Текст книги "Тайна электричества"

Автор книги: Леонид Лиходеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Annotation

«Библиотека Крокодила» – это серия брошюр, подготовленных редакцией известного сатирического журнала «Крокодил». Каждый выпуск серии, за исключением немногих, представляет собой авторский сборник, содержащий сатирические и юмористические произведения: стихи, рассказы, очерки, фельетоны и т. д.

booktracker.org

РЕАЛИСТЫ

НЕПРИЛИЧНЫЙ ФЕЛЬЕТОН

К ИСТОРИИ ВОПРОСА

КОЛБАСНОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ

ТАЙНА ЭЛЕКТРИЧЕСТВА

САХАР В КРОВИ

НОРМАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

ЧАСТНОЕ ЛИЦО

СИСТЕМА ПОДСИСТЕМ

Более подробно о серии

INFO

ЛЕОНИД ЛИХОДЕЕВ

ТАЙНЫ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА

Фельетоны

*

Дружеский шарж

и рисунки А. Крылова

© Библиотека Крокодила, 1974

Всякий раз, когда мне надо писать автобиографию, я с грустью отмечаю, что, родившись в 1921 году, ничего нового не могу прибавить по этому основополагающему факту. Вероятно, это произошло раз и навсегда. С этим я уже смирился. Смирился также с тем, что на определенном этапе своего дальнейшего развития я стал сочинять отдельные художественные произведения, которые добрые люди отнесли к разряду сатирических, несмотря на то, что я готовился к другому поприщу. Я мечтал воспевать различные светлые стороны бытия, но столкнулся с чудовищной конкуренцией и, не выдержав ее, остался не у дел. Так что в разряд сатирических мои сочинения попали незапланированно. Этот поучительный пример говорит о том, что специально готовиться к сатире не следует, а лучше всего попасть в нее по ошибке. Во всяком случае всегда можно снять с себя ответственность за это попадание.

Настоящая книжка – уже пятнадцатая, и кто может сказать, что будет дальше, если ни одна еще автобиография, имея начало, не имела конца.

РЕАЛИСТЫ

Мне нужна была фамилия отрицательного лица для фельетона.

Эту фамилию всегда нужно указывать, чтобы положительные лица, не дай бог, не приняли фельетон на свой счет. Эту фамилию нужно указывать, чтобы припереть к стенке зарвавшегося носителя антиобщественной сущности и чтобы выведенный на чистую воду зарвавшийся носитель не вздумал тянуть резину и утверждать, будто речь идет не о нем. Эту фамилию нужно указывать, чтобы разоблаченный тип не перепутал, о ком идет речь, и честно заявил:

– Да, граждане. Это я. Действительно, я говорил все, о чем здесь написано, и поступал так, как здесь написано, и готов подписаться под любым своим безобразием…

И я пошел искать человека, который, во-первых, не скрывал бы свою антиобщественную сущность, во-вторых, афишировал бы ее и, в-третьих, подтверждал бы документально все свои отдельные недочеты. Я пошел искать лицо, которое в ущерб себе не отказывается от своих слов. Я пошел искать ангела, который сам хочет быть высмеянным, обсужденным, поправленным и даже лишенным места.

И я его не нашел.

Но на обратном пути судьба все-таки улыбнулась и мне, вызывающе сверкнув своим золотым зубом. Она улыбнулась мне, приняв образ соседа по купе, который ехал куда-то и откуда-то и, несомненно, с какой-то целью. Он был блондин, или, вернее сказать, брюнет. Он имел бороду, которую тщательно сбривал каждое утро, И он рассказывал об управляющем своей конторы.

Вызывает меня хозяин и говорит: «Изучите наш производственный процесс и доложите, каковы его преимущества и недостатки». Ну, я изучил и принес ему доклад. Он прочел доклад и швырнул его мне, говоря: «Вы что же это – задачи своей не знаете? Я вам приказал обосновать правильность моих распоряжений, а вы обосновали их нецелесообразность. Вы что, не понимаете разницы между правильностью и нецелесообразностью?» Понимаю, говорю, разницу, но не понял, говорю, указания. Если бы вы мне велели обосновать правильность ваших распоряжений, я бы это сделал за полчаса, чтобы вас не томить. А так я возился две недели и привлек к работе еще пятнадцать человек. Он говорит: «Вот видите! Все вам растолковывать надо! Идите и приходите через полчаса с новым докладом!»

Вы понимаете мое состояние, дорогой читатель? Я вскочил с дивана и сделал стойку. Я посмотрел на моего соседа, как собака на тетерева.

– Ну! – закричал я.

Дичь пожала плечами и даже не взмахнула крыльями.

– Это же самодур! – закричал я.

– Несомненно, – спокойно ответил тетерев. – Более того, он уродует производство.

– Как?! – закричал я. – И вы его не разоблачили, имея такие аргументы?!

– Нет, – спокойно сказал тетерев и, распустив крыло, потянулся.

– Тогда давайте это сделаю я! Назовите мне точный адрес вашей конторы! Дайте мне экземпляр вашего правдивого доклада! Давайте скорее!

И тогда он спокойно и с достоинством спросил:

– Вы джентльмен?

– Как пить дать! – заорал я. – Не сомневайтесь!

– Ну, а раз вы джентльмен, – спокойно сказал он, – вы, вероятно, не захотите, чтобы я остался без работы.

– Неужели захочу? – крикнул я, еще не соображая, к чему он клонит.

– В таком случае, – сказал он, – разговор исчерпан. Идите вы своей дорогой, а я пойду своей дорогой.

Я обмяк. Атака не удалась, и я изменил метод осады. Я уверял моего соседа, что напрасно он разделяет наши дороги. Я убеждал его, что дороги у нас общие. Более того, у нас одна дорога. Я даже намекнул ему, куда идет эта дорога. Я говорил ему о неотвратимости поступательного движения. Потом я перешел к исторической необходимости. Наконец, я выразил твердую уверенность, что справедливость все равно побеждает, о чем свидетельствует множество исторических примеров, а также объективные законы развития общественных отношений.

Правильная осада не удалась тоже. Тогда я стал бить на честолюбивые чувства.

– Слушайте, – сказал я. – Вы же гражданин с большой буквы. У вас же есть гражданское мужество, направленное исключительно в сторону общественной пользы.

– Точно так, – согласился он.

– Вот видите! – обрадовался я. – Так давайте же сделаем общественно полезное дело. Давайте мы вашего хозяина того… А? Что бы справедливость восторжествовала! А? Неужели вам противно смотреть, как торжествует справедливость?

– Напротив, – зарделся он, – мне приятно… Но почему вам обязательно надо, чтобы она торжествовала в нашем ведомстве? Пусть она торжествует в другом месте. Вам же все равно, где она будет торжествовать! Слава богу, у нас столько ведомств. Хотите, я вам подкину один адресок?

Я возмутился и спросил его с укоризной:

– А вы джентльмен?

– Я буду с вами откровенен, – сказал он. – Я джентльмен в рамках возможного. То есть, зная объективные законы развития общественных отношений в нашей конторе, могу вам точно сказать, что в нашей конторе торжество справедливости возможно только в историческом аспекте.

– Как это так? – возмутился я. – Во всех конторах оно возможно в рабочем порядке, а в вашей, видите ли, только в историческом аспекте! Много вы о себе понимаете! Дайте мне немедленно адрес вашей удивительной конторы! Ну!

– Дудки с маслом, – ласково сказал он.

– Значит, вы просто не понимаете, что означает справедливость в историческом аспекте!

– Почему не понимаю? – удивился он. – Берите отдельных лиц из истории и разоблачайте.

– Не буду я из истории! – решительно заявил я.

– Как хотите, – сухо сказал он, – не смею вас утруждать.

– Ну хорошо, – сказал я угрожающим тоном. – Но ведь вы сами понимаете, что мне ничего не стоит установить, кто вы, в каком ведомстве служите, кто ваш патрон и как вы к нему относитесь!

Он посмотрел на меня с искренним сожалением и спросил:

– Вы джентльмен?

– В общественно полезном смысле да! – заявил я.

– В таком случае, – улыбнулся он, – неужели вам будет приятно, если я отрекусь от всего, что тут вам наговорил?

– Нет, – сознался я, – мне это будет неприятно.

– Вот видите, – сказал он, – я же вам говорю – пишите из истории.

Тогда я начал издалека.

– Вы производите впечатление образованного и начитанного человека.

Он учтиво поклонился, посулив мне своим поклоном некоторую надежду. Я продолжал:

– Вы помните стихи Назыма Хикмета «Если я гореть не буду, если ты…»

– Прекрасные стихи! – перебил он. – «Если я гореть не буду, если ты гореть не будешь, если он гореть не будет, кто же тогда ликвидирует отдельные недостатки?» Прекрасные стихи!

– Вот видите, – обрадовался я, – вы знаете их, помните, значит, они вам запали в душу!

– Разумеется!

– Тогда почему вы не следуете тому, что в них написано?!

– Друг мой, – сказал он с сожалением, – это ведь стихи, а не указания. Неужели вам не ясна разница между указаниями и стихами?

– Мне ясна! – вспылил я. – Мне все ясно! Такие, как вы, прикрывают безобразия! Вы своей страшной философией оберегаете отрицательных типов от справедливого разоблачения на пользу общества! Вы плохой гражданин! Извините за резкость…

– Нет, почему же, – успокоил меня он, – сколько угодно.

С этими словами он встал, закрыл дверь на задвижку, опустил штору и доверительно, подсев ко мне, заговорил шепотом в полумраке:

– Я мещанин, понимаете? То есть, проще говоря, филистер. Я думаю только о собственной шкуре.

– Ага! Попались! – закричал я и, вскочив, стал поднимать штору. Штору заело, она не поддавалась.

– Не ломайте имущество, – прошептал он, – сядьте, я еще не открылся вам до конца. Слушайте внимательно. Я отрицательный тип, уходящий в прошлое. Как раз на следующей остановке мне сходить. Напишите про меня фельетон. Искорените меня…

– Но как же я вас искореню, если вы не называете своей фамилии? – послушным шепотом возмутился я. – Дайте мне вашу фамилию, и я вас искореню… Честное слово… Вы джентльмен?

– Еще бы, – прошептал он.

– Тогда вы должны понять, – прошептал я, – в какое положение вы меня ставите… Мне же никто не поверит, что вы существуете и еще в некоторых случаях не изжиты…

Тогда он встал и спокойно поднял штору, которая почему-то поддалась.

– Я пошутил, – сказал он. – Я отрицательный тип, который еще и шутит. То есть абсолютная абракадабра. Адью, привет, покедова! Мне сходить.

И он взял свой портфель потому, что уже подъезжала к окну его остановка.

– Вы вульгарный реалист! – кричал я ему вслед, не находя других слов.

И я уехал вперед, а он остался на месте.

Вы же понимаете, дорогой читатель, что здесь я вывожу на чистую воду этого гражданского недомерка, этого немужественного мужчину, этого распоясавшегося циника, для которого нет ничего общественно святого. Позор ему!

А как его фамилия?

НЕПРИЛИЧНЫЙ ФЕЛЬЕТОН

Началось с лести:

– Слушайте, напишите фельетон о туалетах. Это же святое дело! Помните, Маяковский с гордостью заявил, что он-де ассенизатор и водовоз?..

Я сказал:

– Не льстите мне, я не ассенизатор. То есть, я хочу сказать, не водовоз. И потом, что я могу сказать об этой туманной материи? Как-то даже разговаривать на эту тему не принято. Как-то неловко. Как будто все люди как один закончили исключительно Смольный институт и, будучи барышнями, страшно краснеют от таких ужасных фактов, как тот, который вы изволили затронуть. К тому же с литературой по этому вопросу туго. Прямо не знаю, где черпать материал…

Редактор говорит:

– Это вы оставьте!.. По этому вопросу, где ни черпнешь, в обиде не останешься. А что касается литературы, так в ней тоже имеются отдельные доказательства в данном разрезе. Скажем, герой прошел в луга или при дороге устроился. А иные авторы даже воспевают подобное сближение с природными условиями. Почему-то им это очень нравится…

– Ну, – говорю, – это – дело жанра. О вкусах не спорят в данном случае. Тем более авторы стремятся воспевать жизнь как таковую. Если герой оказался при дороге, так, наверно, это дорога не простая, а столбовая. Опять же, если его в луга понесло, так, вероятно, в широкие бескрайние луга, согласно раздольям души. Я, например, данную романтику на Пицунде видел. Там, конечно, понастроили всяких санитарно-эпидемических чудес с кафелем, но, конечно, полноту души не учли. А полнота души зовет, конечно, к морю, к фанерным кабинкам для переодевания. Там человек, этот известный венец творения, устраивается, подобно буревестнику, без отрыва от свободной стихии.

Редактор возмущается:

– Это потому, что он свинья!

– Здрасьте, – говорю, – пожалуйста! Это вы напрасно. Упомянутое существо, – говорю, – не такое уж вольнолюбивое создание, чтобы себя не уважать. Мне, – говорю, – один знакомый зоотехник рассказывал, что фауна в этом отношении поотстала от человека разумного. Она свое место знает. Так что вы напрасно… Человек, конечно, превзошел весь растительный и животный мир, согласно эволюции. У него, – говорю, – душа есть. А душа требует гордого орлиного состояния. Чтобы человек был постоянно как бы выше природы.

Редактор говорит:

– Вы насчет «выше природы» не напирайте. Вы постарайтесь вставить человека обратно в природные рамки. Чтобы он не возносился над обстоятельствами, а соображал, в каком месте какое действие совершает. Вы узнаете, сколько у нас этих самых, стыдно сказать, на душу населения приходится, и покритикуйте соответствующие департаменты за их малочисленность.

– Чью, – говорю, – малочисленность? Департаментов или апартаментов? И потом, – говорю, – эти предметы нельзя на душу считать. Душа их не приемлет. Про душу мы уже с вами беседовали. Душе простор нужен, а вы ее норовите в кафельный чулан запихнуть…

Редактор говорит:

– Я на вас удивляюсь! Что же вам – противно, если человек проведет часть времени на основании науки и техники?

– Нет, – говорю, – пожалуйста. Могу позвонить.

И позвонил.

В один департамент позвонил, в другой, в одном городе, в другом…

– Сколько, – говорю, – у нас имеется посадочных мест по данному вопросу?

– А вам зачем?

– Вы что же, – говорю, – не знаете, зачем?

– Мы, – говорят, – этих сведений дать не можем.

– Государственная тайна?

– Тайна не тайна, а вопрос странный… Неужели вам не стыдно задавать такие вопросы? Вы невоспитанный человек!

Я говорю:

– Спасибо за моральные указания. Никакие вопросы задавать не стыдно. Бывает стыдно выслушивать ответы. Стыдно, – говорю, – горного орла из себя корчить, когда уже коровы пользуются канализацией.

– Что вы равняете! То несознательная корова, а то сознательный человек! Тоже сравнили!

И положил трубку.

Черт его знает, может быть, он и прав? Может, природа человека настолько изменилась под влиянием благоприятной среды, ч. то тяга к указанному предмету есть не что иное, как пережиток проклятого прошлого?

В одном поселке соорудили клуб. Весь поселок можно охватить кружковой работой этого клуба. А эти самые, стыдно сказать, не учли. Неудобно как-то перед лицом такого размаха строить мелкие кафельные чуланы. Ну подумайте сами: как их строить? Как ставить задачу? «До конца срока строительства клуба осталось 12 дней?» Хорошо? Прекрасно звучит! «До конца срока строительства этого самого, стыдно сказать, осталось 12 дней!» Что? Да кто вам позволит?! Это же неприлично! Не менять же в самом деле из-за этой блажи методы строительства!

Конечно, без кружковой работы человеку труба. Природа все-таки так его устроила, что он максимум два-три часа побегает и начинает срочно искать, в какой бы кружок поскорее записаться! Хоть в балетный, хоть в струнный, только бы не терпеть без охвата!

У нас, конечно, что ни профессия, то романтика трудового подвига, никак не меньше. А ассенизатор-канализатор – какая же это романтика? Как же их созидать-то, эти самые, стыдно сказать? Как-то совестно их созидать – не домны все-таки. Да и гордость от такого созидания уже не та. Ни тебе переходящего вымпела не схлопочешь, ни выговора. Какая же тут романтика? Да и прилично ли свободному орлу на троне сидеть?

Тут я недавно сам в стесненные обстоятельства попал. В командировке. Так и так, говорю, поскольку я еще не освоился со свободой во всей ее полноте, не укажете ли мне и т. д.

Ну, мне, конечно, как представителю передовой мысли, ключик дают. Я, когда ключик возвращал, спрашиваю:

– Как же у вас остальные трудящиеся? Или, может быть, они еще не такие передовые, как мы с вами?

– Что же, – отвечают, – мы себе ключика не заслужили?

– Конечно, – говорю, – заслужили! Об этом и разговора нет! Вы не то еще заслужили! Но скажите, что должен совершить на этой планете человек, какие подвиги, какие неслыханные дела, чтобы заслужить священное право на кафельный чулан? Что он должен сделать для этого? Стибрить огонь на Олимпе? Забить гол сборной Бразилии? Сунуть посох в колесо истории? Что?!

– Повесьте, – говорят, – ключик на этот гвоздик. Все вас тянет на неприличные темы. Будто передовых тем нету. Вот мы сад посадили, стадион построили, свинарник механизировали, телятник электрифицировали… А вам бы все не туда глядеть. Нет, мало вас критикуют за незнание жизни! Как же вы не понимаете! То индустриализация, электрификация, химизация и культивация! А то канализация и ассенизация! Тоже сравнили! То для народа в целом, а то для каких-то отдельных лиц!

– Да не для лиц, – говорю, – не для лиц!

– Тем более, – отвечают, – нашли, что выпячивать, Неприлично. Это же нас засмеют, если мы начнем всерьез этими самыми, стыдно сказать, заниматься!

– А как же, – говорю, – санитария и гигиена?

– План по санитарии и гигиене мы перевыполнили раньше срока! Чудной вы представитель, ей-богу! Ему ключик как порядочному дают, а он вместо спасибо демагогию распускает…

А может быть, действительно неприлично?

Нет, не стану я писать этот фельетон, заколись он…

Я позвонил редактору и отказался. Мол, я не ассенизатор и не водовоз, мол, задание не по специальности, найдите, мол, специалиста и так далее.

Редактор выслушал и сказал:

– Вообще-то правильно. Мы тут посоветовались и решили. Действительно, не нужно. Знаете, дети прочтут, женщины, заинтересованные органы… Не надо заострять внимание населения на отдельных природных явлениях. Неприлично.

Так я и не написал этот фельетон.

И слава богу.

Действительно, неприлично.

Стыдно, крайне стыдно говорить на эту тему!

К ИСТОРИИ ВОПРОСА

Господь сотворил человека голым.

Этим он обрек его на создание сферы услуг.

Сам вседержитель в услугах не нуждался, состоя на полном обеспечении и имея в запасе вечность.

Человек рождается обнаженным клиентом.

Конечно, лучше бы он рождался исключительно венцом творения, царем природы, сосудом разума и средоточием гордости своей судьбой. То есть чем-нибудь возвышенным и отвлеченным. Но вся беда человека в том, что он ужасно конкретен. Он конкретен и подробен, как пуговица, которую надо пришить, как чайник, который надо запаять.

Если бы можно было поручить кому-нибудь скушать ваш обед с тем, чтобы вы при этом насытились, если бы можно было поручить кому-нибудь побрить за вас бороду, жить вместо вас в удобной квартире, загорать за вас на пляже с тем, чтобы вы при этом почувствовали полное удовлетворение своего организма, – человек был бы счастлив, поскольку наконец-то высвободил бы время для исключительно духовной жизни и стал бы, наконец, ангелом. А может быть, даже богом. Во всяком случае, он стал бы чистым сосудом возвышенных идей.

Но, увы, есть вещи, которые нельзя перепоручить. И поэтому человек рождается нагим клиентом. Он рождается заказчиком, едоком, посетителем, пассажиром, покупателем – черт знает чем, и все только потому, что ежедневно должен есть, пить, спать, дышать, надевать штаны, ездить на транспорте и мозолить глаза своими осознанными будничными необходимостями.

Господь знал, что делал. Ему не нужны были конкуренты. Он, бывало, говорил:

– Нет, ты помучайся. Ты побегай, побегай! Ты поищи в смирении своем точки и пункты, где бы удовлетворили твои ежедневные потребности!

– Боже, – взмолился человек, – этак я цельную жизнь буду мотаться, как проклятый! Как же быть со временем, предназначенным для занятий общественно полезным трудом, боже?

– Не мое дело!

– Но где взять услугу?

– Сделай сам, не барин, – ответил бог, находясь на полном обеспечении и имея в запасе вечность.

С благодарностью выяснив, что он не барин, человек стал сам себя обслуживать, чтобы сохранить внешний человеческий облик, коим его наделил коварный вседержитель. Так возникло натуральное самообслуживание.

Что же такое натуральное самообслуживание?

Это такое положение, когда вы сами плетете себе лапти, сами хлебаете ими щи, которые сами заварили, сами ладите свой телевизор, ремонтируете свои апартаменты и добываете запасные части для своего пылесоса. Это такое положение, при котором вы должны сами себе стирать, красить, чистить и шпаклевать. То есть это такое положение, при котором вы вынуждены проявлять немеряную разносторонность, как будто вы не простой, скромный член профсоюза, а некоторый средневековый гений вроде Леонардо да Винчи.

А вы, допустим, не хотите быть Леонардом. Вы хотите, придя с работы, развивать свои духовные потребности – на рыбалку сгонять или козла забить, мало ли! Но натуральное самообслуживание не позволит вам своевольничать и твердо заставит вас не выпячиваться, а быть таким же Леонардом, как все.

Как же нам все же отличиться от этого разностороннего гения?

Как же нам развить свои яркие индивидуальные особенности, направленные в сторону распределения труда?

Для этой причины вопреки натуральному самообслуживанию существует индустриальная сфера услуг.

Сфера услуг – это одна из отраслей торговли. В отличие от привычной торговли, которая продает вам, например, привычный крендель с маком или что-нибудь еще, сфера услуг продает вам время, организованность, настроение, работоспособность и готовность к дальнейшим перспективам.

Все, что делает человек, называется продуктом труда. Все равно что – доменная печь или заплата на ботинке, блюминг или пиджак, плотина или ремонт выключателя. Но мы почему-то резко делим продукты своего труда на всенародные и не всенародные. Домна, конечно, всенародный продукт, а вилка не всенародный. Блюминг – всенародный продукт, а ремонт телевизора не всенародный. Плотина – всенародный продукт, а обслуживание в гостинице не всенародный. Потому что, мол, то индустрия, а то мелочи быта.

Так нельзя, дорогой читатель. Это у нас от длительного самообслуживания, от патриархального натурального самообеспечения. Индустрия, конечно, заметнее и грандиознее, но само слово «индустрия» обозначает всего-навсего усердие. И как же можно продукты труда, без которых ежечасное существование каждого отдельного человека немыслимо либо крайне затруднено, считать «не всенародными»? Они всенародны, они должны быть всенародны.

Производство услуги – великое дело. Потому что оно-то и обеспечивает свободное развитие каждого, и время, необходимое для общественно полезного труда, становится четким и насыщенным.

Но между плотиной и пиджаком есть все-таки разница. За строительство плотины общество платит вам, а за строительство пиджака вы платите обществу. Как передового человека современности, вас, конечно, волнует качество плотины. Но качество сорочки вас волнует не меньше. Вы можете не разбираться в марке бетона, но в номере своего воротничка вы разбираетесь лучше всех на свете. Лучше всех на свете вы разбираетесь в качестве обеда, в том, хамят вам или не хамят, в том, есть места в гостинице или нет. Потому что это касается вас лично, конкретно и подробно. Исходя из вышеизложенного, вы заботитесь о качестве обслуживания при помощи так называемых чаевых.

Слово, конечно, жуткое. Если оно вам неприятно, скажите: «при помощи дополнительного вознаграждения» Но за услугу надо платить. Потому что ее производит мастер. Зайдите в парикмахерскую и посмотрите, сколько нахлебников у мастера. Сколько толкунчиков вьется вокруг мастеров – механиков, закройщиков, сапожников и слесарей! Вокруг них вращается непочатый край резерва рабочей силы для расширения сферы обслуживания. Все эти спутники-издольщики – административный анахронизм, висящий – на ногах сферы обслуживания.

Поэтому вы платите чаевые, дорогой читатель. Вы платите их потому, что выполнение финансового плана данным бытообслуживающим заведением тревожит вас не так сильно, как качество услуги. Вы хотите, чтобы вас побрили, а не обскубли; вы хотите, чтобы вас покормили, а не шваркнули вам, как отвлеченной едоцкой единице на посадочное место, тарелку, в коей вымыли пальцы, неся ее из кухни; вы хотите, чтобы ваш водопровод работал исправно, а телевизор не показывал волны неизвестного происхождения. Вы очень конкретны, очень подробны, и к вам никак не подходит валовая суммарность, для которой все на одно лицо. Она вас обижает. Она вас оскорбляет. В ней есть почва для хамства, ибо она не видит вас лично, а вы хотите, чтобы видели лично вас.

Есть вещи, которые нам нужны вообще, и есть вещи, которые нам нужны в частности.

Они не исключают друг друга, они дополняют друг друга., но разница между ними огромная.

И если речь идет о том, что все для человека, то сфера обслуживания является основным рычагом, при помощи которого должны осуществляться эти замечательные слова…

КОЛБАСНОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ

Великое дело случилось в нашей солнечной системе. Ростаковский мясокомбинат впервые в истории человечества изготовил идеологическую колбасу.

Несмотря на свою могучую целенаправленность, колбаса довольно проста в употреблении. Достаточно взять меч-кладенец и рассечь ее поперек, как каждый трудящийся увидит на срезе слова: «Пятьдесят лет».

Политическую грамотность ростаковских колбасников трудно переоценить, если добавить, что колбасу еще ко всему можно употреблять в пищу!

Едва радостная весть разнеслась по земле, я немедленно связался с автором гениального проекта. Автор сказал, что покупатель ничего не потерял в смысле цены, но зато приобрел в смысле наглядности. Еще он добавил, что славные колбасники хотели также отразить в изделии другие прогрессивные идеи, но не получилась техническая сторона. Технология отстала от демагогии.

Во всяком случае, на сегодняшний день мы получили еще несколько тонн наглядности. А наглядность, сами знаете, имеет значение. Не может же потребитель закусывать абы чем, да еще в такое время! А так он непременно вдохновится на большие дела, как только сжует.

Я думаю, в Ростакове нанесли колоссальный удар по знаменитой котлете «Залп Авроры». Помните, такая революционная котлета, совершенная в городе Макеевке: проткнешь ее вилкой, а из нее залпом фонтанчик масла. Как сказал поэт, «бабахнула шестидюймовка Авророва», Удар, конечно, серьезный в рассуждении действенности на широкие массы. Во-первых, колбасой пользуются шире, чем котлетой, а во-вторых, протыкая котлету вилкой, можно и не знать, к чему готовишься, а колбаса говорит сама за себя. И не хочешь, а просветишься.

Мерещится пенное пиво «Ярость масс», мерещится ерш под названием «Дружба народов». И пока это все мерещится, уже излагают революцию при помощи шоколада и бисквита, городят кремовые подвиги на сахарной основе, машут сусальными саблями и стреляют маргариновыми ядрами из мармеладных мортир.

Вперед, вперед, скорее бы выдумать что-нибудь еще. Зудят шкодливые руки инициаторов. Сфера их деятельности необозрима, как одесская толкучка. Они суетятся и нахально всучивают свой демагогический товар.

В одной газете мы читаем: «Образ героя гражданской войны Чапаева послужил темой для такого типа одежды: пальто-накидка, папаха и изящные сапожки». «Образ женщины-комиссара революционной Балтики подсказал художникам решение костюма для молодежи. Четкие формы одежды, характерные детали, яркое сочетание красного и черного. Шапочка типа ушанки, сумка-планшет».

Навались, граждане! Есть основополагающие юбки «Первая конная». Чуть подлиннее мини, но не все же сразу! Есть комплекты «Рожденные бурей», так и называются! Как сообщает газета, «акцент здесь делается на детали: кокетка, строчка, карманы».

И в заключение сообщается о модели под девизом «Октябрь»: «Ослепительно белое пальто нового модного силуэта – трапеция. Сочетание белого, красного и золотого цветов придает наряду праздничный вид».

Теперь-то вы поняли наконец, что такое «Октябрь». Вы, небось, думали, что это – шоколадное печенье, а это, оказывается, трапеция красно-белого направления с золотым позументом! Просветились?

Да носите вы что хотите – с планшетом, с беретом, с силуэтом, без силуэта, носите ослепительное и не ослепительное – кто вам слово скажет! Но при чем здесь Чапаев? При чем здесь «Рожденные бурей»? При чем здесь балтийская женщина-комиссар? Вы что, хотите им добавить славы путем своих кокеток и бантов? Или, может быть, вы хотите вступить в их ряды, размахивая своими трапециями? Это что у вас – такая наглядная агитация за революцию при помощи соблазнительных абрисов?

«Мы ничего не теряем в смысле цены, но зато приобретаем в смысле наглядности», – уверяют нас. Наглядность действительно налицо. Она подтверждает, что лучше с умным потерять, чем с дураком приобрести. Потому что против своей воли мы становимся соучастниками надругательства над великими тенями.

А потом мы сидим и разводим руками: отчего это стираются высокие слова?

Залп Авроры – котлета, Октябрь – модный силуэт, Чапаев – пальто-накидка, Лариса Рейснер – сумка-планшет, Павка Корчагин – кокетка и карманчик, Первая Конная – веселые коленки, и все это посвящается тому, что написано на колбасе!

В одном магазине продавали конфеты «Чапаев». Подошла покупательница и смущенно попросила:

– Пожалуйста… этих… триста граммов…

Она была человеком, в котором есть совесть, и совесть не позволяет спросить: триста граммов «Чапаева». Для нее Чапаев не связывается с конфетами.

Вокруг квасных бидонов ходят домохозяйки и не решаются их покупать. Им неловко ходить за квасом с бидоном, на котором написано то же, что и на колбасе. У них есть совесть и такт.

А у инициаторов такта нет. Они подрядились удивить мир новым изделием. И удивили. Бедовые головы выдумывают черт знает что, и никто не хватает головотяпов за руку.

Демагог не хочет работать. Он не умеет работать. И он, изо всех сил отфыркиваясь, как тонущий, норовит выпрыгнуть из дела. И он хватается за «политику». Она выносит его из круговорота обязанностей. Вы же понимаете, что он уж не упустит ни одного события, ни одной даты, чтобы не пустить пыль в глаза.

Зачем делать что-нибудь, когда можно ничего не делать? Наклей ярлычок, налепи трафаретку, посвяти ординарное произведение великой дате – цены тебе не будет среди демагогов! Любой тяп-ляп пройдет, лишь бы не забыли приурочить его к празднику.

А попробуй его зацепить – по инстанциям затаскает! Сосиска-то у него не простая, с политикой, с патриотическими чувствами! А за чувство он мать родную не пожалеет. За чувства он будет размазывать слезы по физиономии и кричать, что его оскорбляют по линии священных хоругвей.

Ослепительная показуха с выпученными от пугливого восторга глазами гипнотизирует демагогов и не дает им покоя – уж не перегнал ли их кто-нибудь и не посвятил ли празднику новейшую керосиновую лампу под названием «Свет грядущего»? Лампа – шут с ней, названия жалко!