птичий князь.

* * *

Чему грозят

Сухие днища

Вчерашних барж на отмелях,

Покинутые пепелища

В ломающихся ковылях?

А ничему! Что в чем погрузло

Исчезнет в древности седой,

Наполнятся сухие русла

Шарообразною водой.

И сквозь молекулярный воздух,

Весь в полумесяцах, в крестах,

Воскреснет небо, только в звездах

Уже не на былых местах!

* * *

Я – ученый слон!

Сквозь любую стену,

Сквозь любой заслон

Выйду на арену!

Я – верблюд! А ты —

Для очарованья

В нашем караване

Дева красоты.

Я – твой верный конь!

Удила кусая,

Я тебя спасаю

От любых погонь!

Я – твой верный друг!

И СНЕГ ЛОЖИТСЯ НА ПОЛЯ

«Мы всё по-своему рассудим!» —

Я слышу возглас мудреца.

Но Солнце, в пику мудрым судьям,

Вдруг светит не с того конца,—

Выходит из терпенья Солнце, взорваться

яростью суля!

Как будто бы из берегов, выходят из терпенья

реки.

Вычерчивая вензеля, рисуя дикие узоры.

Выходят из терпенья горы и знойные пески

пустынь.

И не выходит из терпенья, хоть трескаясь и шевеля

Могильный прах своих святынь.

Лишь только Мать Сыра-Земля,

И говорит она: «Остынь!»

Везумно пляшущему Солнцу.

И снег ложится на поля.

ОКОЛЬЦЕВАНИЕ ЗИМЫ

Снег

За оконцами

Вытаивает кольцами

Вокруг любого деревца.

Так окольцовывается зима красавица,

Как птица Сирин, женственна с лица,

Чтоб распознать ее, когда назад появится,

Вся белая от зайца до песца.

* * *

Для себя самой

Лютая свекровь,

С пенною каймой

Северных ветров.

Как сойдя с ума,

Куталась в меха

Русская зима

На ВДНХ.

***

Я проснулся

И почувствовал:

До чего же худощав!

Лунному под стать лучу вставал

Я, ужасно отощав.

Встал легко,

Но в этой ловкости

Горечи учуял дым —

Я такой не ведал легкости,

Будучи и молодым.

Но на сердце

Столько тяжести,

Будто камень я в праще.

Мало ли чего мне кажется!

Выдумки всё вообще!

***

Я написал повесть,

Но надо унять печаль в ней,

Чтоб выявить радость, то есть

Замысел первоначальный.

А может быть, лучше не трогать.

Не унимать печали,

Чтоб ни в конце, ни в начале

Этого не замечали.

Лучше уж так, должно быть!

СОЛНЦЕВОРОТ

Солнце

Катится в тумане,

Словно тень от колеса,—

Солнечное сиянье

Поглощают небеса.

В безвоздушном океане

Колеса дымится ось —

Будто самовозгоранье

Солнца в небе началось.

Чтоб огонь самосгоранья

Лик светила не прожег,

Солнце из коляски в сани

В небе делает прыжок.

И летит оно в буране,

Вожжи в руки, цель ясна —

Мчаться, как по расписанью,

От темна и до темна!

ЗОЛОТОЙ ЗАПАС

Свои виденья записать

Мне никогда не лень,

Поскольку надо запасать

Фонд грез на черный день.

Но этот золотой запас

Не выставляю напоказ,

Его не трачу зря,

А берегу его для вас,

Раз не пишу я на заказ,

Точнее говоря!

Я НЕ ПРОЩАЮСЬ

Я не прощаюсь,

Ибо недаром

Не возвращаюсь

В облике старом.

Да и ручаюсь:

Видеть дано вам,

Как возвращаюсь

В облике новом.

Не обольщаясь

Верою сладкой,

Я возвращаюсь

Горькой догадкой

И исключаюсь,

Будто бы ересь;

И возвращаюсь,

Силою мерясь,

И воспрещаюсь,

И, не смущаясь,

Я возвращаюсь;

И, возвращаясь,

Быть обещаюсь

Лучше и лучше.

Осенью поздней

Движутся тучи.

Осенью поздней

Листья умчались,

Будет морозней —

Я не печалюсь.

Веткой качаясь

Ранней весною.

И возвращаюсь

В братство лесное.

И, не прощаясь

Все-таки с вами

И не прельщаясь

Даже словами,

Я не прощаюсь

Руконожатьем,

Я возвращаюсь

Крепким объятьем!

СОМНЕНЬЯ ГОНЯ

И пришло

Подходящее время

Для того, чтобы сесть на коня

И ногою почувствовать стремя,

И помчаться, сомненья гоня.

Но коня не случилось,

А были

Только пыльные автомобили,

С жидким топливом вместо огня,

Чтобы мчаться, сомненья гоня.

Предлагали

Еще эскадрильи).

Чтобы мчаться, сомненья гоня.

Я не взял. Это всё для меня

Выло лишним...

В течение дня

Зной палил и дожди моросили.

Сесть в карету меня не просили,

И, уверенный в собственной силе,

Шел вперед я, сомненья гоня.

ЗА ИСКЛЮЧЕНЬЕМ ИСКЛЮЧЕНИЙ

У МЕНЯ БЫЛ ДРУГ ВИВИАН

У меня

Выл друг Вивиан.

Он мечтою был обуян

Сделать этот мир восхитительным.

Я дружил с Вивианом Итиным.

И еще в двадцать пятом году

Многое мы имели в виду

Из того, что творится сейчас.

Предсказатели авиатрасс

К будущим объектам строительным,

Мы мечтали: про нефть и газ

Там поведают местные жители нам.

Да и к космосу был интерес,

И явленье гостей с небес,

Где полег первобытный лес,

Не считали мы удивительным.

Знали мы с Вивианом Итиным

И о подземных морях,

И о подспудных рудных дверях —

Тех, которых открыть еще некому,

Где султанилась степь в ковылях,—

И про снежного человека мы

Знали, и о магнитных полях,

И о солнечной радиации,

Плохо действующей на рации,

И вообще о том, что Солнце иногда начинает

кусаться...

Но тогда вопроса о солнечных пятнах многие

почему-то остерегались касаться.

Говорил Вивиан:

– Не болтай

И гусей не дразни! На Алтай,

Ь'.ш хочешь, возьми и слетай!

Нет, поеду я в Казахстан!

Черт с тобой! – отвечал Вивиан

И на Северный океан

В Карскую уходил экспедицию.

Словом,

Были вольными птицами

Мы, на редкость по тем временам.

Очень многое из того, что грезилось нам,

Нынче стало вполне действительным.

Я дружил с Вивианом Итиным!

КАПИЩЕ

Время

Не всё пожирает

Как пламя:

Вместе с колоннами.

Вместе с полами вощеными

И позлащенными куполами.

Капище,

Зданьище,

Ты, воздыханий пристанище,

Можешь со временем снизиться, съежиться,

сморщиться

И превратиться в совсем неприметное

малое зданьице,

Где невзначай задержалась печаль.

как усталая странница,

Да и осталась, как будто единственная

уборщица,

Смахивать пыль с обветшалого бюстика,

Чтоб хоть однажды в году мог надтреснутый

глянец слегка разрумяниться!

Вот что останется

В пыльном покое твоем, где все глуше

и глуше акустика!

ОГЛЯДЫВАЯСЬ НА БЫЛОЕ

Оглядываясь на былое,

Мать я увидел и отца

И оперенною стрелою

Пронизанные сердца.

Оглядываясь на былое,

На сонный дом, на лунный сад,

Я вижу племя пожилое,

Оглядывающееся назад.

Я вижу хладною пилою

Распиленные на дрова,

Оглядывающиеся на былое

Классические дерева.

Оглядываясь на былое

В равнинах безголовых пней,

Я вижу ставшие золою

И пеплом стружки прошлых дней.

Но столько зноя в этом слое,

Где кенарь, соловей и чиж,

Что, в пепел глядя на былое,

Грядущее ты различишь!

ГИГАНТЫ

О, гиганты!

Вместе с вами

Снова я душой воскрес,

Мощные хантенгриане,

Арараторы небес,

Хмурые эльбрусианцы,

Фудзиямы прошлых дней,

С отдаленнейших дистанций,

Чтобы виделось видней,

Вы глядите, дальнозорки!

А помпезностью грешат

Только мелкие пригорки,

Те, что живностью кишат!

Ведь особенно заметны,

Шумные, как наши дни.

Лишь Везувии, да Этны,

Да Толбачики одни!

ХРОНОС, СЫН УРАНА

Бог Времени

Старик с косой,

Из бронзы он или из гипса,

В сандалиях, а то босой,

В хитоне, коль я не ошибся.

А впрочем,

Он – один из нас,

Один из нас. Верней, мы тоже

Бывали на него похожи

И остаемся посейчас.

Не подымается рука

Принять покорное прошенье.

Проходят целые века,

Чтоб дать на это разрешенье.

Но вот и вечность истекла.

И люди, дорожа часами,

Немедля за свои дела

Немедленно берутся сами.

И кажется, что нет его,

О нем остались лишь преданья,

Но все же места своего

Он ищет хоть снаружи зданья.

Снаружи зданья служит он,

Там, где стоят кариатиды,

Он как Атлант и как тритон,—

Забыты старые обиды.

И говорят: он этот свод

Поддерживает, украшая.

А жизнь идет, а жизнь идет,

Дела по-своему решая!

ЧАС ПИК

Переходы

Становятся узковатыми,

Пешеходы

Становятся резковатыми,

Эскалаторы

Становятся тесноватыми,

Так что кажется даже минутами,

Что становимся мы перепутаны

Шубным мехом, суконными ворсами,

А быть может, и самыми торсами,

Сетью жил, где кровинки затокали,

А не только лишь биотоками...

ЧИСЛА

Ветреница, перескакивающая, как с кочки на кочку,

С мысли на мысль при любом разговоре,

Или молчальник с подобным замочку

Ртом, говорящий безмолвно: «Не спорю!»,

Или увереннейший мыслитель,

Преподаватель, учитель законов —

Все по отдельности – только числитель,

А знаменатель – все двести мильонов.

И не поправится наоборот всё,

Но вообще не пристало дробиться!

Надо как можно дружнее бороться:

Цельности, цельности надо добиться!

***

Кто

Чует суть

Не по звучанью

Велеречивейших речей,

Но по обличью.

Состоянью

И положению

Вещей,

Тому

Нетрудно

Убедиться,

Что состояние умов

Не проще может измениться,

Чем очертания домов.

Про

За рожденье,

Измененье

И возрождение идей

Вещают древонасажденья

И внешний облик площадей.

Конечно,

Меру забывая,

Иные верят горячо,

Что изменен маршрут трамвая

И, значит, что-нибудь еще.

Весьма смешна

Такая крайность,

И это только простаки

Возводят в принципы случайность

И всяческие пустяки.

Но

Все ж

Следите за бетоном.

Титаном, литием, стеклом:

Здесь, в этом мире обновленном,

Да будет всё

Не как

В былом!

* * *

Как разгадаешь – кто вокруг?

А если настоящий друг?

В ответ на крик: «Не подходи!» —

Подумал бы:

«Нет! Погоди!

Кого ты гонишь, как в бреду?

Я выясню! Я подойду!» —

А если это тайный враг?

Подумал бы совсем не так:

«И ладно! Гибни одинок!»

И побежал бы со всех ног,

Чтоб заказать тебе венок.

АРОМАТЫ ЭПОХИ

Есть

Свои ароматы

У каждой эпохи:

Всяк по-своему пахнут и женские

вздохи и мужские проклятья;

И по-своему пахнут ракеты,

могуче крылаты;

И по-своему пахнут мечи,

абордажные крючья, и шлемы, и латы;

И по-своему пахнут палаты, палатки, полати...

Чем я пахну? Ответь мне, о тонкий

знаток в аромате!

Пахну я, как живой, не желающий чахнуть

цветок на поляне

пыланья желаний,

А быть может, и пахну я дымной остывшею

баней,

То есть веником, шайкой и старой

угарною печью,

Но в которой могучие сучья, пылая,

рычали живой человеческой речью!

И, быть может, я пахну самой Запорожскою

Се чью.

1де совсем по-иному нечистые выглядят

духи и духи святые, а также

папахи и дохи,

И пляски, и плахи...

Есть у каждой эпохи

Свои сновиденья, виденья,

Свои привиденья и страхи!

АРХИВАРИУСЫ

Разговариваю сам

Я с собою, как в архиве

С архивариусом:

– Вот дела! Примите их,

Архивариус, в архив!

Но, оказывается, он

Лишь надменная девчонка.

Говорю я с ним, смущен,

Как будто извиняясь в чем-то.

Лишь девчонка, лишь мальчонка.

Возмущен, кричит он громко,

Будто гнев им овладел:

– Это все не в наш отдел!

Что такое принесли Вы?

Где доверенность на имя?

И бегу я из архива

С кипою МП длины дел,

Будто бы еще над ними

Слишком мало порадел!

* * *

Как

Тихо, чинно, постепенно.

Медлительно и тяжело

Шипучая венчает пена

Волны могучее чело.

Так

До соанания, до слуха

Труднее, чем на небо, взлезть

Подобно колоколу, глухо

Глубинная доходит весть.

МЕЧТА

Спокойствие —

Неаемное,

С которым птица летит!..

А может быть, это давно ей

Наскучило и претит,

И лишь об одном и мечтает

Летать в самолете, как те,

Которые слепо витают

На сказочной высоте!

***

Я думаю.

Что на Земле,

В ее пыли, в ее золе,

Книг много больше, чем людей,

И это что-нибудь да значит...

Над безднами библиотек

Они как маяки маячат,

Стоят как стражи па часах.

Такой уж нынче, видно, век:

Книг больше, чем оаер и рек.

Книг больше, чем грибов в лесах,

И разве только в небесах,

Где^ солнце тусклое маячит,

Звезд все-таки не меньше книг

И в переплетах и без них —

И это что-нибудь да значит!

РЕЧИ ВЕТРА

Слышу

Снова в небе хмуром

Речи ветра. Столько раз

Спрашивает:

«Это Муром?»

Отвечаю:

«Арзамас!»

Что такое Арзамас?

Эрзя. Люди вроде нас.

То есть люди с чудесами,

С голубыми небесами вместо глаз.

А зимою мчатся сани

На Биармии, с Перми.

Сани не по расписанью, с золотыми туесами

За дремучими лесами.

А откуда же вы сами?

Отвечают:

– Сам пойми!

Вечные соприкасанья

между добрыми людьми.

Мчитесь к нам! Лениться бросьте!

Только щек не обморозьте!

ФЕОДОСИЯ

Очень славный город Феодосия!

За серебряным! цистернами,

Где звучит ветров многоголосие,

Море в сушу бьет волнами мерными.

Что-то молодежь расхулиганилась —

По колено стало это море ей!

Не занять ли молодежь историей?

Открываю на окошке занавес,

Извлекаю толстый том из шкафа я:

Феодосия именовалась Кафою,

И чтоб юношество в ней не чванилось

И, как нынче, силами не мерилось

Под брезентовыми тентами,—

Наводил порядок канитаниус.

Появлялся мощный кавалериус

Со своими сервиентами.

Вот они!

Воскресшие из тьмы ночной,

Площадью они нроходят рыночной:

С Митридатовской на Большевистскую

Кафская идет администрация!

Белая акация

Наклоняется над кровлей низкою,

И звучит предупрежденье веское:

«Вот посадим в крепость генуэзскую!»

Где она?

А где-нибудь, наверное,

За серебряными цистернами,

За домами отдыха и пляжами

И пейзажами Айвазовского.

Но из-под конвоя стариковского

Молодежь – ведь море по колено ей!

Нырывается:

– Сейчас обманем вас

Вместе с вашей Кафою и Генуей!

Резко

Хлопает замок с нарезкою —

И в свою же крепость генуэзскую

Внсржены и грозный капитаниус,

И его могучий кавалериус

Со своими сервиентами...

Дико молодежь расхулиганилась

Под брезентовыми тентами!

А ВЕДЬ СЛУЧАЕТСЯ И ТАК

Садишься рядом с человеком

И предлагаешь ему мед,

И ублажаешь его млеком,

А он совсем другого ждет!

Сыт, ждет винища, табачища

И выдумок, а то и врак —

Вот он какой духовной пищи

Желает от тебя, чудак!

***

На моих глазах

Печется, варится

Очеиь странный, очень постный ужин,

На моих глазах упорно старится

Человек, с которым был я дружен.

То есть не седеет и не горбится,

И в морщинах лоб его не спрятан,

Но такими помыслами кормится,

Как в тысяча восемьсот восьмидесятом!

Будто в лоно церкви возвращается

Человек, который был мятежен,

Боже мой, во что он превращается.

Человек, с которым был я нежен!

Подменив по старому обычаю

Речь живую проповедью пресною

И при этом сохранив обличье

Женщины, и до сих нор прелестной,

Несмотря на шляпу старомодную

И ротонду, тронутую молью...

...Волюшку насилует свободную —

Смех и горе! – собственную волю,

Вовсе никакая не начетчица,

А ведь так и лезет вон из кожи,

Потому что ей казаться хочется

И еще на сотню лет моложе!

***

О, человек поникший,

Вслух рассуждать не привыкший,

Робкое существо,

Даже не ставший и рикшей

Сам для себя самого,

Но толкачом вагонетки,

Блещет в котором руда.

Не превращаясь в монетки,

Даже мелкие, никогда,

И как кристаллы соли —

В человекообразном столбе.

Едкостью поневоле

Блещешь лишь сам ты в себе!

***

О, есть еще люди, которым из старых одежд вылезать

неохота,

Как будто сейчас же лишатся почета, уюта.

Когда не наденут свою стародавнюю шляпу и древние

брюки,

И носят, и носят – ужасно боятся разлуки!

Особо живучи подложные плечи на вате,

Ненужно громоздкие, что и отмечено даже в печати!

***

Змей

Сказал человеку:

– Довольно плясать! Присядь

Здесь под деревом, Адам, на скамью

И познай: Евдокией впредь будут звать

Еву твою

А затем и в Авдотью ее превратят

Наконец

И с тобою поставить ее захотят

Под венец...

Тигры еще играли в раю на манер беззаботных

котят,

Ворон еще пищал, как птенец.

БАБА

Каменная баба

Рассказала мне:

– Каменная глыба —

Тулово мое.

Каменное сердце

У меня в груди,

Каменная шуба

На моих плечах,

Каменная бомба

Голова моя...

Вот кто я!

Погоди!

Каменное сердце и у меня в груди.

Каменная бомба и моя голова.

А насчет всего остального ты права —

И стой себе на месте и на ветру не гуди!

ОБЛАЧНОСТЬ

Под

Облаками

День выходной

С вялым началом

И сумрачным кончиком.

Впрочем,

Есть

Под руками

Инструмент заводной.

Именуемый

Патефончиком.

А кроме того,

Есть еще и гармоника —

Ждет избранника

И поклонника.

Вот он, парень,

Распаренный,

Как из-под веника.

Появляется, как из предбанника.

Зычет, кличет, требует пенника.

– Нетути пенника для мошенника

Эх,

Серости

Хмель!

Черусти,

Гжель!..

Издалёка

Летит электричка.

На платформочке

Скрип сапожка.

***

Вот такая птичка – беленое личико

Облаченное в облака,

Будто в ризы из сизого ситчика.

Эх,

Серости

Хмель!

Черусти,

Гжель!..

Но

Будто бы мощная чья-то рука

Вдруг разгоняет

Все испарения —

Это

Просовывается

Сквозь облака

Солнце

Весеннее!

ЕВКА

Над Вселенной

Мрак сгустился.

Шел Господь, перекрестился:

Мол, на месте Рая – Ад!

Сух небес древесный шорох.

На скамеечках сидят

Много евок, на которых

Ни Адам бы не прельстился.

Ни один простой солдат,

Как бы долго ни постился.

– Ева? Это кто, не ты ль?

Будто бы взлетел мотыль,

Подымая пыль густую.

Встала евка, рот раскрыла,

Выпила известный ядик

И о дерево разбила

Вслед за тем бутыль пустую.

– Дура! Тут же детский садик!

Уходи в соседний адик! —

Так воскликнул Он, постукав

Тварь ничтожную по лбу,

Чтоб амурчики из луков

Не затеяли пальбу.

ПОД ЛУНОЮ

Макушки и луковки, и лукошки,

И сумки в узорчатой филиграни,

И плитки, но электрические,

И в окошке герани!

А мебель!

Дубовая, она теснится,

Неразрушима!

Мерцает,

Как Фебова колесница,

Автомашина!

Не ново, как видно, ничто под Луною,

Сияющей, все, что нам снится, одобрив...

А может быть, это нечто иное,

Как вспять запускаемый кинематограф?

***

Как человек, который одинок,

В Тутееве на фоне облаков

Стоял челнок.

Должно быть, он руками рыбаков

Был на бугор затащен в половодье

Да и забыт.

Видать, рассохся,

Пакли не имелось.

Чтоб вовремя его зашпаклевать,—

Нерасторопность либо неумелость:

– А пусть стоит! – сказали.– Наплевать!

Так вот и плыл на фоне облаков

Он с якорною цепью, уходящей

В траву бугра,

Как человек, рассеянно глядящий

В свое вчера.

ЛУЧ

Нет,

Не горячный баламутчик,

Хоть и невзрачен и не жгуч,

Скольжу по мрачным кручам туч,

Пусть даже не весьма могуч,

Но никакой не лизоблюдчик,

Дичок, колючий без колючек,

Я никакой не лучик —

Луч!

***

Зачем тайник?

При чем тайник?

Нет, не по тайникам рассовано

Все множество картин и книг.

А люди в большинстве своем

И знать не знают, что о них

Написано и нарисовано.

Нам некогда! Мы устаем,

Внимаем только песнопеньицам,

Напетым в славу нам и в честь!

А книги не подобны пленницам,

Да только некогда прочесть!

ЗЕЛЕНОЕ МАРЕВО

В деревне

Есть дерево,

Старое дерево.

Как будто в морщинообрааную дверь его

Ушли от погони медведи и лешие,

И всякие твари, на ветки залезшие,

А может быть, в нем и отшельники прячутся.

И старое дерево мощно корячится,

Давно пережившее купщиков-рубщиков,

А так и осталось.

Попробуй обшарь его —

Испуганно дрогнет зеленое марево,

Натужатся корни и ветви захлещутся.

Я знаю, что дереву смутно мерещится:

Не хочет идти на бумажное варево!

* * *

Что говорить:

Ты написал немало

Длиннейших писем, почтотелеграмм,

Лесам их адресуя и горам!

И тут и там перо твое хромало,

Чтоб вся природа ясно понимала,

Что ты строчишь наперекор ветрам,

Чьи супротивность бешено вадымала

Листы и транспаранты. Но, упрям,

Ты гнул свое, перекрывая шелест

Листвы и птичий свист в еще густом

Лесу, не размышляющий о том,

Что на одном и птицы даже спелись,

Что все леса используешь ты так

Лишь на одну бумагу для бумаг!

ОСЕННИЙ МОТЫЛЕК

А! Вот уселся на стенке

Прозрачный ночной мотылек!

И тронул его за крыло я,

Его я вниманье привлек:

– Лети, как во время былое,

Прозрачный почти мотылек!

Неси свое тело сквозное

На улицу, через окно.

Как будто и ночью от зноя

Еще не остыло оно!—

Но холод уже и туман был,

И хрупко вспорхнул мотылек,

Как маленький мраморный ангел,

От неба давно уж далек,

Как ангел, как аэропланчик.

Какой-нибудь «Блерио»,

Крылато резвившийся мальчик,

Тот, время которых

Прошло!

***

Нет,

Этого уже не будет снова —

Лес не увидит безмятежных снов!

Не то чтобы подрублена основа —

Она цела, основа из основ.

Но древнее сцепление молекул

Перевернул необратимый взрыЕ.

И вся природа,

вместе с человеком.

Иною стала, это пережив.

И соловей,

Когда его спросонок

Воспоминанья смутные томят,

То вдруг заквакает,

как лягушонок,

То вдруг затокает. как автомат.

ЕДИНСТВО

А если

Здраво рассудить.

То все идет своим порядком:

Как мы стремимся рассадить

Цветы по клумбам и по грядкам.

Вот так и нас влекут под сень

Древесных крон, и в степь, и в горы

Какой-нибудь жар-цвет, женьшень

И всецелебность мандрагоры.

И если здраво рассудить.

То, чуя наши бивуаки.

Нас уповают расплодить

Вокруг себя плоды и злаки.

И тем или иным путем.

Но только не топчась на месте.

Мы вместе с ними и цветем,

И суровеем с ними вместе.