Текст книги "Запасной вариант"

Автор книги: Леонид Тамаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

2

Счетовод Сухов жил на дальнем конце заводского поселка. В большой квартире зятя-инженера он занимал комнату с окном, выходящим в сосновый лес.

Маясова старик встретил приветливо. Узнав, что он пришел к сыну, сказал:

– Сейчас позову… Мешать вам не буду.

И, собрав со стола свои бумаги, скрылся в смежной комнате.

Тотчас оттуда вышел Иван. Высокий, сильный, лет тридцати. Маясов сказал о причине своего вечернего визита – попросил помочь разобраться в одном деле.

– Чем могу – помогу, – улыбнулся Сухов.

Они закурили. И разговор за столом как-то сразу наладился. Впрочем, это был еще не деловой разговор, а только вступление к нему.

Сперва у них зашла речь о борьбе с буржуазными разведками. Любознательный Иван подбрасывал Маясову вопрос за вопросом. Потом заговорили о войне, о партизанах. Оказалось, старший брат Сухова воевал в том же партизанском отряде, что и Маясов.

– Он погиб где-то в здешних лесах, под Ченском, – сказал Иван. – Говорят, какое-то предательство в отряде произошло…

Маясову было сейчас не до воспоминаний, однако пришлось некоторое время поддерживать разговор. И, только уловив подходящий момент, Владимир Петрович повернул беседу в желательном направлении – начал расспрашивать Ивана о Савелове, который раньше работал в его бригаде на механическом заводе в областном центре.

Сухов на вопросы отвечал охотно и обстоятельно, и в результате еще один этап биографии парня для Маясова перестал быть белым пятном.

В то лето Игорь Савелов не выдержал экзамены в художественный институт. Домой вернулся с ощущением полной катастрофы. Казалось, солнце померкло, кончилась жизнь.

Мать, Варвара Петровна, строгая, властная женщина, сказала ему:

– Надо взять себя в руки и попытать счастье еще.

– В третий раз?

– Я понимаю, ты устал…

– Не в этом дело.

– Главное – не киснуть и не сдаваться. Твоего отца не принимали в летную школу по состоянию здоровья. Но он очень хотел быть летчиком. Он подчинил свою жизнь железному режиму, закалил себя настолько, что через два года его приняли по первой категории.

– При чем здесь отец?

– После смерти твоего отца, – взволнованно сказала Варвара Петровна, – я жила только для тебя… думала, будешь большим человеком.

Она вынула из пачки папиросу, закурила. Потом спросила другим, равнодушным, голосом:

– Где же ты думаешь учиться?

– Пока нигде.

– А что намерен делать?

– Еще не знаю… Мишка Гринев зовет к себе на завод.

– Метаморфоза, достойная восхищения: из художников в слесари! – гневно сказала Варвара Петровна. – Пойдешь в педагогический – я позвоню директору.

– В педагогический я не пойду! – отрезал Игорь.

Наступила тягостная пауза. Мать и сын сидели в разных углах комнаты, каждый по-своему переживая случившееся.

Потом Игорь спросил:

– Мам, Ира ко мне приходила?

– Да. Она сегодня уезжает. В студии начинаются занятия. – Варвара Петровна тяжело вздохнула. – Через год Ирина станет актрисой… и ты потеряешь для нее всякий интерес.

Недели через две после этого разговора Савелов уехал в областной центр, где в театральной студии учились его ченские друзья – Ирина Булавина и Сашка Ласточкин. Он поступил учеником на механический завод.

Не просто было Игорю заставить себя встать за слесарные тиски. А дело началось именно с них и с обыкновенного слесарного зубила. Только через несколько месяцев его допустили к первому станку.

Но и тогда Игорь не проявил особого рвения и радости…

Однажды бригада собирала отремонтированный токарный станок. Руководил сборкой помощник Сухова – насмешливый и грубоватый парень Валерка Стрелец. Работали весело, только Игорь по обыкновению хандрил.

Стрельцу, у которого инструмент так и играл в руках, не нравилось настроение Савелова, и он все время подтрунивал:

– Если так работать, можно и год в учениках проходить.

– А мне торопиться некуда, – мрачно отмахивался Игорь.

Когда Савелов хотел было сам закрепить маховичок, Стрелец небрежно отстранил его:

– Это тебе не кисточкой мазать, здесь нужно кумекать железно.

Игорь обиделся. В обед он не ушел из цеха вместе со всеми. Засунув руки в карманы, несколько минут стоял возле собранного почти станка. И вдруг подумал: а что, если показать этому типу Стрельцу, что и он, Савелов, не лыком шит и, если захочет, может работать не хуже других? «Подумаешь, кибернетика – закончить сборку станка! Сделаю это не хуже других слесарей».

И Игорь решительно приступил к делу.

Он спешил изо всех сил, чтобы уложиться до конца перерыва, он взмок, задыхался… И вот, наконец, станок полностью собран.

Сейчас он включит его, позовет ребят. И пусть они позеленеют от удивления…

Игорь надавил на кнопку пускателя. Раздался страшный скрежет, треск, запахло горелым маслом. Со всех сторон к Савелову кинулись люди.

– Доигрался!

– О себе много понимает!

Едва завидев показавшегося в пролете бригадира, Игорь бросился вон из цеха.

И все-таки разговора с бригадиром избежать не удалось. Через два дня Иван Сухов сам пришел к нему, – Савелов жил вместе с Ласточкиным у его тетки.

Игорь был уверен: бригадир явился, чтобы сообщить о вычете из его зарплаты за поврежденный станок. И с отчаяния рубил напрямик:

– Быть слесарем – не мое призвание!

– Поэтому и сбежал?

– Поэтому и ушел.

– «Призвание»… Не бросайся, браток, словами, – сказал Сухов. – О призвании можно говорить, когда ты хоть что-то уже сделал в жизни.

Игорь молчал, не зная, куда поведет бригадир дальше. И скоро ли заговорит о главном, ради чего пришел. Вот, наконец, кажется, заговорил. Но Савелов что-то не понимает его. Он ведь вовсе не этого ожидал.

– Бригада решила отремонтировать попорченный станок в воскресенье…

– Мне вашей благотворительности не нужно, – заносчиво сказал Игорь. – Я готов заплатить сколько требуется.

– Ты, парень, потише на поворотах! – строго заметил Иван. – Это не благотворительность, а товарищи из беды тебя выручают. В общем в воскресенье ждем.

– А если я не приду? – спросил Игорь. И снисходительно добавил: – Рад был узнать, что в нашей… то есть в вашей, бригаде имеются не только Стрельцы.

– Что же, наш Стрелец позубоскалить любит. Но технику понимает, – сказал бригадир. – Кстати, это не кто иной, как Стрелец, и предложил отремонтировать в выходной день загубленный тобой станок.

– Стрелец? Поражен.

– Вот так, парень…

Делая себе пометки в записной книжке, Маясов спросил:

– Интересно, получился все же из Савелова ремонтник или так себе?

Владимир Петрович задал этот вопрос как бы между прочим. Но ответ на него хотел получить самый обстоятельный: ему нужно было понять, почему Савелов, имея специальность слесаря-ремонтника, поступил лаборантом на завод, до которого от дому ездить очень далеко. Да к тому же в лаборатории ему и платили меньше.

Если всем этим Савелов пренебрег, значит что-то другое руководило им, когда он вернулся в Ченск и устроился на оборонный завод. Значит, экспериментальный химзавод представлял для этого парня какой-то особый интерес?

На вопрос Маясова Сухов ответил не сразу и весьма неопределенно:

– Игорь малый не дурной, смекалистый…

– А как, по-вашему, почему он обратно в Ченск вернулся?

Сухов пожал плечами.

– Затрудняюсь сказать. Я в то время уже в другом цеху работал…

Еще в первые дни после того, как Савелов попал в поле зрения чекистов, Маясов, изучая материалы, обратил внимание, что возвращение парня в Ченск примерно совпадает с появлением в городе Никольчука. До этого, как выяснилось, Никольчук тоже жил в областном центре: около двух месяцев он там работал в парикмахерской. Возможно, совпадение случайное. Но могло быть и по-другому. Это очень интересовало Маясова.

Идя сегодня к Сухову, Владимир Петрович рассчитывал, что он поможет ему хотя бы немного приблизиться к решению этого вопроса. К сожалению, надежды не оправдались. Но делать было нечего – приходилось довольствоваться тем, что удалось получить. Да и часы показывали уже четверть первого – людям давно спать пора.

3

Уезжая ночью от Сухова, Маясов решил завтра же командировать в областной центр капитана Дубравина, чтобы разыскать там тетку Ласточкина, у которой квартировал Савелов.

Но утром неожиданно позвонили из областного управления КГБ: Маясова вызывали на совещание. Нужда в командировке Дубравина отпала.

После совещания Маясов задержался в областном городе еще на два дня и сам нашел нужных ему по делу Савелова людей. Он даже успел зайти в художественный институт, где Игорь провалился на экзаменах.

Чужая жизнь становилась все яснее и понятнее…

Вернувшись в Ченск, Маясов сразу же засел за обработку материалов, полученных в поездке. Он начал со своей записной книжки. Эта довольно пухлая книжка едва ли не вся была заполнена пометками о Савелове. Но не только о нем самом. Среди имен слесарей, с которыми работал Игорь, данных об его отце и матери, о друзьях упорно повторялось, мелькало чаще других одно имя – Ирина Булавина.

С Ириной Булавиной Савелов вместе учился в школе. Оба мечтали о творчестве и славе. Бежало время, школьная дружба перерастала в нечто большее. И это, пожалуй, объясняло, почему Игорь после неудачи с поступлением в художественный институт оказался в том же городе, где училась Ирина.

Савелов на механическом заводе. Не менее двух десятков страниц, исписанных угловатым маясовским почерком.

После неприятного случая со станком Игорь, смирив гордыню, все-таки вернулся в бригаду. Вернуться вернулся, однако завод, цех, бригада долго еще оставались для него чужими. И все же дело как будто понемногу налаживалось. Игорь, наконец, сумел найти общий язык с ребятами. Получил разряд. Участвует в установке первой автоматической линии на заводе… И вдруг неожиданно для всех берет расчет и уезжает в Ченск.

В записной книжке снова начинаются страницы о Булавиной. Что же делала в это время Ирина?

Она вышла замуж за Константина Николаевича Сахарова.

Об этом рассказала Маясову старая актриса Ласточкина. Она была у них на свадьбе. И ей запомнился такой разговор среди гостей:

– А у Сахарова губа не дура!

– Девица тоже не промах: муж режиссер, дядя мужа – главный режиссер!

– Театральная семейка…

…Семейка оказалась непрочной.

Как-то вечером молодые сидели за столом в своей новой квартире. Листая альбом марок, над которым он обычно коротал свой досуг, Сахаров спросил:

– Что ты там столь внимательно читаешь?

– Рецензии о нашем последнем спектакле. – Ирина протянула мужу газету, взволнованно заговорила: – Работаешь как лошадь, пропадаешь целыми днями на репетициях, а о тебе всего пять скупых слов: «Булавина свою роль провела ровно…» Боже, придет ли когда настоящий, большой успех?!

– Театр, моя радость, не асфальтовая дорога, где все гладко, – сказал Константин Николаевич. – Ты думаешь, у Ермоловой, Савиной или другой так называемой великой – у них были только одни победы? Как бы не так! Все слабое отсеялось, а хорошее дошло до нас, и мы курим им фимиам: великие! В действительности же все обстоит по-другому: как прежде, так и теперь играли и играют хорошо и плохо. Это нормальный процесс.

– Значит, ставить плохие спектакли, плохо играть – это нормально и закономерно? Странная философия!

– Я вовсе не призываю к этому, я только констатирую: подобное неизбежно. – Сахаров аккуратно вставил пинцетиком марку. – Что касается твоей артистической судьбы, можно считать, она сложилась счастливо.

– Раньше я тоже так думала…

– Напрасно иронизируешь, – сказал Константин Николаевич. – Тут от настоящих, невыдуманных забот голова пухнет, однако я не ною.

– Что случилось?

– Я уже говорил, мне дают самостоятельную постановку.

– И что же?

– Оказывается, пьеса-то современная.

– Не понимаю.

– Все-таки это риск… Хотелось бы освоиться на какой-нибудь классической вещи, уже, так сказать, обкатанной.

– Ах, вот ты о чем… – Ирина посмотрела на мужа снисходительно-иронически.

Сахарову был неприятен этот ее взгляд. Так она никогда на него не смотрела. И он поспешил переменить тему разговора.

– Мы оба устали, дорогая. Пойдем куда-нибудь, рассеемся?

– Я не могу… болит голова.

Это была неправда, и Сахаров понял это.

– В таком случае я иду один! – обиженно сказал он.

Когда за мужем захлопнулась дверь квартиры, Ирина подошла к телефону – позвонила Ласточкиной.

Через полчаса она уже была в театре, за кулисами.

Кто-то стоявший возле сложенных штабелем декораций сказал ей:

– Вы опоздали… у Ласточкиной сейчас выход.

И действительно, из гримерной появилась Мария Ивановна.

Ирина поздоровалась, сказала, что подождет ее. Но Ласточкина со строгим, сосредоточенным лицом прошла мимо, почему-то ничего не ответила.

«Уж не сердится ли она на меня? – подумала Ирина, входя в гримерную. – Однако пригласила сюда и так приветливо разговаривала со мной по телефону…»

Теряясь в догадках и предположениях, Ирина не заметила, как пролетели минуты ожидания. Дверь вдруг отворилась, и в комнату вошла Ласточкина… Но сейчас эта была обычная, добрая, ласковая и немножко усталая Мария Ивановна.

– Здравствуй, землячка, здравствуй еще раз, – приветливо сказала она, опускаясь в кресло.

– А я, извините, подумала, что вы на меня сердитесь.

– Прости, голубушка, не обижайся… – Ласточкина улыбнулась. – Я считаю, что артист должен не изображать человека, а жить на сцене его жизнью. Чтобы игра была искренней, надо быть сосредоточенной, собранной перед тем, как выйти на сцену. Поэтому уже загримированной я обычно запираюсь на ключ, чтобы собраться с силами. По звонку я вылетаю из гримерной – в это время я уже не принадлежу себе. Я только внутренне молю, чтобы никто не подошел ко мне, не заговорил, чтобы не расплескать в разговоре эту собранность, настроенность. – Она, как бы извиняясь, развела руками. – Вот поэтому я и промчалась мимо тебя… Ну что ж, поедем к нам чай пить, там и потолкуем.

По дороге, в полупустом троллейбусе, выслушав Ирину, Мария Ивановна сказала:

– Вот ты сетуешь, что много работаешь над ролями, из сил выбиваешься, а успех якобы достается другим…

– Но разве это плохо, если актриса хочет прославиться?

– Неплохо. Каждый артист любит славу. Но ведь это не главное. Мне кажется, настоящий актер должен испытывать радость уже потому, что он делает то, к чему у него призвание…

Не договорив, Ласточкина вдруг пристально посмотрела в глаза Ирине.

– Но только ли в этом дело?! Я замечаю, с тобой, дорогая, происходит что-то неладное.

Ирина подавленно молчала.

– Если не ошибаюсь, дело в Игоре?

– Я, кажется, люблю его, – вырвалось у Ирины.

– Кажется или?..

Не отвечая на вопрос, Ирина заговорила взволнованно, сбивчиво:

– Еще девчонкой, у кого-то из великих актрис я прочитала о тщеславии, с которым она боролась. Но только теперь я по-настоящему поняла, насколько губительна эта черта характера. Нездоровое внимание к своему «я», вероятно, порождает недоброжелательность к людям, которые тебя чем-то превосходят…

– Не взвинчивай себя, Ирина!

– Нет, нет, не перебивайте… Я хотела стать первой в нашем театре, быть лучше всех. Я и замуж вышла… – Она не договорила, махнула рукой и заплакала.

Прошла неделя после этого разговора, и Ирина вдруг объявила мужу, что предстоящий отпуск она решила провести в Ченске. Сахаров с ней поехать не мог: готовился новый спектакль. Ирина уехала одна.

Что ее тянуло в этот город? Ведь с отъездом матери и отчима в Москву, а затем в длительную заграничную командировку у нее никого из родных в Ченске не осталось. Почему же она так скоропалительно согласилась на предложение Ласточкиной поехать вместе с ней?

На этот вопрос Ирина смогла ответить лишь тогда, когда оказалась в Ченске и на второй день по приезде встретилась в парке с Игорем. (Он вернулся в родной город сразу же после свадьбы Ирины с Сахаровым.) И хотя Ирина уверяла Ласточкину, что встреча с Савеловым на танцевальной площадке произошла случайно, это было не так.

За первой встречей последовала вторая, потом третья. И с той поры началась их тайная связь, которая вместе с радостью обладания любимым человеком заставляла обоих страдать…

Маясов продолжал листать свою записную книжку. Непросмотренных страниц оставалось немного.

…В одну из июльских ночей в Ченск неожиданно приехал Сахаров. Ирина была у себя в комнате (она жила в квартире Ласточкиных), читала книгу.

Константин Николаевич, как всегда, был чисто выбрит, безукоризненно одет. Он горячо обнял жену, сел рядом на софу.

Ирина избегала смотреть мужу в глаза.

– Что нового в театре, дома?

От этого вопроса Сахаров сразу как-то обмяк.

– Надоело мне работать по указкам дяди, – сказал он.

– Что же ты намерен предпринять?

– Если обстановка в областном театре сложится неблагоприятно, мы переберемся сюда, в Ченск…

Маясов закрыл записную книжку. Долго сидел в задумчивости. Потом достал из стола бумагу и начал писать отчет о своей поездке.

4

В закусочной было чадно, душно. Подвинув к себе тарелку, Рубцов принялся за борщ. Рядом за столиком шел разговор о футболе. Арсений Павлович не удержался, вставил несколько дельных замечаний, – беседа стала общей. А когда официантка принесла полдюжины «Жигулевского» и тарелку с красными раками, Рубцов пригласил соседей-болельщиков разделить с ним трапезу. Оба пересели к нему за стол. Один из них – буйно-кудрявый, с тонким голосом, сразу же заказал штофик водки.

Народу в закусочной по случаю дня получки было много. Дверь на тяжелом блоке то и дело хлопала, впуская все новых посетителей. Многих из них Рубцов знал в лицо, с некоторыми был коротко знаком. С той поры, как он стал внештатным фотокорреспондентом областной газеты, ему часто приходилось наведываться в эти места: поселок Шепелево с прилегающими к нему населенными пунктами входил в его «репортерский куст».

К столу подошел шофер в распахнутой телогрейке, попросил официантку побыстрее обслужить его.

– Куда это, Сердюк, торопишься? – полюбопытствовал кудрявый сосед Рубцова. Он уже порядком захмелел.

– Одного парня надо подбросить до Ченска.

– Кому так приспичило?

– Савелов из главной лаборатории…

– Постой, это какой Савелов? – Кудрявый посмотрел за окно, во двор, где стоял грузовик. И вдруг тоненько захихикал: – Тю! Это же хахаль Булавиной, артистки, она моя соседка была…

– Я извиняюсь, – вмешался в разговор Рубцов, – эту Булавину случайно не Ириной Александровной звать?

– В самую точку! – Кудрявый даже подпрыгнул на стуле и тут же принялся выкладывать Арсению Павловичу все, что знал об отношениях Савелова с Булавиной. А знал он, этот словоохотливый человек, оказывается, немало.

Из его пьяного бормотанья Рубцов понял, что Савелов работает на химзаводе в урочище Кленовый яр, а живет в Ченске вместе с матерью, бывшей учительницей, недавно вышедшей по состоянию здоровья на пенсию. Рубцов слушал, попыхивая в открытое окно папироской, а в памяти его всплывали давние события.

Заинтересовался актрисой он не случайно: он знал не только Ирину Булавину, но и ее отца и мать. В свое время, перед войной, отец Ирины, Александр Букреев, работал в Донбассе начальником цеха на коксохимическом заводе, а он, техник Рубцов, в том же цехе был мастером. Когда началась война, их призвали вместе. На фронт они уезжали в одном вагоне: Букреева провожала жена, звали ее Валентина. Фамилию она носила девичью – Булавина.

Второй раз в жизни Арсений Павлович встретился с нею уже после войны, летом сорок шестого года. Они неожиданно столкнулись в Ченске, на пыльной Болотной улице. И Булавина очень смутилась. Рубцов, почтительно приподняв шляпу, в одно мгновение понял причину ее смущения: рядом с ней стоял представительный, полный блондин – ее новый муж. Тут же была и красивая девочка-подросток, дочка Александра Букреева.

Новый муж Булавиной деликатно оставил их одних, они присели на лавочку у тесового забора, и Рубцов, как ни тяжело это было, стал рассказывать Валентине все, что знал о своем фронтовом товарище, – до того самого дня, когда Букреев не вернулся из последней разведки.

После его печального рассказа долго молчали. Девочка заплакала. Чтобы как-то развлечь мать и дочь, Рубцов достал из бумажника пожелтевшую любительскую фотографию – там, на фоне полуразрушенной темной громады берлинского рейхстага, стояли рука в руку высокий сухопарый лейтенант и полногрудая красивая женщина с погонами капитана медицинской службы.

– Я и моя жена, – объяснил Рубцов. – Познакомился с ней в сорок четвертом году. А после войны затащила меня вот сюда, на свою родину…

Когда Булавины уходили потом по длинной улице, Арсений Павлович долго смотрел им вслед, думал, как похожи мать и девочка.

И вот эта девочка превратилась в красивую взрослую женщину. Стала актрисой. Вышла замуж. Сама сделалась матерью. Полюбила другого, связь с которым скрывает от людей. Но люди, оказывается, все знают. А теперь знает об этом и он, Рубцов, товарищ ее отца. И не его ли право (если не обязанность) поинтересоваться нынешней жизнью молодой женщины и, главное, тем человеком, которого люди называют ее любовником…

Будучи натурой деятельной, Арсений Павлович не стал откладывать в долгий ящик своего только что возникшего намерения – поближе присмотреться к этому парню, ехавшему из Кленового яра в Ченск. Когда шофер Сердюк отобедал и вышел на крыльцо, Рубцов попросил и его подбросить до города.

– Пожалуйста. Места в машине хватит.

Арсений Павлович открыл дверцу кабины, приветливо поздоровался с сидевшим там Савеловым. Мощный ЯЗ, тяжело зарычав мотором, тронулся со двора на улицу.