Текст книги "Пангоды"

Автор книги: Леонид Нетребо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Это я так шутил с собой: какое ни строгое было время, но всерьез думать о преследованиях за политическую беспринципность мне тогда, все же, не приходилось.

Я открыл. На пороге стоял Поручик, мой сосед через стенку. Он был по-домашнему, в брюках и тапочках, поэтому его "Третьяковка" (та, впрочем, часть, что выше пояса) была в режиме открытой экспозиции. Русалки, Змеи, купола, кресты. На плечах эполеты, на впалой груди две огромные звезды, между ними – портрет Ворошилова.

Поручику досталось в свое время, как он говорил, несколько перефразируя фрагмент одной из песен, "по всем литерам – от Сталина до Гитлера". Последние годы он жил в Пангодах, холостяковал в "бытовке" деревянного общежития. В комнате – камере, по его выражению, – всегда было чисто, несмотря на то, что через нее постоянно курсировали гости – холостые и женатые, которые здесь имели возможность спокойно "оторваться". В разгар веселья он пел свою любимую песню из блатного репертуара про "щипача" Костю, который, потроша в трамвае карманы и сумочки пассажиров, всегда вежливо припевал: "Прошу прощенья за резкое движенье!.."; но потом, когда началась война, Костя ушел на фронт и стал в рукопашных схватках крушить челюсти и черепа гитлеровцев, напевая, разумеется, те же самые трогательные слова: "Прошу прощенья... и т.д."

– Соседушка, привет! – Поручик мялся. – Магазины в одиннадцать открываются, а погибаю сейчас. У тебя "нарезного" нету? – Разговаривая, он смотрел мне за спину, на умывальник, где стоял большой флакон подарочного одеколона. Я понял, что сегодня мне уже улыбнулась перспектива после бритья освежаться проточной водой.

Уходя, прижимая к звездной груди ласково булькающий сосудик, он, как всегда, сказал:

– Сосед, ты меня спас. Я тебе с отпуска литр такой вот, только французской, гадости привезу, у меня на "Земле" ласточка на парфюмерии сидит.

Новым гостям Поручик обязательно показывал фотографию взрослой дочери, ласточки, – в белой кружевной рамке, которая висела над его одинокой кроватью.

Мы слишком разнились с ним по возрасту и интересам, и наше уважительное соседство никогда не было тесным, ну а позже, когда мое жилище (такая же "бытовка", как и у Поручика, которую мне дали на работе как молодому специалисту) потеряло статус холостяцкого, – в нем появилась хозяйка, он перестал заходить ко мне. Однажды все же появился, внимательно посмотрел на мою жену, сделал вывод, что ей сейчас особенно необходимы "разные витаминчики, углеводики", объяснил, что он как раз все это ежемесячно получает в ОРСе, "по особому литеру". Вышел. Быстро вернулся, высыпал прямо на пол десяток консервных банок. Не слушая возражений, ушел к себе, закрылся на ключ, включил громко музыку...

Вечером у него были новые знакомые, студенты-практиканты, в их исполнении из-за шумопроницаемой стены доносилось под гитару сентиментальное: "Не падайте духом, поручик Голицын..." Мой сосед в ответ старательно выводил хриплым речитативом: "Прошу прощенья за резкое движенье!.."

Смирнов упорядочил версию, которая у него была единственной. "Продавец" пришел к Поручику, похвалился выгодной продажей балка, Поручик подпоил компаньона, подкрепил "отруб" снотворным, забрал деньги. В середине ночи вытащил жертву в тамбур... Зачем? Чтобы оклемался, ушел и обо всем забыл? Нет, это наивно... Или?..

Думать дальше, прослеживать возможный ход мыслей подозреваемого совсем не хотелось. Всех пангодинцев Смирнов считал своими, поэтому нередко было стыдно за других, и зло брало – на самого себя...

В общежитии дверь в комнату Поручика оказалась запертой. Соседи сообщили, что он вчера отбыл в отпуск. Факт оформления отпуска подтвердили в отделе кадров: вне графика, по семейным обстоятельствам, срочно.

Смирнов по телефону связался с Надымским ГОВД. Спустя час оттуда сообщили: вчера в кассе агентства Аэрофлота Поручик приобрел билет на самолет. Рейс завтра утром. Опергруппа готова выехать в аэропорт. Попросили приметы, Смирнов продиктовал и положил трубку. Оттого, что все быстро завершилось – а что это так, он уже не сомневался, – накатила знакомая, но до сих пор не понятная, усталость, испортилось настроение. Ему было жалко Поручика, который всего пару лет "не дотянул" до пенсии.

Пангодинского участкового Геннадия Ивановича Смирнова, единственного милиционера в поселке, уважали за справедливость и силу, – то, что необходимо и достаточно законопослушным гражданам.

Многие сейчас с благодарностью вспоминают Смирнова за то, что он в свое время особенно важные для людей вопросы решал неформально, по-человечески. Результат – десятки неиспорченных биографий, нераспавшихся семей, неполоманных судеб. Сам Геннадий Иванович, объясняя возможность такой манеры работать, говорит очень просто: для этого нужно было иметь всего-то любовь к людям и... добрую физическую силу.

В этой связи мне вспоминается характерный случай, произошедший в кафе "Снежинка" (первый вечерний ресторан в поселке, который пангодинские женщины, после его открытия, быстро окрестили: "Бабьи слезы"): началась потасовка между двумя здоровенными трассовиками, неизвестно откуда взявшийся милиционер хватает за вороты обоих, выволакивает из зала на улицу, там невероятным образом приподнимает их, резко встряхивает и со всего маху опускает в сугроб, на несколько секунд вдавливая головами в снег...

Знаю, что эти двое нормальных по жизни ребят на следующее утро, глубоко повинившись перед участковым, улетели на трассу.

До сих пор Геннадия Ивановича, давно уже не милиционера, узнают на пангодинских улицах, многие кивают, а все те, кто имеет честь здороваться с ним за руку, подтвердят: рука у Смирнова железная.

Смирнов, капитаном, вышел в отставку в тридцать девять лет, честно отработав свои положенные для пенсии северно-милицейские семнадцать годов. Когда в поселке открылось настоящее отделение милиции со штатом в три десятка человек, Смирнов был уже "уставшим" милиционером, выработавшим не только положенный для пенсии стаж, но и израсходовавшим ресурс единственного участкового, ресурс незаменимости, неповторимости, заданный в эпоху раннего Севера и ограниченный сроком превращения небольшого поселка в "маленький город". Он не смог, не захотел быть "одним из"... Вышел в отставку и перешел работать в РСУ по специальности, которую когда-то получил в гражданском училище.

Поручика взяли в аэропорту, на регистрации. При нем оказалась крупная сумма денег. На первом же допросе он во всем сознался. "Затмение нашло, начальник". ("Прошу прощенья за резкое движенье"...) Вскорости попал под амнистию, дело прекратили, но Поручику было предложено, тем не менее, покинуть Пангоды навсегда. Что он и сделал. Все деньги были возвращены владельцу.

НЕСЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ РАБОТА

Рассказывая о месте, где родился и вырос, Владимир Николаевич Прокопенко непременно отметит, что его любимый город, Новгород-Северский, вотчина легендарного героя Древней Руси – князя Игоря. В этом все: и любовь к родине, гордость за ее великую историю, и... романтичность натуры, которую не сумела нейтрализовать серьезная, "несентиментальная" работа, не скрыли майорские погоны.

...В детстве Владимир любил читать книжки про милицию: засады, погони, добро непременно побеждает зло – трудная, но красивая жизнь оперативников. Может быть, поэтому пошел работать в оперотряд добровольной народной дружины. Реальность оказалась прозаичней, она "сдвинула" в представлениях молодого человека пропорции между трудностями и красивостью милицейских будней, убедила: добро не всегда побеждает, увы.

Служба в Армии, комсомольская путевка, Старый Надым, трест Севертрубопроводстрой. После "дембеля " вполне понятное настроение: долой армейскую форму, да здравствует нормальная, спокойная гражданская жизнь Север, молодость, свобода, хорошие ребята...

Одного из друзей по СТПС скоро "подрезали", в задержании хулигана принимал участие Прокопенко. После этого случая он понял: не уйти от своей сути, которая не может терпеть рядом с собой несправедливость, не научилась спокойно наблюдать попирание человеческого достоинства... Не отсидеться в скорлупе "зоны пропусков", тем боле, что и сюда, медленно но верно, стала добираться цивилизация со всеми ее гримасами. Выразил желание работать в милиции, и был направлен на учебу в Омскую высшую школу милиции.

В 1987 году, после окончания ВШМ, командирован в Пангоды на работу участковым инспектором. Это был переходной период в истории Пангод, когда объективно заканчивалась эпоха поселковых "аниськиных", в основном силами которых долгие годы с успехом поддерживался порядок в населенном пункте газовиков. Это совпало со временем, когда уже стали воздвигаться границы между республиками, народами, и одновременно стали открываться преграды на пути роста преступности, "безкордонной" и "наднациональной", появления ее новых форм. В обиход стали входить слова "рэкет", "дань", "заказуха", "сутенер"...

И вот уже (отражение реалий текущего времени) пангодинское отделение милиции – мощное, технически и кадрово-обеспеченная боевая единица, показывающая высокие результаты в работе. А его начальник, Владимир Николаевич Прокопенко, – строгий, но справедливый боевой командир. В спокойном и серьезном облике которого внимательным глазом можно увидеть поселкового паренька из-под Новгорода-Северского, который любил отечественные детективы и который всего несколько лет назад понял: душе в покое не отсидеться...

КАПИТАН, УЛЫБНИТЕСЬ!

Капитан Юрий Викторович Косенко из той части милицейских офицеров, которые свою "служивость" начинали еще в Вооруженных Силах. Окончил Рязанское высшее военное командное училище связи, попал в войска ПВО. Первые три года служил на "точке", в глухой томской тайге, затем был переведен на аналогичный объект в районе Пангод.

Нелегко было "перестраиваться" – смиряться с новой реальностью, а она наступила, когда их подразделения достигла волна ликвидаций военных объектов вместе с "сокращением" кадров. Встал выбор – начинать, против воли, гражданскую жизнь или оставаться офицером и для этого искать новую службу...

Юрий в 1993 году перевелся в Пангодинское отделение милиции, где быстро достиг значительных успехов в работе, был повышен в звании, получил ответственную должность – старший участковый инспектор. Он говорит, что поступали предложения служить в Надыме, Новом Уренгое, но он остался в Пангодах. Объясняя, пошутил: "Привык в лесу жить – и семейная жизнь там начиналась, и первенец на "точке" родился. Пангоды к природе ближе". Помолчал, закурил, на несколько секунд ушел в себя, потом добавил задумчиво:

– Да... Жена в свое время даже с глухоманью смирилась, но вот к поздним моим возвращениям с работы – никак не привыкнет, до сих пор обижается...

РАССКАЗАЛ ПРАПОРЩИК О СЕВЕРЕ...

Виктор Максимович Маметьев из офицерской семьи. Когда он еще учился в школе, двое старших братьев уже служили в МВД. Было с кого брать пример, на кого равняться. Желая поскорее приобщиться к воинской службе, записался в кружок ЮДПД (юношеская добровольная пожарная дружина) харьковского Дворца пионеров. В составе команды объездил всю область и часть Украины: соревнования пожарных были тогда обычным делом, и, главное, очень интересным и полезным для молодежи.

Таким образом, будущее не пришлось "выбирать", цель определилась. После окончания с отличными результатами пожарно-технического училища Виктор Маметьев некоторое время работал начальником инспекции Госпожнадзора в родном городе. Однажды довелось поправлять здоровье в военном госпитале. Соседом по койке оказался прапорщик из Салехарда, увлеченно рассказавший о суровой, достойной настоящего мужчины жизни на Севере, белых ночах и северных сияниях. Виктора поразила особенность окружного центра: есть такие места в городе, где можно стоять одной ногой в Приполярье, другой – в Заполярье...

Вскоре Маметьев написал рапорт, в котором выразил просьбу направить его для дальнейшего прохождения службы в Ямало-Ненецкий округ. По правде сказать, не верилось, что командование отнесется к его вопросу серьезно, тем более что долго не было никакого ответа. Виктор перестал ждать и постепенно забывал о том романтическом всплеске настроения, под действием которого написал рапорт. Но ответ пришел, его направили в Тюмень, оттуда не в Салехард, а в "самый красивый и перспективный город Надым", как говорили областные коллеги. Когда прилетел в Надым, случайно встретил представителей командования пангодинской пожарной части. И они, в свою очередь, похвалили Пангоды...

Рассказывая о периоде обустройства на новом месте, Маметьев отмечает нетипичную для того времени деталь, которая, он уверен, явилась добрым знаком на его северное будущее: обычно пангодинские жены уезжали "за ляльками" на "землю", а его жена, наоборот, будучи "в положении", не стала дожидаться более удобного времени, сразу поехала вслед за мужем и здесь, в Пангодах, успешно родила ему двойню...

Пожарная охрана газовых промыслов месторождения и поселка газовиков и строителей – основная функция пангодинских пожарных. Велика ответственность за промысел – газ шуток не любит, а последствия аварии, как показывает горький опыт подобных бед, бывает страшен. И все же особое беспокойство доставляли "деревянные" Пангоды, которые до недавнего времени почти на сто процентов еще были таковыми. Опоздание на пять минут и... остается только позаботится о том, чтобы пожар не перекинулся на соседние дома, десятки семей оказываются без крова. Сейчас ситуация улучшается: Пангоды прирастают "кирпичом и бетоном", а пожарная часть – опытом ветеранов, активной модернизацией средств пожаротушения...

За долгие годы работы в Пангодах Виктор Максимович Маметьев, ныне майор внутренней службы, заместитель начальника ПЧ-19, ни разу не пожалел о том, что судьба в свое время свела его на больничной койке с приболевшим прапорщиком из Салехарда, который мог увлекательно рассказывать романтично о буднях...

СИНОНИМ НАДЕЖДЫ

Глядя на эту серьезную, солидную женщину, как будто созданную для ответственной работы и словно воплотившую в чертах лица, нюансах голоса типичную северную судьбу, слушая ее рассказ о себе, мысленно задаюсь вопросом: сколько во всем этом закономерного, а сколько случайного? Мне кажется, в этих пропорциях из конкретных судеб моих земляков заключена разгадка многих вопросов, на которых зарабатывают свой хлеб социологи и философы-"североведы".

– Сейчас трудно в это поверить, но тогда, в начале семидесятых, от Севера нам с мужем нужно было совсем немного – всего одна тысяча рублей, начинает свой рассказ специалист пангодинской администрации Галина Никифоровна Билоусюк. – Именно столько стоили пять соток под застройку дома в городе Умани Черкасской области, где мы начинали совместную жизнь. Жили на квартире, на двоих получали сто двадцать рублей. Родилась дочь...

В тот год приехала в отпуск дальняя родственница с Тюменского Севера, из поселка, что возле Надыма. Название его показалось каким-то глухим, но сильным словом. Уже после ее отъезда вспоминали, что говорилось что-то о медведях – то ли медвежий угол, то ли медведей много.

С этого времени что-то повернулось в семье Билоусюков. Если раньше во всем была какая-то, пусть не очень веселая, но запрограммированность (ведь другой жизни не виделось, а значит, и не предполагалось), то теперь появилась непонятная, тревожно-сладостная мечта. И они понимали, что нужно побыстрее, прямо сейчас, тронуться с места, иначе ничего не произойдет, и мечта неизбежно затянется тучами обыденности...

Перечитывали и перечитывали адрес, со знакомой фамилией и чужим словом, которое постепенно и становилось синонимом надежды – Пангоды.

Сейчас признаются – страшно было. Но любили друг друга, и, в конце концов, любовь оказалась сильнее страха. Счастья хотелось, себе и детям. Молоды были – обоим по двадцать лет.

– К медведям так к медведям! Тем более на год, не больше, вспоминает Галина Никифоровна.

Двухлетнюю дочку оставили пока у матери, ведь ехали, по сути, в никуда. Не знали, что такое "зона пропусков", что вызов прежде нужно было получить, потом пропуск оформить, а затем уже трогаться. Приехали в Тюмень. Пошли обивать пороги в облисполкоме, бюро по трудоустройству, обкоме комсомола. Неделю прожили в аэропорту. Наконец, получили направление в Нижневартовск, в город со свободным въездом. Но там, по условиям направления, не было жилья для семейных. Это их не устраивало: только вместе, так они решили с самого начала, и сейчас утвердились уже окончательно – только Пангоды. И только сейчас, не возвращаясь домой для оформления необходимого пропуска в "ЗП".

Помыкались еще неделю, пока не уговорили летчиков взять их в Надым.

Летели на самолете ЛИ-2, который почему-то все называли "Дугласом". Грузовой борт вез спецодежду для северян, салон был завален фуфайками, так "на фуфайках и добрались до места", до Надыма. Переночевали в аэропорту, тогда это был вагончик, где размещалась касса и зал ожидания.

1973 год, середина августа. Ночь светлая, но прохладная. Надым – это три капитальных здания, много вагончиков, а вокруг – бескрайнее пространство с водяными проблесками, утыканное деревьями, похожими на палки. То тут, то там пролетают какие-то большие белые птицы. Собаки бродят, большие, спокойные. В аэропортовском вагончике горит печурка, а прямо на полу рядком спят какие-то измученные, небритые мужики. Таким встретил их Север. Во всем сразу почувствовалась трудность и... доброта.

Добрые люди стали встречаться сразу же. Первого, с кем довелось познакомиться на надымской земле, вспоминают с особой теплотой и по сей день... Они не могли предполагать, что Надым это еще не Пангоды, и чтобы попасть в их "поселок-мечту" "по воздуху" (а только так и можно было туда добраться), нужно предъявить паспорт с районной пропиской или тот самый злополучный пропуск, дающий право на въезд его предъявителю, не имеющему штамп "ЗП" в паспорте. Билеты им купил "добрый человек" из зала ожидания, используя свой паспорт и паспорт своей супруги. Пусть их простят за грех двадцатипятилетней давности доверчивые работницы аэропорта, которые уже на самой посадке зачастую не сличали фамилию в билете с фамилией в паспорте. Простят тем более сейчас, когда открылась "зона", когда принято считать, что пропускная система – анахронизм и нарушение прав человека (хотя, это всего лишь одно из мнений, отношение к этому явлению того времени на Севере по сей день неоднозначное). Справедливости ради нужно сказать, что случай с четой Билоусюков не являлся тогда чем-то необычным, и довольно часто люди, попадавшие в район "правдами и неправдами", "заячьими тропами", оформляли право на проживание "постфактум". Так случилось и с нашими героями.

Северная карусель завертелась бурно, трудно, но радостно. Жили тремя семьями в половине вагончика, затем в таком же помещении, где кроме Билоусюков жили два холостяка. Муж работал водителем в автобазе, обслуживавшей строителей Медвежинского газового месторождения, Галина – в геофизической экспедиции. Выходных у Алексея не было, по субботам и воскресеньям жена садилась к нему в кабину, и они вместе колесили по летним, а затем и зимним трассам района.

Весной дали маленький вагончик. Счастье – отдельное жилье. Можно забирать дочку к себе. Балок оказался бывшей размороженной банькой, с ледовыми вздутыми стенами и прохудившимся полом. Поставили электрический "козлик". Первое время спали в полушубках. Отремонтировали, обустроились. Наступил долгожданный отпуск.

– С того мгновения, как обняли дочку Светланку, до самых Пангод со слезами и радостью твердили друг другу: наконец-то вместе, наконец-то вместе!.. – Галина Никифоровна, опустив голову, начинает молча что-то искать в нижнем ящике письменного стола. Успокоившись, продолжает:

– Но, приехав, узнали, что балок тот у нас забрали, а вещи закрыли на складе. Воссоединившаяся семья оказалась на улице. Приютили друзья. Жили четверо взрослых и двое детей в комнате-"бытовке" деревянного общежития. Относились к нам, как к родным. Но жить так, до предела стеснив добрых людей, мы не могли. Дети начали болеть... Поэтому однажды просто взяли и вселились в одну из временно пустующих комнат общежития. А что было делать?... И уже потом руководство между собой согласовывало, решало, узаконивало наше самовольное вселение. Прожили в этом месте счастливо несколько северных лет.

...Включаем видеомагнитофон, на экране – комната в старом общежитии: маленький телевизор, закрепленный где-то в углу под потолком, самодельный шкаф, электроплитка, молодые Билоусюки, первые шаги Олеси – второго ребенка, родившегося уже в Пангодах. Стрекочет кинопроектор. Да-да, кинопроектор!...

– Посчастливилось в свое время попасть на пленку одного знакомого кинолюбителя, – поясняет Галина Никифоровна, – недавно пересняли это на видео, теперь вот, память...

Я спросил, что ярче запомнилось из того времени, ведь рассказать обо всем просто невозможно.

– Запомнился первый день рождения на Севере. Тогда был "сухой закон". Написала заявление: прошу выделить... Участковый милиционер поставил визу: "Не возражаю", начальник ОРСа подписал: "Отпустить..." Так на праздничном столе появилось "Токайское". Сказочные именины.

Спуск к речке, как и сейчас, всю зиму был снежным катком. Только сегодня там лишь дети, а раньше – одни взрослые, да еще собаки. Так мы отдыхали.

Телевизор в поселке впервые заработал 8 марта 1978 года.

А до этого кино смотрели в поселковом деревянном клубе, которого давно уже нет. Он был вечно холодным, без отопления. Привозили фильм. Все равно какой. Стояли в очереди за билетами, дожидались мужей с вахт, рейсов. Они усталые, жалко их, а им нас, молодых жен-девчонок, – еще жальче. В общем, одевались потеплее – валенки, полушубки – и шли смотреть кино.

А вот, наверно, смешной случай. Хотя, смешного мало... Ну ладно. В общем, однажды зимой загорелся соседний деревянный двухэтажный дом. Страшно, двухэтажку уже не спасти. Слава Богу, люди все живы. Огонь вот-вот на наше общежитие перекинется. Мы, кто не на работе оказался, как можем пытаемся помогать погорельцам, а они нам: спасайте свое добро, нам теперь один черт!... Заскочила я домой, стены уже горячие, схватила документы, какие на виду были, клетку с попугаем, выскочила на улицу и... растерялась. И вот, представляете: пожар, день в ночь превратился, все трещит, люди туда-сюда бегают, шум, гам... А я стою у подъезда, голова не покрыта, полушубок нарастапашку, с птичьей клеткой и реву... Сосед мимо пробегает, мол, ну, ты чего, Галина, плачешь, "птичку жалко?"

...В зиму семьдесят седьмого была авария на поселковом газопроводе, остановилась котельная, электростанция. Все мужчины – на ликвидацию аварии. Мы, женщины и дети из шести соседствующих семей, собрались в одной комнатке с газовым баллоном и плиткой, детей закутали. Огонь экономили, зажигали лишь для того, чтобы согреть детишкам чаю. Дома стали остывать, стены изнутри покрывались инеем, в комнатах лопались батареи. Но мы надеялись: скоро наши мужья, мужчины сделают все как нужно, и опять загорится свет, и станет тепло. И это не "кто-то", а они, они – наши родные, друзья, соседи, знакомые сделают, пангодинцы!.. Это мы сделаем! Тогда я, может впервые в жизни отчетливо поняла, что все благополучие человека рукотворно: не спускается сверху, от природы или от Бога. Все: стены, свет, хлеб – от меня, от вас, от них. Кажется, так просто! Но чтобы понять это не всем случай предоставляется. Ведь, посмотрите, многие жизнь проживут и маются, так и не поймут, почему плохо, почему не складывается, где оно есть, счастье?..

Недавно мы получили трехкомнатную благоустроенную квартиру в капитальном доме. – Говорит Галина Никифоровна, и, видимо, не закончив мысль, продолжает несколько устало: – Я иногда своим уже взрослым детям говорю: мы жили – на крыльях летали. Они улыбаются. То ли верят, то ли нет. Высокими словами пытаешься сказать – тут же осекаешься... Начинаешь проще – кажется, что ничего-то и не было такого. Не знаю: или рассказывать не умею, или, действительно, все было обыкновенно?

С ВИДОМ НА СКВЕР

Часто бывает, что дети современных, вечно занятых на работе родителей, вырастают – кто в детском садике, кто у бабушки... А у Любови Григорьевны Знудовой, "бессменного" руководителя пангодинского военно-учетного стола, первый ребенок вырос в... сквере.

– Тогда этот частокол чахлых деревец в старом центре Пангод трудно было назвать сквером или парком, – говорит Любовь Григорьевна. – Но нам, тогдашним жителям, очень хотелось, чтобы скорее выросло то, что мы сами посадили, – с этим мы связывали свои нехитрые и вместе с тем сокровенные надежды на ближайшее будущее: скоро поселок должен стать современным населенным пунктом, где всем хорошо заживется...

На "большой земле", в Латвии, они с мужем были в начале очереди на получение жилья, но все же решили ехать на Север – заманчивой оказалась для молодоженов появившаяся возможность работать в суровом, но романтическом крае. С первых же дней она стала работать в военно-учетном столе, который располагался там же, где и сейчас – в здании, занимаемом тогда Поссоветом. Мест в детском саде не предвиделось, и их первенец постоянно играл там, куда выходило окно маминой работы, в сквере.

С тех пор прошло двадцать лет, бывший центр стал окраиной, выросли деревья перед зданием Администрации, стали взрослыми дети, ушла молодость. Любовь Григорьевна Знудова работает на прежнем месте, только окна кабинета выходят на другую, противоположную от юного сквера сторону...

ДУША ОСТАНЕТСЯ НА СЕВЕРЕ

Надежда Степановна после окончания в 1973 году "кузницы инженерных кадров" – Тюменского индустриального института, приехала по распределению в Пангоды. Начинала работать на ГП-2 по одной из самых боевых специальностей – оператором по исследованию газовых скважин. Таким образом, здесь она стала коллегой своему будущему мужу, ныне известному работнику газовой промышленности Николаю Межевичу, который до сих пор трудится на этом старейшем промысле Медвежьего.

Позже Надежда Межевич была переведена в отдел главного геолога, где сейчас занимает ответственную должность ведущего геолога МГПУ.

В годы, когда девушка Надя приехала в поселок, он только зарождался. Так получилось, что история Пангод почти полностью уложилась в ее семейную и трудовую биографию, в "абсолютную" биографию сейчас уже взрослых ее детей.

– Поэтому Пангоды для меня это все, – говорит Надежда Степеновна. Уезжаю в отпуск и сразу через несколько дней тянет обратно. И уже не верится, что на какой-то иной, даже более благодатной земле (уезжать-то все равно придется), можно будет обрести тот покой, который, несмотря на трудности, здесь присутствует. Кажется, душа так и останется на Севере...

Я НЕ ОДИН ТАКОЙ

Водитель Пангодинского АТП Виктор Леонидович Седов все свои северные годы проработал, как принято считать, на одном месте. Хотя Север для него начался в Ныде, куда он в 1971 году приехал по вызову своего земляка из Пермской области и устроился работать водителем в Полярную экспедицию глубокого бурения.

– Как новичку дали технику – "металлолом" от ГАЗ-71, – рассказывает Седов. – Хочешь работать – собирай, ремонтируй. Так и сделал, прошел "проверку на прочность".

Вскоре его колонну передали в ССУ-8, где он на своем "Кразе" участвовал в строительстве первых медвежинских буровых, а потом, в 1974 году, в Надымский КАВТ. С этого времени Виктор Леонидович житель Пангод. Здесь он создал семью (жена Светлана работник ОРСа с 1970 года), здесь родились и выросли четыре его дочери. Он вспоминает:

– Телевидения не было. Пангодинский "клуб" в семидесятых представлял из себя несколько балков под единой крышей. Также слепили вагончики получилось что-то наподобие бани. Очередь: с утра становишься, в обед, если повезет, помоешься.

Многое произошло, многое изменилось за эти годы. Осваивая зимники Надымского района, ушел под лед вместе со своей машиной и погиб его земляк, благодаря которому Виктор приехал на Север. Многие из ранних коллег по работе перевелись в Новый Уренгой, стали и там первыми обустроителями этого города с его новым крупнейшим газоконденсатным месторождением. Давно получена квартира в "историческом" доме – первой пангодинской пятиэтажке. Вышли замуж старшие дочери Седова, появился первый внук... А Север все не отпускает.

– Да я не один такой, – говорит Виктор...

ПРАВО НА ВЫБОР

– Сосед по комнате, мы с ним одновременно прибыли, он с Украины, я с Кубани, первое время часто говорил: "Хлопцы, це ж мне только на "Запорожец" подкопить и зразу обратно".

Приезжали мы каждый за своим, а оставались... Тоже вроде по разным причинам: заработки, независимость, более-менее-временно сложившаяся жизнь, боязнь перемен... Словом, Север засасывает. Пусть это расшифруют господа социологи, – размышляет Сергей Алексеевич Прудкин, проработавший более двадцати лет в Надымгазпроме, в Пангодинской службе энергоснабжения.

Двадцатичетырехлетним холостяком приехал он в Пангоды. Первые месяцы, годы были самыми яркими, запоминающимися.

Чего не было?..

– Поселок – пятак земли с магазином, аэродромом и несколькими деревянными общежитиями. Вокруг еще оставались заброшенные постройки для зэков и охранников. Помню, разбирая одну из этих хибар, обнаружили в стене замаскированную пару охотничьих лыж. Предположили, что когда-то их приготовили на случай побега, – вспоминает Сергей Алексеевич. – Работа была обыкновенная, может быть, немного труднее, чем сейчас. Людей в РЭСе не хватало, линии электропередач, подстанции, как и многое на Севере, строили без всякой системы, каждый хозяин – на свой короткий век. В непогоду падали провода, при строительных работах бульдозеры рвали кабели. А электричество – это все: и производство, и быт. Сейчас забавно вспомнить: в дни, когда в поселке выдавали получку, аварийная бригада была особенно загружена – то тут, то там под напором автотранспортной техники трещали опоры ЛЭП...

Свободное время использовали кто как мог. И все-таки чаще ходили друг к другу в гости, гуляли по улице – словом, общались гораздо больше, чем сейчас. Может быть, потому что телевидения еще не было. Женщин – раз, два и обчелся, а мужики становились сплошь охотниками и рыбаками.

...Сергею довелось вынимать из петли бездыханное тело товарища, видеть застрелившегося и застреленного, расставаться с людьми, о причинах, потери которых иногда говорят одним словом: сердце, нервы... душа...

"Героика будней" – немодный термин, которому сейчас приписывают абсолютную фальшивость и непомерное приукрашивание действительности. Как говорится, и да, и нет. "Нет" – когда при внимательном рассмотрении понятно, что героика и трагедия – две составляющие одного события, одно предполагает другое. Для нашего случая, это две ипостаси той ранней северной жизни (кто-то согласится-возразит: "Только ли той?.."), в которой довелось быть Прудкину.