Текст книги "Зачем Сталин создал Израиль?"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ГРОМЫКО ПРОИЗНОСИТ СВОЮ ЗНАМЕНИТУЮ РЕЧЬ

Чем более открыто Советский Союз поддерживал сионистов, тем отчаяннее американская администрация сопротивлялась идее создания еврейского государства в Палестине.

Самыми влиятельными противниками сионистов были в Вашингтоне два человека, от которых, собственно, и зависела позиция Соединенных Штатов: Государственный секретарь Джордж Маршалл и министр обороны Джеймс Форрестол. Они опасались, что арабские страны качнутся в сторону России и Америка останется без ближневосточной нефти.

Джордж Кэтлетт Маршалл всю жизнь провел на военной службе. После нападения японцев на американскую военно-морскую базу Пёрл-Харбор президент Рузвельт сделал его своим военным советником. Именно Маршалл рекомендовал Трумэну применить атомную бомбу против японцев в сорок пятом. Маршалла Сталин распорядился наградить полководческим орденом Суворова, вручил награду посол Громыко.

После войны Маршалл ушел в отставку, и Трумэн назначил его государственным секретарем. Маршалл, герой войны, был автором знаменитого плана подъема европейской экономики.

Единомышленником Маршалла стал его первый заместитель и будущий сменщик Дин Ачесон. Он был человеком с характером и с принципами, от которых не отступал. Во время Второй мировой войны Ачесон был сторонником налаживания отношений с Советским Союзом. Он предлагал поделиться секретами атомной энергии с Советским Союзом, считая, что в противном случае Москва потеряет доверие к Америке и Англии.

Но затем Ачесон изменил свою позицию. С сентября сорок пятого он был заместителем государственного секретаря по политическим вопросам. На него больше всего подействовала попытка Сталина заставить Турцию передать Советскому Союзу контроль над Босфорским проливом.

Ачесон провел разговор с президентом Трумэном, убеждая его в том, что Соединенные Штаты должны жестко противостоять Сталину. Ачесон и стал архитектором политики сдерживания. Маршалл часто отсутствовал в Вашингтоне, и повседневной работой американских дипломатов руководил Ачесон. Он не столько думал о нефти, сколько о необходимости помешать Сталину устроить себе плацдарм на Ближнем Востоке.

Сторонники тесных отношений с арабскими странами задавали тон и в американской разведке.

Руководителем разведывательно-информационного управления государственного департамента был недавний посол в Саудовской Аравии Уильям Эдди. Его симпатии к арабскому миру несложно объяснить, если знать, что, уйдя впоследствии в отставку, он получил высокооплачиваемое место консультанта в Арабо-американской нефтяной компании «Арамко».

Главным экспертом по Ближнему Востоку в ЦРУ считался Кермит Рузвельт, внук покойного президента Теодора Рузвельта. После ухода с государственной службы он тоже получил место вице-президента в нефтяной компании «Галф ойл».

Американцы были поражены внезапным интересом Советского Союза к Ближнему Востоку и откровенной поддержкой сионизма.

Второго ноября сорок седьмого года политический советник представительства Еврейского агентства для Палестины в Нью-Иорке Л. Гелбер встретился с директором отдела ООН государственного департамента Дином Раском.

«Г-н Раск принял меня в гостиничном номере госсекретаря Маршалла, – писал в отчете Гербер. – Во время войны г-н Раск был полковником, до марта сорок седьмого года работал по гражданской линии помощником по политическим вопросам министра обороны и стал, предположительно, одной из новых фигур, переведенных в государственный департамент госсекретарем из числа бывших сослуживцев по армии.

Было бы логично полагать, что г-н Раск не является обычным главой департамента. Он тот, кто пользуется доверием и говорит от имени самого генерала Маршалла. И если это так, то некоторым нижеследующим высказываниям г-на Раска следовало бы придать самое большое значение.

Для нашей собственной пользы, по его мнению, мы должны избегать любого проявления привязки к России. Вызывает удивление выступление России в пользу раздела Палестины своей новизной в просионистской политике.

Сейчас за кулисами ведутся разговоры о том, что еврейские перемещенные лица собираются в Констанце на Черном море и отплывают в Палестину из русской зоны. Это обстоятельство мы сами можем понимать как выражение гуманного отношения со стороны СССР, однако другие могут его интерпретировать как маневр великой державы, в котором перемещенные лица играют роль пешек и цель которого – вызвать беспокойство англо-американской группировки.

Г-н Раск посоветовал нам присмотреться к эффекту, который окажет на Соединенные Штаты и западный мир любая особая связь, которую будут усматривать между сионистами и Советским Союзом».

Гелбер спросил Раска, почему, с его точки зрения, Россия стала больше симпатизировать палестинским евреям. Раск ответил, что, с его точки зрения, главная задача русских – торпедировать план Маршалла, для этого они хотят заручиться поддержкой евреев Европы и Америки.

Раск, который сделал большую карьеру и стал при Джоне Кеннеди государственным секретарем, ошибался.

Так что же заставило Сталина сделать все, что было в его силах, для создания Израиля?

Голда Меир, которая была первым послом Израиля в Москве, а потом министром иностранных дел и главой правительства, писала:

«Теперь я не сомневаюсь, что для Советов основным было изгнание Англии с Ближнего Востока. Но осенью сорок седьмого года, когда происходили дебаты в Объединенных Нациях, мне казалось, что советский блок поддерживает нас еще и потому, что русские сами оплатили свою победу страшной ценой и потому, глубоко сочувствуя евреям, так тяжко пострадавшим от нацистов, понимают, что они заслужили свое государство».

Интересовала ли Сталина судьба евреев, ставших в двадцатом столетии жертвой геноцида? На этот вопрос ответить легче всего: конечно же, нет. Как не интересовала его и судьба и других народов.

Сталин давно перестал ощущать свою принадлежность к грузинскому народу. Он хотел быть русским, считал себя русским. И маленький Вася Сталин с удивлением сказал сестре: « А ты знаешь, что наш папа раньше был грузином…»

Профессор-литературовед Леонид Иванович Тимофеев, который всю войну вел подробные дневники, лишь недавно опубликованные, записал тринадцатого декабря сорок четвертого года: «Говорят, что в последней анкете Сталин указал, что он по национальности русский».

На самом деле Сталин давным-давно не заполнял анкет. Те немногие, кто по долгу службы их видел, – молчали в тряпочку. Но характерно, что об этом говорили. Тема национальности волновала.

Тот же профессор Тимофеев записывал в дневнике:

«Вчера был Евнин. Хотел его устроить в институт школ. Сначала все шло хорошо, но, узнав о его национальности, его кандидатуру отключили без разговоров и категорически. Интересно: я думал, что это схлынуло…

В университете то же, что с Евниным: отклонили прием в аспирантуру евреев, при этом так бестактно, что об этом говорил весь университет…

Любопытный штрих. Еголин (сотрудник аппарата ЦК партии. – Авт.) спрашивал, нет ли у меня людей для ЦК. Я посоветовал ему Щирину, но он сказал, что она не подходит, так как она еврейка. Антисемитизм вырос так, что по Москве ходит слух о какой-то девочке, заколотой евреями на пасху…

В Госиздате меня спрашивали о том, кому поручить составление сборников, но с обязательным условием: только русских авторов: говорят, что усиленно снимают с постов евреев и заменяют их русскими…

Антисемитизм все развивается: рекомендовано не давать в вузах каких-либо курсов по русской литературе евреям. У нас – под угрозой сокращения два доцента, имеющих несчастье заниматься русской литературой…

На заседании в Госиздате, где обсуждалось, кто будет работать в восстанавливаемой Литературной энциклопедии, Чагин сказал, что надо выдвигать людей «нашей национальности»…

До революции антисемитизм был строго локализован в официальной среде, обведенной круговой чертой общественного осуждения. Теперь же он – наоборот – идет сверху в среду единую и обязанную не обсуждать, а постигать распоряжения начальства, как говорил еще Щедрин. То есть даже евреи должны поддерживать и проводить эту политику».

Все это записи нескольких месяцев! После войны антисемитские настроения распространились еще шире.

Когда в Нью-Йорке решалась судьба Израиля и Сталин приказал Молотову, Вышинскому и Громыко поддержать сионистов, в Советском Союзе антисемитизм уже в полной мере стал практической политикой аппарата партии и государства. И борьба за создание Израиля сопровождалась чисткой аппарата от евреев.

Но Сталин не видел тут никакого противоречия.

Деятельное участие в создании еврейского государства в Палестине было не только способом насолить англичанам и уменьшить их влияние на Ближнем Востоке, хотя это само по себе было приятно.

Советский Союз вышел из войны победителем, и это предусматривало не только территориальные приобретения, но и распространение влияния по всему миру.

«Моя задача заключалась в том, чтобы расширить пределы отечества. И кажется, мы со Сталиным неплохо справились с этой задачей», – самодовольно вспоминал Молотов.

Максим Литвинов говорил одному американскому журналисту летом сорок шестого: «Россия вернулась к прежней концепции безопасности, основанной на расширении границ. Чем больше территории вы имеете, тем крепче ваша безопасность. Если Запад уступит советским требованиям, это приведет к тому, что Запад спустя то или иное время столкнется с новой серией требований.

По словам Эренбурга, Максим Максимович о Сталине отзывался сдержанно, ценил его ум и только один раз, говоря о внешней политике, вздохнул: «Не знает Запада… Будь нашими противниками несколько шахов или шейхов, он бы их перехитрил…»

Примерно в то же время секретарь ЦК А.А. Кузнецов говорил: «Мы обороняемся, а ведь есть указание о том, что мы, основываясь на итогах войны, когда мы стали очень сильной державой, должны проводить свою самостоятельную, активную внешнюю политику везде и повсюду. И послам дано такое указание о том, чтобы они не занимались пресмыканием, а смелее вели себя».

Член ЦК и начальник Совинформбюро С.А. Лозовский внушал армейским пропагандистам: «Битие определяет сознание – и то, что мы набили морду, это усвоено многими, и они начинают представлять себе, что Советский Союз представляет силу, а силу всегда уважают; любят или не любят – это другой вопрос, но всегда уважают».

После войны Сталин заинтересовался регионами, на которые прежде не обращал внимания. Когда обсуждалась судьба итальянских колоний в Африке, Молотов на встрече с американцами потребовал передать Советскому Союзу право опеки над одной из них – Триполитанией, нынешней Ливией.

Молотов вспоминал: «Сталин говорит: „Давай, нажимай!“ Мне было поручено поставить вопрос, чтобы этот район нам отвести. Оставить тех, кто там живет, но под нашим контролем».

Американцы не согласились, и Сталин остался без Ливии. Тогда Молотов пошутил:

– Если вы не хотите уступить нам одну из итальянских колоний, мы удовлетворились бы бельгийским Конго.

В Конго находились разведанные запасы урана. Первая атомная бомба уже была взорвана, и уран стал ценнее золота.

Сталин хотел получить контроль над черноморскими проливами, пытался создать советскую республику на территории Ирана и китайского Синьцзяня. Он создал советские военно-морские базы в Финляндии и Китае. На что-то подобное вождь рассчитывал и в Палестине. Если не создать там социалистическую республику, то по крайней мере получить надежного союзника и военные базы.

После разгрома гитлеровской Германии, после того, как под советский контроль попала Восточная Европа, все казалось возможным. Если новые правительства в Польше, Чехословакии или Болгарии действуют в полном соответствии с указаниями из Москвы, то почему же не рассчитывать на такое же поведение руководителей будущего еврейского государства?

Способен ли был Сталин вмешаться в дела на Ближнем Востоке, перебросить свои войска на территорию Израиля, как этого боялись американские дипломаты и разведчики?

Вот пример из соседнего региона.

«Сталин готовил чуть ли не нападение на Югославию, – рассказывал Хрущев. – Помню, однажды мне доложил министр госбезопасности Украины, что производится секретная отправка большого количества людей на Балканы из Одессы. Их отправляли каким-то кораблем, наверное, в Болгарию.

Люди, которые были причастны к организации их отправки, докладывали мне, что образованы воинские соединения, и хотя те уезжают в гражданских костюмах, но в чемоданах у них лежат военная форма и оружие.

Мне сообщили, что готовится некий удар по Югославии. Почему он не состоялся, не могу сказать. Более того, от самого-то Сталина я вообще не слышал об этом, а докладывали мне исполнители его воли, которые занимались организацией отправки и посадкой тех людей на корабли. Настроение у них было агрессивное: «Дадут им наши! Вот они уже отправляются и вскоре начнут действовать».

В их словах не было никакого сожаления о происходящем».

Израиль находился дальше от советских границ, чем Югославия. Советские флот и авиация не могли обеспечить стремительную десантную операцию на Ближнем Востоке. К ней нужно было готовиться, в первую очередь готовить, так сказать, принимающую сторону.

Тридцатого мая сорок седьмого года постановлением правительства был учрежден Комитет информации при Совете министров (Комитет № 4), который должен был вести и политическую, и военную, и научно-техническую разведку. Возглавил комитет – по совместительству – министр иностранных дел Вячеслав Молотов.

Разведке было поручено обеспечить руководство страны надежной информацией о происходящем в Палестине. Это возлагалось на полковника Андрея Макаровича Отрощенко, руководившего ближневосточным направлением политической разведки. Перед войной он был резидентом в Тегеране. В тридцать восьмом его арестовали. Ему повезло, Ежова на посту наркома внутренних дел сменил Берия. Кое-кого выпустили, среди них Отрощенко. Его даже вернули в кадры и во время войны вновь отправили в Тегеран.

Перед начальником управления нелегальной разведки Коротковым поставили другую задачу – вербовать агентуру среди евреев, уезжающих в Палестину.

Первым резидентом Комитета информации отправили в Израиль Владимира Ивановича Вертипороха, очень высокого, статного, с усами. Внешность играла важную роль в его карьере, увенчавшейся генеральским званием. В пятьдесят третьем году Берия, которому понравилась его бравая внешность, именно по этой причине назначил Вертипороха начальником восточного отдела разведки.

Выпускник московского химико-технологического института мясной промышленности, Вертипорох сразу же попал в аппарат НКВД. Служба началась на Дальнем Востоке – занимался оперативно-чекистским обслуживанием предприятий рыбной промышленности. В сорок втором году его отправили в Иран, в город Мешхед, в зону, занятую советскими войсками.

В Израиль Вертипорох приехал в конце сорок восьмого года, там выучил английский. Разведчики, не владевшие ни ивритом, ни арабским, могли контактировать только с выходцами из России, это объективно ограничивало их оперативные возможности. Правда, были и обстоятельства, облегчавшие работу, – в молодом государстве несерьезно относились к тайнам и секретам, многое говорилось и делалось открыто и гласно.

В воспоминаниях Павла Анатольевича Судоплатова говорится, что разведка «получила указание забросить наших агентов в Палестину через Румынию. Они должны были создать в Палестине нелегальную агентурную сеть, которую можно было бы использовать в боевых и диверсионных операциях против англичан». Генерал-лейтенант Судоплатов с сорок шестого года руководил в министерстве госбезопасности отделом «ДР» – служба террора и диверсий.

Судоплатов писал, что выделил для этой операции троих офицеров: Гарбуза, Семенова (настоящее имя Александр Таубман) и Колесникова.

«Семенов и Колесников, – утверждал Судоплатов, – обосновались в Хайфе и создали две агентурные сети, но участия в диверсиях против англичан не принимали. Колесников сумел организовать доставку из Румынии в Палестину стрелкового оружия и противотанковых ракет, захваченных у немцев. Гарбуз оставался в Румынии, отбирая там кандидатов для будущего переселения в Израиль».

Люди Судоплатова занимались специфической деятельностью – готовили оперативные возможности для террора и диверсий против западных стран на случай войны. Помогали ли они при этом палестинским евреям – осталось неизвестным. Советские документы на сей счет не рассекречены. В израильских материалах нет и намека на это, хотя если бы советские спецслужбы в чем-то участвовали, в прошедшие десятилетия Израиль охотно бы предал это гласности.

Мемуары Павла Анатольевича Судоплатова крайне любопытны, читаются, как авантюрный роман, но рассматривать их как стопроцентно надежный источник невозможно.

Упомянутый им Иосиф Михайлович Гарбуз, полковник в отставке, уволенный из госбезопасности осенью пятьдесят второго, скончался в августе две тысячи четвертого года.

Таубман вошел в историю спецслужб как человек, организовавший убийство немецкого коммуниста Рудольфа Клемента, одного из верных сторонников Троцкого. В тридцать восьмом году, накануне учредительной конференции IV Интернационала, созданного Троцким, по указанию из Москвы Таубман заманил Клемента на конспиративную квартиру, где его зарезали. Тело бросили в Сену. Прежде чем полиция нашла и опознала труп, Таубман уже вернулся в Москву. Ему сменили фамилию, и он продолжал служить в госбезопасности под фамилией Семенов.

Полковник Юрий Антонович Колесников (в некоторых источниках значится его настоящее имя – Иона Тойвович Гольдштейн), родившийся в Бессарабии, в войну провел в тылу противника около трех лет, командуя разведывательно-диверсионным отрядом. Уйдя из органов госбезопасности, занялся литературным трудом, сотрудничал в Антисионистском комитете советской общественности. В войну его дважды представляли к званию Героя Советского Союза, но только в девяносто шестом году Колесникову вручили золотую звезду Героя России. Рассказывать о своей работе в Румынии и Палестине Колесников наотрез отказывался, таинственно говорил, что пишет мемуары – «там все будет».

Конечно, советские разведчики в Палестину поехали и работали там под прикрытием разных советских учреждений. Но, судя по всему, ограничились традиционной ролью – добычей информации и вербовкой агентуры.

Палестинские евреи, придерживавшиеся левых взглядов, выходцы из Восточной Европы, охотно шли на контакт с советскими представителями, отвечали на любые вопросы, рассказывали все, что знали. Делали это искренне, с удовольствием.

Советских разведчиков больше всего интересовали военные. Они интересовались руководством подпольной военной организации Хагана, преобразованной затем в армию обороны Израиля, и Пальмаха (сокращение от Плуготмахац – ударные роты). Это были боевые отряды, созданные во время Второй мировой войны для борьбы с немцами и их союзниками. Евреи-военные симпатизировали Советскому Союзу, не считали зазорным делиться с советскими людьми информацией, даже считавшейся секретной.

Обилие источников информации создавало у сотрудников резидентуры обманчивое ощущение своего могущества. Они считали, что могут тайно управлять Израилем, а через него влиять на американскую еврейскую общину. Это были иллюзии, советские люди не понимали политическую систему Израиля. Не радикально настроенные военные, а вполне умеренные политики руководили страной и определяли курс Израиля. Среди находившихся у власти политиков советской агентуры не было.

Двадцать шестого ноября сорок седьмого года Генеральная Ассамблея ООН приступила к обсуждению вопроса о Палестине.

В тот же день рано утром президент Трумэн и ключевые министры получили аналитическую записку ЦРУ. В ней говорилось, что в Палестине воцарился хаос, в котором «Советы ищут любую возможность укрепить свои позиции».

Американская разведка предупреждала свое правительство, что появление еврейского государства, с одной стороны, может лишить Америку необходимой ей нефти, а с другой, откроет дверь для советского проникновения на Ближний Восток.

Министр обороны Форрестол встретился с председателем демократической партии, показал ему секретную записку ЦРУ и попросил воздействовать на президента Трумэна, объяснить ему, что против Америки поднимутся не только арабы, но и весь мусульманский мир.

Но именно в тот день надежда палестинских евреев на собственное государство только укрепилась.

На сессии Генеральной Ассамблеи Громыко произнес свою знаменитую речь в защиту права евреев на свое государство, куда более сильную и аргументированную, чем прежняя. В основном речь была написана в Москве, Громыко добавил в нее новые краски.

Андрей Андреевич говорил, что возможны два варианта решения вопроса о будущем Палестины. Первый – создание единого арабско-еврейского государства. Если этот вариант нереален, поскольку арабы и евреи заявляют, что не могут жить вместе, тогда Палестину надо разделить на два независимых демократических государства – арабское и еврейское.

Сейчас очевидно, что создание единого государства в настоящее время невозможно. Значит, остается второй вариант. Возражают против этого только арабские государства.

Пожалуй, никто лучше Громыко не обосновывал права евреев на свое государство в Палестине: «Представители арабских стран указывают на то, что будто бы раздел Палестины является исторической несправедливостью. Но с этой точкой зрения нельзя согласиться хотя бы уже потому, что еврейский народ был связан с Палестиной на протяжении длительного исторического периода времени. Кроме того, мы не можем упускать из виду положение, в котором очутился еврейский народ в результате последней мировой войны. Нелишне напомнить и сейчас о том, что в результате войны, навязанной гитлеровской Германией, евреи как народ претерпели больше, чем какой-либо другой народ. Вы знаете, что в Западной Европе не оказалось ни одного государства, которое сумело бы защитить в должной степени интересы еврейского народа от произвола и насилия со стороны гитлеровцев.

Арабские делегации выражали недовольство такой позицией Советского Союза. Громыко им ответил: «По нашему глубокому убеждению, раздел Палестины на два самостоятельных государства соответствует коренным интересам не только евреев, но и арабов».

По словам Громыко, раздел Палестины «будет иметь большое историческое значение»: «Такое решение будет идти навстречу законным требованиям еврейского народа, сотни тысяч представителей которого, как вы знаете, все еще являются бездомными, не имеющими своих очагов, нашедшими лишь временный приют в специальных лагерях на территориях некоторых западноевропейских государств».

Громыко обрушился на британское правительство, которое заявило, что готово уйти из Палестины и обеспечить условия для создания двух государств только в том случае, если арабы и евреи придут к согласию: «Обсуждение вопроса о Палестине на данной сессии показывает, что арабы и евреи не могут договориться. Поэтому выдвигать такое условия – это почти равносильно тому, чтобы еще до вынесения Генеральной Ассамблеей соответствующего решения похоронить его».

Громыко по-существу поддержал вооруженную борьбу еврейских подпольных группировок против британских властей: «Существующие теперь в Палестине порядки ненавидят как евреи, так и арабы. В чем выражается отношение, в частности, евреев к этим порядкам, – вы все знаете».

Громыко ответил и тем арабским делегациям, которые настаивали на том, что ООН вообще не вправе решать судьбу Палестины: «Генеральная Ассамблея, как и в целом Организация Объединенных Наций, не только имеет право рассматривать этот вопрос, но при сложившейся ситуации в Палестине она обязана принять соответствующее решение. По мнению советской делегации, подгототовленный Комиссией ad hoc план решения вопроса о Палестине, согласно которому практическое осуществление мероприятий по проведению его в жизнь должно лежать на Совете Безопасности, полностью соответствует интересам поддержания и укрепления международного мира и интересам укрепления сотрудничества между государствами. Именно поэтому советская делегация поддерживает рекомендацию о разделе Палестины».

Речь Громыко имела определяющее значение для судьбы Израиля. Ее напечатали еврейские газеты по всему миру. Она повлияла и на американцев. Президент Трумэн принял окончательное решение. Раз уж Сталин твердо решил дать евреям свое государство, глупо было бы Соединенным Штатам сопротивляться!..

Американский президент тайно встретился с Вейцманом. Трумэн высоко оценивал главу Всемирной сионистской организации: «Вейцман был замечательным человеком, одним из самых мудрых людей, которых я когда-либо встречал, настоящий лидер, единственный в своем роде…»

Президент прямо заговорил о том, что беспокоило его сотрудников – Советский Союз использует еврейское государство для проникновения в регион.

«Этого не произойдет, – ответил Вейцман. – Если бы Советы хотели использовать еврейскую эмиграцию для распространения своих идей, они давно могли это сделать. Но к нам приезжают люди, которые бегут от коммунизма. Преуспевающие крестьяне и квалифицированные рабочие стремятся к высокому уровню жизни, невозможному при коммунизме. Коммунизм может распространяться только в неграмотных и обедневших слоях общества».

Трумэн, несмотря на разноречивость мнений в американской администрации, согласился на раздел Палестины. Более того, он потребовал от государственного департамента обеспечить, чтобы и латиноамериканские страны голосовали либо за раздел Палестины, либо воздержались.

Президент знал, что его собственные дипломаты с ним не согласны и бойкотируют его линию. Трумэн проявил упорство. Он каждый день звонил в государственный департамент, интересуясь, как исполняется его указание.

Впрочем, говорят, что голоса латиноамериканских стран обеспечил Нельсон Рокфеллер, который прежде был заместителем госсекретаря по Латинской Америке. Трумэн его уволил, потому что Рокфеллер поддерживал всех местных диктаторов.

Почему Рокфеллер вдруг решил помочь палестинским евреям? Одни говорят, что из чувства вины – он вел тайный бизнес с нацистской Германией. Другие уверяют, что Рокфеллер боялся разоблачения и взял с руководителей сионистского движения обещание никогда не поднимать этого вопроса.

Так или иначе, за три дня Рокфеллер обзвонил всех, кого он знал в Латинской Америке. А знал он всех, кто принимал решения в каждой из стран. Видимо, он был очень убедителен.

В результате Бразилия и Гаити, собиравшиеся голосовать «против», проголосовали «за». Никарагуа, Боливия и Эквадор, намеревавшиеся воздержаться, тоже проголосовали «за». Аргентина, Колумбия и Сальвадор, возражавшие против раздела Падестины, воздержались при голосовании.

Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН № 181 – «О создании на территории британского мандата в Палестине двух независимых государств» – была принята в субботу, двадцать девятого ноября сорок седьмого года.

Евреям нужно было собрать две трети голосов в пользу создания двух государств.

Позиция Сталина имела тем большее значение, что он располагал в ООН не одним, а пятью голосами.

Когда обсуждался вопрос о создании Организации Объединенных Наций, Сталин попытался ввести все советские республики в будущую ООН и тем самым укрепить там свои позиции.

Для этого в январе сорок четвертого года на пленуме ЦК был одобрен закон «О предоставлении союзным республикам полномочий в области внешних сношений и о преобразовании в связи с этим Народного Комиссариата Иностранных Дел из общесоюзного в союзно-республиканский Народный Комиссариат».

В феврале поменяли конституцию, и союзные республики получили право вступать в отношения с другими государствами, заключать с ними соглашения и даже обмениваться посольствами и консульствами.

Двадцать восьмого августа сорок четвертого года на совещании с американскими и британскими дипломатами посол в Соединенных Штатах Громыко заявил, что в «числе первоначальных участников Организации должны быть все союзные советские социалистические республики».

Англичане и американцы были изумлены. Президент Рузвельт на это ответил, что в таком случае надо принять в ООН и все сорок восемь американских штатов. Но в Вашингтоне старались скрыть эти разногласия. Американцы были обеспокоены тем, что спор на эту тему получит огласку и в Германии решат, что между союзниками разлад, а это затянет войну.

Рузвельт первого сентября написал личное письмо Сталину, отметив, что это требование ставит под угрозу создание ООН. Сталин ответил Рузвельту, что для Советского Союза это принципиально важный вопрос, тем более что, например, Украина и Белоруссия «по количеству населения и по их политическому значению превосходят некоторые государства».

Американцы поначалу сочли предложение Сталина «капризным жестом или неудачной шуткой». На самом деле это был стиль нахрапистой дипломатии: а почему бы и не попробовать, а вдруг удастся? И частично удалось.

В феврале сорок пятого года в Ялту приехали Черчилль и Рузвельт. Обсуждалось послевоенное устройство мира. Молотов предложил компромиссную формулу. Москва снимает требование о принятии всех шестнадцати республик, но просит принять три: Украину, Белоруссию и Литву. В самом крайнем случае – две. В секретном протоколе Крымской конференции Соединенные Штаты и Великобритания согласились поддержать принятие в будущую всемирную организацию Украины и Белоруссии.

Мир не знал об этой секретной договоренности. Рузвельту и Черчиллю еще предстояло убедить собственных подчиненных и общественность своих стран.

Но Сталин и Молотов весной сорок пятого года распорядились отправить делегации Белоруссии и Украины в Сан-Франциско на учредительную конференцию. Американцы этого не ожидали и пытались этому помешать. Они говорили, что обе республики можно будет принять в ООН уже после того, как сама организация будет учреждена.

Но Громыко, подчиняясь инструкциям из Москвы, занял жесткую позицию. Без его участия работа конференции бы просто замерла. Угрозы и ультиматумы сработали. Двадцать седьмого апреля сорок пятого года было принято решение допустить Украину и Белоруссию в число первоначальных членов Организации Объединенных Наций.

Таким образом Сталин имел в ООН не один голос, а три – Советского Союза, Украины и Белоруссии. Кроме того, Чехословакия и Польша голосовали так, как велела Москва. Пять сталинских голосов имели решающее значение. Если бы Сталин проголосовал против, Израиль бы не появился. «За» проголосовали тридцать три страны, «против» – тринадцать. Несколько стран, в том числе Англия, воздержались.