Текст книги "Ленин. Соблазнение России"
Автор книги: Леонид Млечин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Француженка Инесса Федоровна Арманд появилась на свет в Париже как Элизабет Стеффен. Девочкой ее привезли в Москву. Здесь она вышла замуж за Александра Арманда, чьи потомки обосновались в России еще в годы наполеоновских войн.
У них родилось трое детей. Но брак быстро разрушился. Инесса полюбила младшего брата своего мужа, Владимира Арманда, который был моложе ее на одиннадцать лет. Их связывал среди прочего интерес к социалистическим идеям. В те времена, кажущиеся нам пуританскими, Инесса нисколько не стеснялась адюльтера. Не считала себя развратной женщиной, полагала, что имеет право на счастье.
Инесса родила сына и от любовника, назвала его Андреем. Это тот самый будущий капитан Арманд, которого считают сыном Ленина. В реальности к моменту встречи Инессы с Владимиром Ильичом мальчику уже было лет пять. Муж Инессы оказался на редкость благородным человеком, он принял ее ребенка как своего, дал свое отчество. Роман оказался недолгим. Ее любовник заболел туберкулезом и умер.
Инессу Арманд волновала не только личная свобода, но и общественная. В России это самый короткий путь за решетку. Инессу сажали три раза. Из ссылки, которую она отбывала в Архангельске, бежала за границу. Здесь и познакомилась с Лениным. Крупская вспоминала:
«Арестованная в сентябре 1912 года Инесса сидела по чужому паспорту в очень трудных условиях, порядком подорвавших ее здоровье, – у нее были признаки туберкулеза, но энергии у ней не убавилось, с еще большей страстностью относилась она ко всем вопросам партийной жизни. Ужасно рады были мы все ее приезду…
В ней много было какой-то жизнерадостности и горячности. Уютнее, веселее становилось, когда приходила Инесса».
Потеряв любимого человека, Арманд была открыта для новой любви. Страстная и опытная, она открыла Ленину новый для него мир наслаждений. Это оказалось почти так же увлекательно, как заниматься революцией. Крупская, как водится, узнала об их страсти последней:
«Мы с Ильичем и Инессой много ходили гулять. Зиновьев и Каменев прозвали нас “партией прогулистов”. Инесса была хорошим музыкантом, сагитировала сходить всех на концерты Бетховена, сама очень хорошо играла Бетховена. Ильич особенно любил “Патетическую сонату”, просил ее постоянно играть – он любил музыку… К Инессе очень привязалась моя мать, к которой Инесса заходила часто поговорить, посидеть с ней, покурить».
Теща Ленина первая все поняла. Надежда Константиновна Крупская несколько раз порывалась уехать, но Ленин ее удерживал. Надежда Константиновна осталась, но спать вновь уходила в комнату матери.
Крупская на фоне Арманд ужасно проигрывала. Она уже утратила женскую привлекательность, располнела и подурнела. Глаза у нее были навыкате, ее зло называли селедкой. Крупская страдала базедовой болезнью. В медицинских книжках того времени писали:
«Симптомы: сильное сердцебиение, повышенная возбудимость, потливость, опухание щитовидной железы (то есть появление зоба) и выпячивание глазных яблок. Причина – паралитическое состояние сосудодвигательных нервов головы и шеи. Лечение ограничивается укрепляющей диетой, железом, хинином, переменой климата и применением гальванизации симпатического шейного сплетения».
Оными предписаниями Крупскую и лечили.
Надежда Константиновна писала свекрови в мае 1913 года:
«Я на инвалидном положении и очень быстро устаю. Ходила я электризоваться целый месяц, шея не сделалась меньше, но глаза стали нормальнее и сердце меньше бьется. Тут в клиниках нервных болезней лечение ничего не стоит, а доктора очень внимательны».
Ленин сообщал товарищу по эмиграции Григорию Львовичу Шкловскому, с которым очень сблизился:
«Приехали в деревню около Закопане для лечения Надежды Константиновны горным воздухом от базедовой болезни… Болезнь же на нервной почве. Лечили три недели электричеством. Успех равняется нолю. Все по-прежнему: и пученье глаз, и вздутие шеи, и сердцебиение, все симптомы базедовой болезни».
Лечили ее неправильно. Не знали тогда, что базедова болезнь – одно из самых распространенных эндокринологических заболеваний и заключается в усилении функции щитовидной железы. Сейчас бы ей помогли, а тогда жена Ленина фактически осталась без медицинской помощи. Базедова болезнь сказалась и на характере, и на внешности Надежды Константиновны: несоразмерно толстая шея, выпученные глаза плюс суетливость, раздражительность, плаксивость.
Ленин писал Григорию Шкловскому:
«Еще одна просьба личная: очень просил бы Вас постараться не посылать Наде больше никаких бумажек по делу Мохова, ибо ей это треплет нервы, а нервы плохи, базедова болезнь опять возвращается. И мне по этому пункту не пишите ничего (чтобы Надя не знала, что я Вам писал, а то она волноваться будет)».
Но чего не было, того не было: ни страсти, ни любви. Все это он нашел в объятиях Инессы. Хотя были ли объятия или же отношения остались платоническими? Так или иначе Инесса Арманд стала настоящей и единственной любовью Ленина.
Но вот что важно. Ленин не оставил жену даже в разгар романа с Инессой Арманд. А ведь это были самые счастливые дни его недолгой жизни. И тем не менее этой любовью он пренебрег. Считал любовь делом преходящим, менее значимым, чем прочные дружеские отношения с Крупской?
Не имея детей, Крупская посвятила ему свою жизнь. Их объединяли общие идеалы, взаимное уважение. Нельзя сказать, что их брак был неудачным. Владимир Ильич ценил жену, сочувствовал ее страданиям.
Он понимал, как важны для него преданность и надежность Надежды Константиновны, хорошо и разносторонне образованной женщины. Она, не жалуясь, помогала ему во всем. Вела его обширную корреспонденцию. Шифровала и расшифровывала переписку с товарищами – дело муторное и трудоемкое. Шутили, что практичный Ленин женился на Надежде Константиновне ради ее каллиграфического почерка.
Надо отдать должное Надежде Константиновне. Они с Инессой не выясняли отношений из-за мужчины. Они даже дружили. Инессу, сексуально раскрепощенную женщину, вполне устроила бы и жизнь втроем. Фактически это Инесса и предлагала Ленину:
«Много было хорошего и в отношениях с Надеждой Константиновной. Она мне сказала, что я ей стала дорога и близка лишь недавно. А я ее полюбила почти с первого знакомства за ее мягкость и очарование».
Говорят, Крупская, узнав о романе, готова была уйти, дать ему развод, чтобы он был счастлив. Но Ленин сказал: останься. Оценил ее преданность? Не захотел бросить не очень здоровую жену после стольких лет брака? Заботился о своей репутации? Арманд смущала его свободой взглядов на интимную жизнь. Она считала, что женщина сама вправе выбирать себе партнера, а в этом смысле революционер Ленин был крайне старомоден…
В конце концов уехала Инесса. Ленин пытался с ней объясниться:
«Надеюсь, мы увидимся после съезда. Пожалуйста, привези, когда приедешь (то есть привези с собой) все наши письма (посылать их заказным сюда неудобно: заказное письмо может быть весьма легко вскрыто друзьями)».
Ленин просил Инессу вернуть его письма, чтобы их уничтожить. С ней Владимир Ильич был очень откровенен:
«Как я ненавижу суетню, хлопотню, делишки и как я с ними неразрывно и навсегда связан! Это еще лишний признак того, что я обленился, устал и в дурном расположении духа. Вообще я люблю свою профессию, а теперь я часто ее почти ненавижу.
Если возможно, не сердись на меня. Я причинил тебе много боли, я это знаю…».
Роман с Инессой так или иначе тянулся лет пять, пока Ленин не прервал любовные отношения, оставив только деловые. И все равно нежные нотки постоянно прорывались:
«Дорогой друг!
Только что отправил Вам, так сказать, деловое письмо.
Но кроме делового письма захотелось мне сказать Вам несколько дружеских слов и крепко-крепко пожать руку. Вы пишете, что у Вас даже руки и ноги пухнут от холоду. Это, ей-ей, ужасно. У Вас ведь и без того руки всегда были зябки. Зачем же еще доводить до этого?..
Последние Ваши письма были так полны грусти и такие печальные думы вызывали во мне и так будили бешеные угрызения совести, что я никак не могу прийти в себя…
О, мне хотелось бы поцеловать тебя тысячу раз, приветствовать тебя и пожелать успехов».
Любовь обеих женщин Ленин использовал на полную катушку. Надежда Константиновна руководила его канцелярией и вела переписку. Инесса переводила для него с французского. Как ни любил Владимир Ильич Инессу, но хладнокровно отправил ее с партийным поручением в Россию, понимая, сколь опасно это путешествие. И ее действительно арестовали. Но политика и борьба за власть были для него важнее всего.
Настал момент, когда отношения Ленина и Арманд возобновились. Это произошло после того, как 30 августа 1918 года в Ленина стреляли. Среди немногих людей, которых он пожелал видеть, когда его привезли с завода Михельсона, была Инесса Федоровна. Возможно, оказавшись перед лицом смерти, он многое переосмыслил, желал видеть рядом дорогого ему человека.
Владимир Ильич, вообще говоря, был человеком резким и, по-видимому, злым. Он с презрением относился ко всем своим соратникам, в том числе к тем, кого сам вознес на высокие посты и приблизил.
О родных Владимир Ильич вообще был невысокого мнения. О старшей сестре, Анне Ильиничне, говорил:
– Ну, это башковитая баба. Знаете, как в деревне говорят – мужик-баба или король-баба… Но она сделала непростительную глупость, выйдя замуж за этого недотепу Марка, который, конечно, у нее под башмаком.
Действительно Анна Ильинична – это не могло укрыться от посторонних – относилась к мужу, Марку Елизарову, не просто свысока, а с нескрываемым презрением. Она точно стыдилась того, что он член их семьи и ее муж. А между тем, по отзывам современников, Марк Тимофеевич Елизаров был очень искренний и прямой, чуждый фразы, не любивший никаких поз. Он окончил математический факультет Петербургского университета, затем еще и Московское инженерное училище, работал на железнодорожном транспорте… Он участвовал в революционной деятельности, не раз попадал в тюрьму. Не скрывал, что не разделяет идей Ленина, и очень здраво и критически относился к нему самому.
6 мая 1919 года в освобожденном Крыму было провозглашено создание Крымской Социалистической Советской Республики и образовано Советское Временное Рабоче-Крестьянское правительство. Совнарком разместился в Симферополе. Наркомом здравоохранения и заместителем председателя Совнаркома, чтобы сделать приятное Ленину, назначили его младшего брата – Дмитрия Ильича Ульянова, который с 1914 года жил в Севастополе.
Дмитрий Ульянов писал сестре:
«Передай Володе, что в Евпатории в лучшей санатории у самого берега моря я приготовлю ему помещение, чтобы он хоть две-три недели мог отдохнуть, покупаться и окрепнуть. Там у нас есть все приборы для электро-гидро-механо– и гелиотерапии, и можно полечить ему руку. Тем более, что он никогда не видел нашего Черного моря».
Ленин презрительно сказал наркому внешней торговли Леониду Красину:
– Эти идиоты, по-видимому, хотели мне угодить, назначив Митю… Они не заметили, что хотя мы с ним носим одну и ту же фамилию, но он просто обыкновенный дурак, которому впору только печатные пряники жевать…
Младшая сестра Ленина, Мария Ильинична, с давних пор состоявшая на посту секретаря коммунистической «Правды», в семье считалась «дурочкой», относились к ней со снисходительным, но, если можно так выразиться, нежным презрением. Ленин отзывался о ней вполне определенно:
– Ну, что касается Мани, она пороху не выдумает, она… помните как в сказке «Конек-Горбунок» у Ершова сказано про второго и третьего братьев:
Средний был и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
Ленин в своих статьях и письмах ругался, как ломовой извозчик. Таков был его стиль. Он не стеснялся в споре быть дерзким и грубым. Но люди, которых он бранил, оставались его ближайшими соратниками и помощниками. У него были поклонники – их была масса, боготворившие его и все ему прощавшие. Но близких, закадычных, интимных друзей не было. Кроме Инессы Арманд.
Ее подозревали в скрытом всевластии – дескать, «ночная кукушка дневную перекукует». На съезде Советов один из левых эсеров сказал:
– У императора Николая был злой гений – его жена Алиса Гессенская. Вероятно, и у Ленина есть также свой гений.
За это высказывание левого эсера немедленно лишили слова, усмотрев в его словах оскорбление Совета народных комиссаров.
После работы Ленин часто заезжал к Инессе, благо ее квартира рядом.
16 декабря 1918 года Ленин дал указание коменданту Кремля Малькову:
«Подательница – тов. Инесса Арманд, член ЦИК. Ей нужна квартира на четырех человек. Как мы с Вами говорили сегодня, Вы ей покажите, что имеется, то есть покажите те квартиры, которые Вы имели в виду».
Ей дали большую квартиру на Неглинной, установили высоко ценимую советскими чиновниками вертушку – аппарат прямой правительственной связи. Если Ленин не мог заехать, писал записку. Некоторые сохранились.
16 февраля 1920 года:
«Дорогой друг!
Сегодня после 4-х будет у Вас хороший доктор.
Есть ли у Вас дрова? Можете ли готовить дома?
Кормят ли Вас?»
Только отправил эту записку и почти сразу пишет новую:
«Тов. Инесса!
Звонил к Вам, чтобы узнать номер калош для Вас. Надеюсь достать.
Был ли доктор?»
Озабоченный ее здоровьем, он постоянно думает о ней:
«Дорогой друг!
После понижения температуры необходимо выждать несколько дней.
Иначе – воспаление легких.
Испанка теперь свирепая.
Пишите, присылают ли продукты?»
В результате у него опять ухудшились отношения с Надеждой Константиновной. А у нее и так были все основания для обиды. Муж пренебрегал ею и дома, и в политике. После стольких лет активной борьбы за дело большевиков Крупской досталась незначительная должность заместителя наркома народного просвещения.
Ненавидевший большевиков профессор Юрий Готье пометил в дневнике в феврале 1919 года:
«Я был водим в Комиссариат Народного Просвещения на заседание коллегии Комиссариата. На заседании присутствовала Н. К. Крупская-Ульянова-Ленина, без пяти минут русская императрица; я не ожидал видеть ее такой, какая она есть, – старая, страшная, с глупым лицом тупой фанатички, причем ее уродство подчеркивается ясно выраженной базедовой болезнью…».
Слова несправедливые. Болезнь – не повод для насмешек. А на роль императрицы она вовсе не претендовала…
После Октябрьской революции Инессе Арманд нашли место в системе новой власти. Специально для нее в аппарате ЦК партии образовали отдел по работе среди женщин. Обиделась главная соперница Инессы Арманд Александра Коллонтай. Она считала себя гранд-дамой революции. Но самой влиятельной женщиной в Советской России стала Инесса. Это был удар для самолюбивой Коллонтай, которая считала, что выбор в пользу Инессы был продиктован ее любовными отношениями с Лениным.
В августе 1920 года Ленин написал Инессе, желая избавить ее от разногласий с Коллонтай:
«Дорогой друг!
Грустно очень было узнать, что Вы переустали и недовольны работой и окружающими (или коллегами по работе). Не могу ли я помочь Вам, устроив в санатории?
Если не нравится в санаторию, не поехать ли на юг? К Серго на Кавказ? Серго устроит отдых, солнце. Он там власть. Подумайте об этом.
Крепко, крепко жму руку».
Спасая Инессу от женских дрязг в коридорах ЦК и желая сделать ей приятное, Ленин уговорил ее отдохнуть в Кисловодске. Инесса поехала с сыном. Ее отдыхом вождь мирового пролетариата занимался сам, уже убедившись, что созданный им же советской аппарат провалит любое дело. Поездка оказалась роковой.
18 августа Ленин связался с председателем Северо-Кавказского ревкома Серго Орджоникидзе:
«т. Серго!
Инесса Арманд выезжает сегодня. Прошу Вас не забыть Вашего обещания. Надо, чтобы Вы протелеграфировали в Кисловодск, дали распоряжение устроить ее и ее сына как следует и проследить исполнение. Без проверки исполнения ни черта не сделают…».
Отдых не получался. Инесса Арманд грустила. 1 сентября 1920 года записала в дневнике:
«Раньше я, бывало, к каждому человеку подходила с теплым чувством. Теперь я ко всем равнодушна. А главное – почти со всеми скучаю. Горячее чувство осталось только к детям и к Владимиру Ильичу.
Во всех других отношениях сердце как будто бы вымерло. Как будто бы, отдав все свои силы, всю свою страсть Владимиру Ильичу и делу работы, в нем истощились все источники работы, которыми оно раньше было так богато…
И люди чувствуют эту мертвенность во мне, и они оплачивают той же монетой равнодушия или даже антипатии (а вот раньше меня любили). А сейчас – иссякает и горячее отношение к делу. Я человек, сердце которого постепенно умирает…».
Отношения с Лениным, теплые и сердечные, были ограничены известными рамками, которые он сам установил. А ей хотелось настоящей любви, обычного женского счастья. Кто знает, как сложилась бы ее жизнь, но ей уже не суждено было встретить другого мужчину.
Ленин тревожился и напоминал Орджоникидзе:
«Очень прошу Вас, в виду опасного положения на Кубани, установить связь с Инессой Арманд, чтобы ее и сына эвакуировали в случае необходимости».
Вот и напрасно сорвали ее из безопасного Кисловодска. Боялись одного, а беда подстерегла с другой стороны. На Кавказе, в Беслане, Инесса заразилась холерой и умерла. Местный телеграфист отстучал телеграмму:
«Вне всякой очереди. Москва. ЦЕКа РКП, Совнарком, Ленину
Заболевшую холерой товарища Инессу Арманд спасти не удалось точка кончилась 24 сентября точка тело перепроводим Москву Назаров».
С транспортом были большие проблемы. Восемь дней ее тело лежало в морге в Нальчике, пока искали оцинкованный гроб и специальный вагон.
Через две недели, ранним утром 11 сентября 1920 года, гроб доставили в Москву. На Казанском вокзале поезд встречали Ленин и Крупская. Гроб поставили на катафалк и повезли в Дом Союзов.
Дочь члена Реввоенсовета Республики Сергея Ивановича Гусева, Елизавета Драбкина, вспоминала:
«Мы увидели двигающуюся нам навстречу похоронную процессию. Мы увидели Владимира Ильича, а рядом с ним Надежду Константиновну, которая поддерживала его под руку. Было что-то невыразимо скорбное в его опущенных плечах и низко склоненной голове».
Владимир Ильич шел за гробом через весь город. О чем он в эти часы думал? О том, что напрасно отказался от любви Инессы Арманд и жестоко обделил себя? Ощущал свое одиночество? Чувствовал неотвратимо подступающую неизлечимую болезнь, которая скоро, очень скоро превратит его в полного инвалида?
«На похоронах Ленина было не узнать, – писала Александра Коллонтай. – Он был раздавлен горем. Нам казалось, что в любой момент он может лишиться сознания».
Смерть Инессы Арманд никому не принесла облегчения. Об избавлении от счастливой соперницы не было и речи. Ревность осталась в далеком прошлом. Болезнь Ленина стремительно развивалась, и для Крупской худшее было впереди. То, что она сделала для мужа в последние годы его жизни, это подвиг. Лишь те, кто сам прошел через такое, понимают, какая эта мука и страдания – видеть, что болезнь делает с близким и любимым человеком.
На склоне лет Надежда Константиновна уже не видела в Инессе Арманд удачливую соперницу, заботилась о ее детях, часто вспоминала эту яркую и темпераментную женщину. Да много ли в ее жизни было счастливых дней и месяцев? Совсем не много. Как и в жизни Ленина.
Кто знает, будь у него любящая и любимая жена, полноценная семья, дети, может, революция, Гражданская война, советская власть не оказались бы такими кровавыми? Впрочем, возможно, если бы у него нашлось желание проводить время в кругу семьи, заниматься женой и детьми, революции вообще бы не случилось…
Первая женщина-министр
На II Всероссийском съезде Советов Александру Михайловну Коллонтай избрали в президиум. 30 октября Ленин вручил ей удостоверение, отпечатанное на бланке Петроградского Военно-революционного комитета: «Республиканское Правительство (Совет Народных Комиссаров) уполномочивает товарища А. Коллонтай народным комиссаром общественного призрения». Это забытое ныне слово означало социальное обеспечение.
1917 год был ее звездным часом. Она стала первой женщиной-министром. Ее поставили заниматься социальными вопросами.
Александра Коллонтай была необыкновенно привлекательной и эффектной женщиной. Ее внимания добивались многие мужчины. В Коллонтай влюбился и Федор Федорович Раскольников, который был моложе ее на двадцать лет.
Раскольников откровенно спросил Дыбенко:
– Павлуша, какого ты мнения об Александре Михайловне Коллонтай?
– Ха-ха-ха, – рокочущим басом загоготал похожий на цыгана черноволосый великан, – я с ней живу…
Узнав, что сердце обожаемой женщины завоевано Павлом Дыбенко, Раскольников благородно отошел в сторону.
О романе двух министров – Коллонтай и Дыбенко – шушукались по всему городу. Она была дворянкой, дочерью генерала, он – простым матросом из крестьян. Александре Михайловне было сорок пять лет, Павлу Ефимовичу – двадцать восемь. Разница в возрасте их нисколько не смущала.
Познакомились они незадолго до революции, когда Коллонтай приехала на флот, чтобы по поручению ЦК партии большевиков сорвать среди военных моряков подписку на «Заем Свободы», выпущенный Временным правительством. Роман Коллонтай и Дыбенко привлек всеобщее внимание, потому что они совершенно не стеснялись своих чувств.
Александра Михайловна Коллонтай, член ЦК большевистской партии и член Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, увидела в моряке-балтийце мужчину, которого искала всю жизнь. Инженеры, ученые, профессиональные революционеры, все, кто прошел через ее постель, могли только красиво говорить. А он умел любить. Дыбенко казался олицетворением мужественности и пользовался большим успехом у слабого пола. Александра Михайловна, что называется, по уши влюбилась в матроса-балтийца. Она откровенно признавалась:
«Люблю в нем сочетание крепкой воли и беспощадности, заставляющее видеть в нем “жестокого, страшного Дыбенко”… Это человек, у которого преобладает не интеллект, а душа, сердце, воля, энергия… Я верю в Павлушу и его звезду. Он – Орел… Наши встречи всегда были радостью через край, наши расставания полны были мук, эмоций, разрывающих сердце. Вот эта сила чувств, умение пережить полно, сильно, мощно влекли к Павлу».
Александра Михайловна Коллонтай – первая женщина-министр и первая женщина-посол в истории России – родилась в дворянской семье. Матрос Дыбенко с его скудным образованием, надо полагать, немало почерпнул у этой утонченной и искушенной женщины.
Первым руки Александры попросил адъютант императора Александра III генерал Тутолмин. Она отказала. Влюбилась в своего трою родного брата Владимира Людвиговича Коллонтая, выпускника военно-инженерной академии, чью фамилию носила до конца жизни:
«Два года я боролась с родителями, чтобы получить их согласие на брак с красивым и веселым Коллонтаем. Он необыкновенно хорошо танцевал мазурку и умел веселить и смешить нас в течение целого вечера».
Она заставила родителей согласиться на брак. В 1893 году они обвенчались. Родили сына Михаила, которого Александра Михайловна обожала. Придумывала ему множество ласковых имен – Мишука, Мимулек, Михенька…
Владимир Коллонтай со временем дослужился до генерала. Он бесконечно любил жену, но Александре Михайловне хотелось свободы. Она не желала быть просто женой, которая сидит дома и ждет, когда муж придет с работы: «Хозяйство меня совсем не интересовало, а за сыном могла очень хорошо присматривать няня».
Александру Коллонтай тянуло к ярким личностям. Отношения с мужем показались слишком пресными. У нее возник роман на стороне, и они с мужем разошлись. Она ушла из семьи. И уехала за границу, где женщине легче было получить высшее образование. Коллонтай посвятила себя движению за равноправие женщин, перезнакомилась со всеми известными социал-демократами Европы, участвовала в международных конференциях, посвященных женскому движению. Среди ее любовников называют виднейших революционеров того времени.
Историки пишут о своего рода сексуальной революции, которая произошла в России в конце XIX века. Женщины, прежде находившиеся под властью мужа, жаждали личного счастья, и для этого им нужна была свобода в интимных отношениях. Отныне уже не только мужчины, но и женщины стали разрушать институт брака. Тайные адюльтеры случались во все времена, но теперь женщины стали открыто уходить от мужей и начинали новую, самостоятельную жизнь. Они также требовали уравнения их в правах с мужчинами и присоединялись к освободительному революционному движению.
Первые российские феминистки возмущенно писали:
«Мужчины – господа, а женщины – их рабыни, поэтому первым все позволено и прощено, а вторым все запрещено и ничего не прощается. Мужчина, пользуясь своим господством, стремится устроить все по-своему. Женщины, желая облегчить свою участь, ведут борьбу с господством мужчин. Эта постоянная борьба между полами исчезнет, когда исчезнет подчиненность женщин.
Сами женщины должны стремиться освободить себя от подчиненности мужчинам и добиваться равноправности. Раскрепощение женщины должно и может совершиться только ее собственными силами – ее натиском».
Есть два выхода, считала Коллонтай: или вернуть женщину домой, запретив ей какое-либо участие в народнохозяйственной жизни, или создать такую социальную систему, которая позволит женщине становиться матерью и не лишаться возможности работать. Поскольку колесо истории назад не поворачивается, то первая возможность исключается. Экономическая самостоятельность виделась Коллонтай и как средство избавиться от унизительной для женщины необходимости вступать в брак с нелюбимым человеком только для того, чтобы родить и прокормить ребенка…
«Женщинам, – писала деятель Коминтерна Анжелика Балабанова, – приходилось бороться почти с непреодолимыми препятствиями, чтобы добиться возможностей, которые мужчины того времени получали как нечто само собой разумеющееся. Чтобы добиться интеллектуального признания, в то время женщине требовалась подлинная жажда знаний, много упорства и железная воля».
В 1917 году Александра Михайловна была одним из самых блестящих ораторов. За неукротимый темперамент ее называли «валькирией революции»:
«Выступление за выступлением, – вспоминала она сама. – Говорю то на Марсовом поле, то на площадях с грузовиков, с броневика или на чьих-то плечах. Говорю хорошо, зажигающее и понятно. Женщины плачут, а солдаты перебегают от трибуны к трибуне, чтобы еще раз послушать “эту самую Коллонтай”. Под моросящим дождем митинг возобновляется. Я говорю на чьих-то услужливо подставленных коленях, опираясь о чье-то плечо. И снова растет, поднимается волна энтузиазма…
Я сама горела, и мое горение передавалось слушателям. Я не доказывала, я увлекала их. Я уходила после митинга под гром рукоплесканий. Я дала аудитории частицу себя и была счастлива».
Питирим Александрович Сорокин вспоминал летом 1917 года:
«Жизнь в Петрограде становится все труднее. Беспорядки, убийства, голод и смерть стали обычными. Мы ждем новых потрясений, зная, что они непременно будут. Вчера я спорил на митинге с Троцким и госпожой Коллонтай. Что касается этой женщины, то, очевидно, ее революционный энтузиазм – не что иное, как опосредованное удовлетворение ее нимфомании».
Не все думали так приземленно.
«Я увидел, как у Коллонтай потемнели зрачки, и она сорвала платок с головы и оглянулась, – вспоминал писатель Николай Александрович Равич. – Кто-то подставил ящик. Александра Михайловна вскочила на него и заговорила.
Ее звонкий певучий голос разносился далеко во внезапно наступившей тишине, щеки раскраснелись, глаза сияли. Иногда она непроизвольным движением поправляла непокорную прядь волос, спадающих на лицо. И я тогда любовался ею так, как может любоваться молодой человек двадцати лет женщиной, которая стала для него идеалом».
Временное правительство посадило ее в Петроградскую женскую тюрьму. В августе 1917 года она писала подруге:
«Не скрою, бывают и у меня серые часы, неизбежные в одиночке, но в общем – я ясна. Первые дни мне все казалось, что я участвую в американском фильме, там в кинематографе так часто изображаются тюрьма, решетка и все атрибуты правосудия! Странно, что первые дни я много спала. Кажется, выспалась за все эти месяцы напряженной работы. Но потом настали и темные дни. Трудно передать свое душевное состояние. Кажется, преобладающая нота была в те тяжелые дни – ощущение, будто я не только отрезана, изолирована от мира, но и забыта. Казалось, что кроме тебя обо мне уже никто не помнит».
На самом деле тюремное заключение создало вокруг нее ореол героизма. Шестой съезд партии собрался в ситуации, когда партию большевиков преследовали, и проходил в полулегальной обстановке. Новый состав ЦК выбирали закрытым голосованием, результаты на съезде не объявили. Только назвали фамилии четырех человек, получивших наибольшее число голосов. Всего выбрали 21 члена ЦК и десять кандидатов. Коллонтай, сидевшую в тюрьме, назвали почетным председателем съезда и ввели в состав ЦК. Она узнает об этом, когда выйдет на свободу, вернется к политике и любимому мужчине…
«Первое заседание большевистского правительства, – вспоминал Лев Троцкий, – происходило в Смольном, в кабинете Ленина, где некрашеная деревянная перегородка отделяла помещение телефонистки и машинистки. Мы со Сталиным явились первыми.
Из-за перегородки раздавался сочный бас Дыбенко: он разговаривал по телефону с Финляндией, и разговор имел скорее нежный характер. Двадцатидевятилетний чернобородый матрос, веселый и самоуверенный гигант, сблизился незадолго перед тем с Александрой Коллонтай, женщиной аристократического происхождения, владеющей полудюжиной иностранных языков и приближавшейся к 46-й годовщине.
В некоторых кругах партии на эту тему, несомненно, сплетничали. Сталин, с которым я до того времени ни разу не вел личных разговоров, подошел ко мне с какой-то неожиданной развязностью и, показывая плечом за перегородку, сказал, хихикая:
– Это он с Коллонтай, с Коллонтай…
Его жест и его смешок показались мне неуместными и невыносимо вульгарными, особенно в этот час и в этом месте. Не помню, просто ли я промолчал, отведя глаза, или сказал сухо:
– Это их дело.
Но Сталин почувствовал, что дал промах. Его лицо сразу изменилось, и в желтоватых глазах появились искры враждебности…».
Не только заметная разница в возрасте, но и необыкновенная пылкость чувств влюбленных друг в друга наркомов, словно нарочито выставленная напоказ, смущали товарищей по партии и правительству.
По описанию его заместителя по морскому ведомству Раскольникова, Дыбенко «был широкоплечий мужчина очень высокого роста. В полной пропорции с богатырским сложением он обладал массивными руками, ногами, словно вылитыми из чугуна. Впечатление дополнялось большой головой с крупными, глубоко вырубленными чертами смуглого лица с густой кудрявой бородой и вьющимися усами. Темные блестящие глаза горели энергией и энтузиазмом, обличая недюжинную силу воли».
