Текст книги "Пес и его поводырь"

Автор книги: Леонид Могилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Потом была горная река, бамбуковый плот и водовороты. Рожа убил маленького крокодила еще на реке и завернул мясо в какие-то листья. На жаре оно не портилось. Спек его на углях, с травами. Весьма неплохое мясцо. Наелись до отвала. Потом опять были джунгли, реки и ручьи. Опять крокодилы и змеи, а о насекомых лучше не вспоминать. Малярию он выдавливал из себя после долго. Года так с три… Они пересекали территорию других племен, но Черная Рожа показывал «аусвайс», охранную грамоту от своего вождя. Иногда попадались признаки цивилизации – полусгнивший магнитофон «Филипс», пластиковые бутылки, джинсы. Следы эпизодического чего-то и случайного в наш произошедший час единств, противоположностей и борьбы.

«Объект» забрался так далеко, что чувствовал себя в полной безопасности. Даже разговоры папуасов, что приближается белый человек из большого города, не заставили его вести себя осторожно. Англичанин – секретоноситель, и секреты эти должны были с ним умереть. Никогда не нужно увлекаться ненужными прикладными знаниями, и тогда не придется отсиживаться в стране Черных Рож и печеных крокодилов.

Деревня готовилась отойти ко сну после ужина. Никакой одежды папуасы не носили. В носах болтались продетые кабаньи клыки, между сосков ожерелья из камешков и каких-то косточек. Топоры каменные и все же где-то рядом различался звук радиоприемника. Джазок сменился попсушкой, потом прошелестели всемирные новости и курсы валют. Идиллия. Это в хижине англичанина не то что радио, а маленький телевизор. Аккумуляторы теперь отличные. Вот и тарелочка недалеко – на дереве. Наверное, гостеприимная деревня проявляла интерес к живым картинкам.

Англичанин прожил здесь уже полгода, совершенно одичал. У него было три жены – он сам пожелал столько. Племя получило хорошие дивиденды от такой сделки. Он хорошо относился к своим женам и наверняка научил их всяким гадостям. Чем еще заниматься здесь? Он надеялся просидеть в хижине сезон дождей, а потом уйти. Связь работала. Из-за нее его и обнаружили. Дело яйца выеденного не стоило. Надо же так неосторожно.

Когда Пес вошел в хижину, англичанин понял все и расстроился, но, будучи человеком разумным, решил не устраивать бабьих истерик и пытаться спастись. У Черной Рожи грамотка была та еще. Большого труда стоило ее получить. Они отвели англичанина подальше от деревни, и Пес перерезал ему горло. Он не брал с собой в этот поход никакого оружия кроме ножа. Так было безопасней и меньше соблазнов для папуасов. Потом был марш-бросок через джунгли. Родственники жен англичанина затеяли частное расследование, но все обошлось. Только вот проклятая малярия одолевала еще долго. На прощание он хотел подарить Черной Роже сто долларов, но тот, полный достоинства, отказался. Он выполнял поручение вождя.

А, может быть, зря он нарушил короткое счастье англичанина? Да пропади пропадом все эти секреты, сдачи и конфронтации, пропади. Ан не пропали… Как и матрица эта черножопая, фантом неискоренимый. Друг его юности. Соратник…

ПРОДОЛЖЕНИЕ БАНКЕТА

…Проснулся Пес от грома небесного. Это колокола в церкви обозначили утро нового дня. Саши в номере не было.

Пес чувствовал себя гадостно. Он бессмысленно долго промаялся под душем, на себя в зеркало смотреть посовестился, прополоскал вчерашнюю одежду, повесил ее на спинках балконных кресел, оделся в чистое и вышел в холл. Грек-хозяин просиживал в этом холле от рассвета до заката. Панно с ракушками, стойка, столики с журналами, картина с башней на рыночной площади. Все…

Как сказал хозяин, второй руссо часов так в шесть отправился с лесками к морю. Грек поманил его к холодильнику. Конечно. В камере лежали вчерашние бычки. Саша в любых обстоятельствах оставался рачительным хозяином.

Поправляться водкой с утра в Греции не принято. На вас посмотрят как на законченного христопродавца. Можно баночку пива и горячего пирога с сыром. Пес вначале попросил фрапе, потом маленькое пиво, омлет и большой пирог с собой. Еще три пива он купил по дороге к молу.

Сашу, распутывавшего леску, он увидел издали. Фигурка его худая на фоне моря и едва начавшегося утра выглядела занимательно.

– А где рыба, брат?

– В садке.

– А садок откуда?

– Так. Достался по случаю… – смутился Саша.

Пес потащил белый длинный шнур и удивился тяжести улова. Необыкновенно красивые здешние окушки, нечто, условно называемое красноперкой, кефалька, игластые бычары, и вообще что-то алое.

– Тут это… осьминог был…

– Что?

– Маленький такой, на полкило.

– Иди ты…

– Мужик унес…

– Какой?

– Грек. Сидел тут со мной, болтал.

– Как унес?

– Сунул мне пятьдесят евро, схватил и убежал. Котопуз, котопуз…

– Октопус, брат… октопус.

– Вот и он говорит, котопуз.

– Здесь это деликатес. Возьмем сегодня. Ты это вот что… Откушай пирожка, да пивом поправься.

– Благодарствуйте.

– Ты зачем бычков в отель припер?

– Рыба. Жалко.

– Ладно. Сейчас у нас будет коммерция. Пошли в номер, переоденься малехо. Чешую смой. Ты теперь состоятельный человек. У тебя пятьдесят монет.

Саша явно не хотел бросать ловлю, но не сидеть же здесь белым днем.

Весь улов они сдали немцу. Был тут такой хозяин. Он косился на Пса и то ли узнавал его, то ли нет. К нему Пес забегал на огонек давненько. Но профессиональная память официанта… Немец накрыл им поздний завтрак в своем шатре. Саша потребовал суп, и ему принесли тот самый, из морепродуктов… Потом был осьминог, маленькие жареные рыбки, салат, уза…

До границы Афона от кабака было примерно полкилометра. Сельская дорога окатила Сашу теплом ностальгии. Греки оказались таким же безалаберным народом, как и их советские братья по вере в лучшее. Вдоль пыльной дороги, вместо осинок и березок, маслины на ветках, ослики за проволочной загородкой, огороды и неискоренимый разукомплектованный трактор, похожий на беларуську, и другой металлолом. Если сталь и гидравлика лежат на обочине, со страной все в порядке. Есть еще запас прочности.

– У них все впереди. Европа подсушит нацию, высосет все лишнее, избавит от свободного времени, заставит вертеться, искать лишнюю монетку, – подвел итог наблюдений Пес.

– Куда мы идем?

– Мы идем по дороге к раю. Только прямая дорога самая неверная. Мы на него посмотрим немного и вернемся.

Гранитные скалы, вылизанные временем, скрывали бухту на самой границе мира и Святой Горы. Скалы, как будто бы выдавленные из гигантского тюбика, в песке и траве по расщелинам, укрывали бухту. Попасть туда можно было по тропе, в самом крутом месте оснащенной веревкой, дабы избежать возможного падения. Саша примерно такое видел на Ладоге и Онеге. Связь времен и цивилизаций.

Пес сразу же лег в тени и стал глядеть в небо.

Саша снарядил свою лесу, бросил под камень и тут же вытащил бычка.

– Еще бы котопуза. Дорого стоит.

– Ты можешь не ловить хотя бы полчаса?

– Я или ловлю или пью. Остальное время выброшено из жизни.

– Ты – настоящий русский. Или воюю, или развалины растаскиваю. А как дом свой отладил, жизнь заканчивается и наступает томление души. Потом приходит иудей и опять все прахом.

– Люб ите войну, немцы, говорил Геббельс.

– Ты где это слышал?

– В газете.

– Ты газеты читаешь?

– Да. Я читать умею, – обиделся Саша.

Некоторое время он молча и упрямо таскал бычков из-под камня и складывал их в сетку, что явственно шевелилась у берега.

– Можно попасть на гору и прямо отсюда. Вдоль берега.

– И что?

– Отловят и выпроводят.

– Там что? Посты, телекамеры?

– Там полиция. Но это полбеды. Там нет ничего тайного. Сюда можно попасть только через паром. С диметрионом. Таможня там.

– А зачем тебе туда?

– Затем же, что и тебе.

– А мне зачем?

– Поймешь потом.

– Что я, монастырей не видел? Был я на Валааме.

– И что?

– Скучно. Монахи от людей шарахаются.

– А что ты там делал?

– Так. По случаю…

Потом они молчали с полчаса.

– Котелок бы.

– Что?

– Котелок бы. Сейчас бы сварили. У меня и чекушечка есть.

– Где взял?

– Заработал… – гордо ответствовал Саша.

– Ах да…

– Котопуза бы взять. Полтинник.

– А за этих сколько надеешься выручить?

– А немец что дал утром?

– Не знаю. Взаимозачет провел.

– Искупаюсь я…

– Давай. На Афоне нельзя.

– Как это?

– Там вообще, с длинными рукавами рубахи нужны. А оголяться нельзя. Смущение и соблазн.

– А телевизор там есть?

– Брат. Телевизора там нет. Нет и радио. Волейбольных площадок нет и домино с шашками.

– А я без радио не засну. У меня под ухом должно шуршать.

– Заснешь. Ляжешь и заснешь.

– А это. В комнате…

– В келье.

– Ну, да. В келье. Чекушечку можно?

– Забудь.

– Ага, – пообещал Саша.

Бычков сдали какому-то старику. Старуха его прошлой зимой умерла, но сам он и родственница, кажется племянница, приняла Пса со товарищем с радостью. Себе он заказал маленьких жареных рыбок, еще гаридес, то есть креветок, и паидаки для Саши.

– Что есть паидаки?

– Паидаки есть отличные бараньи ребрышки. Дешевая и отличная еда. С зачетом бычков выйдет почти даром.

– А уза?

– Уза подождет. Я для тебя попросил ракию, ципуру и метаксу. Все по маленькой рюмочке. И себе тоже. Все – полное говно. Что у тебя за четвертинка?

– Уза. Котопуза сдал, пива выпил и маленькую купил. Впрок. Называется «мини». На этикетке девка в короткой юбке. Я отпил немножко.

– Похмелья не будет, а изжога гнуснейшая. Так всегда, когда к узе привыкаешь.

Обедали долго. Потом пошли отдохнуть…

…Вечером ударил колокол. Пес очнулся и оказался в липкой яви неумолимо надвигающегося. Влажным было все – простыни, одежда, воздух, сон, явь… Саши, конечно же, не было.

Зачем он затеял все это? С рыболовом этим придурковатым, с хождением по кафениям, узери, псаротавернам? Последняя звучанием близка его другому имени. Имени, с которым он сросся, подобно зверю. Вот опять левая рука онемела, и под лопаткой уже не боль, а томительное ожидание развязки. Но не здесь же, не на границе мира и того, недостижимого. Под душем он пришел в себя, смыл липкую грязь, вытерся, посидел в трусах на балконе, оделся для ужина. То есть майку попредставительней, новые джинсы.

Саши на молу не было. В заливе ожили три яхточки, от них наплывала музыка и различались люди на палубах. Наверное, пятница. Вечное время большой сиесты. Он обошел все волнорезы по очереди, потом двинулся вдоль берега, через шатры со столиками. У немца он узнал, что навязчивая мечта его товарища сбылась – он опять взял октопуса. Все это вместе с сеткой прибрежной мелочи он сдал Рати. Это другое заведение, рядом. Пес намеренно не хотел обозначаться у грузинов. Там работали официантами два студента из Салоник – Нугзар и Рати – тбилисские ребята.

Вообще-то происходило нечто. Одни его знали здесь в одном облике, другие – в другом. Как мотылек на лампу в пятьсот ватт. Что-то случилось или случится.

Юная «гречка» вытирала стол за посетителями.

– Позови Нугзара, – попросил он ее по-английски.

– Его нет. Позову другого.

Другим был Рати.

После объятий и воспоминаний он спросил про Сашу. Рати отвел его на кухню. Осьминог был здоровенным. Килограмма полтора.

– Как у него это получается? – спросил его Рати.

– Он рыбак. Больше ничего не умеет и не хочет. На что, интересно, их ловит?

– Мы ему дали маленьких замороженных рыбок.

– Как это дали?

– Он услышал русскую речь, пива выпил, спросил, на что ловят. Дальше ушел и вернулся.

– Скотина. Где он?

– На пляже ищи. Набрал сувлаки, хлеба. Празднует.

Пляж был пуст. Несколько пожилых пар, полотенца, кока-кола, пиво, туристы на веранде. Только на одном из шезлонгов спал, надвинув кепку на глаза, прикрывшись газетой, Саша. Рядом – неистребимая чекушка, то есть двухсотграммовая бутылочка, стилизованная амфорка, пара пивных банок и тарелка из-под шашлыка.

– Сколько снял за октопуса с Рати?

– А… – очнулся Саша, – отдыхаю.

– Дорого продал?

– Котопуза?

– Говори ты правильно. Что ты нас позоришь? Поигрались и хватит. Тебе денег дать? Так я дам. Что ты с бычками этими ходишь?

– Какие бычки? Котопуз. Еле вытащил. Глаза такие добрые. Меня научили, что его нужно сразу по бетону пластать и бить. А мне жалко. Я его так отнес. Опять полтинник. А этот больше. И за быков десятка.

– Хорошо. Утром мы уплываем. Пошли.

– Куда?

– Что куда?

– Сейчас, куда?

– К Рати. Ужинать. Проставляйся.

– А что я-то?

Пес так посмотрел на добытчика, что тот поперхнулся.

В грузинском шалмане сидели часов шесть. Саша никогда не был не то что в Тбилиси, в Сухуми не отдыхал, или там в Поти. Нугзар, оказывается, работал теперь в секретариате Саакашвили. То есть беготню с тарелками в Уранополисе он отложил до лучших или худших времен. До очередного переворота на Родине. Туда же отправилась и учеба в Салониках. Выпили за Нугзара, потом стали вспоминать фильмы Данелия. Рати пересказал своими словами вначале «Афоню», потом «Мимино». Когда ему нужно было отвлечься по делам, пересказывать диалоги продолжал Саша. К полуночи дошли до «Кин-дза-дзы». Потом пели русские национальные песни – то есть строевые и про черного ворона. Никого уже не было под тентами, только горели ослепительно лампы в «духане» и прирастало количество чекушечек. Когда их стало десять, вечер завершился.

Они искали «Македонию» около часа, ежеминутно проходя мимо отеля и не узнавая его. Наконец какой-то грек сжалился над «руссо» и подвел их к запертым дверям странноприимного дома. Только еще долго пришлось искать свой номер, так как дверей было в коридоре пять, и еще нужно было найти этот самый коридор… Работа отдельно, отдых отдельно.

…Он слишком часто стал вспоминать о тех, кого называли объектами. Разные страны, разные города, мужчины, женщины. Никогда не нужно думать о них. Плохой это человек или хороший – он всего лишь объект. Только нужно решить сразу и окончательно, кому ты служишь. Добро, зло, опять добро, еще немного зла. Только не так. Или сдаешься с потрохами Князю Тьмы и знаешь, что будешь гореть в аду, или убиваешь ради того, что называют добром. Ложь во имя спасения, заключенная в пулю или ампулку, в радиоактивную закладку или капельку ртути. Тогда считается, что у тебя есть шанс. Он стал верить в Бога там, в смешной стране, где печеные крокодилы в листьях.

А, может быть, зря он нарушил короткое счастье англичанина? Это опять слоганы из преисподней. Да пропадите же пропадом все эти секреты, сдачи и конфронтации. Ан не пропали.

Ударил колокол.

Пес проснулся сразу. Так бывало, когда приходила опасность. Даже если бы она пришла во время пьяного хождения по городу Неба, он бы почувствовал и протрезвел до состояния, совместимого с борьбой за жизнь.

На первый взгляд, ничего в комнате кардинально нового не произошло. Одежда на стульях, пиво в банке на столе и вода в бутылке. Саша на месте. Сидит на койке своей, читает книжечку. Пес встал, ушел в душ, отринул хмарь и ужас ночи, постирал опять свое исподнее, вернулся в комнату, вспомнил, что чистое сохло на балконе, направился туда, переоделся, сел в кресло.

Солнце тяжелым клубком выкатывалось на господствующие высоты.

Неправильным было то, что попутчик его, невольный и обременительный, но необходимый, не ушел сегодня на мол в надежде взять еще одного котопуза. И более того, он читал книгу.

– Саша!

– Да!

– Ты что там читаешь?

– Молитвослов.

– Что?

В руках у ловца котопузов действительно была та самая книга.

– Где взял?

– Монах дал.

– Какой?

– Обыкновенный.

– Он что, на волнорез приходил?

– А что они, не люди?

– И что?

– Потрендели.

– То есть?

– Я спросил, как оно там?

– Где?

– В монастыре.

– В каком?

– Он из Павла. По-русски так себе говорит.

– А дальше, дальше?

– Ну, я сказал, что мы с хозяином в Пантелеймон двигаем.

– С кем?

– С хозяином.

– Это кто?

– Это ты.

– Так…

– А он сказал, что хозяин у нас с тобой один.

– И кто это?

– Господь Бог.

– А ты?

– Я согласился…

– И потом что?

– Мы сделали ченч.

– Чего?

– У меня еще один котопуз был. И я его Кузьме отдал.

– Зачем?

– В подарок. Им дозволяется. Им мяса нельзя. А по праздникам дозволяются морепродукты. И винца.

– А еще что он тебе говорил?

– Спят они там мало. По три часа в сутки. А так работают и молятся.

– И что думаешь?

– Дело хорошее. Только я не выдержу.

– А тебя просят?

– Что?

– Молиться?

– Я сам хочу.

– Это хорошо. Ты что, в монахи собрался?

– Не… Я так. На всякий случай. Сравниваю.

– Ты верующий, Саша?

– А ты?

– Я тебя первый спросил.

– У нас свобода совести…

Более Пес вести диспут был не в силах. Он только выяснил, что после беседы отец Кузьма подарил Саше Молитвослов на греческом языке. Теперь тот пробовал догадаться, как произносятся слова молитвы, сравнивая их начертание с кратким разговорником из рекламной брошюрки…

– На Афон мы сегодня не поедем, брат.

– Почему?

– Не готов я. С такой рожей в монастырь не пускают.

– Кто, монахи?

Пес тяжело вздохнул.

– Люди постятся, перед этим делом… Себя блюдут. Короче, сегодня – немножко пива, чтоб не подохнуть. И… можно рыбу половить… А, хочешь, вернемся. Не поздно еще.

– А как же дело твое?

– Знать, не судьба. Не пускает меня Богородица.

– Пустит.

– Ты почем знаешь?

– Знаю.

Завтракали омлетом. Саша пил пиво, Пес – фрапе. Примерно час они копались в развалах одежды, сувениров, раковин, декоративных полотенец и посуды.

Пес купил ослика, с седлом, шлейкой, колокольчиком, кнопкой на боку. Нажмешь кнопку и закричит, негромко но противно. Глаза у ослика делал большой мастер. Если бы такой глаз вставить из озорства человеку, предварительно вынув его собственный, то подмены никто бы не заметил. Разве что размером мелковат. Ослик из папье-маше, в семь евро. Дорогой сувенир. Саша разорился на корзинку с раковинами и морской звездой. Поставит потом дома и будет вспоминать причуды судьбоносного сюжета.

Потом Саша не выдержал, и предобеденный час они снова провели на пирсе. Красные черепичные крыши среди платанов, неизбежная башня крепости и с полста лодочек и катерков, качающихся на волнах. Пес задремал на бетоне, положив под голову сумочку и накрыв лицо шляпой. Сон этого часа был коротким, и не было в нем войны.

Потом день продолжился, как и вчера…

После ужина Пес попросил Сашу найти аптеку и купить нечто кардинальное для его сердечной мышцы и артерий. Давление нужно было сбить.

Саша уже вполне освоился в городке и очень быстро обнаружил, что никакой аптеки здесь нет в помине, вернее, она была, но не работала. Покрутившись и прикинув «свои котировки», он отправился к Рати. Тот объяснил, что получить доктора сейчас, по некоторым причинам проблемно, но возможно. И это будет стоить несколько денег. Если они туристы, то у них есть страховка и телефон, по которому можно вызвать доктора. Но все равно это стоит денег.

– Да плевать ему на деньги. Врача мы ждать устанем.

– Правильно.

– Дай таблеток каких.

За таблетками послали девушку «гречку». От себя Рати добавил бутылку дорогого красного вина. По его словам, снимает любые приступы.

Пес лежал в номере, осклизлый от пота и жалкий. Приступили к лечению.

Пес таблетки стал жрать, как будто это креветки, и Саша коробочку отобрал. Первый раз он такое видел. Потом Пес воды выпил литра два и уснул. Храпел сильно и как-то навзрыд. Противоестественно храпел. Саша испугался, посидел рядом, потом успокоился.

Проснулся Пес после полуночи.

На пирсе он искупался в море.

Потом молился про себя. Молитвы этой не было в Молитвослове.

Утром Пес решил оставить ослика в номере, когда настанет долгожданный отъезд на Афон. Он под утро представил себе конвейер ослиной фабрички, на котором одни глаза. Умелые руки гречек монтируют их, клеят, доводят до товарного вида, чтобы и хрусталик, и роговица, как живые. Потом эти живые глаза идут по конвейеру и падают в глазонакопитель.

Саша забрал ослика и полез было за деньгами, но Пес его решительно обсмеял. За всех козлов и баранов заплачено.

– А что ослик? Почему ослик?

– Почитай Святое писание. Поймешь. Очень нужное и своевременное животное. Так что, не пожалеешь.

– Не пожалею, – согласился Саша.

…На следующий день море стало неспокойным и некоторое время возможность прихода парома оставалась проблематичной. Пес успокоился. Они сидели с Сашей у немца и пили кофе с пирогом. Диметрионы получены, списки сверены, законы соблюдены. Наконец пришла весть: паром будет, но до Дафнии. В такую погоду Пантелеймон не принимает.

– Это из-за меня, – прокомментировал Пес.

– Ты-то тут при чем?

– Всегда есть кто-то, кого грехи не пускают, – добавил он.

– Да ладно тебе, – стал его успокаивать Саша, – может быть, это я более отвратный.

– Не льстите себе, товарищ из Каргополя.

На паром пускали по предъявлению паспорта, диметриона и билета. Те, кто купил билет на берегу, в конторке заплатил больше. На борту вышло меньше. Саша все это считал и прикидывал. Наверное, если бы его вырвать из Каргополя, отвадить от рыбалки бесконечной и бражки, приставить к делу и научить тыкать в клавишки, он стал бы достойным членом общества. Как тот туземец. Только у него было другое предназначение.

Суденышко, набитое донельзя, качалось на волнах. Внизу, в каюте для монахов, было не многолюдно. Кто-то пил кофе, кто-то перебирал четки. Буфетчик выдавал тосты с сыром или ветчиной и сыром, пиво, фрапе, воду и пепси-колу. Пес пресек Сашино движение к стойке. На верхней палубе они сели в кресла у левого борта. Моросил теплый дождичек, бросал капли в лицо добрый ветер, проплывали берега полуострова – скиты, монастыри, пещеры, облака повыше и небо еще выше. Краски открытые, композиция лобовая, устойчивая.

– И что это вот слева? – прервал плавный ход путешествия Саша.

– Там люди живут.

– А рыбу там ловят?

– Нет. Впрочем, есть одно озерцо.

– Отведешь. Вот это что, усадебка?

– Это скит.

– Как это?

– Ты отвыкай от сибирского понимания жизни… Это у нас скит – изба рубленая и староверы с обрезами. Так ты все это усвоил.

– Примерно.

– Здесь скит может быть еще круче. Пещера с узким лазом и там матраска или солома. А, может быть, и вот так. Дом, каменный, добротный, с верандой, с кухней, с солнечной батареей, обязательно с огородом и садом.

– Да как же так? Зачем столько?

– А паломников где принять? Накормить, уложить, помолиться?

– И что? Всех принимают?

– На четверо суток. Только не свинячь, и молитвенное правило выполняй с ними.

– А потом?

– А потом договаривайся. Если есть вакансия и надобность, можешь работать. Тебе поесть дадут. Рицинки.

– Это что?

– Это узнаешь. И то не везде и не всегда. Но припасено. Винцо местное.

Саша задумался. Тем временем верхняя палуба почти освободилась, только они и еще несколько мужиков, по разговору – сербов, прикрываясь полиэтиленом, остались наверху.

Потом снова было солнце, поближе к Дафни, и на палубе появился монах с торбочкой, откуда пошли по рукам путеводители по Афону на греческом, на английском, иконки, крестики.

– Кстати… У тебя крест-то есть? – спросил Пес.

– Так оно вышло, что нет.

– То есть?

– Ну, потерял. А потом, все как-то не доходили руки.

– Ты Саня… Как бы мне слово подходящее подобрать…

– А, давай, купим.

– Я тебе сам куплю.

Пес выбрал мельхиоровый крестик с зеленью. В качестве бонуса они получили от монаха брошюрку.

– Отлично. Тут фотографии. И карта. Все понятно.

– Чего тебе понятно?

– Что надо, то и понятно, – опять обиделся Саша и отвернулся…

Паром, естественно, тащил на себе и автомашины, числом в четыре. Один потешный грузовичок «тойоту» и «вольво» – белую и оранжевую. На берегу паслись ослики.

– Нет здесь осликов, – прокомментировал Пес.

– А это кто?

– Мулы. Мулашки. Получаются скрещиванием лошадей и ослов.

– И кто кого скрещивает?

– Это мне неведомо. Не изучал. Не задумывался. Наверное тот, кто больше ростом.

– А что здесь мулашки, зачем? – продолжал упорствовать Саша.

– А затем, что здесь, который век по горным тропам и террасам они таскают грузы. Вьюки. Но продолжать род не могут. Здесь нет никакой твари женского рода.

– Не может быть.

– Пойди, проверь…

Чем ближе паром приближался к берегу, тем более оживали греческие служащие. Те, кто на пароме, не пускали пассажиров к выходу – транспорт прежде. Те, кто на берегу, озадачились той же целью. Наконец, служебные крики и жесты прекратились, машины съехали на берег, монахи, паломники и имитирующие их туристы покинули борт. На берегу заработала таможня. Пес ступил на Святую землю, и Саша последовал за ним.

На берегу административно-полицейское учреждение, пара магазинчиков, кафешка, фантастическое разнообразие автотранспорта. Один из грузовичков, с дверцей на проволоке, очень смахивал на нашу полуторку времен побоища с германцем. Монахи свободны в жестах и поступках – они на своей территории. У них глаза свободных людей. Все остальные – рабы обстоятельств.

– До Пантелеймона, брат, по тропе часа полтора. Пойдем? – спросил Пес.

– Лучше поедем.

Пока ждали посадки, Саша отстоял короткую очередь за тостами и с надеждой посмотрел на бутылки в баре. Пес отрицательно покачал головой. Два высоких стакана с чистой холодной водой получил он совершенно бесплатно, как получил бы их почти везде в Греции.

Пока Саша «сервировал» стол на воздухе, Пес сходил в лавчонку и вернулся с полуторалитровыми пластмассовыми бутылями, где что-то похожее на барбарис на одной этикетке, а на другой не было барбариса – просто вода. При ближайшем рассмотрении оказалось – не барбарис это вовсе, а гроздья виноградные.

– Лимонад?

– Лучше.

Пес уложил бутыли в сумку.

Наконец открылись двери автобуса. Огромная, но уже побитая машина, очень похожая на «Икарус», наверное, возившая в свое время туристов, а потом подаренная братии, вместила всех.

Салон вобрал в себя монахов, паломников, полицейского и просто дедушку. Серпантин мирно уходил под колеса, паломники впились в окна, где чудо несказанное – тончайшие градации дерев, моря, неба, крыш черепичных и мерцания воздуха.

У паломников поролонки свернутые, рюкзачки, карты, схемы и Молитвословы в руках. Планы посмотреть и Старый Русик, и Ивер, и многое другое, ибо более сюда немногие попадут потом.

– Сейчас поворот. Выходим и пешком часа полтора, вниз, – предложил Пес.

– А еще как?

– А еще до Кареи и там автобус в обратную сторону.

– Давай до Кареи.

– Чего так?

– Интересно.

– Дело хозяйское.

Хлад и немота застали Пса, и он задремал, коротко и нехорошо.

КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

«Шестнадцатого июля объект идентифицирован с некоторым опозданием, по фотографии в паспорте при пересечении таможни в аэропорту Салоников. Объект прилетел из Петербурга, вместе с гражданином России Иваном Болотниковым, зарегистрированным в городе Каргополе. Сейчас в Каргополе проводятся мероприятия по выяснению обстоятельств пребывания объекта в этом городе. Одновременно проводятся поиски объекта в Греции».

Проводить какие-то мероприятия в Каргополе себе дороже. Нужно столько людей опросить. А как это сделать? Как прибыл, что делал? Где жил? Как уехал?

До станции Няндома ходят четыре автобуса в день, подгаданные к основным поездам на Москву и Архангельск. Прочие автобусные маршруты крайне нерегулярны, по многим из них сообщение осуществляется три-четыре дня в неделю. У автостанции постоянно дежурят таксисты, готовые везти куда угодно и когда угодно.

К западу от города расположен вполне полноценный аэропорт, но пассажирские перевозки уже давно не производятся. От былого величия остался лишь пожарный кукурузник. Пару раз в год прилетает вертолет с туристами из Петрозаводска.

Городская пристань также не функционирует и наглухо закрыта. Ранее от нее ходил пассажирский теплоход по озеру Лаче до Николы и далее вверх по реке Свирь.

Ну что ему до Каргополя?

Карея или Кариес, как правильно произносится, – столица здешняя. Здесь Протат заседает, то есть парламент афонский. Здесь тропы расходятся в разные стороны, здесь магазинчиков пара и кафе. Здесь «Достойно есть» в местном храме, только Пес не помнит, как он называется.

В кафе греки пьют холодную рицину, здесь провинциальное изобилие. Пес заказывает курицу, перцев острых блюдце, рицины литр. Курица с картошкой – щедро нарублена. У Саши жор, Пес ест с трудом. Потом грек ведет их наверх. Номер, наверное, таким был два века назад: кровати панцирные, внизу подложены доски и пенопласт, как единственная реалия нашего времени. Никакой это не отель, а просто домяра огромный, сложно сконструированный. Может быть, чье-то подворье было. Скорей всего, так. Туалет и душ по евростандарту. Иначе не получить лицензии. Здесь строго. Пес смотрит на потолок, в окно, потом ложится одетый, на правый бок и мгновенно засыпает. Саша идет в душ. Потом в туалет, морщится, опять в душ. Стоит у окна, смотрит, как за окном перемещаются мирские путешественники и монахи. Ему все интересно. Наконец и он устает смотреть на мир в окне, раздевается, ложится и засыпает. Однако проснуться приходится почти сразу. Пес, вот он – сидит напротив, лицо пьяное, глаза красные, раскачивается.

– Слушай, поехали назад!

– С чего бы это? – отзывается Саша.

– Нельзя мне в монастырь.

– Ты погоди отказываться. Завтра день не попьешь и будешь, как огурец.

Пес сострадательно смотрит на Сашу. Потом достает из сумки таблетки какие-то, отщелкивает пару-тройку штук, икает, заглатывает и только потом начинает искать воду. Ее нет. Он сидит, мутно глядя на Сашу.

– Сходи за водой. Лекарство запить.

– Лекарство – это святое.

Когда Саша возвращается через три минуты с баллоном воды, Пес лежит на боку и, вроде бы, спит. Саша укладывается.

– А, – вскрикивает Пес, – воды…

– Да вот же она…

– Ага, да… вот…

… – Вставай, чудь белоглазая.

Приступ, видимо, прошел. Пес ожил лицом. Он принял душ, переоделся. На стуле стоит початая бутылка «Зверобоя», привезенная с собой для подарка в монастыре. Он прогулялся в магазин напротив и открывал теперь рыбные консервы. Банок так примерно шесть сразу. Мидии, кальмарики, скумбрия и еще что-то. Сухари белые. Жизнь продолжалась.

– Сейчас ты не пей. Пойдем в церкву. Тут недалеко, за углом. Помолимся с греками и ты к «Достойно есть» приложишься.

– А ты?

– А мне нельзя. Ты трезвый. Относительно. То есть трезвей меня. От тебя тоже проку мало, но все же шанс есть. Может, хоть чуть-чуть полегчает в жизни. Вот конфетку пососешь, потом рот прополощешь. Нечего иконы орбитом обижать. Водка – это другое дело. Это им привычно. Как нас терпят еще. Времени есть немного, слушай.

Пес стал рассказывать, да так увлекательно.

В прошлом веке было много русских обителей на Афоне. А сейчас русским туда попасть трудно. Последние монахи русские умирали, и скиты отходили к грекам. Пантелеймон находился на грани закрытия, братии оставалось меньше десяти человек. Сейчас человек сто. Надежды на то, что великолепный Андреевский будет возвращен русским, практически нет. В нем греки открыли Духовное училище. Однако, не все так плохо, хотя и достаточно катастрофично. Мы в скит не пойдем, ты его со взгорочка увидишь. Карея – единственный в мире город, населенный одними мужиками. В лавочках продается слесарный инструмент и все, что нужно для храма. А пиво греческое и из Евросоюза. В Карее располагается Протат, где осуществляется верховное самоуправление, суд. Здесь же находится губернатор. Протат составляет кинот и выборный из кинота совет – эпистасия. Кинот составляют антипросопы – доверенные лица, по одному от всех двадцати монастырей. В эпистасию выбирают ежегодно по одному представителю от каждых пяти главных монастырей. Монастыри эти – Лавра, Ватопед, Ивер, Хиландар и Дионисиат. Запомнил?