Текст книги "Золотой запас"

Автор книги: Леонид Мартынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

ЛЕОНИД

МАРТЫНОВ

ЗОЛОТОЙ

ЗАПАС

КНИГА СТИХОВ

Москва

СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ

1981

Р2

М 2Я

Перед читателем – последняя книга выдающе-

гося советского поэта Леонида Николаевича Марты-

нова. Он подготовил ее к набору сам, однако уви-

деть сборник изданным поэту не довелось, в июне

1980 года его не стало. Последние годы были для

Леонида Мартынова очень плодотворными, о чем

говорят многочисленные журнальные публикации

его стихов и прозы.

Родившийся в 1905 году, свидетель и участник

глобальных перемен в жизни человечества, в созна-

нии людей, Леонид Мартынов выступает в книге

«Золотой запас» как интереснейший собеседник,

чья память феноменальна, а круг интересов неис-

черпаем. Стремление разобраться в собственной

судьбе у поэта неизменно сочетается с глубокой

заинтересованностью в судьбах своих соотечествен-

ников, верящих в свое будущее, борющихся за него.

Художник Виктор Виноградов

70402 – 412

М 188 – 81. 4702010200

083(02) – 81

© Издательство

«Советский писатель». 1981 г.

ТЕНЬ ЗНОЯ

* * *

Небо полдня набухало сизой мглой,

Будто, взявши опахало, некто злой

На высокое резное деревенское крыльцо

Нагонял потоки зноя будто прямо мне в лицо.

Знаю! Зто не иначе, как из «Слова о полку

Игореве»: вихрь горячий, нагоняющий тоску!

И впервые это слово я как будто до конца

В знойном мареве с резного деревенского крыльца

Понял! Только до конца ли?

И, пылая горячо.

Где-то молнии мерцали, бессловесные еще!

***

Тишь

Была такой.

Что даже пылью

Не попахивало из-под копыт.

Лишь листва блистала, точно крылья

Мотыльков.

А нынче всё кипит...

О, теперь,

Когда такая буря,

Будто бы на лютого врага

Завывают ураганы в турьи

Турбулентные рога,

Лишь листва

Застыла словно крылья

Ангелов и допотопных птиц,

Дьявольские делая усилья,

Чтоб не пасть перед стихией ниц!

У МОСКОВСКОГО МОРЯ

Сумрак нал на гранит

У Московского моря.

То ли ветер звенит

Где-то там вдалеке,

То ли что-то в моторе

На шальном катерке,—

Разобрать я не мог.

Я у моря прилег

На ночной тепловатый

Розоватый песок

Возле девичьих статуй.

Где-то очень вдали

Глухо ухали шлюзы

И везли корабли

Весконечные грузы.

Взвыл под поездом мост.

В небе двигался звезд

Бесконечный конвейер.

Снова ветер повеял.

Он как будто крепчал,

Зыбь дробила причал,

Будто в Китеже-граде,

Там, где гасла свеча,

Нестор что-то кончал,

Скинув рясу с плеча,

При музейной лампаде

На машинке стуча.

* * *

Вывают

Такие

Периоды,

Когда к словонреньям не тянет

И кажется, в рот набери воды.

А глубже молчанье не станет.

Когда накричался до хрипа ты,

И, сделав все резкие выпады,

Ты медленно делаешь выводы.

Г>ывают

Такие

Периоды.

ПОД ДУБОМ

Под развесистым дубом уснув,

Не себе ль самому и приснился он сам?

С грозным Солнцем, с тяжелыми звездами,

скользкой Луной

Он боролся, бросающий вызов самим небесам!

А быть может, боролся он только со мной,

А возможно, боролся с собою я сам,

аж по целым часам,

И притом не в каких-то небесных

мирах таясь,

А как будто бы яростно, в ноте лица,

Как Ноддубный с Поддубным,

как два чемпиона-борца

Под развесистым дубом

Катались,

Барахтаясь!

* * *

III ХНЕТА ЛИРИКИ

Надоели

Эти примитивы,

Но попробуй по-иному спеть

Эти три известные мотива:

Голод, Любовь, Смерть!

Он

До новизны был очень падок,

Целый мир перевернуть готов,

И навел совсем иной порядок:

Жизнь, Голод, Любовь!

И бездне мглы.

Где тупые углы и коловоротные дырки,

Трудно думать о чудесах,

Но попробуй взвесь ее на весах —

Эту издали похожую на маленькую никелевую монетку,

А на самом деле огромнейшую Планету Лирики,

Зацепи ее за вулканические кратеры и лунные цирки,

Подцепи ее, не увисающую ни в каких небесах!

Может быть,

Что-то изменилось?

Взвизгнула эротова стрела!

Смерть с приятным смехом извинилась.

Отступила и свое взяла.

ПЧЕЛЫ

Я как на страже вечно. Почему же

Я должен быть всегда настороже?

Что ни скажу,

То говорил уже

Когда-то раньше – лучше или хуже!

Но песню что ж тянуть одну и ту же?

И если не всегда на рубеже,

То все же иостоянно на меже

Торчу: авось да что-то обнаружу!

Нет! ВИДНО, ЭТОТ мир стал слеповат,

Не возглашая новые глаголы,

Которые я подхватить бы рад!

Но мир смеется:

«Сам же виноват!» —

И сотни слов, жужжа, язвят

как пчелы.

СКВОЗЬ ГРАД

За это лето

Через беспорядок

Злых туч мне показало наконец

Ты, небо, ясную громаду радуг...

Нет,

Это не был радужный венец

Над блещущими, точно исподлобья.

Очами под нахмуренным челом,

И не сияло это наподобье

Добра, возобладавшего над злом.

Но вознесло над массою преградой,

И градоограждений, и оград

Ты виадуки конструктивных радуг,

О небо хмурое!

И я был рад

И этому, хоть щелкнул в лоб и град

ТЕНЬ ЗНОЯ

Стужа —

Это значит сказать нро тебя, северянка,

Что в венце леденистом

Улыбается солнце,

Чей холод

Не больше,

Чем тень!

***

О, солнце ясное,

Как ты взойдешь,

То кажется, всплываешь на века ты,

И дружен птиц отчаянный галдеж,

Аж громовые слышатся раскаты!

И блещут лбы, и круты, и покаты.

Ответа требуя, – вынь да положь! —

Что освещаешь и к чему ведешь

Людскую ты и птичью молодежь.

К чему? На основаньях тех же самых,

Как вы, я в ночь ввергаю гребни крыш

И к свету возвращаю по утрам их!

Но так ответить не дает престиж,

И ты, как чиж, щебечешь и свистишь,

Гнездясь в мудрейших радиопрограммах!

БОЛЬШИЕ И МАЛЫЕ СТРАНЫ

Женщина,

Выросшая в огромной стране

И попавшая в маленькую страну,

Молвит мне:

– Я попала как будто не на Луну, а далеко-далеко за

Луну,

И громадную Землю я вижу вдали,

Но могу дотянуться до этой великой Земли,

Если руку издалека протяну через бред радиации

и облака.

Я сама в этой малой стране прямо страх до чего велика!

– А! – я ей говорю.– Это мы у иллюзий в плену!

Вот я, собеседник твой, я в огромной стране так высок,

Что меня не скрывает и самый густейший лесок,

А тебя в твоей малой стране, берегись, как бы малый песок

не засосал с головой,

Ибо нет малых стран,

Как и малых людей.

Есть повсюду лишь люди,

Похожи на малых детей!

***

В небе

Нет места приметам,

Места приметам нет —

Приняли бы и комету

За самолетный след

Там, где, неослепительное,

Виснет, как будто Сатурн,

Тусклое, как Юпитер,

Солнце Шатур!

МАХАОН

ГОЛУБАЯ СТОРОНА

Черный,

Крыльями крылато машет

Со всего размаха он.

Что ты машешь? – я вздыхаю.

Не машу,—жужжит он,—а махаю!

Потому что – махаон!

ГОЛУБАЯ СТОРОНА

Глазастый

Фотоаппарат

Меня подстерегает, рад

Запечатлеть любую черточку,

Но карточку

Швырну я в форточку

И ринусь в голубую сторону,

И встанет

В солнечных лучах

Автопортрет,

Где на плечах

Сидит

По голубю

Н ворону!

ТЕНИ

Тень,

Скача,

Мои дефекты

Обнажала и изъяны:

Мол, не столько человек ты,

Сколь потомок обезьяны.

Вот так мило!

Вот забавно!

И скорей, пока не поздно,

Я взмахнул руками плавно,

И мечтательно, и звездно.

Я воззвал:

– Да возвратится

Красота душе и плоти!..—

И взметнулась тень, как птица,

Распростертая в полете.

Но тотчас же

Я заметил,

Что внизу по глади плоской

Чья-то тень неслась как сеттер

За моей, за альбатросе кой...

ПеЙЗАЖ

Пейзаж

Возник передо мною —

Сумбурный, в рамки не вошедший,

Как будто бы не что иное.

Как явь, нолна противоречий:

Неслись клубящиеся тучи,

Повсюду свет боролся с тенью...

Пейзаж, ты мог бы стать и лучше!

Конечно, в этом нет сомненья!

Какой уж есть сам но себе я —

Я все же и творенье ваше!

Хотите неба голубее,

Погоды тише, красок краше —

Дерзайте, чтоб стремилось небо

На ваши грезы стать похожим

Не только на полотне бы,

Но и в действительности тоже!

ЦВЕТОЧЕК

Цветочек!

Откуда взялся этот чудный цветочек

по имени «роза»?

Угроза грозы намечалась,

Но мне надоело: все грозы и грозы, довольно

об этом!

К тому же и сам я грозился, что этим сверкающим

летом

Написана будет громоздкая книга грохочущей

прозы,

Но вместо того получилась лишь скромная книжка

ритмических строчек,

Как будто заглавную букву «Грозе» отрубил я,—

И вместо грозы оказалась одна только роза —

Цветочек!

СТАЧКА

Воображение бастует:

Полна словами голова.

Но сердятся и протестуют

Встревоженные слова.

Они взывают: «Добываем

Себе права. А у кого?

Не ты ли сам себе хозяин?

Не у тебя ли самого?»

Но забастовщикам на смену

Слова-штрейкбрехеры спешат,

Но нет, готовы на измену,

Они вопроса не решат!

Не кланяйтесь, голов не гните,

Угодничеством не помочь!

И вы, пикетчики, гоните

Их, унижающихся, прочь!

И в результате свалки, схватки

Штрейкбрехеры побеждены.

Бегут. И добрые порядки

Решительно наведены.

И вновь колеса закрутились,

И, все сомнения поправ.

Слова работают. Добились

Они своих законных нрав!

ОСЕННИЙ ВЕТЕР

Ты,

Кто б ты ни был,

Сквозь эфирный гвалт

С цветных древес срывая лист за листом,

В сорочьем фраке ласточкиных фалд,

Влача с небес миражи белых Ялт

И громоздя взамен с унылым свистом

Балтфлоты туч под небосводом мглистым,

О, ветер-скальд, тебе бы в небе чистом

С лучистым солнцем встретиться, плечистым

Премьер-министром света в царстве тьмы,

И, просвещая темные умы,

Осенний месяц сделать серебристым,

Став наяву волшебником зимы!

ЧЕРНЫЙ СНЕГ

Был он бел

Лишь на первых порах,

А потом огрубел,

Гиспластавшийся телом дебелым,

Мл дворах

Огрубел он.

Но еще и сегодня он все-таки снег,

Пусть похожий на снег лишь весьма отдаленно,

Приблизительно так.

Как оливковый грек

И.| блестящего мраморного Аполлона.

И, быть может, в дальнейшем,

Ндыхая всю гарь,

Станет он как чернила и даже черней антрацита

и кокса,

Будто самых чернейших на свете племен государь,

Царь, уже не дикарь, что давно уж от власти отрекся!

***

Коль не вовремя заснешь.

Снится если и не ложь.

То какая-нибудь блажь

Вроде пишущих машинок.

Легче пляшущих пушинок,

В сельский вписанных пейзаж,

Либо гордый пастушонок

Исступленных бумажонок —

Неустанный карандаш.

***

Весною ранней

Смутно раздраженный,

Иду я, безвозвратно погруженный

В разгадыванье словосочетаний,

Рождаемых умом моим усталым,

Медлительно, как сани и телега,

Когда клубится над вербой и талом

Дым, пахнущий не печью, не металлом,

А просто снегом,

Падающим с неба.

ВЫЗДОРОВЛЕНЬЕ

Оказывается,

Я был болен,

И выздоровел я вдруг,

И дико, и страшно доволен

Я всем, что творится вокруг.

«Забудь,

Что вчера ты был болен!» -

Слова эти мощно звучат,

Как в благовест колоколен

Преображенный набат.

И мчусь я,

Неподневолен,

Как с крыльями за спиной...

И был, как мне кажется, болен

Не сам я, а кто-то иной!

* * *

Это очень вульгарно звучит,

но хотел бы иметь я

запасную голову!

Я физически много работал

и даже кроваво потел —

Ничего не поделаешь,

это естественно...

Я бы хотел

Не иметь про запас

никаких дополнительных тел,

Но иметь хоть одну небольшую

запасную голову,—

Для пустых разговоров она бы

годилась вполне,

А для самого главного, или,

вернее, тяжелого,

Я надеюсь,

что все же хватало бы мне

Без подмены носить

и свою настоящую голову!

ВНЕ СЕБЯ

Когда мне было восемнадцать, мне

Мерещились как явь средь бела дня

Миры, которые создать я лишь во сне

Дерзал, ночных соблазнов не гоня.

А Будничность творилась будто вне

Меня, юнца. Но и ее любя,

Я день и ночь бывал как вне себя!

***

Нередко

Бессмертия ищем

Мы только лишь в прошлом своем,

И молимся мы корневищам

И пнищам осанну поем,

Чтоб после кричать:

«Мы не мы! Я

Не я! Ты не ты! Он не он!»

И озаряет немые

И странные сцены

Неон.

***

Искусство часто путают с искусственностью,

А, между тем, оно – сама естественность:

В него мы вкладываем всё, что есть у нас

И быть должно. Всё это так естественно

И натурально. В этом-то и есть она,

Искусства истина. Но, тем не менее,

Искусство часто путают с искусственностью.

? * *

Безголовый мальчик:

Только два крыла

Да в руке отбитой тетива цела.

Как ни обезглавить – все равно крылат

И звучанье клавиш все на тот же лад!

Безголовый мальчик, для любовных мук

Вновь тебе подарен будет меткий лук,

И рука, чьих пальцев просит тетива,

И, удел страдальцев, даже голова!

***

Эй, старик,

Ты можешь петь

Про свободных и рабов.

Про скитальцев-моряков,

Про наяд, попавших в сеть,

Про сирен и про химер,

Но не надо про любовь

Напевать, старик слепой!

Впрочем, если хочешь, пой,

Если вправду ты – Гомер!

САТИР И НИМФА

Околдованная его дудой,

Очарованная песней-басней

(Он назвал тебя звездой!).

Ты, забыв, что он сатир седой,

Ошибиться не могла прекрасней!

А обнять себя ты не дала

И его ручищу отвела,

Несмотря на нежность песни прежней,

Истина была (ты поняла!)

Злее всякой лжи и безнадежней!

Но недолго, злейшая из злых.

Эта истина торжествовала в мире:

Дикий хрип дуды его затих...

А певцы уже гремят на лире

Вновь и вновь да всё о вас двоих —

Лишь о нимфе песнь да о сатире!

***

От соприкосновения

Художника с Жизнью

Рождаются крылатые образы —

Икары, Пегасы, Победы, Эроты

А от соприкосновения

Пустопорожника с жизнью

Получаются слизни.

Уроды, мордовороты.

МИР ИСКУССТВА

А кому какое дело

До оставшихся здесь книг,

Изваяний и полотен,

Хоть у всех душа и тело,

И неповторимый лик

Страшен, дик, жемчужно потен

От желанья стать понятным.

Исказив свои черты!

О, желанье стать понятным.

Не становишься ли ты

Чем-то вовсе и обратным!

ЦАРСТВО ДЕРЕВА

Мой друг

Навыворачивал

Корней древесных тьму

И всё переиначивал, как надобно ему:

Древесные иконы, древесные драконы, древесный самолет.

Древесные баклаги и в них древесный мед,

Древесные варяги среди древесных вод,

Древесных дев прелестный, чудесный хоровод,

Спасательный древесный тяжеловесный круг...

Так мой поверил друг.

Что он и всё вокруг —

И дом его, и дверь его.

Чердак, чулан, чубук —

Из дерева, из дерева:

Береза, вяз.

Дуб, бук!

БЕРЕЗЫ

– Тянущий церковное вино.

Окружен старинными вещами,

Чем угодно можешь грезить, но

Сравнивать березы со свечами —

Ты подумай! – зто все равно,

Что морозы сравнивать с печами! —

Так промолвил я, пожав плечами,

Но, взглянув случайно за окно,

Я увидел целые обозы.

То есть вереницы тягачей

В белом свете гаснущих лучей,

Странный груз влачащих...

– Это что за

Пачки циклопических свечей?

– Это,—ты ответил мне,—березы!

ПЕРЕСКАЗ,

ИЛИ КАК Я ПЕРЕВОДИЛ

«ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ» АРТЮРА РЕМБО

Я не перевожу, а я читаю

Его как будто просто для себя,

И никакой надежды не питаю

Я, времени напрасно не губя,

Прекрасный текст в тиски размера втиснуть

А вам-то удавалось? Черта с два! —

Так пусть топорщатся, чем кисло виснуть,

Прекрасно-непокорные слова!

И, может быть, победы долгожданной

Таким путем я и добьюсь как раз,

А вообще выходит вот что: «Пьяный

Корабль» не перевод, а пересказ!

***

На и роя у навалился я, кляня

Ее невероятное упорство.

Стихи же, будто позади меня,

Стоят и смотрят на единоборство.

Они ничем не могут мне помочь,

Но с ними и во сне и наяву я

Содружествовать буду день и ночь,

Над прозою победу торжествуя!

ДАЛЬНИЕ ЗВЕЗДЫ

Как ни давно

Живу на свет»-,

К чему глаза бы ни привыкли.

Но не обрел я даже трети

Мне предназначенных реликвий

И не прочел и половины

Тех книг, что должен прочитать я.

Хотя и в этом не повинны

Их авторы, мои собратья,

А что касается полотен,

Подобных неоткрытым звездам.

Их в бездне столько тысяч сотен,

Что и каталог их не создан!

ЕСТЕСТВЕННОСТЬ

Вечером,

Как только шум уляжется,

Слышу: речь идет о тишине

И спокойствии, и. как мне кажется.

Даже, может быть, и обо мне.

– Да, едва ли что-то еще есть у него!

– Разумеется. И от него

Надо ждать чего-то сверхъестественного

Или уже больше ничего.

И, быть может, не во мне, но есть в ином

Сверхъестественная мощь борца.

Позволяющая ему

Естественным

Ныть

И оставаться

До конца!

* * *

Из мира

Облачных

Страниц,

Разрозненных Двадцатым веком,

Одна из прилетевших птиц

Вдруг обернулась человеком,

И там, где лунное ведро

Ушло в небесные чернила.

Свое летучее перо

О серн Венеры очинила:

– Все станет на свои места.

Уход твой назовут утратой

В год от рождения Христа

Две тысячи девятьсот пятый.

А до тех нор доволен будь

И безмятежностью забвенья,

Ложась своей же гордой тенью

На собственный свой торный цуть!

– А! Предрекать одно и то ж

Мы любим: лишь в Грядущем слава!

А вдруг придет скорей, чем ждешь,

Своя удача, величава!..

Но с валуна вспорхнул он вдруг.

Как будто вовсе обессилел

Не я, а мой пернатый друг,

Которому я опостылел!

***

Ну, вот

И снова я в унынье

И снова на себя грешу.

Что затерялся как в пустыне,

Где ничего не воскрешу.

Слова куда-то улетели,

И, если реют вдалеке,

От них я вижу только тени,

Мелькающие на песке.

Я перелистывал поэмы,

Как будто их писал не я...

Вот так и улетаем все мы

В неведомые края.

Где, сказанные, не годятся

Для повторения слова

И только новые родятся —

Лишь в этом сущность мастерства.

ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ

Я старых записей густую вязь

Перебираю в грустном удивленье.

Своей неаккуратности дивясь.

Но так писал я вовсе не из лени,

А говорю без ложного стыда,

Что отроду не знал я зтих правил,

И там, где это надо, никогда

Я знаков препинания не ставил.

Не соблюдал ни точки с запятой.

Ни просто запятых, ни многоточии.

А всё подряд лепил я, как простой

Необразованный чернорабочий.

Ошибки делая то тут, то там.

Ну, ладно, напишу воспоминанья,

И в них-то уж расставлю но местам,

Как следует, все знаки нрепинанья!

И вот пишу, и мечется рука

По запятыми полному листочку,

Но все же сил достаточно пока,

Чтоб не поставить там, где должно, точку,

Подобную

Могильному

Цветочку!

* * *

Дебатам, прениям, стычкам

Приходит желанный конец.

Я роздал себя по частичкам

В усладу лукавых сердец.

Ложится за складкою складка

На гладь моего лица.

Но было так сладко, так сладко

Ложиться в чужие сердца!

* * *

Есть поэмы, не закончены

Сорок лет и пятьдесят.

Будто, немы, колокольчики

Нерасцветшие висят,

Все-то что-то ожидающе

И ничуть не увядающе.

На упругих стебельках.

Будто в будущих веках.

Значит, это не беда еще,

Если есть перо в руках!

***

И вдруг

Затухли

Лир бряцанья

И самопишущие перья.

– Ты кто?

Не Дух ли Отрицанья?

А может быть, и Дух Безверья?

Прочь! Отвяжись! Прими гоненья!

Усвой запрет сюда соваться!

А он в ответ:

– Я – Дух Сомненья,

Но можешь ты не сомневаться,

Что никому не воспрещаюсь

И никому я не навязан!

Так он воззвал. И, не смущаясь,

В одно мгновенье скрылся с глаз он,

Как дьявольское наважденье,

Дух Отрицанья с мглистым ликом,

Но с чистым Духом Утвержденья

Почти близнец,

Коль не двойник он!

ПРИХОДИТ ВРЕМЯ

Приходит время уверять,

Что нету равных мне по силе,

Приходит время умерять

Свои могучие усилья.

Приходит время убирать

Сеть паутины в доме отчем.

Приходит время умирать,

Но и оно проходит, впрочем!

***

Такое иногда бросишь,

Что и не разберет никто,

Если даже и сам ты попросишь,

А лет через сто

Глядишь, – совершенно понятный

Рассказ это был или стих,

И тут не пойдешь на попятный.

Если ты автор их!

***

Ты пишешь так мелко о том, что прошло.

Что даже сквозь выпуклое стекло

Твоих не рассмотришь идей,

Как будто бы след от пера и чернил

Кишит миллионами всяких бацилл,

А вовсе не делом людей.

А я все крупней и крупнее пишу.

Как будто бы сам и себя отношу

И тех, с кем бывал я знаком,

К гигантам: уж так всё я вижу кругом!

А кто дальнозорок и кто близорук —

Пускай установят потом!

ПРЕДТЕЧИ

О, русские художники-моряки —

Гардемарины и мичманы,

Побывавшие всюду от Арктики до Антарктики,

Это ваших альбомов с крыльями альбатросе ними,

С нежными эскимосками и с алеутскими снежными девами

И с таитянскими королевами

Вижу я трепетные листки.

И я понимаю, что вы не гении,

Но когда подумаю о Гогене,

То, без сомнения, вы были его предтечами.

Точно так же, как вашим нредтечей был, скажем,

Лука Воронин.

Или немного раньше, или же очень вскоре

Дмитрий Лаптев, изобразивший фантасмагорический

мыс Святой Нос,

Украшающий Северное или Ледяное

море.

** *

Словами

Иногда швыряются;

Небрежно брошены, теряются

Они в грязище и в пыли.

И часто даже испаряются

Они с лица сырой земли.

Но и словесная испарина

Порой настолько густо сварена.

Что. испарённая в зенит,

И там мерцает, как фонарь, она

И даже ржавственно звенит!

И. может быть, порой случается.

Что и вокруг Земли вращаются.

Пусть как утиль, металлолом,

И падают и возвращаются

Слова, звучавшие в былом!

ГЛАЗИЩИ ЛЕНОЧКИ БЛАВАТСКОЙ

Когда

Сушкова Катерина

Над Лермонтовым изгилялась,

Так никогда еще невинно, но яростно не проявлялось

Коварство девичье.

Упрямясь,

Лукавые уста смеются:

– Мишель, Вы – мальчик! Вам покамест

Стихи не очень удаются,

и обработывать их надо!

А он,—

И впрямь юнец совсем он,—

Глядел и сатанел, как Демон,

Мятежный дух, исчадье ада!

И вот умчится на Кавказ он, ему обратно иуть заказан.

А что останется от Кати? Племянница в коротком платье -

Елена. Это ей, Елене, перед собою на колени

Поставить демона неймется, неймется с демоном бороться,

Провозглашая выявленье ядра божественного в теле...

И часто грезятся Елене такие странные явленья.

Что даже и сама смеется, порой пускаясь на уловки

И всяческие подтасовки, когда игра не удается.

Вот что за бред в ее головке!

...Горят насмешливостью адской

На лике мудрой теософки

Глазищи Леночки Блаватской.

***

Кто нынче читает Парни?

Покажите мне,

Где эти пушкинообразные парни?

Неужели это они

Патрулируют парами

На фестивале?

Я встречал атеистку, которая уверяла,

Что католики – не христиане,

Л вы еще что-то толкуете о Шатобриапе

И слышал об экономисте.

Который об Адаме Смите

Знал из «Евгения Онегина».

О, покажите его мне немедленно!

Все пути

На Парнас так извилисты и каменисты.

ТОЛСТОЙ И СОЛНЦЕ

– Я походил на солнце! – сказал Толстой

Софье Андреевне в 1910-м году.

Но, походя на солнце рядом с померкшей звездой.

Что он имел в виду?

Он говорил не о том, как на пленку снимать

его был должен Дранков,

то есть на солнце или в тепи,—

Он ноходил на солнце, которое через сумбур облаков

Озаряет как зимние, так и летние и осенне-весенние

дни!

ПРАВЕДНИКИ

Был ли Франсуа Вийон церковным вором?