Текст книги "Проект «Вальхалла»"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Немного растерянный Вентури бродил, разглядывая экспозиции. Со стендов на него смотрели многочисленные фотографии и портреты Муссолини. Дуче произносит речи. Целует детей. Путешествует по стране. Улыбки молодых ребят, обращенные к диктатору, комментарии, прославляющие дуче – «Спасителя мира». Книги: «Объяснение фашизма для детей», «Элементы фашистской культуры для школ всех типов и организаций», «От Римской империи к имперской Италии». Лозунги: «Муссолини всегда прав», «Если ты ешь слишком много, ты воруешь у нации». Статистика показывает, насколько при фашистском режиме улучшилась жизнь итальянцев. Не только поезда ходили вовремя, но и итальянцы потребляли тогда протеинов больше, чем до и после Муссолини.

Молодежь с любопытством осматривала приметы той эпохи. Пожилые люди со смешанным чувством грусти и ужаса вспоминали собственное детство и юность. Вентури слышал вырывавшиеся кое у кого одобрительные восклицания – ностальгия по временам, когда в стране было больше порядка.

Впечатления от миланской выставки наложились на дурное настроение, связанное с расследованием.

Чтобы отделаться от гнетущих мыслей, он зашел в бар. Настроение у него слегка поднялось.

Но теперь Вентури ощутил голод. Он вышел из бара и остановился, чтобы сориентироваться – никак не мог сообразить, куда его занесло. Определенно, он в этих местах не бывал. Перед ним тянулся довольно пустынный бульвар с чахлыми деревцами. Справа старое двухэтажное здание, из открытых окон которого доносился шум голосов. Вентури выругал себя за невнимательность: полицейскому полагалось лучше знать город. Конечно же, это рабочий клуб, и в нем опять какое-то собрание. Приличных ресторанов здесь явно нет. Придется выбираться в центр. Вентури пошел вперед и нос к носу столкнулся с человеком, который выскочил из подъезда рабочего клуба. Вентури хотел извиниться, но человек оттолкнул его и бросился в переулок. Послышался рев мотора, потом хлопнула дверца, и белая машина вырвалась из переулка, чуть не перевернувшись на повороте.

Вентури ошеломленно посмотрел ей вслед. И в это время сзади что-то оглушительно рвануло. Комиссар оглянулся: из окон рабочего клуба вырвались языки пламени, целый угол здания осел, полетели осколки стекла, куски кирпича. Послышались женские крики, из подъезда выскочило несколько человек. И в ту же секунду раздался второй взрыв. На глазах у Вентури и еще нескольких человек, успевших выбраться из здания, провалилась крыша.

Мимо промчались две пожарные машины. Вслед за пожарниками приехала полиция. Вентури сделал несколько шагов назад. Один из полицейских насторожился.

– Ты куда это, парень?

– Я? – изумленно спросил Вентури. – Никуда.

Полицейский подошел к нему и крепко взял за руку. Теперь на них смотрели уже все.

– Что здесь происходит?

Перед Вентури стоял высокий человек в штатском.

– Да вот, пытался скрыться, но я не дал. Похоже, один из тех, кто бомбу подложил, – сказал полицейский.

– Да вы что? – закричал Вентури. – Я комиссар полиции.

Он сделал движение, чтобы достать документы, но двое полицейских закрутили ему руки за спину.

– В машину, – скомандовал тот.

Сопротивлявшегося Вентури сноровисто запихнули в кузов микроавтобуса. Шофер включил сирену, и машина рванулась вперед.

Комиссар открыл рот:

– Я...

– Молчать, – рявкнул сидевший рядом с ним полицейский.

– Как вы смеете со мной разговаривать в таком тоне? – возмутился Вентури.

Вместо ответа полицейский коротко ударил его в челюсть. Хрустнул зуб, комиссар почувствовал во рту вкус крови. Он опять попытался что-то сказать, последовал второй, более жестокий удар. Голова Вентури больно стукнулась о кузов.

В полицейском участке он опять сделал попытку объясниться.

– Вызовите сюда кого-нибудь из следователей, – потребовал он.

– Обойдешься, – лениво отреагировал сержант. – Выгребай все из карманов, – скомандовал он.

– Вы не имеете права! – Вентури шагнул навстречу сержанту.

Тот как бы нехотя взглянул на него и неожиданно со всего маха ударил ногой в пах. Комиссар согнулся от боли. Тогда его сверху чем-то тяжелым ударили по голове...

Кристиан так и остался стоять неподвижно, сжимая телефонную трубку. Вскочив спросонок, он здорово ударил ногу об угол шкафа, но даже не ощущал боли. «Этого не может быть...» – фраза эта, как заигранная пластинка, вновь и вновь прокручивалась у него в голове. На секунду ему даже пришла в голову нелепая мысль, что его друзья погибают после того, как встречаются с ним. Это было нелепо, чудовищно, но смерть журналиста была еще нелепее. Хорст, распрощавшись с Кристианом, так и не вернулся домой. Встревоженная его долгим отсутствием жена позвонила в полицию. Поиски почти немедленно дали результат: патрульная машина обнаружила «мерседес» журналиста на лесной дороге недалеко от города. Как журналист оказался там, осталось невыясненным.

Патрульный полицейский открыл дверцу «мерседеса», склонился над неподвижным телом, распластанным на переднем сиденье, пощупал пульс и пошел докладывать по рации. Рядом с телом валялся пистолет, из которого был произведен выстрел. Экспертиза показала: на пистолете – отпечатки пальцев только самого журналиста. В полиции вдове заявили, что речь идет об элементарном самоубийстве.

«– Предположим, я бы мог попытаться устроить вам встречу с Уайтом. Но с чем вы придете к нему, граф? Помощник президента – непростой человек. Уайт совершенно лишен академичности в политике. Он принимает решения, основываясь не на представленных ему разработках специалистов, а руководствуясь интуицией. Поэтому его решения и реакции довольно трудно предсказать.

– Тем более. Значит он способен к самым неожиданным поворотам. Это меня устраивает. С традиционалистом, с человеком, который оперирует только привычными категориями, нам было бы невозможно столковаться.

– Но я повторяю вопрос: с чем вы придете к Уайту? Его политическое мировоззрение определяют три качества: неприязнь к идеологиям, мечта о формировании международной интеллектуальной элиты, которая возглавила бы общество будущего, и враждебность к Советскому Союзу.

– Нас тоже нельзя назвать поклонниками Москвы.

– Да, но неприязнь к идеологиям я поставил на первое место. Фашизм ему не ближе коммунизма.

– А я не собираюсь убеждать его в преимуществах нашей идеологии. Моя цель достаточно скромна – трезвомыслящие люди, стоящие у руля американского корабля, должны научиться видеть в нас не террористов, скрывающихся в подполье, и не пустых теоретиков, а реальную политическую силу, партнеров. Сегодня – это Уайт, завтра мы обратимся к другим людям. Наше влияние возрастает с каждым годом. Смотрите, как бы Америка не упустила шанс сделать наше движение своим союзником, а не врагом. Завтра движение, может набрать такую силу, что ему не понадобятся союзники.

– А в чем вы видите свою ценность для Америки?

– Мы создадим новую структуру Европы. Сильную, единую Европу, способную противостоять коммунистическому лагерю. Европу, которая будет выступать единым фронтом с Америкой, а не искать мелких конъюнктурных выгод, предавая вас в конфронтации с Москвой. Я хочу быть с вами честным до конца: Соединенные Штаты вовсе не пользуются нашими особыми симпатиями, но враг у нас общий, я в борьбе с ним мы союзники. Наши расхождения должны быть отодвинуты на второй план, иначе мир захлестнет волна коммунистического хаоса. Одной Америке не выстоять.

– Не преувеличиваете ли вы свои возможности?

– Нет. Иначе вы бы не искали встречи со мной».

Джексон выключил магнитофон. Беседа с адвокатом Гонсалвишем продолжалась почти всю ночь, и закончив ее, Джексон поспешил в свой номер, чтобы вместе с сотрудниками управления планирования прослушать и проанализировать запись разговора.

Джексона познакомили с Гонсалвишем в Нью-Йорке на званом обеде. Высокий импозантный европеец с приятными манерами. Через лиссабонскую резидентуру Джексон получил дополнительную информацию о Гонсалвише. Выходец из знатной семьи, он еще в студенческие годы принял участие в праворадикальном движении, был близок фашистскому диктатору Салазару. После апрельской революции исчез из Португалии.

Люди Джексона нашли его в Берне. Стороны долго прощупывали друг друга, и в результате Гонсалвиш встретился с Джексоном на уединенном ранчо одного техасского промышленника, ценителя живописи. Ни Джексон, ни Гонсалвиш не связывали себя никакими обязательствами, но отношения наладились прочные. Три-четыре раза в год Гонсалвиш приезжал в Нью-Йорк, иногда под своей, чаще под чужой фамилией, с ним встречался либо сам помощник Малькольма, либо кто-то из доверенных людей. Через Гонсалвиша Джексон и наладил контакты с «коричневым фронтом».

Сотрудничество с «коричневым фронтом» принесло ему большие дивиденды. Его управление теперь давало втрое больше сверхважной политической информации о союзниках по НАТО, чем управление разведки. Причем, сведения об умонастроениях европейских союзников США были всегда абсолютно точны, за что госдепартамент и Белый дом не раз выражали благодарность управлению Малькольма. Под это дело Джексону удалось получить согласие шефа на регулярные полеты транспортных самолетов из Японии в институт. Потом «коричневый фронт» начал успешно организовывать террористические акции в Италии и ФРГ, маскируясь под левых. Теперь уже никто не мог говорить «нет», когда Джексон советовал помочь «фронту».

Каждый шаг в работе с «коричневым фронтом» он подстраховывал санкциями руководства. Кроме одного.

О том, что в действительности создавалось в институте, в ЦРУ знал один Джексон. Знал, что самолеты, взлетавшие с баз американских ВВС, институту нужны для проекта «Вальхалла».

Поэтому все, что происходило в институте, тревожило Джексона. Не доверяя Гонсалвишу, он поручил сотрудникам управления, связанным с «фронтом», в том числе Уорнеру, тщательно собирать информацию обо всем, что имеет отношение к проекту «Вальхалла». Взрыв ядерного устройства в Атлантике Джексон однозначно связывал с деятельностью института. Он был немного ошеломлен успехами «коричневого фронта»: всего два года назад на аэродроме института сел первый самолет «Си-эй», а бомба уже готова. «Правда, – размышлял Джексон, – бомба не представляет ни малейшей опасности для США, да и рвать такие ценные контакты с «фронтом» глупо».

Ему показалось, будто его зовут. Тихим таким, тонким голосом. Как мама в детстве. Он задержал дыхание, пытаясь определить, откуда идут звуки. В абсолютной тишине что-то громко застучало. Он испуганно приподнялся и тут же сообразил, что слышит биение своего сердца. Звал его кто-то или нет?

Он потер рукой лоб. Хуже всего, что он не в состоянии успокоиться. Ну кто мог его здесь звать? Чушь какая-то. Здесь говорят «подследственный Вентури». Здесь тюрьма.

И в тюрьме он сидел третьи сутки.

Прямо в лицо бил свет. Выключатель находился в коридоре. Тюремщики не любят, когда заключенные спят. Сон равносилен побегу, ведь во сне люди свободны.

За все годы работы в полиции Вентури никогда не задумывался над тем, что такое тюрьма, хотя отправил туда немало людей. На секунду ему закралась в голову мысль, что это как бы месть, но он отмел ее. Он-то сажал преступников.

И вновь накатила такая тоска, что хотелось выть.

Ночью тюремщики обязаны выводить в туалет, он хорошо знал об этом. На вторую ночь, так и не обретя способности спать, он запросился в туалет. На этот раз тюремщик подошел. Услышав просьбу, захохотал:

– У тебя там кувшин для воды есть. Туда и...

Вентури вспомнил историю, которую рассказывали в полицейском управлении и которой, никто не верил. Какой-то старик заключенный, страдавший сердцем, почувствовал себя ночью плохо. Он колотил кулаками в дверь, надеясь привлечь внимание надзирателей. Но тем не хотелось беспокоиться. Старик умер. Прямо у двери. Историю замяли. Просто потому, что никто, Вентури в том числе, не захотел поверить в нее.

А ведь лишь немногие из надзирателей – психопаты, которым нравится возможность издеваться над людьми. Большинство просто работает. Многие работают в тюрьме, потому что не могут больше нигде устроиться. В Италии полно безработных. Такие люди приходят в тюрьму без всякой злобы. Но со временем ожесточаются.

Комиссар пытался шаг за шагом восстановить события того дня, проанализировать, что же произошло. Вот он идет по улице мимо какого-то здания... Слышит шум за входной дверью, дверь распахивается... Выскакивает человек... Стоп! Почему ему показалось, что выбежавший был ему знаком? Почему? Сначала надо представить себе его облик. Куртка... Да, да! Мешковатая куртка.

Вентури вспомнил, что человека в такой неудобной, явно великоватой куртке он видел в кафе. Прикрыв глаза, попытался восстановить в памяти лицо этого парня. Вентури вскочил: надо немедленно составить фоторобот и раздать полицейским. И тут же поник. Им вновь овладело смертельно отчаяние.

Почему он оказался в камере? Ведь те, кто его арестовал, не могли не доложить начальству, кого посадили за решетку. И начальство, следовательно, одобрило...

На секунду мелькнула мысль о побеге. На самом деле бежать некуда. Даже если и удастся выбраться за стены, оборудованные по последнему слову электронной техники, к кому пойти? Где переодеться, раздобыть денег? Броситься к родным и сказать: спрячьте меня?

Когда-то давно, Вентури еще только начинал работать в полиции, из тюрьмы бежали двое заключенных. Через три дня, голодные и злые, они сдались полицейскому патрулю.

В девять тридцать (время Вентури знал точно, потому что в коридоре были часы) дверь камеры распахнулась, и надзиратель заорал:

– Выходи!

Из «коричневой тетради» Кристиана Редлиха:

«В Италии действует более двадцати террористических фашистских групп, самая известная из них – «Черный порядок». Наиболее крупные преступления фашистов – взрыв в помещении сельскохозяйственного банка в Милане, взрыв пассажирского экспресса «Италикус», взрыв железнодорожного вокзала в Болонье. Террористы проходят подготовку в «молодежном фронте» – молодежной организации партии Итальянское социальное движение – Национальные правые силы.

Итальянские фашисты обнаглели до того, что сами напрашиваются на встречи с журналистами. В «Эуропео» хвастливое интервью с бывшим сотрудником итальянских спецслужб – откровенным фашистом.

«– Этот государственный переворот вы планировали как сотрудники СИД [2]2
  СИД (SID) – военная разведка Италии.


[Закрыть]или как правые деятели – в каком именно качестве?

– Как военные. Выступить должна была армия, причем по всей Италии.

– Каким образом?

– Занять стратегические пункты, арестовать префектов, арестовать политических деятелей, взять в свои руки контроль над страной...

– Кого вы должны были арестовать?

– Сенаторов, депутатов, профсоюзных деятелей. Было решено, что арестованные будут отправлены на остров Маддалена.

– Но с чьей помощью вы должны были произвести эти аресты? С помощью армии?

– С помощью парашютистов.

– Вы утверждали, что есть некоторые тайны Италии, о которых вам известно. Какие именно?

– Первая – это тайна полковника Ренцо Рокка, который «покончил с собой» в своем кабинете на улице Барберини в Риме.

– Рокка поддерживал связь между СИД и промышленниками, не так ли?

– Рокка был агентом ЦРУ. Он обеспечивал связь между СИД и ЦРУ...

– Говорят, что вы являетесь также одним из представителей «черного» правительства в эмиграции, а точнее, начальником генерального штаба. Какова цель этого правительства?

– Совершить государственный переворот и взять власть в Италии... Учтите: большинство офицеров НАТО – с нами.

– Вы считаете, что у вас есть основания надеяться на международную поддержку? Что сказали бы о путче американцы?

– Они были бы в восторге, уверяю вас...»

Выключили электрический свет. На стол были поставлены свечи. На лица легли зловеще-торжественные отблески. Клаус Циммер шепнул профессору Симидзу:

– Эти велеречивые потомки древних римлян чересчур любят внешние эффекты, но признаюсь, сегодня все это к месту.

Симидзу согласно кивнул и оглядел собравшихся в пышной квартире в аристократическом районе Рима участников движения.

Подняв бокал кроваво-красного вина, речь держал граф Гонсалвиш:

– Когда-нибудь эти дни будут вписаны в историю движения как дни решающего перелома... Нам пришлось пережить немало унижений. Нас травили, оскорбляли... Но сегодня мы опять сильны... Сегодня мы намерены открыто заявить о себе. Пусть трепещут наши враги. Пусть поймут, что завтра мы будем еще сильнее.

Клаус Циммер, слушая Гонсалвиша, кивал головой. Конечно, латиняне прирожденные ораторы, но в движении ведущая роль принадлежит по нраву тем, кто силен не словами, а наделен подлинно нордическими качествами.

Три дня, которые они провели в Риме, были наполнены большими делами. Ночью они все вылетят в ФРГ. Итальянцы выполнили свою задачу в Турине, подложили бомбу под какое-то сборище красных. Теперь очередь за немцами. Циммеру придется лететь под чужим именем, с паспортом, который ему специально сделали свои люди в полиции. К сожалению, еще не настало время вернуться на родину победителем.

Джексон уже сложил бумаги в сейф и собирался уходить домой, когда его вызвали к Малькольму.

Заместитель директора ЦРУ находился не на своем обычном месте, за массивным письменным столом, а в мягком кресле напротив телевизора – показывали пресс-конференцию президента. Увидев Джексона, Малькольм указал ему глазами на свободное кресло. Джексон отрицательно качнул головой и отошел к окну – насиделся за день, хотелось немного постоять.

Пресс-конференция заканчивалась. Дождавшись заключительных слов президента, Малькольм выключил телевизор.

– Слишком он долго распинался насчет сплоченности и единства с Западной Европой, – заметил Джексон.

– Да, союзники упорно желают проводить самостоятельную политику, – проговорил Малькольм. – Слова президента – хорошая мина при плохой игре.

– Госсекретарь на следующей неделе опять собирается в Западную Европу.

– Одними дипломатическими методами положения не исправишь.

В конце 40-х – начале 50-х годов американская агентура, используя все средства – от подкупа до шантажа, добилась вывода коммунистов из правительств Франции и Италии, толкнула эти страны на путь «холодной войны». И впоследствии ЦРУ иной раз добивалось успеха.

Однако в последние годы операции ЦРУ по «стабилизации» политического положения в Западной Европе заканчивались неудачами. Между тем Вашингтону в его глобальной антисоветской стратегии все чаще требовалась активная поддержка западноевропейских столиц.

– Я хочу поручить вам важную работу, – сказал Малькольм. – Нет ни одного директивного документа, руководства, в котором излагались бы принципы и методы наших действий по исправлению политического курса той или иной страны. Попробуйте составить короткую инструкцию, которую мы попросим Белый дом одобрить. Обязательно сформулируйте контрдоводы на возможную критику этого документа – вмешательство во внутренние дела суверенной страны незаконно и аморально. Аргументация должна быть проста. Шпионаж тоже незаконен, однако, почти все страны прибегают к нему. Кроме того, каждая страна имеет право применять силу для обороны. Наше противодействие коммунистическим проискам тоже оборона на передовых рубежах. Следовательно, наши акции и моральны и необходимы.

Малькольм поднялся.

– Необходимы тщательно разработанные, согласованные между собой тайные операции в Западной Европе. Пригодятся, я думаю, и ваши контакты с «коричневым фронтом». Так что, пожалуйста, завтра же займитесь этим. Работа срочная.

В Италии люди из «коричневого фронта» передали Циммеру новые документы для поездки в Федеративную республику – имя профессора Циммера значилось в списке разыскиваемых федеральной прокуратурой военных преступников.

Накануне вылета Циммер стал приводить в порядок свои бумаги. Он делал это перед каждой поездкой. Надолго уезжая из дома, он не хотел оставлять без присмотра слишком много важных документов, относящихся к «коричневому фронту».

Усевшись поудобнее в глубокое кресло с изогнутыми деревянными ручками, Циммер внимательно просматривал содержимое папок, обычно хранившихся в сейфе, вмонтированном в громоздкий письменный стол. Сверху лежали документы, относящиеся к проекту «Вальхалла».

Циммер хорошо помнил, как руководство «коричневого фронта» приняло решение создать собственную атомную бомбу. Многим тогда эта идея показалась безумной. Многим, но не Циммеру.

Именно Циммер предложил тогда обратиться к ЮАР. Он знал, что Претория давно мечтает о собственной бомбе и не откажется от сотрудничества с «коричневым фронтом». Собственный научно-технический потенциал ЮАР был недостаточен для разработки технологии обогащения природного урана. Правда, около сотни южноафриканских физиков обучались в Соединенных Штатах. Эти физики образовали затем костяк Национального ядерного центра в Пелиндабе.

Используя свои связи в западногерманском истэблишменте, «коричневый фронт» связал южноафриканских физиков с правительственным центром ядерных исследований в Карлсруэ.

Вся теоретическая работа была проведена в ФРГ, а испытана на построенном в ЮАР заводе в Валиндабе, куда недавно ездил Хайссе. Сложнейшая аппаратура, необходимая для ядерного проекта, производилась мюнхенской машиностроительной фирмой и по частям вывозилась в ЮАР в багажниках машин южноафриканских дипломатов, не подлежащих таможенному досмотру.

В распоряжении ЮАР одно из крупнейших в мире месторождений урана в Россинге. Циммер хорошо помнил это безлюдное место в пустыне Намиб, приблизительно в 65 километрах к северо-востоку от прибрежного города Свакопмунда.

У Циммера остались лучшие впечатления от путешествия в Юго-Западную Африку, которую он упорно отказывался именовать Намибией. В Свакопмунде он с удовольствием ел булочки и ржаные пышки, испеченные поварами-немцами, ливерную колбасу и айсбайн, приготовленные немецкими колбасниками и поварами. Он встретил нескольких «боевых товарищей» по НСДАП, бежавших сюда в 1945 году. Это было место, где говорить о своем нацистском прошлом можно было открыто и с гордостью.

А по другую сторону океана – в джунглях Латинской Америки был организован институт. Здесь преданные «коричневому фронту» инженеры и ученые создавали атомную бомбу. После разгрома гитлеровской Германии немало видных нацистов бежали в Латинскую Америку, среди них известные ученые, работавшие на концерн «ИГ Фарбен», который занимался производством тяжелой воды.

Впоследствии Франц-Йозеф Штраус, занявший пост федерального министра по атомным вопросам, пригласил нескольких нацистских физиков приехать в Западную Германию. В Карлсруэ они построили ядерный реактор по планам, разработанным еще при Гитлере. И вновь вернулись в Латинскую Америку.

Циммер просидел над бумагами полночи. Он сжег несколько документов, где упоминалось его имя. Остальные спрятал обратно в сейф.

– И мы должны показать всей неонацистской братии, пользующейся попустительством властей и открытым покровительством лидеров правых партий, что мы, рабочие люди, не позволим им действовать так нагло. Неонацисты убивают, избивают коммунистов, а власти не принимают необходимых мер.

Молодой рабочий, наклонившись к своему соседу, прошептал:

– Неонацисты и в самом деле наглеют с каждым днем, а полиция и в ус не дует.

Человек сто рабочих собрались вечером в небольшом зале местного профсоюза. Начали с производственных дел, но быстро перешли на проблемы, всколыхнувшие весь зал. Накануне в городе прошла неонацистская демонстрация. За плотными кордонами полиции неонацисты маршировали совершенно спокойно. Здесь, в Баварии, всегда принимались меры, чтобы никто не мешал этим молодчикам. Люди на улицах лишь молча наблюдали, как, развернув знамена, проходят в сознании собственной силы молодые фашисты.

– В стране насчитывается 75 неофашистских объединений, в которых состоит около 20 тысяч человек. Они готовы пустить в ход оружие, чтобы создать тоталитарное государство по гитлеровскому образцу. У них могущественные покровители и за рубежом, которые щедро оплачивают их деятельность и укрывают после совершения преступлений.

– То, что в нашей стране могут происходить подобные вещи, – позор для Федеративной республики. И все, что нам говорят насчет малочисленности, разобщенности фашистских групп, – гнусная ложь. Уж нам, немцам, следовало бы помнить, с чего начинал Адольф. Кстати, сборища нацистов проходили в «Бюргербройкеллере», не так уже далеко отсюда. Из пивной теперь устроили чуть ли не музей, она стала местом паломничества поклонников фюрера и неразборчивых туристов. Что ж нам удивляться: если разрешают открыто поклоняться преступнику, то почему нельзя следовать по его стопам?

Молодой рабочий, привстав, выкрикнул:

– Правильно!

И в этот момент из небольшой трибуны, на которой стоял оратор, ударил столб пламени. Мощный взрыв тряхнул здание. Через несколько минут улица наполнилась воем сирен машин «Скорой помощи», появились пожарные и полицейские. Санитары вынесли шесть трупов. Разбрызгивая по окнам соседних домов отблески световых маячков, автомобили «Скорой помощи» повезли в больницу полтора десятка раненых.

Кристиан выскочил из вспыхнувшего здания одним из первых. Люди расталкивали друг друга, в ужасе стараясь убежать подальше. Кристиану пришлось прислониться к стене, ноги предательски дрожали. Пробегавший мимо полицейский остановился:

– Нужна помощь, приятель?

Кристиан отрицательно покачал головой. Полицейский с сомнением посмотрел на его мертвенно-белое лицо, но задерживаться не стал. Только что по рации сообщили: на телевидение позвонил неизвестный и сообщил, что ответственность за взрыв взяла на себя группа «Великая Германия». Сотрудники телевидения перезвонили в полицию. Но там не особенно удивились.

За два часа до взрыва неподалеку от дома, где уже собирались первые участники профсоюзного митинга, полицейский патруль задержал подозрительного юнца, попытавшегося убежать при виде стражей порядка, а затем отчаянно сопротивлявшегося. В большой сумке у него оказалось самодельное взрывное устройство, достаточно мощное, чтобы разнести автомашину или покорежить здание. Уже в машине, размазывая по лицу слезы, напуганный до смерти первым столкновением с властями, он признался, что должен был подложить бомбу в зал, где было назначено рабочее собрание, но не успел. Он сообщил, что входит в группу «Великая Германия».

Патруль доставил его в местное отделение полиции, но дежурный, занятый своими делами, не потрудился не только отправить кого-нибудь проверить весь зал, но даже сообщить о задержанном в городское управление. Об аресте этого парня он доложил, только узнав о взрыве.

Если бы все это не было так чудовищно, Вентури, пожалуй, могла бы даже позабавить внезапная перемена в его жизни: из кресла допрашивающего он пересел на место допрашиваемого.

Когда вечером его вызвали на допрос, он испытал внезапное облегчение. Наконец-то все выяснится! Его провели по длинным коридорам, вывели на улицу и посадили в автомашину. В полицейском управлении Вентури допрашивали в кабинете, соседнем с тем, что он сам занимал. Проходя мимо, он увидел, что его дверь опечатана.

– Ваше имя, год и место рождения. – Сидевший за столом следователь, не глядя на Вентури, задавал вопросы, заполняя стандартный протокол.

Некоторое время Вентури молчал. Следователь не принадлежал к числу его друзей, но они были знакомы лет восемь, давно перешли на «ты» и в обеденные перерывы выпили вместе немало стаканчиков вина в баре напротив полицейского управления. Вентури был потрясен. Он хотел ударить кулаком по столу и заорать: «Что вы здесь устраиваете балаган! Я ни в чем не виноват!». Но сдержался. Три дня, проведенных в тюрьме, изменили Марио Вентури.

– В чем меня обвиняют? – спросил он, когда первые формальности были окончены.

– Вас задержали у здания рабочего клуба, где за несколько минут перед этим произошел взрыв. Причем задержали сами рабочие. Других подозрительных лиц поблизости не было. Естественно, что, сотрудники полиции до выяснения всех обстоятельств вынуждены были изолировать вас.

– Но почему же это продолжалось три дня? – вскипел Вентури.

– Расследование этого дела представляется весьма трудным, – монотонно отвечал следователь, – Ваш арест вызвал немало шума. – Он вытащил из папки несколько газет.

Вентури с ужасом увидел там свои фотографии с огромными заголовками: «Комиссар полиции подкладывает бомбы», «Кто же такой комиссар Вентури?», «Преступник или полицейский?» и прочие в том же духе.

– Мы должны были все хорошенько проверить, – продолжал следователь, забрав у оторопевшего Вентури газеты.

– Но теперь все выяснилось? – выдавил из себя Вентури.

– В общем, да. Следствие не установило вашей причастности к взрыву.

– «Не причастен». Зачем же такие казуистические формулировки? – сделал попытку улыбнуться Вентури. – Не проще ли сказать: не виновен. Тем более что это больше отвечает реальному положению вещей, а? Неужели вы здесь настолько все свихнулись, что и в самом деле подумали, что я способен подкладывать бомбы?

Следователь ничего не ответил. Вентури внезапно стало весело. Все хорошо, что хорошо кончается. В эту минуту он даже не чувствовал особой неприязни к своим коллегам. За минуту счастья, которую он только что испытал, он готов был простить им самые страшные три дня в жизни, проведенные в тюрьме.

– Кстати, – бросил он следователю, – думаю, что могу вам помочь: там, у здания рабочего клуба я видел парня, которого обязательно надо найти. Он выскочил из клуба перед самым взрывом. За углом его ждала машина. Его приметы...

Следователь, с лица которого не сходило каменное выражение, не выразил ни малейшего желания что-либо записывать. Он старался не смотреть на Вентури.

Марио почувствовал внезапную усталость. Он испытывал огромное желание вернуться домой, переодеться, увидеть жену, детей, прийти в себя. Он встал:

– Я могу идти? – спросил он официальным тоном.

– Минутку, – сзади раздался знакомый голос.

Вентури оглянулся. В дверях стоял начальник полиции. Вентури и не заметил, как тот появился в кабинете.

– По-моему, вы не совсем отдаете себе отчет в том, что произошло, – начал тот. – Обвинение с вас снято за недостатком улик, так сообщено прессе. Естественно, не может быть и речи о вашем возвращении в полицейское управление. Скомпрометированный полицейский? Это невозможно. Таково не только мое мнение. Мы согласовали решение с Римом.

Вентури еще не промолвил ни слова. Следователь отошел к окну и делал вид, что не слушает. Не дождавшись ответа, начальник полиции переменил тон:

– Послушайте, Вентури, не считайте меня вампиром. На моем месте вы поступили бы точно так же. Городская полиция не смогла бы спокойно работать, останься вы на своем месте. На каждом шагу нам бы говорили, что промахи полиции неудивительны, если охрану порядка поручают преступ... подозрительным людям. Так что не держите обиды на нас. И послушайтесь моего совета: уезжайте из города. На новом месте вы еще преуспеете. А если останетесь здесь, то только наделаете глупостей.