Текст книги "Проект «Вальхалла»"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Да, это так, – говорит Техеро, – сегодня не хватает таких людей, как Гитлер и Франко.

– Вы верите, что Гитлер или Франко имели бы сегодня успех?

– Значительно больший, чем думают люди, значительно больший. Но, к сожалению, все, что пишут об этих деятелях, тенденциозная травля.

– А многие здесь думают так, как вы?

Техеро раскидывает руки, будто он хочет охватить всю Испанию, по меньшей мере, весь гарнизон.

– Все, – говорит он с нажимом.

Двое дежурных заходят за мной и провожают до ворот. Крепость, становится мне ясно, не тюрьма, а бастион известного полководца, которого придерживают для выполнения его следующей задачи.

Как мне кажется, Техеро – единственный, кто в этом замке может свободно распоряжаться, кому все безусловно подчиняются. Я даже удивляюсь, почему Техеро не возьмет и просто не выйдет».

Интервью Кристиану понравилось. Взглянув на фамилию автора, он усмехнулся. Этого журналиста Кристиан знал, познакомился с ним на одной из дискуссий в Мюнхенском университете. Журналист, сотрудничавший в еженедельном журнале «Дас иллюстрирте магацин», понравился ему непривычной для университетских кругов резкостью суждений, даже некоторым максимализмом выводов.

Кристиан стал искать его телефон по всем записным книжкам. Поздно вечером ему удалось дозвониться до журналиста, почему-то дважды за последний месяц менявшего номер квартирного телефона.

Трубку долго не брали. Наконец Кристиан услышал сухое «да».

– Хорст? – переспросил Кристиан. Все-таки они не виделись, пожалуй, года полтора.

– Предположим, – отрезал собеседник. – Ну что там у вас? Говорите и проваливайте.

– Хорст? – Кристиан ничего не понимал. Чем-чем, а грубостью его знакомый прежде не отличался. – Это я, Кристиан Редлих. Отчего ты так нелюбезен?

– А, черт меня подери, – заорал журналист. – Кристиан, извини меня, пожалуйста. Я думал, это один из тех негодяев, что звонят мне круглые сутки и угрожают повесить, пристрелить или сжечь на костре вместе с моими писаниями. Пришлось даже номер телефона менять. Ужасно неудобно, друзья жалуются, что я совсем исчез.

– Что стряслось? – изумленно спросил Кристиан. – Ты ополчился против Штрауса или предложил «сухой закон»?

Журналист хмыкнул:

– Я рад, что ты по крайней мере не потерял чувства юмора. В отличие от меня.

– Так ты мне объяснишь, в чем дело? Неужели это из-за испанской статьи?

– Нет, испанская поездка уже забыта. Все неприятности из-за местных дел.

– А на меня большое впечатление произвело твое интервью. Неужели там грядет второй Франко?

– Бог с ней, с Испанией, – отмахнулся Хорст. – Я тебе покажу немало интересного из того, что происходит на нашей земле. Знаешь что, давай встретимся завтра. Я заеду за тобой утром. Ты где сейчас обитаешь? Подожди, я запишу.

Поздно вечером в квартиру Циммера ввалился Хельмут Хайссе в донельзя мятом костюме и с двумя чемоданами, на которых болтались ярлыки нескольких авиакомпаний,

– Что случилось, Хельмут? Я ждал тебя еще к обеду, – на лице Циммера была тревога.

– Самолет опоздал, вот что случилось, – огрызнулся Хайссе.

Он бросил чемоданы в передней и, стягивая на ходу пиджак, пошел в ванную.

Циммер принес ему купальный халат.

Отдохнув, Хайссе заглянул в кабинет. Профессор с готовностью отложил перо в сторону.

– Что нового в институте?

– Все готово. Остались какие-то мелочи. Самолет уже прибыл. Словом, все в институте уверены в успехе. Настроение у них чемоданное, – усмехнулся Хайссе. – Надеются, что почти сразу смогут вернуться на родину.

– Ну, это они немного торопятся, – поморщился Циммер. – Не все так быстро решается. Я думаю, что при самом удачном стечении обстоятельств им еще придется посидеть в институте.

– Я им, естественно, говорить об этом не стал. Чтобы не расстраивать. Уж больно они там нервные.

– Их можно понять, Хельмут, – мягко сказал Циммер. – Они выполнили задачу исторической важности. Они настоящие патриоты и стремятся увидеть Германию обновленной.

Хайссе не обратил внимания на тираду Циммера.

– Я видел там этого Норберта Хартунга. Издалека, разумеется. Его поместили в научный блок, подключили к работе над второй игрушкой.

– Очень хорошо. Лишний физик им там не помешает. Как он себя ведет?

Хайссе, не спрашивая у Циммера разрешения, вытащил из шкафа непочатую бутылку французского коньяка. Налил себе.

– А как он там себя может вести? Научный блок – тот же концлагерь. Только их не бьют и кормят прилично, чтобы голова работала. А вы что, ни разу не летали в институт?

– Я был там, когда расчищали площадки под первые дома, – ответил Циммер. – Идея создания института принадлежит мне. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом.

– Из-за второй игрушки мне пришлось слетать в Преторию, – продолжал Хайссе. – Мы ездили в Намибию...

– Говори лучше: Юго-Западная Африка, – прервал его Циммер. – Это звучит благозвучнее.

– Сначала меня отвезли на месторождения урана в Россинге, потом на обогатительный завод в Валиндабе. Мы договорились о дополнительных поставках. Через месяц-полтора можно посылать самолет за грузом.

– Хорошо, я скажу Гонсалвишу, что понадобится еще один рейс в Южную Африку. Ведь он один связан с авиакомпанией «Си-эй». Знакомые места, – добавил Циммер. – Когда зарождался проект «Вальхалла», я довольно часто летал в ЮАР и Юго-Западную Африку. Там у нас много друзей. Я бы мог тебе рассказать...

– Хватит, хватит, – прервал его Хайссе, – вы уже себя чувствуете ветераном движения, выступающим перед молодежью. Еще успеете.

– Ты начисто лишен нордической почтительности к старшим, – недовольно сказал Циммер.

Он вернулся к своим бумагам.

– Иди. Мне предстоит поработать этой ночью: мы с Симидзу должны лететь в Италию. Там назначен очередной сбор движения.

Кристиан спустился вниз ровно в семь. «Мерседес» его друга уже стоял у дома фрау Вебер.

– Ого, – сказал Кристиан, – откуда у тебя такая машина? В прежние времена деньги у тебя не водились и ты довольствовался «фольксвагеном».

– И сейчас не водятся, – кивнул журналист, сделав попытку улыбнуться, но его узкое лицо с рыжими, коротко постриженными усами не переставало хмуриться. – Совсем неожиданно издательство выпустило книгу моих репортажей. Это обошлось мне в два разбитых оконных стекла и в сотни две писем с изощренными оскорблениями. В прессе, разумеется, никаких откликов, хотя книгу раскупают довольно бойко.

Кристиан, повернувшись к нему, заметил седые волосы в довольно пышной шевелюре журналиста. «А ведь мы практически ровесники, год-два разницы», – подумал Редлих.

– Зато, – произнес журналист, производя замысловатый маневр, чтобы обогнать идущую впереди приземистую «хонду», – гонорар неплохой. – И он с удовольствием похлопал правой рукой по баранке «мерседеса». – С самого детства мечтал иметь такую.

Они съехали с автобана на узкую дорогу, петлявшую вдоль каких-то домиков и исчезавшую в лесу.

– Ты знаешь, – начал Кристиан, – после крохотных участков японских крестьян поля наших баварцев кажутся мне настоящими поместьями. Представляешь себе...

– Погоди, – прервал его Хорст, – давай по порядку. – Впечатления от Японии расскажешь нам с женой вечером, она очень хочет тебя послушать, но сначала...

Он резко вывернул руль, и машина съехала с дороги на поле. Несмотря на хорошие рессоры, Кристиан раза два довольно ощутимо стукнулся головой о потолок кабины.

– Так куда же мы едем? – в промежутке между толчками успел спросить Кристиан.

– Уже приехали. – Хорст резко затормозил.

На большом ровном поле, укрытом от дороги густым лесом, стояло несколько бронетранспортеров, чуть в отдалении разворачивался танк. Все поле было изрыто окопами, в которых Кристиан различил пригнувшиеся фигуры. Вначале Редлих подумал, что попал на съемки очередного боевика из времен второй мировой войны. Он оглянулся на своего друга, чтобы спросить, зачем тот потащил его сюда, и увидел гримасу на лице журналиста. Тут только он сообразил, что не видно ни операторов, ни кинокамер. Журналист тем временем вытащил фотоаппарат, сделал несколько снимков.

Их заметили. В люке танка показалась чья-то голова в вермахтовской фуражке. Из окопа вылезли еще двое с автоматами, в полном обмундировании, но без погон.

Журналист поджидал их совершенно спокойно: достав маленький блокнот, он исписал две страницы, прежде чем подошли двое с автоматами.

– Что вам здесь надо? – грубо спросил старший из них.

Второй, совсем еще юнец, смотрел исподлобья и нервно сжимал в руках автомат. Кристиан физически ощущал его ненависть.

Журналист вытащил из бумажника визитную карточку и протянул:

– Мы журналисты и хотели бы взять интервью у Карла Байера.

Старший взял карточку, подозрительно оглядел обоих с головы до ног и зашагал назад к танку. Кристиан проводил его взглядом. Он все еще ничего не понимал.

Там, на поле, разворачивалась целая баталия. Трещали пулеметные очереди, из окопов метали гранаты. Неожиданно танк развернулся и поехал прямо на них. От грохота мотора и лязга гусениц Кристиан ничего не слышал, «Что, если он не остановится?» – мелькнуло у него в голове. Танк остановился, и из него вылез высокий мужчина в форме офицера вермахта. Гладко причесанные белокурые волосы с сединой, голубые глаза, глубоко упрятанные под мощными надбровными дугами, жесткая линия губ.

– Господин Байер, – журналист шагнул ему навстречу и назвался. – Я и мой коллега, господин Редлих, хотели бы задать вам несколько вопросов.

– Ну что ж, – Байер вроде бы усмехнулся, но глаза его смотрели зло и враждебно, – нам скрывать нечего.

Его мощный командирский голос перекрывал и шум стрельбы, и грохот двигателя.

Он стоял, широко расставив ноги в начищенных до зеркального блеска сапогах и заткнув руки за ремень. «Ну и солдафон», – подумал Кристиан.

Интервью прошло под аккомпанемент пулеметных очередей.

– Наша цель – борьба. С кем? С коммунизмом, большевизмом, всеми левыми. И с парламентаризмом вдобавок. Здесь, – продолжал он, кивнув в сторону, – куется ядро будущих освободителей Германии. Их пока немного. Но все начинают с малого. Мои парни еще себя покажут. Когда мы придем к власти.

Байер не испытывал ни малейшего смущения, излагая журналистам свои взгляды. Интервью было недолгим. Взглянув на часы, Байер величественно кивнул журналистам и нырнул в танк. Боевая машина обдала Кристиана струей выхлопных газов и двинулась к окопам.

– Что же все это значит? – наконец не выдержал Кристиан, когда они сели в машину и выехали на шоссе. – Кто это? Откуда у них оружие?

Хорст смотрел прямо перед собой.

– Это группа «Великая Германия». Ее руководитель Карл Байер был членом Национальной партии и ее кандидатом в ландтаг земли Северный Рейн – Вестфалия. – Он говорил спокойно, напряжение выдавали нервные движения рук. – Потом вышел из партии, назвав ее «недостаточно правой». Перебрался в Баварию, купил вот это поместье и принялся вербовать юнцов. В группе у него казарменная дисциплина, изучают военное дело на практике. Зарегистрировавшись в качестве коллекционера оружия, Байер вооружил своих парней до зубов. Венец его «коллекционирования» – покупка танка.

Крестьяне из соседних деревень несколько раз подавали жалобы в местный суд на группу Байера, которая принялась устраивать стрельбы даже по ночам. В последнее время они произвели несколько взрывов. Видимо, изучали подрывное дело.

– А полиция, власти? – спросил Кристиан. – Разве у нас подобные вещи не запрещены?

– Ты знаешь, – продолжал журналист, словно не слыша вопроса, – Байер ни минуты не сомневается в своей безнаказанности. И у него есть для этого основания. Представь себе, что подобной деятельностью занялась какая-нибудь левая группа, – ее немедленно запретили бы, а руководителя упрятали за решетку. Вероятно, и федеральные политики в Бонне, и земельные у нас в Мюнхене полагают, что выгоднее оставаться слепым на правый глаз. Иначе трудно объяснить, что придает Карлу Байеру такую уверенность. Неужели и в самом деле настало их время? Ведь акции группы Байера не могут не подпадать под какие-то параграфы нашего уголовного уложения, и полиция должна была привлечь Байера к ответственности. Но поведение полиции всегда отражает расстановку сил в обществе. Когда Веймарская республика была при последнем издыхании, нацистов уже не арестовывали. В тюрьмы попадали одни коммунисты. Может статься, нас ожидают страшные времена.

Они подъехали к дому фрау Вебер. Хорст затормозил. Кристиан не узнавал его. Куда девались веселость, легкость, постоянная улыбка, какие у него усталые больные глаза.

– Ты не можешь себе представить, сколько людей симпатизирует таким вот, как Байер. За статью о неонацистской группе меня разве что не назвали «предателем нации» и «осквернителем собственного гнезда», как любил говорить Геббельс. Каждый день я вынимаю из почтового ящика несколько писем с оскорблениями и выбрасываю поскорее, чтобы случайно не прочитала жена. Узнали номер моего телефона и грозят разнести мне башку, повесить и сжечь, вместе с моими друзьями-коммунистами.

Кристиан не верил своим ушам.

– Они думали испугать меня, – журналист усмехнулся. Правда, усмешка получилась какая-то невеселая.– Но я не собираюсь отступать. Я решил опубликовать статью, которую готовил очень долго. Она будет сильным ударом по ультраправым. Для полноты картины мне не хватало Байера. Ты слышал все, что он говорил. Мюнхенской полиции ничего не стоило бы привлечь Байера к уголовной ответственности хотя бы за нарушение закона, запрещающего хранение взрывчатых веществ. В центральной картотеке федеральной полиции наверняка можно найти следы прежней деятельности Байера: подделка документов, нападение на помещение Германской коммунистической партии в Бонне. Но полиция и суд усердствуют лишь в отношении левых.

– Ну ничего, я сам все, что надо, выяснил, – закончил журналист, – рукопись уже сдана и появится в субботнем номере. Кстати, вот копия. – Он вытащил из кармана сложенные листки бумаги. – Будет время, полистай, а я поеду: надо дописать сегодняшние впечатления.

Кристиан вылез из машины, держа в руках статью. Журналист протянул ему руку из окна автомобиля.

– До завтра. – Он подмигнул Редлиху и вдруг хлопнул себя по лбу: – Пожалуйста, позвони моей жене, скажи, что сейчас приеду, а то она беспокоится.

В дверях показался улыбающийся прокурор. Увидев Вентури, он помахал рукой комиссару:

– Как дела, Марио? – и, не дожидаясь ответа, вышел из приемной.

Вентури проводил его глазами и вошел в кабинет начальника туринской полиции. Начальник принял его сухо.

– Что у вас, комиссар?

Вентури выложил перед ним несколько листков из папки. Коротко взглянув на комиссара поверх очков, начальник принялся их изучать. Он читал листок за листком, аккуратно откладывая их в сторону. Закончив, откинулся в кресле.

– Мне нужен ордер на обыск в доме прокурора, – спокойно сказал Вентури. – Я считаю его соучастником убийства собственного заместителя.

– Нет, господин Уорнер, сегодня мы не сможем увидеться, – вежливо отказался профессор Симидзу.

– Почему? – недовольно спросил Поль Уорнер.

– Сегодня буцумэцунити.

– Что-что? – не расслышал Уорнер.

– Самый несчастливый день по шестидневному календарю. День смерти Будды, В такой день не стоит заниматься важными делами.

– Вот уж не подумал бы никогда, что вы так суеверны, – заметил Уорнер. – Тогда перенесем беседу на завтра.

– С удовольствием.

Симидзу повесил трубку.

Уорнер заглянул в соседнюю комнату, где, задрав ноги на стол, просматривал свежие журналы его сотрудник, создавший себе репутацию большого знатока Японии.

– Слушай-ка, ты не знаешь, что это за слово, «буцумэцу»..?

Сотрудник поспешно снял ноги со стола.

– Конечно, шеф. По буддийскому календарю есть свои счастливые и несчастливые дни. «Буцумэцунити» считается очень несчастливым, «тайан» – наоборот. В день «сэмбу» не рекомендуется начинать дела, день «сэнсё», напротив, благоприятный для дел, хотя его считают счастливым до обеда, но несчастливым после обеда.

Уорнер изобразил на лице гримасу, показывающую, что он до смерти сыт этими японцами. Но, выходя, заметил сотруднику:

– Вы все же как-нибудь учитывайте эти дни, когда готовите встречи с японцами. Раз уж они такие суеверные. И ставьте меня в известность.

После предыдущей встречи с Симидзу Поль Уорнер отправил подробное донесение Джексону:

«Ваши предположения подтвердились. Между праворадикальными группами в Западной Германии и аналогичными организациями в Японии существуют прочные связи, – писал он. – Нынешние радикалы унаследовали их от антикоминтерновского пакта. После войны сюда перебрались некоторые бывшие нацисты, спасавшиеся после поражения Гитлера. Вероятно, они с самого начала помышляли о возобновлении прежних отношений, теперь, конечно, на совсем ином уровне.

В настоящее время происходит оживленный обмен визитами. За время моего пребывания в Токио мне удалось установить по крайней мере три случая, когда представители местных праворадикальных групп ездили в Европу для встреч с лидерами «коричневого фронта», и дважды нам удалось проконтролировать переговоры с гостями из ФРГ здесь, в Киото и Нагоя».

Уорнер не написал, что он организовал прослушивание телефонных разговоров интересовавших его лиц.

Внимательно изучая записи телефонных разговоров, Уорнер установил дни приезда эмиссаров из Западной Европы, следил за всеми их контактами в Японии.

Во время первой встречи с Уорнером японский профессор изложил свои взгляды:

– Мы, крайне правые, представляем собой реальную альтернативу для народа, уставшего от пустой болтовни, от отсутствия порядка, ясности, простоты. То, что вы, американцы, так превозносите и расхваливаете – буржуазная демократия, – несет в себе миазмы страшного духовного разложения. Огромные города вроде вашего Нью-Йорка или нашего Токио – это источник зла, это ад, приманивающий к себе все новых и новых людей, которые теряют там свою духовную сущность. Ваша демократия разрушила семью, отношения между родителями и детьми. Демократия подточила изнутри общество, которое внешне еще производит впечатление процветающего, но внутри все сгнило. И самое страшное – оно создает питательную среду для микробов коммунизма.

– Что же вы предлагаете? – спросил Уорнер. – Какова ваша позитивная программа? Крушить все умеют.

– Позитивная программа? – Симидзу на минуту замолк.

«Мой собеседник, – писал далее Уорнер в шифровке Джексону, – изложил основные цели, которые преследуют праворадикальные объединения: установление порядка в стране путем изгнания с политической сцены левых, либеральных болтунов и смутьянов, создание политического института, пользующегося более широкой поддержкой, чем партия (Симидзу пользовался термином «движение»), введение нового порядка в экономической жизни – никаких забастовок, жесткая дисциплина; безжалостное искоренение марксизма и анархизма, строгая цензура печати, радио и телевидения с целью оздоровить атмосферу в обществе.

Более конкретных формул Симидзу избегал. Он отметил только, что изложил цели движения в глобальном масштабе. В каждой, стране эти цели, естественно, конкретизируются в соответствии с местными условиями, От ответа на мой вопрос о методах прихода к власти профессор уклонился.

По сведениям, полученным из информированных источников, сейчас в Японии происходит консолидация ультраправых групп. В этом процессе Симидзу играет ключевую роль. Надо полагать, что объединение всех групп (а их в стране более пятисот) осуществляется Симидзу как представителем «коричневого фронта», который таким образом надеется иметь в своем распоряжении 125 тысяч единомышленников, организованных и готовых к действиям (у японских ультраправых на счету две попытки государственного переворота)».

– Я считаю его соучастником убийства заместителя прокурора, – повторил Вентури.

– Мотивы?

Комиссар ответил не сразу.

– Судя по пустому сейфу убитого, он, как человек здесь новый, влез в дела, которыми ему не следовало заниматься. Возможно, они затрагивали лично прокурора. Кстати, и очистить сейф могли только по его указанию. Без разрешения прокурора спецсектор не выдает дубликаты ключей.

– И какие же это дела?

Вентури молчал.

Начальник полиции с неожиданной для его веса легкостью поднялся с вертящегося кресла и подошел к окну.

– Я не стану спрашивать, рассказывали ли вы о своих подозрениях кому бы то ни было, – начал он, – не сомневаюсь, что вы действовали в соответствии со своим долгом. Выполняйте его и впредь. Обвинение, выдвинутое вами, слишком серьезно, чтобы я решил предпринять что-либо без тщательной проверки. Я сам займусь этим делом и буду вам помогать.

– Я уже установил наблюдение за его виллой.

– Без моей санкции?

– Как бы нам не опоздать, – не отвечая на вопрос, продолжал комиссар. – Сегодня прокурор видел меня здесь, в вашей приемной.

– Мало ли какие дела могут быть у комиссара к начальнику полиции.

Вентури с сомнением покачал головой.

– Материалы по делу об убийстве заместителя прокурора я оставлю у себя, – закончил разговор начальник полиции.

Уже на улице Вентури пожалел, что решился на этот визит. Надо было ехать в Рим. С другой стороны... Судя по кислому выражению, с которым его встретил тогда однокашник, едва ли ему обрадовались бы в Риме. Зачем только он ввязался в это гиблое дело! Одни неприятности. Если бы, как многие из его коллег, он не стал проявлять чересчур большого интереса к порученному делу, то и не знал бы никаких хлопот. Но отступить теперь, когда он напал на след преступников, означало потерять уважение к самому себе.

Раздражение Вентури выместил на машине, рванув с места так, что чуть не протаранил бок неудачно припарковавшегося «фиата».

Вентури плохо знал биографию своего шефа, иначе он еще больше пожалел бы о визите к начальнику полиции. В годы войны тот был «чернорубашечником» и поклонником Муссолини.

Прошлое не помешало его карьере. После войны, несмотря на протесты коммунистов, бывшие офицеры фашистской полиции вновь оказались на своих местах и были повышены в чинах – им даже зачли в общий «трудовой стаж» пребывание в плену у союзников. Правительство оказывало «проверенным кадрам» явное предпочтение при продвижении по службе.

Кристиан включил телевизор. Прежде он презрительно называл его «ящиком для дураков». Но после возвращения из Японии он чувствовал себя выбитым из привычной колеи и, чтобы отвлечься, каждый вечер усаживался перед экраном. На этот раз разыгрывалось какое-то шоу. Смысл шуток плохо доходил до него. С досадой он выключил телевизор, взял рукопись статьи, оставленной Хорстом, и стал читать.

«Арестованные за последнее время в Федеративной республике несколько десятков неонацистов из разных групп получали финансовую помощь и оружие из-за границы. Помощь правым экстремистам поступала главным образом из США и Бельгии, каналы доставки денег и вооружения обеспечивали группы поддержки «коричневого фронта» – организации, которая продолжает оставаться недосягаемой для полиции многих стран.

Служба безопасности, как мне удалось выяснить, знает, что на встрече в Париже французская организация «Оксидан» – «Запад» предложила собратьям из ФРГ оружие, обмундирование и взрывчатые вещества, необходимые для производства бомб. Группа «Оксидан» подозревается в организации многочисленных взрывов во Франции, в том числе и в парижском клубе «Медитеран». За границей немецкие неонацисты находят надежное убежище у соратников по движению в США, Швейцарии, Бельгии и Дании. Компетентные лица в Интерполе неофициально говорили мне, что за этим «распределением труда» чувствуется единый центр, планирующий и организующий действия.

В этом году во Франкфурте-на-Майне значительная группа неонацистов сделала попытку возродить НСДАП. Рассказывают, что на учредительное собрание прибыли важные гости из-за границы. Замысел был сорван, поскольку квартира, где они собрались, была – совсем по другому поводу – на подозрении у полиции, и патруль заинтересовался многочисленными посетителями этого дома.

Правда, арестовать никого не удалось из-за «недостаточной оперативности сотрудников полиции», как официально было объявлено, но в квартире обнаружили большое количество пропагандистского материала, нацистские эмблемы, оружие, обмундирование, взрывчатку. Среди бумаг – заявление группы о присоединении к «коричневому фронту»...

Фашисты второй половины XX столетия многому научились на опыте своих предшественников. На уровне идеологии, мировоззрения все осталось прежним, но тактика борьбы за власть изменилась. Они делают ставку на организацию наднационального масштаба, на создание Движенияодновременно во многих странах.

Вот уже некоторое время в неофашистских акциях в разных странах чувствуется чья-то направляющая рука. Существование координирующего центра праворадикальных групп в Западной Европе кажется мне очевидным.

Не так давно я получил достоверную информацию о том, что неофашисты вынашивают планы создания всемирной организации. С этой целью они намеревались взять в свои руки руководство Всемирной антикоммунистической лигой. Интерес к лиге понятен – правых привлекает широкая сеть ее отделений почти во всем мире, большие средства, которыми она располагает.

Но их желание использовать антикоммунистическую лигу не означает, что у неофашистов нет собственной организации мультинационального масштаба. Это и есть «коричневый фронт», величайшая тайна правых радикалов. Тем не менее кое-какие сведения просочились сквозь стену секретности. Собираясь в ближайшем будущем посвятить «коричневому фронту» специальную статью, я хотел бы поведать читателям следующее...»

На этом рукопись, которую оставил Хорст, обрывалась. Верно, он забыл дать окончание, решил Кристиан.

Вечером Уолтер Смит, занимавшийся непонятной вспышкой в Атлантике, приехал в Лэнгли и сразу же отправился в приемную заместителя директора по разведке Аллена Фергюсона.

Возле лифта он столкнулся лицом к лицу с Джексоном и вежливо поклонился. В ведомстве Аллена Фергюсона недолюбливали управление планирования, но открыто демонстрировать антипатию помощнику Малькольма было бы верхом неблагоразумия. Джексон кивком ответил на приветствие, но, повнимательнее вглядевшись в Смита, остановил его.

– Вы как будто издалека?

Уолтер Смит настороженно кивнул: с чего бы это вдруг Джексон стал интересоваться его делами?

Помощник Малькольма взял его под руку и отвел в сторону подальше от любопытных глаз.

– Не удивляйтесь, что я расспрашиваю вас. Просто история с таинственной вспышкой оказалась в сфере наших интересов.

– Вот оно что, – протянул Смит, – и ваше управление забирает у нас это дело?

– Пока нет, но это не исключено. А у вас есть что-нибудь новое по вспышке?

Смит похлопал рукой по папке, которую держал в руке.

– Я как раз отправляюсь на доклад к Фергюсону. Мы выяснили кое-что: это, несомненно, была бомба. У наших ученых есть все доказательства. Нам помогли и специалисты ВМФ. Исследовательская лаборатория ВМФ определила, что гидроакустические эффекты были характерными для ядерного взрыва. Вы же знаете, их «электронные уши» прослушивают весь океан.

Джексон присвистнул. Интуиция не обманула его. Этот парень из разведки и не понимает, какую «бомбу» несет с собой в папке. Хорошо, что он успел, по крайней мере, перехватить Смита. Информация не должна распространяться. Почему директор не поручил это дело их управлению? Но как бы там ни было, а сообщение о бомбе помощнику президента должен передать, разумеется, его шеф Малькольм. Джексон протянул руку Смиту.

– Еще увидимся.

Джексон бросился в приемную своего шефа. Секретарша остановила его:

– У шефа люди.

Джексон вернулся в свой кабинет и оттуда позвонил Малькольму по прямому проводу.

Через минуту Малькольм зашел к нему и, плотно притворив дверь, спросил:

– А вы уверены?

– Абсолютно. И надо поторопиться.

По спецсвязи Белого дома Малькольм соединился с помощником президента по национальной безопасности Уайтом. Тот откликнулся как всегда бодрым голосом:

– Слушаю.

– Мистер Уайт, вы помните странную вспышку, которую зарегистрировали наши спутники?

– Разумеется.

– Так вот эта вспышка... и в самом деле представляла собой взрыв атомной бомбы.

– Это точно? Кто установил? В свое время по поручению президента я просил вашего директора лично заняться этой историей.

– Это точно, мистер Уайт.

– Хорошо. Информацию о бомбе придется засекретить грифом «Ройял».

«Ройял» означал высшую степень секретности, недоступную даже конгрессменам и сенаторам, которых время от времени осведомляли о щекотливых делах ЦРУ, чтобы заручиться их поддержкой.

После этого разговора Уайт позвонил директору ЦРУ.

– Я хотел бы вас поблагодарить за успешное выполнение поручения президента, – начал он, – только что ваш заместитель Малькольм сообщил мне результаты расследования таинственной вспышки. Я бы только попросил вас потребовать от всех, кто может быть осведомлен о результатах расследования, хранить тайну. Еще раз благодарю вас.

Не дав директору сказать и слова, Уайт попрощался и повесил трубку.

Директор был удивлен; при чем тут Малькольм, когда он поручал дело управлению разведки? Но не будучи человеком, склонным к интригам, он даже не стал выяснять, почему одни сотрудники занимаются делами, которые поручают другим, и почему особо важные сведения докладывают Белому дому без его санкции. Уайт доволен – и это главное.

Вентури бросил машину на городской площади, чудом воткнув ее между двумя «мерседесами». Он начал свое путешествие с близлежащего кафе, хозяин которого предложил отведать местного вина. Вино оказалось неплохим, и Вентури просидел в кафе около часа, разглядывая посетителей. Мамы угощали детишек мороженым. Мужчины, как и комиссар, неспешно попивали вино. И только молодой парень в теплой не по погоде, мешковатой куртке за столиком у входа поглощал какое-то мясное блюдо. Вентури расплатился с хозяином и вышел. Постоял несколько минут в нерешительности, потом бесцельно зашагал по улице. Инстинктивно он двигался в сторону, противоположную той, где находился полицейский комиссариат и где его, по всей вероятности, ждали. У него не было ни малейшего желания возвращаться к себе в кабинет. Разговор с начальником полиции произвел на него неприятное впечатление, предпринять что-либо без санкции начальства он не мог...

Вчера, бросив все дела, он сел в машину и поехал в Милан. Поддавшись на уговоры газет и теледикторов, он решил посмотреть обширную, посвященную 30-м годам выставку «Культура и искусство в Италии», открывшуюся в Милане. О Вентури нельзя было сказать, что он принадлежит к числу страстных почитателей искусств. Но выставка в Милане привлекла зрителей даже и вовсе лишенных художественного вкуса и тяги к прекрасному.