Текст книги "Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Но на съезде Американской федерации труда президент Соединенных Штатов назвал руководителей большевистского переворота «пустыми фантазерами», если они думают, что смогут спокойно жить рядом с могущественной Германией, способной «в любой момент интригами или силой их скинуть».

Конгрессмену Фрэнку Кларку президент заметил:

– России суждено пройти через суровые испытания, но она выстоит.

Посол Дэвид Фрэнсис 17 декабря 1917 года сообщал из Петрограда Государственному секретарю Роберту Лансингу: «Вчера не телеграфировал, потому что впервые стал чувствовать отчаяние и негодование по поводу того, что Россия позволила большевикам оставаться у власти в течение шести недель».

Фрэнсис дал Вашингтону неожиданный совет – признать все правительства, образовавшие на территории России: Совет народных комиссаров (Петроград и Москва), правительство Финляндии, Центральную раду (Украина); правительство области войска Донского, Северное правительство в Архангельске… Иначе говоря, смириться с тем, что единой России больше нет, и иметь дело с теми, у кого руках реальная власть. Экстравагантное предложение посла в Вашингтоне не приняли.

Ключевую роль в отношениях с большевиками сыграл руководитель представительства Американского Красного Креста Рэймонд Робинс. Приехав в Россию, он нанял переводчиком Александра Семеновича Гумберга, российского подданного, который в 1903 году эмигрировал в США и стал американским гражданином, а в 1917-м вернулся в Россию. Гумберг был знаком с Троцким, и 10 ноября нарком по иностранным делам принял Робинса.

Разговор произвел впечатление на американца. Представитель Красного Креста восхищался советским наркомом на свой лад: «Величайший еврей после Иисуса Христа. Если германский Генеральный штаб купил Троцкого, то им достался фрукт, от которого сводит скулы». Так Робинс пытался объяснить чиновникам в Вашингтоне: большевики – вовсе не германские агенты; если немцы и полагали, что купили большевиков, то их здорово надули.

Рэймонд Робинс и военный атташе генерал Джадсон первыми осознали, что большевики – серьезная сила и с ними надо ладить. Предлагали если и не признавать формально Совет народных комиссаров, то в любом случае налаживать практические отношения с большевиками. Помешать сепаратному миру с немцами едва ли удастся. Но следует проводить тонкую политику, а не толкать Россию в объятия Берлина, иначе кайзер Вильгельм еще и получит доступ к российским ресурсам и сырью.

Генерал Джадсон уговаривал наркома Троцкого добиться от немцев обещания не перебрасывать немецкие войска с Восточного фронта на Западный. 1 декабря – накануне переговоров в Брест-Литовске – генерал Джадсон сорок минут беседовал с Троцким. Лев Давидович вел себя вполне доброжелательно и не отвергал слова американца с порога. Троцкий подробно рассказал о планах советского правительства и согласился, что долг России – не позволить Германии, воспользовавшись перемирием на Восточном фронте, перебросить войска на Запад и не спешить с обменом пленными.

«Определенный макиавеллизм был присущ Ленину, как всякому политику, – отмечал профессор Виталий Иванович Старцев. – В первые месяцы Советской власти, ставя себе главной целью достижение мира с Германией, Ленин в то же время не порывал сразу же и с союзными представителями, затрудняя им выработку ясной политики и необходимость разрыва с Советской Россией… В брестских переговорах непременным условием с советской стороны было обещание немцев не перебрасывать войска на Западный фронт».

Несанкционированный Вашингтоном визит к Троцкому дорого обошелся американскому генералу. 1 января 1918 года Уильям Джадсон был отозван из России. Но Соединенные Штаты еще не решили, как относиться к большевикам.

Вудро Вильсон не желал способствовать распаду России. Только полагал, что населенные поляками территории должны отойти к Польше. Но возражал против независимости Украины, не хотел признавать самостоятельность Прибалтийских государств. Повторял:

– Пусть русский народ выберет такое правительство, которое ему нравится. Это правительство Соединенные Штаты и признают.

Президент, правда, добавлял, что хотел бы, чтобы это не были большевики.

Внешнеполитическая программа большевиков соответствовала его идеям: мир без аннексий и контрибуций, равноправие всех стран и самоопределение всех народов. Но сначала надо разгромить Германию!

– Мое сердце с ними, но мой ум – против них, – говорил Вильсон. – Я хочу мира, и я знаю, как его достичь, а они – нет.

8 января 1918 года на объединенной сессии палат конгресса США президент Вудро Вильсон огласил свои знаменитые «Четырнадцать пунктов» – программу мирного урегулирования. Он неожиданно поддержал мирные переговоры в Брест-Литовске и вообще дипломатию большевиков (см. «Новая и новейшая история», № 1/2000). Вильсон говорил, что Россия вправе «принять независимое решение относительно ее собственного политического развития и ее национальной политики».

А на переговорах в Брест-Литовске нарком Троцкий отверг грабительские условия мирного соглашения, выдвинутые немцами:

– Мы не можем поставить подписи русской революции под условиями, которые несут с собой гнет, горе и несчастье миллионам человеческих существ.

Вильсон выразил понимание мотивов российской делегации, прервавшей в Брест-Литовске переговоры в знак протеста против территориальных требований Германии:

– Это голос русского народа. Он повержен и почти беспомощен, как может показаться, перед лицом беспощадной мощи Германии, не знавшей доселе ни снисхождения, ни жалости. По всей видимости, сила русского народа сломлена. Однако его душа протестует против рабства. Он не уступит ни в принципах, ни в поступках. О том, что он вкладывает в понятия справедливости, гуманности и чести, заявлено откровенно, с широким взглядом на вещи, с душевной щедростью и всеобщим человеческим состраданием, заслуживающими восхищения всех друзей человечества. И он отказался принести в жертву свои идеалы и покинуть других, чтобы обеспечить свою безопасность. Поверят в это или нет нынешние российские лидеры, но мы от души стремимся и надеемся найти тот путь, с помощью которого нам будет оказана честь помочь России добиться сокровенной надежды на свободу и справедливый мир.

Государственный секретарь США отправил по телеграфу полный текст президентской речи в Петроград послу Фрэнсису. На следующий день Рэймонд Робинс и Эдгар Сиссон, представитель американского Комитета общественной информации (он должен был пропагандировать политику президента), вручили его Ленину.

Владимир Ильич высоко оценил речь президента:

– Это огромный шаг к миру во всем мире!

«Ничто в моем недоверии к Ленину не уменьшилось, хотя мое уважение к его способностям возросло, – вспоминал этот разговор Эдгар Сиссон. – Эффект, произведенный им на Робинса, был совершенно другим. В нем был зажжен некий огонь. Робинс мог обсудить с Лениным свои планы распределения продовольствия. Ленин был внимательным и охотно соглашался. Я запомнил ленинскую фразу: «И тем не менее меня называют германским шпионом!» Я могу представить себе то горькое чувство, которое владело сердцем такого человека, как Ленин…»

Большевикам речь американского президента очень понравилась. Она была опубликована в газете «Известия», официальном органе советской власти. Сиссон получил разрешение напечатать листовки с текстом выступления Вильсона большим тиражом и распространить по стране. Порадовал Вашингтон: «Утром речь президента расклеена на стенах Петрограда».

Редакция «Известий» отмечала: «Условия, выдвинутые президентом Вильсоном, представляют собой огромную победу в великой борьбе за демократический мир, и мы можем надеяться на то, что найдем в американском народе верного союзника в этой борьбе».

Президент Вильсон обратился с приветствием к IV чрезвычайному Всероссийскому съезду Советов:

– Народ Соединенных Штатов всем сердцем с народом России, стремящимся навсегда освободиться от власти самодержавия и стать хозяином собственной жизни.

Американский президент поддержал русский народ, который пытается «навсегда освободиться от власти авторитарного правительства и стать хозяином собственной жизни». Вильсон обещал, что правительство США «использует все возможности, чтобы гарантировать России восстановление полного суверенитета и независимости во внутренних делах, а также полное восстановление ее огромной роли в жизни Европы и современного мира».

Северный десант

Когда после провала мирных переговоров в Брест-Литовске немецкие части начали наступление, западные державы опасались, что кайзеровская армия, которая двинулась в глубь России, захватит ее сырьевые запасы и стратегически важные порты (Архангельск, Мурманск, Севастополь, Одессу, Баку, Владивосток).

Французы и англичане предложили Советской России военную помощь. Часть советских наркомов возражала против любых соглашений с империалистами. Троцкий считал, что, если предлагают помощь, надо этим воспользоваться. Ленин с присущим ему предельным цинизмом сформулировал решение: уполномочить тов. Троцкого принять помощь разбойников французского империализма против немецких разбойников.

3 марта 1918 года советская делегация все-таки подписала договор с Четверным союзом. Но удастся ли его ратифицировать? Все висело на волоске. Многие большевики не принимали «похабного мира» с немцами. Левые эсеры, партнеры большевиков по правительственной коалиции, были категорически против.

5 марта нарком Троцкий поинтересовался у Рэймонда Робинса: если договор не будет ратифицирован и не вступит в силу и придется продолжать войну, можно ли рассчитывать на помощь союзников?

Союзники особенно боялись за запасы своего имущества в Мурманске и Архангельске. Там находились боеприпасы, артиллерийские снаряды, автомобили, обмундирование. Все это могло попасть в руки немцев. Решили отправить войска в Мурманск, чтобы охранять находящееся там военное имущество и заодно граждан стран Антанты.

Мурманский совет рабочих и солдатских депутатов, среди депутатов которого было много эсеров и меньшевиков, 1 марта запросил Совнарком, как обороняться от наступающих немцев и белофиннов: «в каких формах может быть приемлема помощь живой и материальной силой» от союзных держав?

Троцкий ответил: «Вы обязаны принять всякое содействие союзных миссий. Ваш долг сделать все для охраны Мурманского пути».

2 марта 1918 года председатель Мурманского совета Алексей Михайлович Юрьев, бывший кочегар парохода «Вологда», договорился с англичанами и французами о совместной обороне края. Специально оговаривалось: «Англичане и французы не вмешиваются во внутреннее управление… Союзники принимают на себя заботу о снабжении края необходимыми запасами».

6 марта в Мурманский порт вошел британский крейсер «Глори» и высадил десант.

10 апреля Юрьев по прямому проводу обратился к Ленину: «Ваши слова: «советуем принять помощь англичан» – значит ли принять военную помощь англичан и французов? Мы понимаем, что, быть может, этого вы официально сказать не можете. Тогда возьмем на себя и сделаем сами. Но необходимо нам здесь быть уверенными, что наши действия не идут вразрез с вашими планами. Точное выражение вашего одобрения будет держаться в секрете».

Ответ гласил: «Помощь принять. Комбинация должна носить абсолютно неофициальный характер. Дело относим как бы к разряду военных тайн».

Сталин еще от себя передал Юрьеву:

– Действуйте абсолютно секретно и более или менее автономно.

2 мая Ленин в своей манере распорядился: «Официально протестуйте против их нахождения на советской территории, неофициально – получайте от них продукты и военную помощь против финно-германцев».

3 июня 1918 года Высший военный совет Антанты принял декларацию № 31 «Интервенция союзников в российских портах» – о высадке в Мурманске и Архангельске. Представители Антанты подписали 6 июля с Мурманским краевым советом «Временное по особым обстоятельством соглашение»: вся власть в крае передавалась союзникам, которые брали на себя среди прочего оказание продовольственной помощи населению.

Но Брест-Литовский договор – после долгих политических баталий – все-таки был ратифицирован 15 марта в Москве и 26 марта в Берлине. Первая мировая война для России закончилась. Но германские войска оставались на Украине и Кавказе (в надежде добраться до бакинских вышек), в Прибалтике и Белоруссии в качестве оккупационной армии.

А через неделю началось немецкое наступление на Западе. Страны Антанты считали, что их солдаты умирают по вине большевиков, предавших товарищей по оружию. В Лондоне собрались главы правительств и министры иностранных дел Великобритании, Франции и Италии. Договорились не признавать Брестский мир. Считать врагом всю Россию, недавнего союзника, вместе с которым столько лет воевали против общего противника, – не могли. Но большевики воспринимались как подручные германцев.

И в Москве настроения решительно переменились. Сов нарком требовал заставить союзников уйти.

Но Юрьев 14 июня телеграфировал: «Противосоюзническая политика краесовета невозможна. Заставить союзников уйти невозможно. Военная сила неоспоримо на их стороне».

26 июня, разговаривая с председателем Мурманского краевого совета, Ленин зло его отчитал:

– Если вам до сих пор неугодно понять советской политики, равно враждебной и англичанам, и немцам, то пеняйте на себя. С англичанами мы будем воевать, если они будут продолжать свою политику грабежа.

Но Мурманский совет 30 июня принял решение «действовать в дружеском контакте с союзниками». 2 июля «Известия ВЦИК» оповестили, что председатель совета Юрьев «объявляется врагом народа и становится вне закона».

Это был поворотный момент в истории.

Именно тогда возникло противостояние западного мира и Советской России по принципиальным морально-политическим вопросам. Представители нейтральных государств вручили сменившему Троцкого на посту наркома по иностранным делам Георгию Васильевичу Чичерину ноту с протестом против «красного террора». Это была лишь первая ласточка.

Ответная нота наркома появилась в «Известиях». В ней говорилось, что «во всем капиталистическом мире господствует режим «белого террора» против рабочего класса», поэтому «никакие лицемерные протесты и просьбы не удержат руку, которая будет карать тех, кто поднимает оружие против рабочих и беднейших крестьян России».

Еще 26 февраля 1918 года дипломатический корпус из Петрограда перебрался в более безопасную и менее голодную Вологду. По существу это был окончательный разрыв с советской властью. Большевики пытались убедить послов вернуться в столицу. Чичерин отправил в Вологду приглашающую телеграмму, гарантируя иностранцам в Москве полную безопасность.

Дуайен дипломатического корпуса американский посол Дэвид Фрэнсис ответил наркому: «Спасибо за Вашу телеграмму. Мы признательны за Ваш неизменный интерес к нашей личной безопасности и решили последовать Вашему совету и покинуть Вологду».

Но дипломаты поехали не в Москву, а в Архангельск – под охрану высадившихся там частей Антанты. Нарком Чичерин в свою очередь заявил, что по условиям военного времени пребывание иностранных дипломатов на севере невозможно, поэтому «Архангельск может быть рассматриваем только как этап для отъезда из России».

Так и произошло. Страны Антанты прервали торговлю с Россией и к лету 1918 года отозвали свои миссии. 23 октября 1918 года уехал американский посол Фрэнсис – его ждали врачи, чтобы сделать операцию. На территории Советской России оставались только британская и французская миссии. Да и они в сентябре следующего года покинули Архангельск вместе с уходящими войсками союзников.

Дипломатической работы у большевиков в Москве тогда было не много. Признали Советскую Россию только страны Четверного союза – Германия, Австро-Венгрия, Турция и Болгария, которым позарез был нужен мир. Но полноценное посольство в Москве имелось только одно – немецкое. Соответственно советское полпредство открылось в Берлине, полуофициальные представительства существовали в Лондоне, Стокгольме и Берне.

Кайзеровское правительство – единственное в мире – признало советскую власть и, более того, предлагало военное сотрудничество – против белой армии и войск Антанты, высадившихся на территории России.

Ненависти к Германии советское руководство не питало. Напротив, искало тесного союза. 2 августа 1918 года немецкого представителя в Москве Гельфериха принял нарком Чичерин (см. «Российская история», № 5/2012).

Карл Гельферих был директором Немецкого банка, с февраля 1915 года служил статс-секретарем в министерстве финансов, затем в министерстве внутренних дел – до ноября 1917 года. Он приехал в Москву, чтобы сменить убитого левыми эсерами посла графа Вильгельма Мирбаха.

Георгий Васильевич Чичерин официально попросил правительство Германии выступить против англичан в Мурманске, не помогать казачьему генералу Краснову на Дону и, напротив, нанести удар по белой армии генерала Алексеева на Юге России.

Гельферих сообщил в Берлин: «Это заявление означало, что Советское правительство, чтобы защитить Москву, вынуждено просить нас о прикрытии Петербурга». Немецкий посланник не считал нужным оказывать военную помощь большевикам, полагал, что они обречены.

19 августа 1918 года Гельферих писал канцлеру Германии Гертлингу:

«Власть большевиков с самого начала была властью меньшинства. Ни в старой Думе, ни в новом Учредительном собрании, которое они позволили избрать, но которому не дали возможности работать, большевики не располагали большинством… Большевистское господство стало возможным из-за инертности и раздробленности небольшевистской России. Оно держится только благодаря беспощадному террору… Все более невыносимое господство страха всколыхнет даже самых равнодушных и робких…

Признаков того, что власть большевиков на грани падения, в последнее время стало все больше. Военные, которые необходимы большевикам для сохранения власти, начинают колебаться. Красная гвардия сильно деморализована. Ее части воюют плохо, переходят на сторону противника, дезертируют. Против казаков (Краснова, Алексеева, Дутова) большевики бессильны… Россия сегодня полностью отрезана от зерна Сибири и Кубани, от донбасского угля и бакинской нефти.

О безнадежности военного положения большевиков свидетельствует предложение, которое от имени своего правительства сделал Чичерин. Он предложил Германии сотрудничать не только в борьбе против общего врага – англичан на севере, но и против Алексеева на юго-востоке, то есть выступить на стороне большевиков в гражданской войне в России…»

Кое-кого из принципиальных большевиков откровенное сближение с Германией смутило, например Вацлава Воровского, который состоял советским представителем в Швеции. Ленин успокоил его короткой запиской: «Помощи» никто не просил у немцев, а договорились о том, когда и как они, немцы, осуществят их план похода на Мурманск и Алексеева. Это совпадение интересов. Не используя этого, мы были бы идиотами».

Самого Воровского вскоре выслали из Стокгольма. Такая же участь постигла и остальных немногих представителей советской власти за границей. Яна Антоновича Берзина (будущего полпреда в Финляндии и Австрии) выставили из Швейцарии, Якова Захаровича Сурица (будущего полпреда во Франции) – из Копенгагена. Это означало полную дипломатическую изоляцию Советской России, констатирует доктор исторических наук Нина Евгеньевна Быстрова.

Но Германия не выдержала четырехлетней войны. Как в России, абсолютистский режим рухнул. Движущей силой были разочарованные люди в военной форме. Первыми восстали моряки на базе в Киле.

В Москве ожидали революционных перемен в Германии. Правда, советский представитель в Берлине Адольф Абрамович Иоффе не верил в скорую революцию. 5 сентября 1918 года писал Ленину о левых немецких социалистах: «Вы напрасно думаете, что я жалею денег. Я даю им сколько нужно и постоянно настаиваю, чтобы брали больше. Но ничего не поделаешь, если все немцы так безнадежны: к нелегальной работе и в нашем смысле революционной они просто неспособны, ибо большей частью они политические обыватели, которые пристраиваются так, чтобы избавиться от военной службы, цепко держатся за это, а революцию делают только языком за кружкой пива».

18 октября Ленин писал полпреду в Берлин: «Значит, выбора нет. Давайте всеми силами ускорять революцию в Германии». Эти слова в советское время никогда не публиковали. Советские руководители были охвачены идеей экспорта революции. Только что созданную Красную армию собирались развернуть на Запад.

«Не минует и полгода, как наши люди будут во главе движения во всех столицах Европы, – доказывал товарищам член ЦК партии Карл Радек. – Пока европейское движение не будет иметь собственного опыта, мы ему дадим офицеров. Вы не имеете понятия, какое настроение здесь в народных массах. Масса чувствует своим инстинктом революцию, как коршун падаль».

1 октября 1918 года Ленин писал Свердлову и Троцкому: «Все умрем за то, чтобы помочь немецким рабочим в деле движения вперед начавшейся в Германии революции».

3 октября в Берлине сформировали новое правительство из социал-демократов и либералов. Канцлером стал принц Макс Баденский, либерально настроенный аристократ.

В тот же день состоялось совместное заседание ВЦИК и Моссовета. Главный орган партии большевиков газета «Правда» сообщала: «Как некогда в Смольном заседал штаб революции, так ныне в Большом театре заседал штаб авангарда европейской революции, готовый на бой с вооруженным до зубов мировым империализмом во имя осуществления тех же октябрьских идеалов, но уже в мировом масштабе. Т. Ленин предлагает на всяком большом элеваторе (зернохранилище) создать особый фонд, запас, предназначенный для питания германских рабочих. Мы двинем его в Германию на другой день после революции».

9 ноября 1918 года страну охватила всеобщая забастовка, в Берлине начались массовые демонстрации.

«Наступил день, которого Маркс и его друг Энгельс страстно ждали всю свою жизнь, – писал современник. – В столицу империи боевым строем вступает революция. Твердой, ритмической поступью рабочие батальоны из Шпандау и пролетарских окраин на севере и востоке Берлина движутся к центру города, твердыне императорской власти. За ними десятки тысяч. Они идут и идут».

Кайзер Вильгельм II ночью тайно бежал в Голландию. Берлинский совет рабочих и крестьянских депутатов передал власть временному правительству, главой которого стал лидер социал-демократов Фридрих Эберт.

Перед Берлинским дворцом выступил лидер левых социал-демократов Карл Либкнехт:

– День революции наступил! Мы добились мира. Мы должны напрячь все силы, чтобы образовать правительство рабочих и солдат и создать новый государственный строй пролетариата, строй мира, счастья и свободы.

Но ноябрьская революция в Германии не была социалистической, это была буржуазная революция, и радикализм Карла Либкнехта, возглавившего компартию, не соответствовал представлениям и желаниям большинства немцев.

По призыву коммунистической партии, образованной из «Союза Спартака», сотни тысяч берлинских рабочих 5 января 1919 года вышли на улицы. Вечером они объявили социал-демократическое правительство низложенным. Красную армию должен был возглавить Карл Либкнехт. Но войска пустили в ход артиллерию и овладели Берлином. Вождей революции Розу Люксембург и Карла Либкнехта убили. Смерть двух пламенных политиков была тяжелым ударом для только что созданной компартии Германии и ознаменовала конец восстания.

В столице Баварии власть перешла к Совету рабочих и солдатских депутатов. Главой Баварии стал Курт Эйснер, лидер независимых социал-демократов, бескорыстный и честный человек. Это был интеллигент маленького роста, в очках в металлической оправе и с бородой, по профессии музыкальный критик.

Но партия Эйснера 12 января 1919 года проиграла выборы в Национальное собрание Баварии. Эйснер вовсе не был большевиком, каким его изображали. Потерпев поражение на выборах, он решил подать в отставку с поста главы земельного правительства. 21 февраля, когда он направлялся в ландтаг, чтобы объявить об этом, его прямо на улице выстрелом в голову убил молодой офицер рейхсвера граф Арко цу Валлей.

Ответом на убийство Курта Эйснера стал приход к власти в Мюнхене крайне левых, коммунистов и анархистов. Совет рабочих и солдатских депутатов 7 апреля провозгласил Баварию советской республикой. Под председательством бывшего эсера Евгения Левинэ, родившегося в России (он перебрался в Германию в 1908 году), коммунисты образовали Комитет действия из пятнадцати человек. Вот комитет Левинэ действовал по-большевистски, расстреливал «врагов революции» и сильно напугал баварцев.

В апреле 1919 года двадцать тысяч человек – федеральные силы, войска из Вюртемберга, баварский добровольческий корпус полковника Франца Риттера фон Эппа и добровольческий корпус «Оберланд» – начали наступление и 1 мая взяли Мюнхен. Они буквально раздавили баварских революционеров.

Евгения Левинэ «добровольцы» расстреляли без суда. Он умер со словами:

– Да здравствует мировая революция! Мы, коммунисты, сильнее смерти!

Красные флаги исчезли. Бавария вошла в состав республики, образованной Национальным собранием в Веймаре в феврале 1919 года.

Немецкая революция была довольно легко подавлена. Она началась спонтанно, как и в нашей стране, но в Германии не нашлось хорошо организованной и популярной партии, способной ее возглавить.

Российские историки отмечают, что в Германии многое было достигнуто и до революции. Это в России не было ни средневековых цехов, ни свободных городов, ни сильных традиций писаного права, ни парламентаризма. И массовое сознание не было готово к более или менее органическому восприятию капиталистических ценностей. Поэтому болезненный процесс модернизации протекал в России особенно сложно и вылился в тоталитарный режим…

Профессор Московского университета видный историк Юрий Владимирович Готье записывал тогда в дневнике:

«Все то же напряженное ожидание чего-то, и все тот же мрак, нас окружающий. Сопоставляя все военные известия, я теперь убедился, что большевики врут жестоко. Они врут, скрывают и извращают, как никогда этого не делало ни одно правительство; точно так же они врут и в своих сообщениях из-за границы. Ни в Германии, ни в остальной Европе дела вовсе не идут так, как бы им хотелось…

Узнал, что иностранцы продолжают уезжать; теперь черед за бельгийцами. Процесс превращения Совдепии в страну, лишенную всякого общения с цивилизованным миром, идет неуклонно: страна вне закона – вот во что превращается Россия…»