Текст книги "Пережитое"

Автор книги: Леонид Сандалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Опрометью выскочив из штаба и отбежав метров сто, я залег в канаву рядом с другими. И тотчас же над нами появилась вражеская эскадрилья. С малой высоты она стала сбрасывать 500-килограммовые бомбы. Страшные взрывы потрясли воздух, и на наших глазах здание штаба стало разваливаться. За первой волной бомбардировщиков последовала вторая. А мы лежали в канаве, лишенные возможное и что-либо предпринять: зенитных средств при штабе не было, а большая часть истребителей сгорела на аэродроме.

Бомбардировке подвергся весь наш военный городок, в том числе и жилые дома. К счастью, семьи начсостава, захватив самое необходимое, покинули свои квартиры сразу же, как только начался налет на Кобринский аэродром.

Когда самолеты улетели, установили, что среди работников армейского управления недостает четырех человек. Не успев выбежать из здания штаба, они погибли под его развалинами. Фамилии двоих запомнились. Это были: помощник по комсомольской работе начальника управления политической пропаганды старший политрук Никита Иванович Горбенков и инструктор отделения партучета, тоже старший политрук Валентин Семенович Курский. Их задавила насмерть рухнувшая стена в тот самый момент, когда они выносили железный ящик с партийными и комсомольскими документами. В домах начсостава погибло пять семей. Кроме того, до двадцати человек военнослужащих и членов их семей получили ранения.

Это были первые жертвы войны, оказавшиеся в поле моего зрения.

И по злой иронии судьбы как раз в этот момент мой заместитель полковник А. И. Долгов доложил только что принятую телеграмму из округа. В ней воспроизводилась директива Москвы:

"В течение 22-23. 6.41 г. возможно внезапное нападение немцев. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам быть в полной боевой готовности встретить внезапный удар немцев"

– Опять то же самое, – горестно поморщился генерал Коробков. – До сих пор ни Москва, ни округ не верят, что началась настоящая война!

А мне подумалось: "Да ведь и мы с тобой до самой последней минуты не верили. Пока не увидели своими глазами развалины здания штаба армии, пока не услышали о гибели близких нам людей, все продолжали надеяться, что это еще не война. Мы охотно поверили в то, что какие-то враждебные силы затеяли небывалую провокацию и что если на нее не поддаваться, можно еще избежать войны".

Эти мои раздумья прервал тот же, кто и вызвал их.

– Поедемте в Буховичи, – сказал командующий, – узнаем, какая обстановка в Бресте, и доложим в округ, что началась настоящая война. Дайте указания об эвакуации семейств начальствующего состава.

Потом он повернулся в сторону заместителя начальника отдела политической пропаганды полкового комиссара В. Н. Семенкова:

– Думаю, что следует оповестить о случившемся партийные и советские органы до линии Кобрин – Пружаны и подсказать им, чтобы тоже начинали эвакуацию...

В половине шестого, перед отъездом в Буховичи, я решил взглянуть на дом, в котором жил. Его коробка уцелела, но крыша и внутренние перегородки являли жалкое зрелище, лестница обвалилась.

Ни в нашем, ни в соседнем домах никого не было. Своих соседей я встретил лишь за воротами городка, в кустах между шоссе и рекой Мухавец. Там собралось много семей начсостава. У женщин – осунувшиеся лица, на глазах слезы. Разговаривают почему-то вполголоса. Большинство одеты кое-как. Почти все с узелками в руках. Чемоданов я ни у кого не заметил.

– Не видел ли кто мою жену? – осведомился я.

– Елизавете Павловне с дочкой и бабушкой удалось сесть на какую-то попутную грузовую машину, – сказала одна из женщин.

– С ними вместе и семья полковника Белова, – заговорила другая. – Машина шла, кажется, в Барановичи.

– Уехали в чем были. Только сверточек с едой успели захватить, – добавила третья.

– А что нам делать? – спрашивали все. Как ответить на этот вопрос? Конечно, всем нужно немедленно эвакуироваться в тыл. Но на чем, какими средствами?.. Пообещал прислать за ними грузовые машины из Буховичей, которые повезли туда имущество штаба армии.

В Буховичах, в семи километрах северо-восточнее Кобрина, куда штаб армии переехал около 6 часов, проволочная связь имелась лишь с Кобрином, Пружанами и Пинском.

– Связь со штабом округа потеряли всего несколько минут назад, – доложил оперативный дежурный. – В последний момент получена телеграмма от командующего округом.

Эта депеша была краткой, но уже более определенной:

"Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю поднять войска и действовать по-боевому".

Я обратил внимание на время отправления телеграммы. На ленте было отбито: 5 часов 25 минут.

– Ну вот теперь наконец все убедились, что война началась, – невесело пошутил командующий. – А коль так, и от нас требуют действовать по-боевому. Я выезжаю в Брест, а вы оставайтесь здесь и налаживайте связь с войсками...

После отъезда командующего полковник Кривошеев рассказал мне, что он застал в Бресте в 4 часа, когда прибыл к генералу Попову с документом, уточнявшим задачи корпуса в случае объявления боевой тревоги.

– Электрического освещения уже не было, – рассказывал Кривошеев. Командир корпуса стал читать переданную мной бумагу при свете керосиновой лампы Но не успел он дочитать ее до конца, как загремели разрывы артиллерийских снарядов. Попов тут же объявил по телефону боевую тревогу всем войскам корпуса, и связь оборвалась...

Ко мне все время заходили люди, я то и дело отвлекался. Но, хотя внимание мое и раздваивалось, до конца выслушал Кривошеева.

– В штаб шестой стрелковой дивизии, – продолжал он, – ехать было очень трудно. На улицах рвались снаряды. Однако добрался невредимым. Из Бреста выехал около пяти часов. Обстрел города к этому времени еще более усилился. Многие здания горели. В Жабинке заехал на командный пункт двадцать восьмого корпуса. Незадолго перед тем его бомбила немецкая авиация. Потери в личном составе небольшие, но связь с войсками и там утрачена.

Картину дополнил командир, возвратившийся из Высокого. Он сообщил, что полковник Васильев собирает части дивизии под вражеским артиллерийским огнем и "вот-вот должен выступить к границе". Комендант укрепрайона заверил его, что все доты приведены в боевую готовность.

Делегат связи из Малорита доложил, что два полка 75-й дивизии уже выдвигаются на оборонительные позиции к Бугу.

О том, что и как происходило в первые часы войны на пограничных заставах и в наших войсках первого эшелона, мы имели тогда весьма смутное представление, так как связь с ними нарушилась через 10-15 минут после объявления тревоги. Говоря об этом теперь, я вынужден опираться на сведения, полученные гораздо позже (частично от самих участников пограничных боев, а частично даже в архивах).

В музее пограничных войск СССР хранятся любопытные документы Брестского погранотряда, которым перед войной командовал майор Алексей Петрович Кузнецов. Из документов этих явствует, что в тихую звездную ночь на 22 июня на 17 линейных заставах (из 20) до 3 часов 30 минут ничего подозрительного замечено не было. Но с двух застав южнее Бреста все время следовали донесения, отмечавшие интенсивное передвижение за Бугом немецких танков, автомобилей и каких-то подразделений на конной тяге. Далее на одной произошло событие чрезвычайной важности: ровно в час 22 июня западнее Волчина переплыл Буг перебежчик и заявил, что в 4 часа Германия нападет на СССР. Начальником этой заставы была объявлена боевая тревога и тотчас же послано донесение коменданту участка, а через него и командиру пограничною отряда. Командир отряда сообщил о перебежчике в Белосток, в штаб погранвойск Белоруссии, и отдал приказ всем заставам. держать под ружьем до 75% личного состава. В штаб армии эти данные не попали из-за нарушения связи Дошли ли они до штаба округа, сказать затрудняюсь Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что, если бы даже показания перебежчика и стали своевременно известны командованию армии и округа, они едва ли существенно повлияли бы на дальнейшее развитие событий.

А события развивались так.

Минут за 5-10 до начала артиллерийского налета немецкие войска захватили переправы через Буг. Таких переправ в полосе 4-й армии было шесть: два железнодорожных моста (в Бресте и в Семятине) и четыре автомобильно-гужевых (западнее Мотыкалы, у Коденя, Домачево и Влодавы). Железнодорожный мост у Бреста был захвачен десантом, высаженным из бронепоезда. А для захвата моста у Кодеин фашисты прибегли к еще более коварному приему. Около 4 часов они стали кричать со своего берега, что по мосту к начальнику советской погранзаставы сейчас же должны перейти немецкие пограничники для переговоров по важному и не терпящему отлагательств делу. Наши ответили отказом. Тогда с немецкой стороны был открыт огонь из нескольких пулеметов и орудий. Под прикрытием огня через мост прорвалось пехотное подразделение. Советские пограничники, несшие охрану моста, пали в этом неравном бою смертью героев.

Восстановить точную картину захвата остальных четырех переправ мне не удалось.

У читателя может возникнуть вполне резонный вопрос: а почему, собственно, в полосе 4-й армии сохранялось так много мостов через Буг? Оправдать это трудно, но объяснить можно. Взрывать мосты на границе с государством, подписавшим с нами договор о ненападении, было как-то противоестественно. Более того, не желая проявить бестактности по отношению к немцам, мы не решались даже минировать переправы. Заминирован был только один железнодорожный мост под Брестом.

Но кроме мостовых переправ, немцы попутно использовали и другие средства: броды, лодки, плоты. Отдельные небольшие группы танков, снабженных специальными приспособлениями, прошли на восточный берег реки по ее дну, под водой.

Помещения пограничных застав и отрытые на подступах к ним окопы были, как видно, отлично разведаны немцами. Враг сразу накрыл их огнем своей артиллерии. Пограничники понесли огромные потери еще до того, как гитлеровские войска перешагнули через Буг.

Из войск первого эшелона 4-й армии больше всего пострадали те, что размещались в цитадели Брестской крепости, а именно: почти вся 6-я стрелковая дивизия (за исключением гаубичного полка) и главные силы 42-й стрелковой дивизии, ее 44-й и 455-й стрелковые полки.

Я не намерен здесь рассказывать подробно о героических боях в Брестской крепости. Об этом рассказано уже немало людьми, которые находились там сами, а также писателями С. С. Смирновым и К. М. Симоновым. Приведу только два очень интересных документа.

Один из них – краткий боевой отчет о действиях 6-й стрелковой дивизии в первые часы фашистского нападения. В отчете сообщается:

"В 4 часа утра 22.6 был открыт ураганный огонь по казармам и по выходам из казарм в центральной части крепости, а также по мостам и входным воротам крепости и домам начсостава. Этот налет вызвал замешательство среди красноармейского состава, в то время как комсостав, подвергшийся нападению в своих квартирах, был частично уничтожен. Уцелевшая же часть комсостава не могла проникнуть в казармы из-за сильного заградительного огня... В результате красноармейцы и младший комсостав, лишенные руководства и управления, одетые и раздетые, группами и поодиночке самостоятельно выходили из крепости, преодолевая под артиллерийским, минометным и пулеметным огнем обводный канал, реку Мухавец и вал крепости. Потери учесть было невозможно, так как личный состав 6-й дивизии смешался с личным составом 42-й дивизии. На условное место сбора многие не могли попасть, так как немцы вели по нему сосредоточенный артиллерийский огонь. К этому следует добавить, что перед артиллерийским налетом начала активно действовать "пятая колонна". В городе и крепости внезапно погас свет. Телефонная связь крепости с городом прекратилась... Некоторым командирам все же удалось пробраться к своим частям и подразделениям в крепость, однако вывести подразделения они не смогли и сами остались в крепости. В результате личный состав частей 6-й и 42-й дивизий, а также других частей остался в крепости в качестве ее гарнизона не потому, что ему были поставлены задачи по обороне крепости, а потому что из нее невозможно было выйти. Материальная часть артиллерии гарнизона крепости находилась в открытых артиллерийских парках, и поэтому большая часть орудий была уничтожена. Почти все лошади артиллерийского полка 6-й дивизии и артиллерийских и минометных подразделений стрелковых полков 6-й и 42-й дивизий находились во дворе крепости, у коновязей, и почти целиком были уничтожены. Машины автобатальонов обеих дивизий и автомашины других частей стояли в объединенных открытых автопарках и сгорели при налете немецкой авиации..."

А вот другой документ: донесение заместителя командира по политической части той же 6-й стрелковой дивизии полкового комиссара М. Н. Бутина. "В районы сосредоточения по тревоге из-за беспрерывного артиллерийского обстрела, внезапно начатого врагом в 4.00 22.6.41 г., части дивизии компактно выведены быть не могли. Солдаты и офицеры прибывали поодиночке в полураздетом виде. Из сосредоточившихся можно было создать максимум до двух батальонов. Первые бои осуществлялись под руководством командиров полков товарищей Дородных (84 сп), Матвеева (333 сп), Ковтуненко (125 сп). Материальную часть артиллерии стрелковых полков вывести не удалось, так как все было уничтожено на месте. 131-й артиллерийский полк вывел 8 орудий 2-го дивизиона... Неприкосновенные запасы, находившиеся в складах, почти целиком остались в крепости..."

Несколько счастливее сложилась судьба 22-й танковой дивизии, которая тоже входила в первый эшелон войск 4-й армии, но располагалась за рекой Мухавец, южнее Бреста, в трех-четырех километрах от границы. В 4 часа утра, как только открыла огонь вражеская артиллерия, командир этой дивизии генерал Пуганов, не дожидаясь распоряжений сверху, самостоятельно объявил боевую тревогу и направил к Бугу для прикрытия границы дежурные танковые подразделения. В первые часы войны дивизия потеряла значительную часть своей техники. Танки и артиллерия, не выведенные из. парков в результате вражеской бомбардировки с воздуха оказались под развалинами. Автомобили и автоцистерны, сосредоточенные на открытых площадках, были уничтожены артогнем. Попытки вывести технику из-под обстрела стоили жизни многим командирам и красноармейцам. В числе других погибли при этом заместитель командира дивизии по политической части полковник Алексей Алексеевич Илларионов и помощник по технической части военинженер 2 ранга Ефим Григорьевич Чертов. Но по сравнению с другими соединениями первого эшелона потери в личном составе здесь были гораздо меньше. Подразделения, не имевшие техники, и новобранцы, не научившиеся обращаться с ней, а также члены семей командного состава укрылись за каменными строениями и за старым крепостным фортом, сохранившимся в черте военного городка. Отсюда на берег Буга вскоре был выдвинут и весь мотострелковый полк, который вместе с дежурными танковыми подразделениями успешно противодействовал переправлявшимся через реку войскам противника.

Южнее городка 22-й танковой дивизии, на Брестском артиллерийском полигоне, ночевали в палатках подразделения 28-го стрелкового корпуса, готовившиеся к опытным учениям. Там же располагались закончившие плановые стрельбы 202-й гаубичный полк 6-й стрелковой дивизии и 455-й корпусной артиллерийский полк. По рассказам командиров штаба армии, находившихся вместе с ними в момент открытия по полигону огня немцами, там почти все решили, что произошла какая-то неувязка с началом учений. Предпринимались даже попытки с помощью ракет и звуковых сигналов приостановить артиллерийскую стрельбу. Но когда люди увидели, что сигналы эти никем не воспринимаются и огонь по полигону не прекращается, а, наоборот, все усиливается, до них дошел наконец весь страшный смысл случившегося. Позже эти части и подразделения действовали на стыке между 22-й танковой и 75-й стрелковой дивизиями, а затем без особых потерь присоединились к своим соединениям.

Еще меньшие потери понесла располагавшаяся на левом фланге армии 75-я стрелковая дивизия, части которой оказались на наибольшем удалении от границы. А в правофланговой 49-й стрелковой дивизии от внезапно открытого вражеского огня пострадали главным образом стрелковый полк и некоторые специальные подразделения, дислоцированные в районе Немирув.

На брестском направлении была сосредоточена большая часть сил и средств самой крупной группировки немецких войск. Враг имел там громадное превосходство в живой силе. Неожиданным ударом артиллерии и авиации ему удалось сжечь на приграничных аэродромах сотни наших самолетов, разрушить многие штабы, на-; рушить связь. Все это создавало благоприятнейшие условия для триумфального марта гитлеровских орд на восток. Но самоуверенных фашистских генералов с первых же часов войны постигло горькое разочарование. Советские бойцы и командиры беззаветно сражались за Родину. Повального бегства и сдачи наших войск в плен, как это имело место во Франции, здесь не произошло.

Вплоть до 7 часов ожесточенные бои кипели поблизости от переправ через Буг. К 7 часам немецкие войска с юга ворвались в Брест, но крепость, железнодорожный узел и вся северная часть города оставались в наших руках. Находившиеся в Бресте артиллерийские полки, в частности 447-й корпусной полк под командованием полковника А. А. Маврина и 131-й под командованием майора Б. С. Губанова, открыли огонь по войскам противника, переправлявшимся через Буг, и нанесли им весьма ощутимый урон. Артиллерийским огнем из крепости было полностью прекращено движение врага по железнодорожному мосту.

В это же примерно время блестяще проявил себя 44-й танковый полк, во главе которого стоял замечательный командир майор Иван Дмитриевич Квасе. Выдвинувшись к реке Буг между крепостью и селением Кодень, он вовремя пришел на помощь мотострелковому полку своей 22-й танковой дивизии. Тесно взаимодействуя друг с другом, эти два полка смяли переправившиеся через реку немецкие части и остатки их отбросили за Буг. Особенно отличился тогда батальон капитана С. И. Кудрявцева: ему удалось потопить вражеский десант, следовавший на двенадцати лодках по реке Мухавец, в обход Бреста, с юга.

К 10 часам утра войска Гудериана ценой огромных потерь продвинулись на два – три километра от границы. Но добрая половина Бреста и крепость все еще находились в наших руках. На левом фланге части 75-й дивизии сдерживали врага вблизи Буга. Из 49-й дивизии поступали отрывочные и противоречивые сведения.

Вскоре у меня состоялся телефонный разговор с командующим. Он звонил из 28-го корпуса. В сообщении его неприятное перемежалось с приятным. Голос звучал твердо:

– Наши войска, особенно танковые и артиллерийские части, понесли большие потери от вражеской авиации. Уцелевшие истребители с Кобринского аэродрома во главе с командиром полка вылетали к Бресту и уничтожили там несколько немецких самолетов. После этого уже в течение целого часа немцев в воздухе нет... Силами размещенных в Жабинке четыреста пятьдесят девятого стрелкового и четыреста семьдесят второго артиллерийского полков сорок второй дивизии оборудуется тыловой оборонительный рубеж. Часам к двенадцати в рощу северо-западнее Жабинки подтянется из Пружан танковая дивизия Богданова. Пошлите проверить, как там дела.

– Передовой отряд дивизии Богданова к девяти часам уже достиг Поддубно, доложил я командарму в свою очередь. – Командир сто двадцать третьего истребительного авиаполка майор Сурин возвратился на Кобринский аэродром тяжело раненным и скончался но выходя из самолета{5}. Как в кобринском, так и в пружанском истребительных полках осталось всего по десять – двенадцать самолетов. С округом и с соседней армией никакой связи нет, посылаю делегатов. Что делается в сорок девятой дивизии, неясно...

– У нас здесь ходят слухи, что противник, прорвавшись между Высоким и Брестом, распространяется на Видомль, – перебил меня Коробков. – Поезжайте сами в дивизию Васильева, узнайте, что там делается, и свяжите его с Богдановым.

И вот я с группой командиров уже держу путь в Высокое. Обе наши машины то и дело подвергаются нападению вражеских самолетов, и мы вынуждены съезжать с шоссе, маскироваться в лесу.

Подъезжая к Жабинке, увидели, как фашистские бомбардировщики волна за волной на небольшой высоте устремились к Кобрину. Навстречу им вылетели две небольшие группы наших истребителей. Одна из этих групп в составе четырех самолетов И-153 ("чайка") сбила два фашистских бомбардировщика и смело вступила в бой с вражескими истребителями{6}.

Когда мы прибыли на командный пункт полковника Васильева, он доложил, что 49-я дивизия продолжает удерживаться вблизи границы. Но за левым ее флангом, там, где оборонялись отдельные батальоны 28-го корпуса, противник прорвался на Мотыкалы.

Я ознакомил Васильева с обшей обстановкой в полосе армии, объяснил, как ему связаться с Богдановым, и направился в левофланговый 15-й стрелковый полк. Около 11 часов мне удалось добраться чуда. Полк оборонялся на рубеже Немирув Волчиц и нес большие потери. Утомленные, осунувшиеся, с запыленными лицами и воспаленными глазами, командиры и бойцы этого полка героически отражали натиск врага, превосходившего их по численности более чем в шесть раз.

В 15-м полку я впервые по-настоящему видел начало Великой Отечественной войны. Там состоялось мое боевое крещение.

– Нас атакуют и пока что безуспешно две вражеские дивизии, – докладывал командир полка майор К. Б. Нищенков. – К сожалению, час назад в двух пунктах между Волчином и Брестом немцам удалось прорвать оборону наших соседей, захватить Мотыкалы и двинуться дальше.

Позже мы узнали, как был осуществлен этот прорыв на Мотыкалы. Войска Гудериана, пожалуй впервые на советской территории, применили там позорный варварский прием. После нескольких безуспешных атак они собрали местных жителей женщин, детей, стариков – и под угрозой расстрела погнали их впереди себя...

Возвращаясь из полка, я опять заехал на командный пункт полковника Васильева. Там уже был офицер связи из 30-й танковой дивизии.

– Около одиннадцати часов, – доложил он, – немецкие танки прорвались от Мотыкалы к Видомлю и завязали бой с передовыми частями нашей дивизии.

На Васильева эта весть подействовала удручающе. Командир дивизии обратился ко мне с вопросом:

– Имеет ли смысл продолжать обороняться у границы, если противник так глубоко обошел нас с юга?

Я посоветовал ему направить несколько подразделений с противотанковой артиллерией на рубеж Волчий – Видомль, закрыть разрыв между его и танковой дивизиями и помочь последней контратаковать прорвавшиеся войска противника.

– В Видомль придется добираться в объезд через Каменец, иначе можно наскочить на противника, – предупредил меня офицер связи, чувствуя, что я тоже собираюсь побывать там.

– А не лучше ли воспользоваться для этого вашим танком? – сказал я, подумав. – Двинемся туда вместе. Я ведь тоже в некотором роде танкист: лет шесть назад был начальником штаба механизированного полка в кавалерийской дивизии...

В пути мы несколько раз останавливались и наблюдали из своей машины встречный танковый бой. Противник овладел уже селением Видомль, и бои шли на подступах к Пилищам. Передний край нашей обороны отчетливо обозначался немецкой авиацией: она кружила над полем боя и отвесным пикированием показывала, где находятся наши танки.

Пришлось обогнуть Видомль с севера и направиться к Пилищам.

Офицер связи рассказывал мне о своей дивизии.

– Танковые полки после учения ночевали в лесу юго-западнее Пражан. В четыре часа были подняты по боевой тревоге и возвратились в военный городок. Около семи часов головной танковый полк выступил в направлении Поддубне, Видомль. Вслед за ним пошли второй танковый полк и подразделения мотострелкового полка, обеспеченные автотранспортом. С полками следуют артиллерийские подразделения, у которых есть снаряды. Все остальные люди оставлены на месте для обороны Пружан. При выступлении дивизия имела в строю около ста двадцати легких танков. Сейчас их значительно меньше, так как на марте почти все подразделения понесли потери от авиации противника...

В 12 часов 30 минут мы прибыли в Пилищи. И как раз в этот момент, прямо на наших глазах, развернулись для боя и пошли в атаку главные силы обоих танковых полков 30-й танковой дивизии. Враг не выдержал этой стремительной атаки и опять откатился к Видомлю. Это были части 17-й и 18-й танковых дивизий 47-го моторизованного корпуса немцев.

– Если бы нам в каждый полк хотя бы по десятку новых танков с их семидесятишестимиллиметровой пушкой! – мечтательно говорили танкисты. – Дали бы мы немцам жару! А нашими сорокапятимиллиметровыми разве нанесешь им серьезное поражение? Напугаешь только. Но и то хорошо...

Отдав необходимые указания командиру 30-й танковой дивизии, а главное, увидев своими главами, что происходит на фланге армии, я пересол н спою машину, только что добравшуюся сюда, и через Жабинку поехал в Буховичи. Железнодорожные пути на станции Жабинка были завалены разбитыми и сожженными вражеской авиацией вагонами, вокзал разрушен. С брестского направления доносилась артиллерийская канонада. Самолеты противника непрерывно штурмовали войска, спешно оборудовавшие под Жабинкой новый оборонительный рубеж. По всем дорогам и тропам тянулись вереницы уходившего в тыл гражданского населения. Время от времени на дорогах появлялись разрозненные группы военнослужащих и даже мелкие подразделения. Их останавливали заградительные отряды и направляли в ближайшие части 28-го стрелкового корпуса.

На командном пункте корпуса проволочная связь поддерживалась только с 42-й дивизией и со штабом армии. Но обстановку здесь знали не плохо. Мне сообщили, что сохранившиеся части 6-й и 42-й дивизий под натиском трех – четырех вражеских пехотных дивизий с танками, а также наша 22-я танковая дивизия, атакованная силами не менее двух немецких танковых дивизий, оттеснены на пять-семь километров от границы.

С узла связи корпуса мне удалось переговорить с командармом. Доложил ему о всем виденном на правом флате армии и новые данные о боях на брестском направлении. Он приказал поторапливаться в Буховичи.

Выехав на Варшавское шоссе, я все время вынужден был обгонять одиночные машины и колонны грузовиков с имуществом, эвакуируемым из Бреста. Люди, сопровождавшие груз, напряженно наблюдали за небом и при появлении вражеских самолетов отчаянно стучали по кабине водителя, требуя, чтобы машина съезжала с шоссе в лес. По лесным дорогам и обочинам шоссе двигались подводы с сейфами и архивами партийных и советских учреждении. Время от времени встречались здесь и группы только что мобилизованных граждан, сопровождаемые представителями военкоматов. Но гораздо больше было беженцев – мужчин, женщин, детей. Все с узлами, котомками, сумками. Смертельно уставшие, со скорбными осунувшимися лицами, они молча двигались к Кобрину, прячась под деревьями и в кустах от вражеской авиации.

На командный пункт армии в Буховичах я возвратился около 14 часов. Со штабом округа и с соседней армией связи по-прежнему не было. Командующий находился в подавленном состоянии. Он сообщил:

– Часа два назад немецкая авиация разбомбила два окружных артиллерийских склада: в лесу восточнее Березы и в районе Пинска. Где мы теперь будем получать боеприпасы?

От ответа на этот очень трудный вопрос меня избавило появление командира авиационной дивизии. Он доложил о новых неприятностях:

– Только что поступили сведения о бомбардировке аэродрома в Пинске. Большая часть базировавшихся на него наших бомбардировщиков сгорела. Командующий авиацией фронта приказал посадить на этот аэродром все уцелевшие самолеты кобринского и пружанского авиаполков после их очередного вылета к Бресту. Туда же я перехожу и сам со штабом дивизии.

– Данные эти впоследствии подтвердились. Здесь по нашим войскам наносили удар 3-я и 4-я танковые дивизии 24-го моторизованного корпуса группы Гудериана, а также пехотные дивизии 12-го немецкого армейского корпуса.

– С переходом дивизии в Пинск всякая связь с вами будет потеряна, заметил я. – А почему бы вам не перебазировать сохранившиеся самолеты в район Барановичей или Слуцка?

– В Барановичах аэродром разрушен, а в Слуцке подготовленного аэродрома н раньше не было, – возразил Белов. – Так что, кроме Пинска, деваться нам некуда. Там, по крайней мере, имеются горючее и боеприпасы.

Командарм поддержал Белова. Но не успели мы распрощаться с ним, как появились новые люди: из-под Бреста привезли начальника отдела политической пропаганды армии Рожкова. За истекшие сутки он сильно изменился. Каким-то незнакомым мне хриплым голосом Рожков доложил командарму, что в полдень он находился на командном пункте 6-й дивизии и во время очередного налета немецкой авиации ему повредила ногу каменная глыба от развалившегося дома.

– А где вы были с утра? Куда девался Шлыков? – начал расспросы командарм.

– Ночевали мы с Федором Ивановичем в Брестском Доме Красной Армии, ответил Рожков. – Разбудила нас артиллерийская канонада. Шлыков приказал мне немедленно ехать в штаб корпуса и затем в шестую дивизию, а сам направился в сорок вторую. С тех пор не видел его.

Рожкова увезли в госпиталь, и почти тут же на командный пункт приехал почерневший от пыли член Военного совета Шлыков. Первые часы войны он провел в частях 42-й дивизии, размещавшихся в городе, а после 9 часов находился в корпусном артиллерийском полку, в Северном военном городке. Вместе с командиром полка полковником Мавриным ему удалось вывести из Бреста почти всю материальную часть. Огнем своих орудий этот полк энергично поддерживал оборонительные бои дивизии.

Шлыкова очень огорчила неорганизованная эвакуация Бреста.

– Началась она под огнем немецких батарей и под бомбежкой с воздуха, рассказывал Федор Иванович. – Вывезти удалось лишь некоторые ценности. Продукция и оборудование предприятий оставлены в полной сохранности. Да и то сказать, кто решится на свой риск и страх взорвать предприятие или завод, если большинство рабочих оставались на месте? И чем взрывать? Ведь ничего не приготовили для этого.

– К сожалению, даже военные склады, размещавшиеся в Бресте, остались врагу целыми, – отметил командарм. И тут же повернулся в мою сторону. – Вот что, Леонид Михайлович, на случай, если противник прорвется в Жабинку, Кобрин и Пружаны, наметьте сегодня же с начальником инженерных войск и подготовьте к взрыву наиболее важные объекты. А чтобы нас не обвинили в самоуправстве, доложите наши соображения в округ н запросите оттуда хотя бы устную санкцию...