Текст книги "Пес и его поводырь"

Автор книги: Леонид Могилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

В верхней части, как бы это назвать, не поселка же и не деревни, не населенного пункта… ну, как бы там ни было, возвышался главный храм. Почти на обрыве с трех сторон – стена из серого камня. Рядом с храмом над пропастью нависло красное здание. Они стали спускаться по горной тропе в тени деревьев. Жара и кустарник остались наверху. Красное здание оказалось архандариком. Молодой монах, веселый, кофе варит на плите, лавчонка открыта, у стены, в тени – мужики. Не паломники. Работяги. И не греки.

– Албанцы, – поясняет Пес, – а кто же еще?

Во дворе, под ясным афонским небом их пригласили за стол. Яйца, оливки, хлеб, яблоки, кофе. Саша достал из рюкзака баллон с остатками рицины, Пес кивнул. Вышло по кружке. Монах посмотрел укоризненно, и они быстренько выпили.

– Все. До возвращения с вершины сухой закон, – объявил Пес.

– Кто-нибудь нацедит из баклажки наверху – и нарушишь.

– Если только туристы. Немцы. Но я с лютеранами не пью.

– Я запомню.

Свет волшебный, свет ласковый от разноцветных огоньков лампад и свечей. Как праздничная елка в сумеречной комнате. Как в детстве. Пес с Сашей приложились к иконам, припрятались в свободных стасидиях. На клиросе прибавили огня. Пошла всенощная. Запели греки. Поплыли струи кадильного дыма. Зазвенели бубенцы кадильницы…

Сашу подхватили прозрачные шестерни времен. Он отчетливо загрустил. Немного погодя Пес вывел его из храма. Вставать нужно было рано, требовался отдых. Тем временем во дворе архандарика пили бесконечный кофе албанцы, греки и еще абы кто. Много всякого народа перемещается по горе. Если они здесь, значит, так нужно.

А ночью опять накатила на Пса ненавистная Латвия. Краевед…

… Пуммерс считал все это розыгрышем, прикидывая, кто из коллег мог сподобиться на такое, но пока это ему не удавалось. Лихая шутка. Смешно.

–  Вот отличное начало для рассказа, – продолжил Пес.

–  Неплохое. Мы изучали свежий знак. И наткнулись на совершенно новое городище.

–  Как это так? Вы же занимаетесь наукой этой много лет?

–  Но открытия-то совершаются постоянно.

–  Вы зря зарплату получали, если не знали про целое городище. Вы должны были исползать всю вашу Латгалию, которая, кстати, и не ваша.

–  А, вот уж, извините.

–  Это вы меня извините. Город Двинск захапали.

–  Мы тут жили.

–  Нет, здесь другие жили.

–  Так мне рассказывать или нет?

–  Конечно, рассказывать. Я отвлекся.

–  Всего в трехстах метрах от найденной скалы со знаками оказались рвы, огромные камни, насыпи. Площадь – два гектара.

–  Вот видите.

–  Да это все было покрыто дерном, заросло.

–  Неважно. Продолжайте.

–  Место малонаселенное, лесистое, неровный рельеф, сплошные овраги. В тот день мы дважды проходили мимо городища и ничего не замечали. А потом пошло и поехало. Между двумя оврагами образовалась какая-то насыпь, вроде той, что у дорог, метров в восемьсот длиной, шириной метров до десяти. И все это заканчивалось торчащей в реке скалой. Причем, ближе к реке хребет каменный утолщался. Он стал походить на палицу. Вы из радикалов? Лимоновцы? Жириновцы? Перебор некоторый получается. Я домой хочу.

–  Да бросьте вы…

–  Ладно. Продолжим, а потом, как говорится, сочтемся славой. Для предков места лучше выбрать было затруднительно. Высота городища метров восемь. Оставалось предкам только прорыть ров и все готово.

–  Глядите-ка как просто. И прорыли?

–  Конечно. Ширина рва метров двенадцать, глубина – четыре.

–  Да это же отлично.

–  Что отлично?

–  Отличный укрепрайон получится. Или ров для расстрелов.

–  Вы думаете?

–  Да. Продолжайте.

–  И надо всем этим возвышается Черная скала. Так и назвали это все – Черное городище.

–  Вот этим мы и отличаемся. У нас Белгород, Белград, Белоостров. У вас Черное Городище, Черновцы, Чернобыль, Чернолицин.

–  У кого это у вас?

–  У лютеран, католиков, ливов.

–  Да какой же он католик, Чернолицин? И он ваш!

–  Бросьте вы. Никакой он не наш. Он ваш. Лютеранский.

Эрнест посмотрел совершенно безумными глазами на Пса. Ему по-детски захотелось расплакаться. Ему не хотелось никаких лекций сейчас читать. Ни о каких тайнах истории беседовать.

Пес зевнул и положил пистолет на колени. Эрнест попробовал привстать.

–  Сидеть! Рассказывать!

–  А по какому праву?

–  По праву сильного. Продолжайте.

–  Тогда я продолжу.

–  Вот и хорошо.

–  Лучше не бывает. Городище вряд ли было моложе тринадцатого века. По всей видимости, городище оказалось в этом труднодоступном и не подходящем для сельского труда месте уже после прихода немецких рыцарей и было тайным укрытием и местом возможной обороны. Оно, несомненно, связано с теми древними знаками, что найдены неподалеку.

–  Да вы показываете поразительные способности к логике.

–  Знаете, к каким выводам пришли в Академии наук?

–  Где?

–  В Академии!

–  Это еще при большевиках?

–  Конечно.

–  И что же они решили на партактиве?

–  Камень, который был найден здесь, – тот самый старый латышский камень Мары. В летний солнцеворот, когда приходило время свадеб, люди разжигали здесь костры и бросали цветы в пламя, жертвуя их богам. А святая Мара соединяла руки жениха и невесты и поднимала их над огнем, а дым, как бы их венчал. Вот, смотрите. Крест Наваждения.

–  По моему, просто царапина на камне.

–  Да как же так. Вот и вот!

–  Ну ладно. А это что?

–  Это знак Юмиса, найден в жертвенной пещере ливов возле Светупе. А вот камень с совершенно особенным рисунком. Этот из Виетвалве. Но пока расшифровать рисунок не удалось.

Пес расхохотался.

–  Что, вам опять весело?

–  Согласен. Может быть, это и рукотворно. Просто какой-нибудь мужик ковырял этот камень спьяну. Что они, кстати, тогда пили?

–  Пиво, наверное. Хотите?

–  Нет. Спасибо. Толкуете мне битый час про трещинки на камнях. Вы же прекрасно знаете, что это чушь. Лишь бы зарплату получать.

–  Далась вам моя зарплата. Слушайте дальше! Особенно интересный камень был перевезен в тысяча девятьсот тридцать седьмом году в этнографический музей из Рунденской волости. На довольно большом камне вырезаны в два ряда до сих пор не расшифрованные знаки.

–  Ну вот. Опять не расшифрованы.

–  Самое странное, так это то, что камень невесть сколько лет пролежал на самом дне озера Аудею и был обнаружен при осушении болота. Кстати, много камней уничтожалось в ходе мелиоративных работ. Очень много.

Пуммерс сейчас молился. Он просил свои дорогие камни заступиться за него. Одновременно он просил об этом и Деву Марию.

–  И правильно. Стране нужна была щебенка, – комментировал его рассказ Пес.

–  С вами говорить бессмысленно. Давайте я вас выведу на трассу и посажу на автобус. Скоро автобус будет. Большой, красивый.

–  У вас все? – Пес снова стал интересоваться своим пистолетом.

–  Даже то, как камни расположены на местности, можно многое сказать.

–  У вас тут что, Стоунхенджи повсюду?

–  Ну, нечто…

–  Продолжайте.

–  В Латвии уничтожено столько исторических камней, что этот урон можно сравнить только с потерей Александрийской библиотеки.

–  Это вы сами придумали?

–  Нет. Это цитата.

–  Из Академии наук?

–  Из журнала.

–  Еще что?

–  Можно надеяться, что знаки эти когда-нибудь будут расшифрованы. И мы узнаем много интересного.

–  Да никогда они не будут расшифрованы. Нет там ничего.

–  Это приговор?

–  Это констатация факта.

–  А вы-mo сами кто по специальности?

–  Палач.

–  Прямо, с детства?

–  Да. Мне платили одноклассники, и я приводил приговоры в исполнение. Шучу. Я специалист по Месопотамии, коллега ваш. Про халдеев слышали?

–  А вы как думаете?

–  Я думаю, что нет. Лачплесис, вот предел вашего развития.

–  Да вы шовинист какой-то.

–  Нет, извините. Я совершенно нормален.

–  А я, по-вашему, нет?

–  У вас с местечковостью не все в порядке.

–  С чем?

–  Не важно. Вы про замки что-нибудь знаете?

–  Я же историк.

–  Ну, я бы про замки послушал. Про ваше национальное достояние. Кстати, кто их строил?

–  Крестоносцы, – радостно объявил Эрнест.

–  Так вы пивка попейте еще, и продолжайте.

Эрнест пивом просто подавился, вяло пожевал свой бекон и завел новую историю.

Замки складывались из обширных подворий, обнесенных защитными стенами, где размещались жилые и культовые постройки, а также из замков типа конвента, совмещавших функции крепостей и средневековых монастырей.

Например, в Вентспилском замке, принадлежавшем ордену, крепостной стеной служила наружная стена строения. Со временем замки становились городами или местечками.

–  Вот видите, вы сами сказали.

–  Что я сказал?

–  Вы еще и невнимательный.

–  Валмиера, Кулдига, Руиена, Тукумс. Так они из замков и превратились.

–  В местечки?

–  В города.

–  Да нету вас тут городов. Есть местечки.

–  Да почему вы злой такой?

–  Я не злой. Я справедливый.

–  Я устал.

–  Что-то быстро.

–  Вам, конечно, виднее, но я спать хочу.

– Вы про замки гораздо интересней рассказываете.

–  Чем про что?

–  Про черные камни.

–  Так замки из камней состоят.

–  Не скажите. Камень камню – рознь.

–  Вот в этом вы правы.

–  Хоть что-то хорошее услышал. Меня дома ждут.

–  Подождут да перестанут.

–  Ведь сюда явятся, – с отчаянием произнес музейный работник.

–  А что вы так переживаете? Поучаствуют в дискуссии.

–  Вы про замки послушайте и…

–  Что и?

–  Во внутреннем декоре замков прослеживаются позднероманская и готическая концепция и стилистика, позаимствованные в центрах германской и скандинавской архитектуры.

–  Вот и ладненько. Никогда у этого смешного народца своей архитектуры не было в помине.

Эрнест заплакал по настоящему.

–  Ну что вы, право? Что я сказал такого? А?

–  Не буду я ничего говорить.

Потом долгий монолог по-латышски. Крик. Попытка соединить телефонные проводки. Пес наблюдал все это с интересом.

–  Давайте не будем. – Он дернул за конец провода и снова разбил краткую иллюзию. – Давайте поговорим еще. Вы – умнейший человек. Только под тупого вам косить было очень удобно. Вы, может быть, искренне верите во все эти «исторические» изыски. В Латвию до Урала.

–  Да сами вы с Урала.

–  Вы зачем книжки эти писали?

–  Какие?

–  Учебник истории.

–  Да ваше-mo какое дело? Вы что, по-латышски понимаете?

–  Мне перевод предоставили. Служебный. С грифом – для служебного пользования.

–  А где ваша служба?

–  Начальники… даже не в Москве. Есть еще места и повыше.

–  Ладно. Что теперь?

–  Теперь объявление приговора и его исполнение.

–  А три желания?

–  Да можно, в принципе. Вы курящий?

–  Нет.

–  Выпить тут у вас нечего. Домой позвонить нельзя. В небо звездное посмотреться желаете?

–  Конечно.

–  Нельзя.

–  Почему?

–  Времени не осталось. Помолитесь по-своему. По-лютерански..

–  А потом?

–  Потом узнаете. Три минуты у вас.

–  Вместо трех желаний?

–  Времени не теряйте…

Эрнест просто просидел три минуты, выпучив глаза, и сделал новую неудачную попытку приподняться.

–  Сидите, подсудимый. Объявляется приговор. Вы виновны в фальсификации истории, в написании вредных, растлевающих книжек, в государственной измене и службе оккупационному режиму.

– Все?

–  А вам мало?

–  А теперь послушайте, что я скажу…

–  Нет, не послушаю. Приговор немедленно привести в исполнение.

И Пес прострелил Эрнесту лоб. Тихий звук милосердного выстрела никто, кроме их двоих, не услышал.

Он знал, что ночной автобус на Ригу отходит через полчаса и успел на него вовремя. Билет был куплен заранее.

Он заглянул в Интернет-кафе. Посидел там с полчаса и отправил во все Рижские газеты заявление, в котором говорилось, что накануне, в Даугавпилсе покончено с господином Пуммерсом, вина которого состояла в фальсификации истории в особо извращенной форме, выразившейся в издании лживого школьного учебника. Имя убийцы не имело никакого значения и потому не объявлялось.

… Утром в Межапарке не было ни души. Лицемерный и нудный дождик с помощью злобного какого-то ветра превратил территорию любви и праздношатания в пустыню.

Дюны перетекали, подобно водам. Сосны, березы, ольха, кое-где лишайник и вереск. Он нашел бруснику, набрал горсть и положил в рот. Потом нашел павильончик, метрах в трехстах от места встречи, сел там, взял кофе со сливками.

Он вспоминал прошлый вечер, и не было в нем жалости. Он влез туда, куда его не просили. Выбрал для расправы совершенно безответного мужика. Таких можно было набрать сотню. Так что же, начать отстрел? Чтобы все сошли с ума от страха и недоумения?

Он обозначил всего лишь одну вешку, один край. На другом краю были совсем иные персонажи. До них можно было добраться. Но не стоило. Как-то сам собой сложился другой, очень полезный для общества, вариант. Он нашел себе наполнение досуга на ближайшее время.

Потом он увидел высунувшийся из песка камень. Дюнам этим было лет так тысяч восемь. А камню и того больше. Он нагнулся и разглядел на гладком боку канавки и выбоины. Отчего пришел в хорошее расположение духа.

…Он разбудил Сашу очень рано. Солнце еще не взошло. Где-то рядом ворочалось, за горой разминало невидимые длани. День покажет, каково оно сегодня. Саша сел на койке, протер глаза.

– Идти пора. Я уже умылся. Найдешь там во дворе, где…

– А пожрать?

– Это после утрени. Мы не дождемся. Нужно быстрей выходить. А то жарко будет. Потом мы булки с тобой забыли. С ветчиной. С парома. Помнишь?

– Точно. А они не протухли?

– Американская технология. Мертвечина не тухнет. Подсохли только. Проверено.

Саша вернулся умытый, с грустными глазами.

– Чего ты?

– Горячего хочется. Чайку, супа. Картошечки…

– Наверху, в Панагии очаг есть. Там еду дежурную оставляют. Чай обещаю, макароны какие-нибудь.

– Точно?

– А то. Дойти только.

– Это мы быстро.

Они наполнили два баллона водой из-под крана, вышли за ворота. Метров через двести Саша приметил пенек. Сели завтракать. Плоскую, сухую лепешку с тонкой прослойкой то ли колбасы, то ли чего-то похожего Пес ел с трудом. Их было три и обе другие отошли к Саше. Тот завтракал бодро. Оголодал слегка.

– Котопуза бы скушал сейчас. Горячего, в сухариках…

– Нет. Я бы ягнятинки. С пивом.

– А я бы так посидел. Ну, тронулись.

…Пес посмотрел на солнце. Раннее утро предполагало прохладу и легкость. Ночь – это влага на травах, камнях, лбах спящих грешников и даже перила, раскинутые над Млечным Путем, а именно держась за них будут уходить праведники в горние выси, – свежи. Но сегодня что-то происходило в природе. Тяжелые ботинки Пса тонули в пыли. Ни облачка, ни тучечки. Только там, ближе к вершине, туман, облако мутное и строгое. Тропа пошла сразу вверх. И мгновенно зашевелилась поганая боль, десятком радостных иголок проколов сердце. Он нагнулся, положил обе ладони на левое колено, пот тут же проник в глаза и остался там.

– Ну что, хозяин, – спросил Саша, – вернемся?

Пес посмотрел на него. Пьянь жилистая. Паломник хренов. Зачем все это? Этот дойдет и без него. Он распрямился.

– Каждую большую работу нужно начинать с перекура.

– Недавно курили. И завтракали.

– Это ничего. Покурим.

– Здесь курить нельзя.

– Почему?

– Ты что, Песка? Дом Богородицы…

Вот оно как. Саша оказался удачливым учеником. Все ловит с лета. Если что, отнесет его вниз. Там врач приплывет. Больничка, если успеют. И все… Уж лучше – по-другому.

– Можно тебя попросить?

– О чем?

– Ты расскажи мне что-нибудь про Каргополь. Ты же много знаешь.

– А о чем? У нас много всего интересного.

– Вот, например, тюрьма у вас есть?

– У нас лагеря кругом. Были, есть и будут.

– А в городе-то есть тюрьма? Город без тюрьмы не может.

– КПЗ есть. У ментов и чекистов. А тюрьма… с тюрьмой обхохочешься. Мы идти-то будем?

– Конечно. Мы идем, и ты излагаешь. Дай-ка водички.

Саша развязал рюкзачок, протянул Псу баллон. Пес отвинтил крышечку и отпил три больших глотка, как водки уложил внутрь, жадно и расчетливо.

– У нас много особняков сохранилось. Купцы из всех щелей прут, и торговля именно в них возобновилась. Генетика. В других – организации и ведомства. В Вешнякове, что на Архангельской, артель. На первом этаже. Делают глиняные игрушки. Там же и продают. Наверху – Кукольный домик. Там и была тюрьма. Круто?

– Однако. А куда же возят сокамерников?

– В Вологду. Там ресурс. Там конвой. Хороший.

– Чалился?

– Бог миловал.

– А про конвой откуда знаешь?

– Про него во всем мире знают.

– Идти, однако, надо.

Призрачная прохлада утончилась и исчезла. С небосвода пахнуло возмездием. Пес нашел в себе тот самый переключатель. Щелк, и он зашагал легко, прижимаясь к тени больших камней, сосредоточившись, выбирая оптимальную площадку для стопы, чуть согнувшись.

– Ты как про тюрьму узнал, так побежал шустро. Я тебе про нее всю дорогу буду рассказывать. Все, что читал и в фильмах видел.

– Там все не так.

– Так ты сам-то, сиделый?

– Ошибаешься.

Тропа стала более пологой среди подобий холмов, в терновнике. И вовсе идти нетрудно. Но это ненадолго – и вот уже опять камни и пекло. А Саша, однако, тоже сбавил прыть, боевой задор прошел. Это не по Катунаки шататься, неведомо зачем. Это наверх. Еще через полчаса Пес остановил восхождение, присел под кривым кустом, рядом тяжело опустился Саша.

– Давай.

– Давай, пить не будем. Воды не хватит.

– Воды должно хватить до Панагии.

– Это что?

– Это церковка, пониже вершины на полкилометра.

– Как церковка?

– Там увидишь. И кресты и церковки. И колокольный звон в ушах услышишь.

– Как здоровье?

– Здоровье в порядке, спасибо зарядке.

Саша отпил, потом посмотрел на баллон, еще отпил, закрутил колпачок, сунул остаток в рюкзак. Они пошли, и тут Псу опять стало нехорошо. Не иголки даже, а какая-то швейная машинка прошлась по сердцу. Он опять отдыхал, не садясь, а стоя, положив руки на левое колено. Потом отключил боль, и они снова пошли. И это было правильно, так как начался корявый лиственный лесок, а потом было то, что давно ожидалось – дубовая роща. Они отдыхали под деревом долго, затем Пес встал и отправился на поиски воды. Нашел чашу и сток. Но воды не было. Не судьба. Все, чем пользуются здесь, все, что течет в трубах и по стокам, это сверху. С ледников. Бывает и худое лето. Он вернулся под дуб и положил затылок на теплый ствол, на мягкую кору.

– Давай еще чего-нибудь. Задвигай, – попросил он Сашу.

– Рядом с горбольницей – две развалины. Храмы. Как назывались, никто не помнит. Знают искусствоведы, да отцы.

– Тут ты не прав. Есть люди. Храм нельзя сломать без последствий. Знают. Еще что?

– Каргополь-Лаг. Он в женском монастыре располагался. Большое было управление. Богатое.

– А мужской монастырь был?

– На другом берегу реки.

– А в нем что?

– Склады были, воинская часть, многое другое разное.

– Так городок-то был Богоугодный.

– А ты как думал?

– А ты, значит, Болотников?

– А ты кто?

– А я палач.

– Ага. Сознался…

– Не в чем мне сознаваться. Вот ты представь. Маленький город. Идет палачиха. Жена, стало быть, палача. А с ней все здороваются. Кланяются. Комплименты говорят.

– Какие комплименты?

– Ну, например: «А ваш-то, вчера так ловко рубанул… Так легко головенка соскочила. И кровь удачно брызнула. На рубаху ни капли. Вся в опилки ушла. Большого искусства достиг человек. Как бы в столицу не забрали… Что тогда делать будем?» А она, важная такая, за мануфактурой вышла. Гордится, смотрит значительно.

– Что ты ересь несешь? Сам говорил, что на горе нельзя такое…

– А ты прав, брат. Что там у тебя еще?

– Родники. Великое множество. Чистейшие. А еще – озеро под городом. Сто метров вниз.

– Ходил?

– Спускался.

– Потом расскажешь. А то пить опять захотелось. Пошли.

Под ними были вершины зеленых холмов. Каштановые поросли скрывали в себе сотни троп и пятна скитов и монастырей. Красные, белые, зеленые крыши. Капилляры троп спускались вниз, к заливу… Роща исчезала медленно, одаряя напоследок тенью, покоем. Воду из одного баллона они допили. Рюкзачок Саши совсем полегчал.

Наконец стали появляться знаки – красной краской поставленные метки. Уже не сбиться с пути. Иногда приходилось переходить по краю обрыва, держась за веревку, навешенную надежно и умело. Боль отошла. Путь свободен.

– Я вот спросить хочу, – сказал Саша.

– Спрашивать не вредно. Кстати, за сегодняшний день вам премия. Если дойдем.

– Во-первых, за Святую гору денег не берут. А во-вторых, спросить можно?

– Спрашивай.

– Возле Пантелеймона заметил я три больших дерева в колодце. Из одного корня. Что это и зачем?

– То ли турки, то ли греки убили там трех монахов, сбросили их в колодец и засыпали землей. И из этого колодца выросли три дерева. Из плодов этого дерева делают четки.

– А как оно называется?

– Запамятовал. Есть еще вопросы?

– Нет пока.

– Ну и славно.

А дальше началась опять работа. Щебень под ногами неприязненно скрипит. Впрочем, какое ему дело, кто идет на гору? Значит, есть дело. Найти тень на некоторой части пути было затруднительно. Пес шел, тем не менее, впереди, на своем военном автопилоте, вытирая пот бумажными салфетками, которые прихватил сегодня утром в туалете, и их становилось все меньше. И воды в баллоне становилось все меньше, и они уже не пили ее, а так, слегка отхлебывали. Нужно было не пропустить момент, когда появятся перед глазами белые мушки. Можно получить обморок. Пес прикидывал расстояния до хилого деревца или утеса и, держась за очередной ориентир взглядом, шел. Десяти иголок в сердце не было. Была теперь одна. Острая и такая горячая…

– Саша!

– Я!

– Ты это… Расскажи что-нибудь.

– Что?

– Про рыбкомхоз. Браконьеров… Что хочешь.

– Вернемся, может?

– Нет. Пойдем. Рассказывай… А то мерещится всякое.

– Я про Каргополь.

– Задвигай.

– Когда был основан посад, не знают. В восемнадцатом веке сгорел весь архив. Тогда там чудь резали. Или подале. А в городе отдыхали. Потом князь Глеб Каргопольский в Мамаевом побоище резал татар. Отсюда баран.

– Какой баран?

– На гербе города. «В голубом поле лежащий в огне на дровах баран натурального цвета». Герб дружины.

– Как же баран? Мечи должны быть. Соколы. Шеломы.

– У нас баран. Отстань. Кушать любим. Потому боролись против влияния Москвы на Севере. Москали всех баранов сожрали. У хохлов сало, у нас баранов.

До Панагии нужно было добраться к сумеркам. Такой вот план теперь был. Они пошли. Иногда красные метки показывали в совершенно неудобное место и в кривую сторону. Но когда они пытались пойти по логичной и правильной тропе, оказывались на краю обрыва или в другом тупике. Этот вот кривой путь был истинным и неисправимым. Есть еще один ориентир – крест – примерно на полпути. Или чуть подале. Да еще вот низкорослые сосны, необъяснимо как, добираются почти до вершины.

– Саша!

– Я, Хозяин.

– Чего?

– А кто ты мне? Работодатель. Значит, Хозяин.

– Хозяин у нас с тобой один. Ты добраться наверх хочешь?

– Знамо… Про Каргополь продолжать?

– Нет. Повторяй за мной. «О Пресвятая Дево, Мати Господа Вышняго, Скоропослушная Заступнице всех, к Тебе с верою прибегающих! Призри с высоты небеснаго величия Своего на мене непотребнаго, припадающаго к иконе Твоей, услыши скоро смиренную молитву мене грешнаго и принеси ю к Сыну Своему, умоли Его, да озарит мрачную душу мою светом Божественныя благодати Своея и очистит ум мой от помыслов суетных, да успокоит страждущее мое сердце и исцелит раны его, да вразумит мя на добрая дела и укрепит работати…»

– Длинная молитва. А ты помнишь. Я тоже хочу.

– Это не все. Это половина.

– А вторая?

– А вторая на следующем привале. Что там с водой?

– Вода кончилась. Ты допил час назад.

– Жалко… Ну, пошли.

Пес напоминал себе сейчас эстонского бегуна Хуберта Пярнакиви на матче с американцами, лет как сорок назад. Там тоже жара, обезвоживание и хорошо бы просто добежать. Одного очка не хватает до победы. Бедный парень шатался и падал. Его уговаривали бросить все это занятие, но он добежал. Слава была и почти клиническая смерть. А здесь Саша под боком. Пес покосился на товарища. Саше тоже было не просто. Один бы он взлетел наверх соколом. А вот в ритме Пярнакиви устал. И пить хочет. А пить нечего. С горы, однако, спускались европаломники, в хороших спортивных костюмах. С удобными палками-тросточками, это вам не посох, размеренно и отчетливо. Наверняка у них оставалась вода. Просить не стали. Отчетливая немецкая речь на Святой горе – это хорошо. У наших народов одни христианские ценности. А ересь лютеранскую превозможем. Вот выдался участок тропы почти горизонтальный и длинный. Только вот ведет в сторону. Но потом опять наверх. Белые мушки как-то слишком нетерпеливо закружились перед мутнеющим взором, и он присел, прямо на солнце. Тепло и даже сладостно.

Саша тащил Пса до ближайшей тени метров тридцать. Он уложил его между камнями, расстегнул рубаху, потом долго махал своей кепкой перед лицом Хозяина, создавая иллюзию ветра. Тот открыл глаза.

– Помираешь?

– Не. Так. Озорую. Давай про Каргополь.

Ясное лазоревое небо недоуменно разглядывало их сейчас, кружила неподалеку большая птица и совсем недалеко, только руку протяни, обосновывалось на кручах облако.

– А что у нас там с дорогами?

– Где?

– В Каргополе.

– А. Ну, слушай…

– В хорошем состоянии одна – на Няндому. Купцы городские попросили не проводить через их город «бесовскую» железную дорогу. То есть правление железной дороги предложило купцам откатить, чтобы сделать крюк на Каргополь, они не дали. «Железка» была проложена от Вологды до Архангельска по прямой.

– У тебя эти купцы, как современники. И где ты это все берешь?

– В брошюрках. Века проходят, власть одна. Однако, говорят о какой-то трансъевропейской трассе. Это чтобы мои девки на ней работали. В перспективе этот автобан дотянут до Кирова. Причем, суки, строят. По-твоему, дороги и порты нам нужны?

– Ни в коем случае. Через терминалы и коммуникации все из страны вывезут до самого донца. А что ты там, про девок?

– Да, думаю, на трассу пойдут. Порода такая.

– Что за порода?

– Любознательная. Одна вот влетела.

– То есть?

– Любопытство проявила к члену.

– Как?

– Беременная.

– Это та, которую я видел.

– Ну да. Другая маленькая еще. Впрочем, какая разница.

– То есть?

– Чем возраст меньше, тем любопытства больше. Однако мы разговор затеяли не к месту и не ко времени. Обсудим внизу. Если тебе интересно.

– А откуда знаешь, что влетела? – продолжал интересоваться Пес.

– Жена сказала.

– Домой звонил?

– А то… Я вижу, ты человек добрый. Давай, пойдем. Я тебя поддерживать буду.

– Я сам. Слушай дальше и повторяй.

«… работати Ему со страхом, да простит вся содеянная мною злая, да избавит вечныя муки и не лишит Небеснаго Своего Царствия. О, Преблагословенная Богородице: Ты бо благоизволила еси нарещися во образе Своем Скоропослушница, повелевающе всем притекати к Тебе с верою: не презри убо мене скорбнаго и не попусти погибнути мне в бездне грехов моих. На тя по Бозе все мое упование и надежда спасения, и Твоему покрову и предстательству поручаю себе во веки. Аминь».

– А ты много еще молитв знаешь? – спросил Саша, совершенно подавленный способностями Хозяина к знанию молитвенных текстов.

– Немного, – ответил он, – пошли, однако..

Показалась Панагия. Сколько времени понадобилось для ее строительства и как это происходило, не стоило думать. Время здесь не имело значения. Как и там, у озера. Как и там, в зале тысячи Будд… Пес наконец-то потерял сознание…

… Зал тысячи Будд был погружен в полумрак. Пусто было среди монументов. На этот раз он искал женщину. Гималаи – не самое плохое место времяпрепровождения для мятущейся женской души. Вообще-то убивать лучше всего, конечно, в большом городе. Выбрать место, открыть окно в номере, поставить локти на подоконник, хорошо упереть их, поймать в прицел аккуратную женскую головку, выдохнуть, тронуть спуск. Потом положить оружие, покинуть номер, пройти по коридору, пошутить внизу с консьержем, взять такси, через два квартала выйти, и так еще раза три. Потом автостанция, другой город, аэропорт. А деньги у него давно есть свои. Не нужны ему деньги…

В Бутане нет городов и люди живут в старых крепостях. Толстые, сужающиеся кверху стены, широкие окна. Здесь свои понятия о стратегии и тактике обороны. Ни гвоздей, ни железа. Постройки состоят из блоков. Пазы и выступы, филигранно подогнанные друг к другу. Металл ветшает и стареет, а камень – никогда.

На первом этаже – загон для скота, на втором – жилые комнаты. На третьем – амбар. И стены домов во множественных изображениях фаллоса. Во всех видах и ипостасях. У некоторых членов руки и ноги. Одеяния и головные уборы. Тантризм – штука тонкая. Гораздо тоньше русского похмелья. Как раз для женского воображения. Фаллос отводит беды от дома.

И главное – здесь нет телевизоров. Высокие и крепкие люди. Весь народ в одинаковых шелковых халатах, перетянутых шелковыми поясами. У мужчин, покороче, у женщин подлиннее. Коралловые бусы и браслеты. Бирюза.

Он ел рис с овощами и пряностями и вспоминал тот рис в джунглях, ужины на двоих с Черной Рожей. Здесь, вместо мяса крокодила, приличная свинина в сладком соусе. За всю операцию он не выпил ни капли джина. Легендарное мясо яка ему не понравилось. Вольному воля. Так же как принудительный чай с маслом, молоком и солью.

Объект находился в столице – Тхимпху. Небольшой городок с одной нестрашной улицей и несколькими лавками. Сережки, ожерелья, сабли. Вот саблей-mo он и убил ту женщину. Вполне достойное и соответствующее месту оружие. Металл дрянной, мягкий, но удар получился удачным, она даже не вскрикнула, и кровь алая была неотличима от накидки на ее ложе. Русская сучка, перебежчица… Потом ему пришлось отправиться в Тангсу. Это уже настоящий город. Тысяча жителей, крепость, где находится королевская резиденция. Горная дорога на высоте три километра. В Тангсу получил новую информацию от одного из монахов. Он тогда поразился обширности и разветвленности агентуры. Колоссальнейшая работа длиной в века, когда связь передается через поколения в поколение. Наполовину сданная и порушенная агентура, но все же устоявшая, являлась залогом будущего успеха. Только мудреный русский или хохлацкий мужик, только белорус упрямый или татарин никак не могут взять в толк свою судьбу и предназначение. Только из-под палки, только оголодав и отчаявшись. Да что мы за народ такой?

Информацию он получал в монастыре, где жили астрологи. Информатор предложил ему рассчитать гороскоп, но он отказался. Не верил он в гороскопы.

Улетая из страны, наконец, выпил. Попросил в баре аэропорта Паро тройной джин без тоника и выпил его в полтора глотка. На взлетно-посадочной полосе резвились молодые монахи, еще дети. И опять астролог, со своим будущим. Ах, будущее… Не хотите ли номер в «Агидели»? Не хотите ли реанимацию и спецобъект под Псковом? Новое лицо, новые документы. Земля дракона, земля ливов. Племя темное и послушное. Дюны и сосны. Великая Латвия до Урала. Завтра много работы. Нужно спать. И во сне придет женщина, которой уже нет. Но вместо женщины – Черная Рожа…