Текст книги "Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)"

Автор книги: Леонид Финкель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Иногда он этим успешно пользовался. Когда однажды превысившего скорость военного министра остановила полиция, он ответил:

– У меня один глаз, поэтому я смотрю не на спидометр, а на дорогу.

В шестьдесят семь лет Бен-Гурион решил пройти курс прыжков с парашютом! Это про него Шмуэль Агнон, нобелевский лауреат, сказал: «Я всегда думал, что евреи бояться гоев… Бен-Гурион не боялся. Он и евреев-то не боялся…»

Ариэль Шарон, командир того самого бессмертного Сто первого отряда, о котором арабы будут помнить и в следующем тысячелетии, не только не боялся гоев, не только не боялся евреев, он даже евреев-начальников не боялся.

«Солдаты! – сказал Шарон, покидая армию в 1974 году. – Мы вырвали у врагов победу вопреки катастрофическим ошибкам и бездарности руководства, утратившего контроль над ситуацией».

Цезарь лучше не говорил. Фразу эту так и хочется перевести на латынь.

Рафул Эйтан вспоминает, как однажды его рота (дело, было, кажется, в 1955 году) получила приказ взять Тель-Ницану. В его распоряжении – семьдесят пять солдат. В общих чертах план операции был таков: «…атаковать египетские войска в районе Сваха и Бееротаим. Наша рота должна овладеть центральным укреплением, которое господствовало над нашей границей… Мы двигались быстрым шагом, почти бегом, глубоко вторглись на вражескую территорию и атаковали египтян с тыла. Укрепление также взяли с ходу, без серьезного сопротивления, быстрой ночной атакой. Но перед взятием по вине повара нас атаковал… понос. Иди, воюй в таком состоянии. Некоторые кинжалом отсекали заднюю часть штанов и… будь что будет. Вот мы уже завладели последней пулеметной позицией, я – во главе атакующих и… больше не могу, заместитель – вместо меня, а я – в кусты, затем меняемся местами…»

Злые языки потом шутили, что парашютисты не только смяли врага и выполнили задание, но и так «изгадили захваченную позицию, что египтяне на нее уже не вернулись. Предпочли создать новую…», а Бен-Гурион, увидев Рафуля, предложил ему свои брюки…

Мой народ…

Майским утром 1992 года наш самолет Бухарест– Тель-Авив приземлился в аэропорту Бен-Гуриона.

Шекспир в «Шейлоке» как мог убеждал меня в стяжательстве евреев.

Но Альберт Эйнштейн пользовался чеком на 15 тысяч долларов, который выписал ему Рокфеллеровский фонд, в качестве закладки для книг! И это было убедительнее, а главное, смешнее…

Состояние Ротшильдов, конечно, впечатляло. Каждой стране нужны богатые люди. Чем больше богатых, тем больше налоги в пользу государства, тем меньше бедных. Зеев Жаботинский ратовал за средний класс, на деньги которого будет создано независимое еврейское государство. Именно против этого класса и ополчился Ленин.

Но вожди государства Израиль – увы! – не были богачами. Менахем Бегин тридцать лет прожил с женой, сыном и дочерью в небольшой двухкомнатной квартире. Голда Меир давала рецепты американским домохозяйкам как варить бульон и фаршировать рыбу, а ее холодильник был вечно пуст, и дети обедали в простенькой столовой.

Бен-Гурион, возглавляя профсоюз, установил правило, по которому работникам платили зарплату в зависимости не от занимаемой должности, а от размера семьи. А семья у него тогда была маленькой: он, жена, сын…

– Они пьют газированную воду! – с завистью говорил сын Бен-Гуриона о своих товарищах. – А я не знаю ее вкуса…

Американский тележурналист Эдвард Мюрей свидетельствует: «Когда я закончил съемку, то пошел попрощаться с премьером. Дважды постучал, никто не ответил. Я открыл дверь и вошел. Тут же захотелось вызвать оператора, но остановился: все равно никто не поверит, что это не подстроено специально. Бен-Гурион, премьер-министр Израиля, сам мыл посуду…»

Бедные или скромные?

Быть может, просто чудаки?

О страсти Бен-Гуриона к чтению в народе ходили анекдоты. Рассказывали, например, что раз отправился он на пахоту, шагал за волами, не отрывая глаз от газеты, когда же кончил читать и поднял глаза, обнаружил, что стоит посреди поля, а волов и след простыл.

А его ученик Шимон Перес, нынешний наш президент? Тот в юности ездил на стареньком мотоцикле. Однажды посадил девушку позади себя, дал максимальную скорость… Приехал, а девушки нет, не иначе – ветром сдуло, а он и не заметил…

Тель-Авив возник под крыльями самолета сразу, как золотая царская сокровищница на черном бархате ночи и моря. Какой-то немыслимый салют огней! Киев и Москва по сравнению с Тель-Авивом выглядели как города на осадном положении, в которых царит вечное затемнение в ожидании воздушной тревоги.

Наш самолет сел в Утопию.

В единственную Утопию на земле, которую удалось реализовать.

А позади, кроме темноты, густой стеной стоял страх. Выступая в Большом театре на торжественном заседании, посвященном двадцатилетию ВЧК, Анастас Микоян сформулировал: «У нас каждый трудящийся – работник НКВД».

У одного был страх, что родился не от того отца. Другого долго не принимали в пионеры, третий был беспартийным и чувствовал себя прокаженным. Вечно что-то грызло, что-то сосало под ложечкой. Не смей говорить лишнее, не болтай языком. Молчи, молчи, молчи. Ты сегодня слушал последние известия? Нет? Читал «Граф Монте-Кристо»? Позор, а еще комсомолец!

Страх не знал границ, он распространялся как лесной пожар. Не случайно Э. Радзинский в своей книге о Сталине приводит шутку, в которой правды больше, чем даже положено для анекдота. К одному из октябрьских юбилеев вождь в качестве подарка предложил высечь население страны. И пробившиеся сквозь строй добровольцев работники культуры предлагают себя высечь первыми…

Люди, обуянные страхом, требовали у врачей справки, что по состоянию здоровья не могут быть использованы «никаким классовым врагом для своих целей».

«Я выбился из сил в борьбе с врагами народа, прошу путевку на курорт».

Этим и другими фактами «веселил» ХVIII съезд партии новый функционер Жданов.

Еврей Збарский, хранитель тела Ленина, после того, как вышел из сталинской тюрьмы, рассказывал: «Все двадцать четыре часа в сутки я был подключен к Мавзолею. Я учил сотрудников: если даже муха влетит к нему, без меня удалять категорически воспрещаю». И всю жизнь ему снился кошмарный сон. «Звонят из Мавзолея: «Высылаем машину – муха в саркофаге!» И я вскакиваю и мчусь как сумасшедший».

В Израиле то и дело встречаю людей, которые ну просто упиваются непонятным чувством виновности. Оно живет крепче всех других чувств, оно растворилось в человеке, точно он с ним родился. Точно это ты ждешь звонка из Мавзолея и по первому зову готов броситься исправлять оплошность. О, если бы можно было когтями вцепиться в прошлое, за волосок вытащить обратно утраченную жизнь и исключить из нее страх!

…В тот майский день, первый день в Израиле, в солнечном Ашкелоне я вдруг вышел на улицу и увидел детей – черных, смуглых, совсем белых, играющих в футбол.

И они кричали:

– Бей, Шмулик! Го-ол!

– Йоси, пас!

– Давид, Авраам, Ицхак…

Я обомлел. Я никогда не слыхал такой удивительной музыки: «Томер, Илиягу, Аарон…»

И я полюбил белую прозрачную пыль города, похожего на Вавилон.

И трубили в рог. И я вползал в землю, текущую молоком и медом. И за мной ползли страхи:

– Выплачу ли ссуду банку?

– А если Саддад таки пальнет своим бактериологическим оружием – крысами и жуками?

В те первые годы жизни в Израиле я много ездил по стране. И уже побывал у Неопалимой Купины. У куста терновника, из пламени которого, по преданию, явился ангел и поведал Моисею, что под ним «земля святая». Через несколько месяцев я вернулся к Неопалимой Купине и по зову Бога поднялся на вершину горы, где Господь вручил Моисею каменные скрижали и поведал десять заповедей. И потом приезжал в Синай и в монастырь Святой Катерины много раз. И всегда тот куст обжигал. Пышный куст выше человеческого роста, в нижней части весь общипанный, хотя его ростки ни в каком другом месте не приживаются. Я стоял, молчал и чувствовал: я тот и… другой… Я нёс в себе иное восприятие мира, а если сопротивлялся – скорее, из упрямства… И новое чувство познания жизни несло меня в другие пределы…

А в то первое утро в Израиле я уже знал, что вера – это состояние потрясения. Я не найду слов, чтоб говорить об этой вере. О ней можно только молчать…

Йорам, Натан, Хаим…Давид Грин, приехавший в Палестину в 1906 году, сменил фамилию на Бен-Гурион, что означает «сын львенка». В 1948 году он же ввел правило, согласно которому официальные должностные лица и государственные служащие не могут сохранять неивритские фамилии. В первый год, согласно данным министерства внутренних дел, имя сменили 17 тысяч человек.

Тысячелетиями евреи диаспоры не давали своим детям имен отрицательных персонажей Библии, поэтому из полутора тысяч еврейских имен в ходу было только сто пятьдесят.

Сейчас все изменилось.

Пропали страхи. Может быть, только тревога осталась.

Или сомнения?

Старая шутка: ожидается рекрутская комиссия. Ребята прячутся, вместе с ними – старый еврей.

– Чего тебе бояться? – удивляются ребята. – Такой старик им не годится.– А генералы разве им не нужны? – сомневается старик.

Мой народ. Евреи. Первого президента Израиля называли самым еврейским евреем. Голду называли «еврейской мамой». Бен-Гуриона – упрямым иудеем.

Жизни адекватен не столько ум, сколько инстинкт.

Интуиция же – высший инстинкт, адекватный жизни и создавший её.

Еще скажу несколько слов о Бен-Гурионе.

Бен-Гурион обладал и умом и в особенности интуицией в полной мере.

Почти как каждый из нас, «Старик» Бен-Гурион был сверхнетерпимый.

Упрямый, взрывчатый, жестоковыйный, типичный иудей. Это о евреях сказал Бен-Гурион, имея в виду прежде всего себя: «Рожден для распрей и вражды…»

Его упрямство, конечно, стоило немало крови.

И тогда, когда приказал потопить «Альталену». И когда вопреки возражениям Генштаба распорядился бросить на штурм Латрунского форта едва высадившихся с парохода репатриантов, не готовых к сражению. Почти все они полегли в бою…

Но когда почувствовал, что Эрец-Исраэль может получить статус независимого государства, перечеркнул всю прежнюю умеренную «либеральную» платформу, пошел на конфликт с сионистским руководством, пригрозил своим выходом из Движения. Трумэн просил его отложить официальное провозглашение государства, но Бен-Гурион бросил на весы свой авторитет и с перевесом лишь в два голоса провел на заседании правительства резолюцию о немедленном провозглашении государства.

Когда ему говорили: «Народ этого не поймет», – он отвечал:

– Я не знаю, что народ поймет или не поймет. Но думаю, что знаю, что народу нужно, и думаю, что сумею его убедить.

Бен-Гурион фактически вынужден был с нуля придумывать методику управления государством, раздробленным, упрямым народом, склонным к препирательству с любым правительством, с любым государственным деятелем.

И еще одну уникальную еврейскую черту воплотил в себе Бен-Гурион. Ту самую, которую имел в виду Хаим Вейцман, первый президент Израиля, сказавший о своем отце, простом сплавщике леса: «Аристократ духа и интеллектуал». Надо вдуматься в эти слова! И добрым словом помянуть наших дедушек и бабушек, местечковых мудрецов, философов, фантазеров. Еврейство для них было чем-то большим, чем традиция, – даже не плод, а сок, бродящий в стволах деревьев. Зарождаясь в подземной тиши, этот сок поднимался к листве, чтобы в полную силу заговорить в плодах. Еврейство было для них не столько истиной, сколько радостью. Причем для некоторых – радостью единственной. У евреев Восточной Европы – единая воля, единая судьба. Изнуренные тяжелым повседневным трудом, они сидели над раскрытыми томами Талмуда. У ремесленников всех профессий: пекарей, мясников, сапожников – было свое помещение при синагоге, штибл – для занятий и молитв. В библиотеке еврейского Научного института в Нью-Йорке и сегодня хранятся книги, на которых стоит, например, такой штамп: «Общество дровосеков Бердичева для изучения Мишны».

Чтобы послушать лекции Хаима Вейцмана, собирался весь Париж: дипломаты из английского посольства, МИД Франции, внук капитана Дрейфуса, представители дома Ротшильдов, главный раввин Франции.

Моше Даян – знаток Библии, еврейской истории, археологии! Шимон Перес перевел на иврит сказку Пушкина «О рыбаке и рыбке». Аба Эвен, министр иностранных дел, получал за лекции в Америке по 7 тысяч долларов. Но какие это были лекции, какой английский! После того как его слушали знатоки английского языка, они тут же брались за словари… Правда, про храбреца Рафуля Эйтана говорят, что он тратит на книги еще меньше денег, чем Натан Щаранский на одежду.

А депутат Флатто-Шарон, выступая в Кнессете, читал речи на иврите, написанные латинскими буквами…

Бен-Гурион был неуемно любознателен, обладал феноменальной памятью. Никогда никто не готовил ему ни выступлений, ни писем. Он умел писать, умел говорить, умел убеждать.

Неспособный от природы к иностранным языкам, воспитал в себе волевые качества. Чтобы читать Платона в оригинале, изучил греческий, причем учил слова во время бритья. Чтобы читать Сервантеса и Лорку, почти ежедневно занимался испанским. Учил арабский язык, комментируя Рамбама – выдающегося еврейского мудреца – на языке оригинала…

Дело не в политической ориентации или идеологии, а в национальном характере и страсти.

Уже немолодой человек, разочаровавшийся в соратниках и учениках, ошеломленный предательским, как он считал, по отношению к себе выступлением Голды Меир, разругавшись со своими министрами, он сказал: «Все, баста!» И уехал в пустыню Негев, чтобы выращивать помидоры и огурцы. Он поселился в кибуце Сде-Бокер, что в переводе с иврита означает «ковбойское поле». Вот тут-то и было ему самое место.

Он хотел доказать, что в Негеве можно жить. В Негеве, от которого все отказывались, даже выходцы из южных стран – евреи из Эфиопии, из Марокко, Йемена, привыкшие к таким климатическим условиям, никогда не селились там! Так вот, в Негеве, где нет никаких полезных ископаемых (репатрианты-геологи из России убеждены – есть!), можно жить! – так думал, был уверен Бен-Гурион. Не мог не подметить, как стремятся безумные европейские евреи именно в пустыню, у них тот еще нюх! Ведь жили же здесь набатеи. И вода у них была…

Энтузиасты-репатрианты начали заселять Негев еще в 1936 году. Поселенцы, основавшие здесь кибуц, в качестве дома использовали цистерны для воды, которые были вырублены в скале. Так жили здесь во времена Древней Византии…

Бен-Гурион пришел сюда и принес свои книги. В его кабинете пять тысяч книг!

В нем бурная, неукротимая сила. Не случайно над письменным столом в его кабинете в Сде-Бокер – афоризм из премудростей Иисуса, сына Сирахова: «Не пытайся быть правителем, если у тебя недостаточно сил, чтобы подавить свои слабости».

Бен-Гурион считал, что сила народа в его качестве, а не количестве. Он даже был уверен, что на горе Синай у евреев было не 600 тысяч взрослых мужчин, а только 600 человек! Он силился доказать, что евреи берут не числом, а исключительно умением…Романтик… Хотел убедить бедуинов принять иудаизм!

Я люблю безмолвие этих мест.

Стоишь у могилы. Слушаешь тишину. Где-то кричит одинокая степная птица. На мгновение тишину прорежет ветер.

И снова все замолкнет. 6

Израиль разный. На севере – прохладно, в пятистах километрах к югу – тропическая жара. На побережье Средиземного моря и в предгорье – благодатная земля, а в Мертвом море – даже водоросли не растут. И море исключительно целебное.

На этой маленькой полоске земли представлены все климатические зоны. Кроме арктических льдов, вечной мерзлоты и тундры.

Мой сосед Зеев работал в бывшем СССР в одном из научно-исследовательских институтов заведующим административно-хозяйственной частью. Его супруга – инженером по соцсоревнованию. А брат – инженером по спорту. Сам видел трудовую книжку. Сам рекомендовал в свое время такие формулировки профессий, чтобы обеспечить людям большие зарплаты…

Зеев говорит, в Израиле он понял, что значит свобода. Председатель «русской» политической партии сделал ему заказ – сочинить предвыборное обещание для избирателей.

Зеев был польщен, но вяло отбивался: «русских всерьез не принимают. Они порубят друг друга по дороге. Надо предложить местному активисту Ф., чтоб в созданном им музее алии он оставил место для их скальпов…

Председатель «русской» партии оптимист.

– Нас голыми руками не возьмешь, – сказал он.

Зеев философски ответил:

– А надо ли?

Затем он дал несколько «ценных» советов Председателю, которые свелись к лёгкому угощению для избирателей и косметической покраске памятника Неизвестному солдату, – у него сквозь фундамент уже давно проросли ржавые прутья.

Заказа Зеев не выполнил. Он пошел играть в футбол со своим долговязым внуком и упал…

– Проголосуй за меня, – позвонил ему на следующий день Председатель.

Зеев сказал:

– Да!

А про себя подумал: «Я же упал на задницу, а не на голову…»

Впрочем, я слышал, что в экскурсионном автобусе, нанятом по случаю выборов, Зеев крикнул одному из активистов:

– Прекратите свою сионистскую пропаганду! У вас какой-то сплошной ура-патриотизм…

Разве теперь не понятно, почему евреи не болеют СПИДОм?

Их никто не любит. Даже свои…

Известно, после кончины царя Соломона вместо единого государства возникло два новых – царство Израиль на севере и царство Иудея на юге.

В 1927–1935 гг. американская археологическая экспедиция раскопала в семи милях от Иерусалима руины старой пограничной крепости Мицпа. Внешняя стена ее достигала в толщину почти 8 метров (!).

«Такая невероятная мощь оборонительных стен свидетельствует об исключительной ожесточенности гражданской войны, бушевавшей между севером и югом» (археолог Вернер Келлер).

И вдруг… И вдруг мне показалось: это случилось…

Раскаялись нацисты Германии и антисемиты Литвы и Польши, Великобритании и США, Франции, Аргентины, Уругвая…

По радио и ТВ раздавалось: мы уже удовлетворили спрос на еврейские надгробия. Слегка повыдохлись…

А человеческий ум – тогда и ум, когда критичен.

Пришли с повинной «Хамас», «Исламский джихад», «Мусульманские братья»…

И у всех новые пожелания для нас. Напутствия.

И дельные советы: как прожить до ста двадцати.

– Ну зачем еще одно палестинское государство? – рыдал Арафат. – Хашемитское королевство Иордания состоит на семьдесят процентов из моих соотечественников! И король Хуссейн наверняка найдет и мне подходящее местечко…

Из Египта, Сирии, Саудовской Аравии, Ирана, Ирака, Ливии обратились к Председателю Автономии:

– Дорогой раис… Отпусти народ свой в просторные земли наши. У израильтян такая теснотища – нервы не выдерживают! Будем в стороне от их Неба и их Бога!

Гляжу на них и удивляюсь: сколько во мне проворного злопамятства! И имена всплывают. И даты. И события…

Но удержусь. Нас давили нетерпимостью, и мы давили непримиримостью, и захотелось поблажки – себе и другим.

И, переполненный радостным всепрощением, удивляюсь:

– Кто старое помянет…

Точно получил от ангела щелчок по носу и от этого щелчка забыл все, что помнил. Теперь будем раскланиваться при встречах…

И стало так тихо. Тише всякой тишины. Только канарейки выводили свои рулады. И мимо проносились бабочки с огромными крыльями, раскрашенными во все цвета радуги…

Неужто свершилось? Или еврейские языки завязались? А может, наоборот, только развязались…

– И почему это, родной, получаешь гонорар меньший, чем я предполагал?! Я себе этого не позволял и прожил ярко и интересно. Что? Совсем не получаешь?! Бери мой! Говорю – бери! Вместе с новой книгой: «Самому любимому другу, самую любимую книгу от самого любимого автора».

Вот вам и царство небесное! Живу как в раю.

Не живу – блаженствую…

Крупные и горячие слезы падают на мою руку. Счастье, что ветер, остужает их, иначе прожгли бы ладонь.

– Значит, это возможно – жить в любви и согласии. Сейчас крикну: «Шма, Исраэль! – Слушай, Израиль! Ашкеназы и сефарды, религиозные и светские, левые и правые…»

И все тут же грохнутся без чувств.

Я раскидываю руки и пытаюсь взлететь. И остаюсь на месте. А что, если в раю крылья обрезают? Чтобы не соблазниться земной твердью…

Оглядываюсь. И снова вижу какой-то странный белокаменный город, купающийся в лучах закатного солнца, быть может, небесный Иерусалим…

– Все мы – сестры печали, – говорит друг, пытаясь надеть на меня женскую шляпку с вуалью.

И глаз его как-то нервно подергивается. И я про себя отмечаю: нервный народ!Как говаривал известный парикмахер Моргулис в Центральном доме литераторов в Москве: «В войне главное не пушки и не самолеты, и даже не слова – то есть не идеология, не агитация и не пропаганда. Главное – выжить…»

…Почти каждый год я прихожу с друзьями в монастырь молчальников. Молчать с людьми можно на любом языке. Можно молчать по вертикали, как гора с горой, молчать по горизонтали вместе с камнями.

Может быть, стоит помолчать?

И не жестикулировать? И оставить в покое пуговицу на пиджаке друга?..

Что я, псих, которого занесло сюда?Проходящий молодой человек с гитарой изливает душу друзьям:

Что ты будешь делать, когда высохнет нефть?

Арабы будут дохнуть, я – сидеть и смотреть…

Каждое из заинтересованных лиц имеет на это свою точку зрения.

Идут, бредут еврейские ноги без голов. С ними не соскучишься… Однажды Зеева Жаботинского спросили: «Почему вы так стремитесь создать еврейское государство? Что, оно будет лучше других?»

«Оно будет, вероятно, хуже, – ответил Жаботинский, – но я хочу, чтобы меня бил в морду собственный полицейский, а не чужой…»

В отличие от нас Жаботинский не жил иллюзиями. Он знал, что мир несовершенен, что любое государство мира находится еще на таком уровне, когда должен существовать полицейский и этот полицейский может больно ударить.

Все мы только вчера вернулись из изгнания – из галута. И самое драматическое заключается в том, что, выйдя из галута, мы вовсе не стремимся к тому, чтоб галут вышел из нас.

Мы все еще живем иллюзиями, пусть печальными, но сказками, надеясь, что закончится эта сказка непременно в Израиле. Мы все еще живем скверными и многочисленными лозунгами. Один из них был слеплен не очень умными людьми: «Все евреи – братья!» Подобный лозунг не осуществим не только у арабов, французов или украинцев (могу перечислять бесконечно), но и в первую очередь у евреев. И когда этот лозунг не осуществляется, и когда полицейский размахивает дубинкой – у нас только одна, чисто советская реакция: тут же ехать в Минск, созвать съезд РСДРП, разделиться на большевиков и меньшевиков, а дальше захватить почту, телеграф, мосты – в общем, дела известные.

Жизнь наша действительно непроста. И перелом, который мы совершили в своей жизни – перелёт в Страну обетованную, не из легких.

Две навязчивые вечные идеи сопровождают человечество на всем его долгом пути: ожидание конца света и наступления золотого века.

Пустой страх и пустая надежда. А между ними – будничные заботы и радости. Между ними тайна, которую и не надо разгадывать, потому что только тайна и дает нам жизнь.

Доверимся жизни. А наша задача скромная и… не очень трудная. Сделать жизнь такой, чтоб не было в ней ничего лишнего. Только то, что нужно для счастья. 7

Известно, что есть начало. И нет конца…

«Познай самого себя!» – говорит древняя сократовская заповедь. И разве не с вопроса: «Кто же я такой?» – начинается пробуждение нашего ума?

Разве каждому из нас не хочется узнать: «Откуда я родом?»

Что значит приветствие: «Здравствуй»?

Что – «Хау ду ю ду»?

А что – «Шалом»?

И не здесь ли, не в ответе ли на простой вопрос истоки нашей ментальности? Нашего самосознания? Ибо: «Здравствуй» – говорят в России, русскому человеку важно быть здоровым и цельным, американца более всего заботит состояние его дел, а для еврея самое главное «шалом» – мир. Потому что только при наличии мира можно сохранить главную еврейскую сверхидею: Жизнь.

Нет ничего важнее жизни человека…

Нынче модно утверждать, будто бы Художник, дабы состояться, должен освободиться от всего: от Времени, от Пространства, от печально памятной пятой графы паспорта, даже от пола и одежды.

И от национальности или отечества, между прочим, прежде всего…

– Да? – недоумеваю, чувствуя в себе шевеление чего-то идиотского. – А что, можно представить Фредерика Шопена без Польши? Или Модеста Мусорского без России? Или Габриэля Гарсиа Маркеса без Южной Америки?И Экклезиаста без еврейского скептицизма?

Тут недавно заезжие писатели из разных очень передовых и очень демократических столиц утверждали, что вот, дескать, у них – полная свобода, необходимая, чтобы творить, чтобы найти новые коллизии, новые повороты, новые сюжеты…

Полноте, господа! Уже в Торе есть все сюжеты. Все коллизии. Все повороты. Полная сага о жизни и существовании прошлых и нынешних двоюродных братьев и братьев вообще…

Адам, Ева и Змий – какие еще сюжеты?

Евреи не признают прогресса.

Бог за неделю (вот и все время!) создал мир. И сказал: «Мир – хорош!»

Какого еще рожна надо?

И «то, что было, то и будет, и то, что происходило, то и произойдет, и нет ничего нового под солнцем».

А еще все «суета сует, и всяческая суета»…

Евреи сродни тому капитану корабля, который выиграл главный приз в телевизионной передаче. Второй и третий приз – деньги, а первый – туристическая поездка на теплоходе…

Конечно, странный народец.

Французская киноактриса Симона Синьоре однажды рассказывала о своей встрече с женой Бен-Гуриона Полиной. Дело было в Тель-Авиве в 1959 году, где выступал муж Синьоре Ив Монтан. После концерта супругов пригласили познакомиться с Бен-Гурионом и Полей. Вначале Поля приникла к Ив Монтану, щупала его мускулы («Ах, эта хазарская порода!» – как сказал бы знаменитый писатель Быков) и приговаривала: «Какой вы красивый, какой массивный».

Потом обратилась к Симоне Синьоре по-английски, с резким бруклинским акцентом:

– А вы чем занимаетесь?

– Я – актриса.

– И какая же вы актриса – хорошая? Или плохая?

– Старательная.

– А кто вы по происхождению?

– Я наполовину еврейка.

– А с какой стороны?

– Со стороны отца.

– Ах, та-а-ак!«И больше за весь вечер ни разу ко мне не обратилась», – со смехом закончила Симона Синьоре свой рассказ.

В общем, маленькое провинциальное государство. Можно сказать деревня, в которой много пафоса и крика. Но сходишь с трапа самолета, ставишь ногу на землю и чувствуешь, как идет ток.

Это единственная страна, в которой у моей жены – бабушки – есть номер мобильного телефона ефрейтора, в отделении которого служит наш внук!

Это единственная страна, которая запустила в космос спутник связи, но никто не дает другому договорить фразу.

Это единственная страна, в которой уже взрывались хамасовские самодельные «касамы», ракеты типа «Град», самоубийцы из Газы, но все равно трехкомнатная квартира в обстреливаемом (семь лет подряд!) маленьком Сдероте – километров пятнадцать от Ашкелона – стоит дороже, чем в Париже…

Это единственная страна, в которой израильское меню состоит из арабских салатов, иракских пит, грузинских шашлыков и крема «Бавария».

Это единственная страна, в которой человек в потрепанной рубашке с пятном на рукаве – министр, а сопровождающий его господин в костюме и галстуке – его шофер.

Это единственная страна, в которой на первом свидании парень спрашивает у девушки, в каких войсках она служила, и единственная страна, где выясняется, что ее боевой опыт богаче, чем у него!

Это единственная страна, в которой большинство жителей не в состоянии объяснить, почему они живут именно здесь, но у них есть тысяча объяснений, почему невозможно жить ни в одном другом месте.Это единственная страна, в которой если ты ненавидишь политиков, ненавидишь служащих, ненавидишь существующее положение, ненавидишь налоги, ненавидишь качество обслуживания и ненавидишь погоду, означает то, что ты любишь свою страну.

Бытует мнение, что Бог себе не тот народ выбрал.

Действительно, в Талмуде сказано:

– Господь, ты не тот народ выбрал.– А ты пойди возьми себе шлюху, нарожай детей в блуде и попробуй с ней разойтись. Разойдешься, так я выберу другой народ.

А вы представляете, если ко всему в Израиле еще найдут и нефть? Всякий год обещают. Много нефти. Больше, чем в Саудовской Аравии, Иране, Ираке, Ливии и Венесуэле – всех вместе взятых.

Как говорят на идиш: «Когда приходит счастье, предложите ему стул». 8

Однажды я очутился в компании с сабрами. Они вспоминали прошлое, то и дело мелькали слова: «Синайский полуостров», «Долина смерти», «песчаный вихрь из-под гусениц танков «Центурион», затем они много и, насколько я мог понять, смешно говорили о резервистских сборах, и кто-то из них закончил свою речь уж совершенно непонятным мне выражением: «На пожарном и шапка тухнет», так что я понял: он служил в войсках специального назначения. Потом говорили, что с кредитной карты «Visa» – увы! – нельзя оставлять чаевые. Что наш кофе импортируют прямо с Сицилии. А то, что нам изготовил повар, – это не испорченное, это французский соус. Кто-то порекомендовал грудинку гуся, вывалянного в дегте и перьях.

– Обычно его подают перченым, но у израильтян еще не тот вкус…

И вдруг я ощутил, что у меня нет общей с ними исторической памяти, потому что пока они служили в израильской армии, я находился совсем в других местах и занимался совсем другим делом, которое для них не только ничего не значило, но и попросту не существовало. И на «моем пожарном» шапка вовсе «не тухла», а наоборот, горела синим пламенем, пока он, пожарный, не ощутил во сне ее горячего дыхания…

Я понял, что у меня нет не только общей с ними исторической, но даже гастрономической памяти. Даже не могу себе представить грудинки гуся, вывалянного в дегте…

Я был жалок и одинок. О, если бы меня можно было просто смахнуть, как крошку со стола! Но ведь и игрой управляют какие-то правила…

Попытался одному из моих приятелей (чуть ли не на пальцах!) изложить свои недоумения, тот стал тут же меня успокаивать: «О’кей. И из-за этого ты хочешь разрушить нашу семью? И вообще, разве наш общий предок не царь Саул, а царь Соломон?» Я кивал головой, но после слово «царь» мне слышалось: «Петр Первый». Или: «Иван Грозный». Уж этих-то я знал досконально… Но для моих приятелей то были такие же марсиане, как я.

Про Ленина или Сталина они все же слушали с интересом. Про Хрущева – со смешком. Про Горбачева – вполне серьезно.Находившись порядком по Иерусалиму, подчитавши писания пророков, притчи и легенды, я незаметно для себя стал размышлять о том, как царь Давид штурмовал главный город иевусеев Иевус, как этот город стал новой столицей – Иерусалимом…

И тут мы заспорили.

– Ну и что! – философствовал мой собеседник. – Дуду одолел Голиафа, так что были для него иевусеи? Конечно, есть люди, которым живется легко… И вообще, пусть скажут спасибо, что он был.