Текст книги "Пес и его поводырь"

Автор книги: Леонид Могилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

ЧЕРНАЯ РОЖА

Он не ощущал сейчас грани между сном и явью, и это уже никуда не годилось. И если сейчас он тихо вставал и покидал нору Анны Ивановны, то это не означало, что сие происходит в яви, как не отрицало и того, что очнется он не на диване стареньком, а в парке, на озере или того круче… Но масштабы эти, эти выкройки были мелковаты и, безрассудно перемещаясь по утреннему городу, он никак не мог сложить их в единую ткань. Неизвестно было, где он теперь, так хитро, путано происходило его перемещение.

Лицо озера явилось, предприняв все же долгую жеманную попытку скрыться, заслониться домиками-развалюшками и огородами. Наконец перевернутые лодки и голос великого и ехидного показали, что цель близка. Через минуту-другую кромка, разделяющая иные категории яви и сна, стала кромкой отлива.

Он был здесь один.

Турбаза показалась вдали и, поглумившись над ним несколько, то есть перемещаясь вместе с тем, что находилось на линии горизонта, позволила к себе приблизиться. Из трубы поднималась тонкая струйка светлого дыма.

Дверь хозяйственного блока оказалась открытой, он беспрепятственно миновал первое помещение и оказался в коридоре. Спасатель ночной сидел к нему спиной, в телогрейке и сапогах. Более на нем ничего не было. И даже для темного коридора с неверным предутренним светом он был слишком, нереально черным. Наконец, он обернулся.

–  Черная Рожа!

–  Яволь.

–  Я спокойно сплю на диване, никого не трогаю. Зачем ты пришел? Я хочу назад, к Анне Ивановне.

–  А к девочке Тане не хочешь? Она послаще. Только ты ее деньгами портишь. Много дал.

–  Пойди ты в жопу.

–  Нет проблем. А ты доедешь общественным транспортом.

–  Будет белый день. Я не хочу.

–  Тогда жди ночи и возвращайся другим путем.

–  Что ты здесь делаешь?

–  Печь топлю. Времена на переломе. Вот устроился на работу и подхалтуриваю. В ночную смену очень даже ничего. На щепках – голубое пламя, сезон купаний и любовей закончился. Ночью туман был.

–  Не видел я никакого тумана.

–  Это я тебе во сне устроил комфортное проживание. А на самом деле был. Холодно. Джину хочешь?

–  Ты бы штаны надел. Противно.

–  Все что естественно, то не безобразно.

Но все же он пропутешествовал в комнату, где лежало водолазное снаряжение, и вернулся в шерстяном трико, отчего стал еще кошмарней. При этом умудрился позвонить по телефону и доложить, что все на объекте спокойно.

Он несомненно знал, этот папуас, толк в чудесном служебном бдении.

–  Что ты делаешь? – спросил его Пес, – что это за тетрадка?

–  Это стихи, – скромно ответил папуас.

–  Что?

–  Стихи пишу. Собираюсь в литобъединение вступить.

–  С такими яйцами, как у тебя, примут несомненно. Там – поэтессы перезрелые. Только и ждут тебя. Ну, прочти чего-нибудь?

–  Не хочу. – Обиделся его приятель. – Иди вон там чаю попей и проваливай.

–  Ты вызывал-то меня зачем?

–  Предупредить хотел.

–  О чем?

–  Ты в Каргополь приехал, а не велено было. Теперь туризм свой водный брось. Плохо тебе будет. Сам не знаешь, что случится.

–  А ты, может быть, еще знаешь что-то? Ты скажи? Брат…

–  Ты мне, белопопый, не брат. А теперь тебе пора к твоей Анне Ивановне. Все же пристойней, чем ребенок. Впрочем, есть еще моложе киски. Хочешь, покажу, где дежурят?

–  Сам обойдусь. Звал-то зачем?

–  Давно не видел. Иди.

–  Куда?

–  По берегу так и иди. Там увидишь.

Обратная дорога оказалась гораздо проще. Какой-то безумный ГАЗ-53 с будкой, не могло их быть в природе, уже все сгинули, притормозил. В кабине мужик, обыкновенный, заспанный.

– Закурить нет? – спросил водитель.

–  А ты не…? Только я некурящий.

–  Садись, не сомневайся.

Через полчаса он вышел возле дома Анны Ивановны. Здесь сон странным образом прервался. А, может быть, это произошло еще там, на берегу? Не могут через сны грузовики вот так свободно перемещаться. Он поднялся к заветной двери и позвонил. Послышались торопливые и опасливые шаги.

–  Кто?

–  Я!

–  Господи…

Загремело и заскрипело. Его впустили.

–  Где ты был? И как ушел тихо? А потом…

–  Что потом?

–  Кто закрывал за тобой?

–  Ты, наверное.

–  Неправда. Я спала. Может, ты через балкон убрался?

–  Конечно.

–  Нет, правда?

–  Слушай. Ты сама не помнишь ничего. Я спать хочу.

–  Ты где был?

–  Где был, там меня нет. Выпить у нас есть? Впрочем, я пошел спать. Пока.

Потом она задернула шторы и пришла к нему.

И тогда он опять уснул.

Очнулись они около полудня.

Господин Болотников его, должно быть, обыскался. В отчаяние, наверное, пришел.

А он тем временем с Анной Ивановной отправился на экскурсию. Короткая иллюзия быта. Прошли и церковь, прошли и кафе с названием «Шелковня». Здесь обедала группа и какая-то тетка долго торговалась с официантами. Они присели за столик, выпили чаю с лимоном, более ничего заказывать не стали. Чай в белом бокастом чайничке, вкусный, густой. Если бы Алексей был один, он бы выпил и водки, которую принесли бы в уютном графинчике, грибы бы попросил, клюковки. Клеенчатые скатерти, запростецки все, как в столовке. Это и требуется. Сейчас он не хотел разрушать комфортность и складное построение обстоятельств. Потом был детский парк с качелями и другим кафе – стекляшкой. Ему захотелось и сюда зайти, но совсем недалеко тарахтел автобус.

– Поехали в Ошевенск, в монастырь.

– Да, поехали.

Хмурое небо этого дня глядело на них с недоуменным равнодушием. Алексей сидел у окна, глаза прикрыл, ощущал дорогу, мельтешение бликов на стекле… Они останавливались часто. Вначале у поклонного камня с отпечатком стопы святого, потом был и источник, который находится около озера. В деревне Низ в церковь вошли уже под проливным дождем.

Батюшка в одиночестве отчитывал часы. Анна Ивановна тут же засуетилась со свечками, одну – за упокой и две – за здравие. Николаю Угоднику и Казанской. Сам он постоял просто так, совершенно пустой, вывернутый на такую изнанку, какой в себе и не подозревал. Едва слышная молитва, свечечки, то, что называют полумраком. Кинематограф какой-то. Иллюзион. Он вышел из храма и подождал свою попутчицу на улице. Немного разветрилось, и перед очередным выдохом дождя, перед пеленой тончайшей воздух был чудесен.

По пути к Каргополю дождь опять начался, шел минут пять, и истончился, иссяк, закончился. Мелькнула ненадолго, повисла и уплыла за край леса радуга. Он слушал, вялотекущий рассказ Анны Ивановны. Про беглого рекрута и красивое озеро, про Лядины, где дети ткут половики, делают картины, ткани и игрушки, и про Ошевенский тракт, построенный в пятнадцатом веке без всякой техники. Про неизбежные монастыри и старую дорогу, которой пользуются и по сей день, только немного подсыпая ее песком.

– Ты слушаешь? – спросила она его.

– Ты излагай. Хорошо получается.

– А тебе интересно?

– А то? Потом в «Шелковню» пойдем?

– Пойдем в другое место. Лучше.

– Ловлю на слове.

Дальше пошла неизбежная дурь про снежного человека.

– Несколько лет назад я вырезала из газеты статью о снежном человеке, которого видели у Каргополя. Там раньше были военные части и около одной из них видели снежных людей. Только о них ничего не говорили до тех пор, пока их видели только кавказцы.

– Какие кавказцы?

– Там ингуши служили. Еще какие-то. У нас же в России должны чечены ружья иметь. В Грузии – армяне.

– Ну, примерно так. Теперь иначе.

– Ладно. Я читала статью. Несколько человек пошли на охоту и сидели в глухом лесу, в избушке. Вдруг кто-то стал ломиться в окно. Они подумали, что это медведь. Быстро выбежали на улицу. А снежные люди были уже метрах в пятистах у леса…

Снежным человеком в Каргополе занимался редактор местной газеты Стуков. Он хотел даже организовать экспедицию по его поискам. Однажды он с напарником поехал на рыбалку и их, естественно, нашли мертвыми. Все вещи были на том месте, где остались удочки, а трупы нашли в десятках километров оттуда. Такая вот история.

– А почему, естественно?

– А кому они еще нужны?

– Кроме снежных людей?

– Ну да…

Алексей смеялся долго и заразительно. Ему стало гораздо лучше. Складывался день.

Затем ход ее мыслей и нить рассказа опять плавно перешли на церкви.

– Ладно. Кто еще прославил городок?

– Купец Баранов. Первый правитель Русской Америки. Умер на судне, возвращаясь в Каргополь, и похоронен около острова Ява. Вот какие люди были.

Если прожить здесь год, то можно будет свободно и непринужденно рассуждать о рыбинспекторах и снежных людях на тракте. Открыть кафешку, магазинчик. Забыть все…

Автобус остановился на своем привычном месте. Анна Ивановна потащила его домой, столь определенно и мощно, что сопротивляться было невозможно. А там такое «кафе» произошло…

Выйдя вечером за мороженым и пивом, он в тонких сумерках подошел к своей бывшей школе. Горел свет в окошке сонном, наверное, завуч трудился. Только не школа теперь, а лицей. И номер поменялся. Там, за зданием, должна быть баскетбольная площадка. Обогнув дом своего давнего обитания и познания первого добра и зла, площадку эту спортивную обнаружил. Щиты новые, кольца красные, сеточка на одном надорвана. Город, по большому счету укутался грязью, как одеялом, но там, где нужно, чисто. Он сел на площадке под корзиной, прислонился затылком к стойке, закрыл глаза. Где-то грамоты его, за успехи в спорте и учебе. Наверное, дома. Только дома никакого нет. Родители – на погосте, да и то не на местном. Так получилось. Что с родовыми рамочками и альбомами, он не знал. Это другая жизнь – параллельная, здравая, толковая, кинутая и обманутая. Только возьми какой-нибудь листик или шкатулочку, и нечто возьмет тебя осторожно, прихватит умелыми лапками, приворотное зелье тут как тут, и все… Не в этом спасение. На погостах дорогие холмики. Под ними кости в истлевших или совсем новеньких домовинах. Но надо всем этим небо…

Он направлялся прямиком в преисподнюю. А в огне брода нет. Хотя есть, впрочем, в этом и свои положительные стороны. Полное отсутствие иллюзий.

На многих торговых точках его родного города, которые остались на прежних местах и даже не сменили ориентацию, появились свежие, аляповатые вывески, являющие собой разительный контраст с окружающей действительностью и значительно уступающие в художественном отношении вывескам старым. Более всего от бездарной рекламы пострадал очаровательный особнячок на северной стороне Новой торговой площади.

Дом его, вот он, за углом, на улице с новым названием, хотя она, наверное, заслужила носить и его имя. Как никак, за русскую землю он исправно трудился. Наверное, гораздо полезней он был бы здесь, во внутренних границах. С его-то опытом и навыками. Но не сбылось. И теперь, таких как он, следовало отправить на луга счастливейшей охоты, чтобы не возникло у них соблазна вмешаться в неестественный ход событий. Все бы хорошо, да вот не дают и возвращают. Берут на понт и бросают. Живи, как хочешь, или не живи. А так нельзя. Не по-людски как-то. И не по-свински даже. По-бесовски.

Он совершил и вовсе немыслимый поступок. Вошел в свой подъезд, поднялся на второй этаж, дверь справа. Дверь не его. Сталь. А была деревяшечка, обшитая дерматином. Он и позвонить умудрился. Открыли, не сразу – дядя с пузцом, в майке.

– Извините, – ошибся, – повернулся и пошел.

А стены в парадной не крашены, и жестянка из под пива на ступенях, и окурок.

Прямо напротив двери была большая комната, а направо – его собственная. С игрушками и книжками. Может, и сейчас что-то живо. Он у родителей был один. Надежда и опора… Во дворе скверик. Качели и скамейки. Ну, ничего не изменилось. Только деревья за тридцать лет обрели иные формы. Выросли. Только на первом этаже магазин. Только половина окон на втором за жалюзями. Только из прошлых семей, живших здесь, осталось две или три, а дом пойдет под гостиницу. И все это проделал некто… А класс его, в основном, на кладбище. А одноклассницы его, пылкие и нервные, – матерые тетки. А одноклассников – наперечет. Он знал судьбу их поименно, так как готовил этот приезд, словно боевую операцию. А двигателем «экономического чуда» на местном уровне был некто… Барабанов его фамилия. При чем здесь толщина задов одноклассниц и цирроз одноклассников, и конкретная прибыль? Да в самом прямом. Не на гробах даже топчемся, а на живом еще однокласснике. Он прилег, нетрезвый, в скверике, а мы по нему в банк за кредитом прошли. Чтобы купить чего-нибудь. Еще метров десять жилплощади. А на кой она?

Стоит Христорождественский собор. Древнейшее каменное здание в городе. Врос в землю, так что окна нижнего яруса приходятся на уровень земли. Контрфорсы покрыты черными досками. Как сорок лет тому назад. Новых, точнее исторических, названий он не мог столь быстро запомнить и постичь. В соборе – огромная железная рука, торчащая из стены. Рука эта ранее держала цепь, а на ней – паникадило. Еще там так и лежат, должно быть, небеса, что вывезены из церквей и часовен района. Лежат они штабелями и никого не трогают. Напоминают кое-что, разве. Благовещенская церковь на Красноармейской площади. В ней тридцать окон и все разные. Стены сплошь в белокаменных узорах. Строительные леса. Двойные купола. Выставка «Каргополь-Лаг». Неизбежно и поучительно. Правозащитники-суки должны же кормиться. Копаться в культурном слое. А слой этот еще шевелится. В нем – тот самый одноклассник. Рот листьями грязными засыпало и в гортань веточка боярышника воткнулась…

Вот и Валушки еще живы – кольцо земляных валов, оставшихся от давно сгоревшего острога. Там дома и друганы детства, оставшиеся в деревянных домиках. Пойти и повстречаться. Водки выпить. Да ни за что…

Воскресенская церковь, Троицкая церковь. Он их всех и не помнит, да и не знал, по совести. Руины недостроенного комбината на северной окраине. Что за завод начали строить или бросили живым на пагубу? О прачечной разговор особый. Там ключи бьют под досками. А воды не во всем городе можно получить из крана. Вот и вся разгадка. «Полоскала каргополочка белье». А про остальное у Саши спросить. Только не сегодня. Сегодня город смотрит на него укоризненно. И не спрятаться никуда. Вот только если банально сбежать. Чего на Анне Ивановне его заклинило? Есть ведь еще и кое-кто помоложе. Без капризов и комплексов.

Теперь нужно было снова найти Сашу. Вернуться.

МЕРТВАЯ ГОЛОВА

Поиски Саши оказались короткими и эффективными. Он сейчас на озере донки должен был менять. Слегка пьяный, в заботах о семье и государстве.

Алексей лодку знакомую вначале приметил, потом хозяина судна и подкрался к заветному месту бесшумно. Как на операции. Саша окуня средней величины снимал с крючка, но это у него как-то не очень получалось, а рвать по живому парень не хотел. Наконец, освобожденная рыбина легла в корзину. Саша распрямился.

– Бог в помощь!

– А! Ты откуда?

– Так. Погулять вышел.

– Как вышел, так и уйди.

– Ты не обижайся. Дела тут случились.

– Убил кого?

– Да что ты заладил?

– Исчезать умеешь. Появляться. Интуиция говорит…

– Брат! Ты только не балагурь… Ты в Бога веришь?

– Крест на мне.

– На всех сейчас кресты.

– Не скажи.

– Ладно. Прервем диспут. Как еще из города можно убраться, кроме, как по шоссейке и грунтовкам?

– Только с Божьей помощью.

– То есть?

– По реке.

– Поможешь?

– А в чем дело? У нас, конечно, не отель «Астория»… Или что там еще?

– У меня обстоятельства непреодолимой силы.

– Излагай.

– Есть у меня детская мечта. По реке спуститься… Турист я несостоявшийся. Мертвая Голова меня зовет. Зыркает глазницами.

Саша внимательно посмотрел на небо. И ничего там не увидел.

– Не… Мы плохому не обучены. Ты все же или бандит, или мент-расстрига. А Каргополь – город маленький. Мне еще жить тут. Девок своих поднимать.

– А расскажи про них.

– Одной одиннадцать, другой четырнадцать.

– Так это же счастье.

– Плохой ты психолог. Пальцем в небо. Вот Барабанов сейчас что делает? Не уехал он никуда. Тебя ждет. Наверное, в гостинице. Опять койку снял. Номерок-то свободный, люксовый, ты отхрячил… А в элитной ему дорого. Он жадный.

– Правильно. Он человек законопослушный. Закон велит экономить и ждать. Тогда будут коврижки и дивиденды. А что мне гостиница?

– А вещи?

– Вещи никуда не денутся. Их складируют. Когда я не вернусь. Или вернусь. А можно и по телефону попросить. А как мне в городке не засветиться?

– Это просто. Сейчас спустимся за стеночку, потом по рву. И ко мне домой. Огородами.

– А лодку?

– А лодку я тебе свою не дам. Считай, ее у меня нет. Да и лодка нужна толковая.

– А можно ее поиск сделать конфиденциальным?

– Да что такого у тебя с леспромхозом и толстяком этим?

– Спор хозяйствующих субъектов. Только затруднительно объяснить, чей. Соглашайся, брат, не обижу.

Дом, где квартира Болотникова, сразу за огородами. Подъезд второй, этаж второй. Они поднимаются.

– Благоверная сейчас на службе.

– А девки?

– А кто их знает. Шастают где-то.

Саша накрыл на кухне. Суп гороховый, со свиной копченой косточкой, неизбежные пироги и брага.

Жил Саша просто и чисто. Комнат три и все раздельные. В одной дочки, в другой родители, третья – гостиная. Принадлежности для ловли повсюду, в разной стадии ремонта и готовности. Брага – на кухне, на стенах – ковры, на полке – джентльменский набор книг. Хрусталь в стенке и телевизор в углу. «Панасоник». Все, как у людей. Вот и модели самолетов и фуражка аэрофлотовская. Бывший техник гражданской авиации. И фото на стенке. Юный и веселый Саша. А рядом, видимо, родители. А вот и девки. Что-то промелькнуло и только.

Саша откровенно ерзал, неохотно копаясь ложкой в своей тарелке. Алексей догадался.

– Водки?

– Да я бы мигом. Тут недалеко. Моя самогон вылила.

– Стольника хватит?

– Ага. Еще останется. А, может, бражки?

– Не…

Вот она какая, Родина. Только никакого Саши в своем детстве он не мог вспомнить. Разминулись они чуть-чуть. В разных нишах существовали. А дальше произошло то, чего не должно было произойти. Глядя в кухонное окно, он видел, как Саша возвращался из магазина не один. Очевидно, это была одна из его дочерей. И если это было не галлюцинацией, то шла рядом с ним девушка под условным именем Татьяна.

– Гости у нас. Сидим, кушаем.

Нужно отдать ей должное – виду не подала, прихватила со стола пирога кусок, чаю холодного плесканула в кружку, поморщилась и убралась в свою комнату. Музыку включила. Попсу голимую.

– Отведай нашей.

– Ага, – согласно кивнул Алексей и, не чувствуя вкуса, выпил. Потом, также на автопилоте, похлебал супа, погрыз ребрышко.

Саша пил и закусывал от души…

– Я отвык от цивилизации. Не останусь у тебя, – решил Алексей.

– Как не останешься?

– Да мне так лучше.

– Да не стеснишь ты никого.

– Да я ни о том.

– А познакомиться с супругой? Она знает.

– Попозже. Девки у тебя красивые.

– По одной судишь? Мелкая еще краше. Только дома им не сидится.

– А где они? Что делают?

– Тусуются. Вином попахивают. Но теперь все по-другому пойдет.

– Почему?

– У меня проект есть. Национальный.

– Расскажи…

– Потом. Мне – только денег немного.

– Немного это сколько?

– Немного.

– Звать-то ее как? Старшую?

– Арина.

– Да ты что?

– Жена Пушкина любит. Если бы могла, Ариной Родионовной нарекла бы.

– А ты?

– А что я? Мне мужик в доме нужен. Только где дом-то?

– А где самолеты?

Саша задумался.

– А как же конспирация твоя? Леспромхоз, или что там еще?

– Да кому я нужен? Проберусь потихоньку в номер и лягу.

– Ну, давай.

Когда они выходили из дома, Алексей оглянулся.

…К поиску лодки приступили вскоре, но процесс выбора принял долгий, вялотекущий характер. Лодку выбирали долго. Казалось бы, чего такого? Вон их сколько. И деньги всем нужны. Но нет. Как обрезало. Лодки эти еще родителями сделаны или куплены в большинстве своем. Речь даже не о средствах производства и передвижения. Речь опять же о той самой непостижимой сущности бытия. Продавать отказывались и по рекомендации Саши, и просто по предложению купли-продажи. В одном доме потрачено было рублей триста на «знакомство». Но когда уже стали бить по рукам, хозяин, лет под семьдесят крепкий старикан, внезапно отказался от сделки и, чтобы далее не искушаться, отправился на огороды.

– Вот же болото! – в сердцах даже топнул ногой потомок великого, то ли бандита, то ли предтечи двигателя революции.

– А скажи мне, брат, откуда берутся эти самые болота?

– От сытости и прозябания. А ты как прозреваешь?

Они сидели на берегу реки, ощущая совокупную ущербность. Один – как не принятый местным социумом перекати-поле «гранд турист»; а другой – как отвергаемый родным обществом посредник. Родина не продается. Несомненно, существовал какой-то заговор. Негласное соглашение.

– Кстати, о болотах. Изложи, – попросил Саша.

– Хорошо. Только потом ты мне расскажешь свою версию. По пивку?

– Не хочу.

– Ладно. Тогда слушай. Жило себе среди лесов глубокое и чистое озеро.

– Как Лаче…

– Лаче было совсем другим водоемом. Это уже остаток прошлой роскоши.

– Допустим.

– Утки, гуси, всего много и регулярно. Прилетели, покормились, потом в теплые страны, а на озере круговорот воды, насекомых, рыбы и так далее, и прочее.

– А рыба здесь причем?

– Птицы приносят на лапах икру из других водоемов, семена – БИОС, короче.

– А щуки?

– Что щуки?

– Щуки и судаки птиц ловят за милую душу.

– Это все – часть круговорота. Ничего плохого в этом нет. Птицы не очень шуструю молодь рыб скушают, а хищная рыба квелого и малого утенка. Или гуся. А в воде отражаются ельники и сосняки. Но деревья не вечны. Если их не сводить наукообразно и не взращивать, они падают. Ну, от силы лет двести сосна проживет. Они все плотней и плотней. Под ними накапливается влага. Гниль. И появляется мох. «Сфагнум» его называют. Красивое имя?

– Складно.

– Потом тростник, сабельники, со дна гречишник. Кувшинки. И все это умирает и падает на дно. А ил имеет свойство двигаться в сторону берега. Гнилое – не мертвое. Мертвое то, что в гниль попадет. Душа из него выходит. Душа озер и огородов. И получается нежить. Сладкий сон о светлом будущем. Потом образуются сплавины и ложная суша. Марь. Мох «сфагнум» селится уже на мари и уплотняет ее. Тут и деревья могут прорасти, пуская корни в мертвечину эту. Ива любит такую жизнь. И где она – там полная иллюзия суши. Только покачивается под тобой. В других местах только иллюзия. Ступи – и пропал. Время течет и мох завладевает всей поверхностью озера, давит растения, они гниют, потом будет торф, перегной. Появится вереск. За клюквой пойдут люди. Те, что будут после нас. Или не будут.

– Завтра утром приходи на озеро. Туда, где в первый раз встретились.

– Зачем?

– Лодку пригоню. Вместе нельзя. Ты людей пугаешь. Опять же место это близко к гостинице.

– Неужели?

– Блюдечко из Гжели…

Он встал и быстро пошел, не оборачиваясь.

Веры в успешность предприятия не было, как не было веры в твердое слово друга этих достославных дней. Время, однако, убывало. Был еще шанс воспользоваться попуткой – сплав или другая какая надобность. Но в этом случае свобода передвижения и график ограничивались желанием хозяина. Отстань от плавсредства – и снова блукай, ищи доброго дядю.

Ночь эту он провел в тяжелых раздумьях в гостинице, потом, часов около восьми, он, наскоро умывшись, побежал на озеро. Саша был уже там. Каргополочка маялась в камышах.

… – Первый порог и есть Мертвая Голова.

– Отчего так страшно?

– Много душ там загублено. На хрена тебе вообще-то это все?

– Да заел ты меня вопросами. Не хочу никого видеть. Я же говорил. А так сплавлюсь по реке и все.

– Ты же не речной. Если что, помощь от тебя проблематична.

– Да не пальцем я делан, Саня!

– Ну, ладно. Ты сам решил. Да и воды в этом году хорошо привалило. Много воды. А иначе бы я не пошел. А на Бирючевских порогах лоцмана будем брать. Там я не совладаю. До Волосова домчим и немного далее. Там ты сам по себе, я сам. Сколько заплатишь?

– Ты будешь приятно удивлен.

До вечера укладывались. Взяли – палатку, крупы, подсолнечного масла, водки, чаю, сухарей, десять банок тушенки.

– Ты что, сердечник? – спросил Алексей своего попутчика и рулевого, потрясывая баночками валидольными, которых теперь уже и не сыскать. С навинчивающимися пробками, из дюральки какой-то, мы ими играли в детстве.

– Там спички и боковины коробка. Немного пороха. Всего четыре. Две мне, две тебе. Всегда сухо. Спрячь туда, где держишь баксы. Чтобы не промокли. Я другого способа не вижу. Вернее, не привык.

– Так есть же зажигалки, полулитровая баночка из под джин-тоника подойдет. Туда много чего можно всунуть.

– Ты туда свое завещание всунь. Джин-тоник твой вместе с рюкзаком уплывет, что будешь делать?

– Убедил.

– И еще вот что.

– Что?

– Мобильник твой где?

– А зачем он мне?

– То есть как?

– Кому звонить?

– То есть, как кому?

– Ну, кому? Отдыхаю я. В отпуске.

– Я так думаю, что по мобильнику тебя всегда высчитают. Оттого он отключен и аккумулятор вынут.

– Фильмов насмотрелся?

– Каких?

– Шпионских.

– И их тоже. Ладно. Поплыли. Я просто хотел домой позвонить. Что на день-другой уплыл.

– А как ты собирался? Дома никого не было?

– Ни души. Ладно. Жди.

Саша ушел примерно на час. Докладывался. Вернулся злой.

– Поплыли.

С двустволкой своей он не церемонился. Просто положил на дно, ближе к корме. Патронов коробку, запаянную в полиэтилен, на дно своего рюкзака, а жестянку с боевым припасом расположил в рюкзак Алексея… Два коротких спиннинга, удочка-телескоп, еще одна жестянка с рыбацкими снастями, деревяшки с донками, лопатка. Паспорт в кармане, за отель заплачено вперед и надолго. Прощай, Родина.

…Когда-то в том месте, где буруны особенно охочи до хрупких и неразумных тел странников по водам, не разбирая, кто из них лихой человек, а кто Данила-мастер, или местный флотоводец, из воды торчала белая каменная плита. Работа лоцмана требовалась филигранная и, отчасти, интуитивная. Те, кто ходил по онежским порогам, а Мертвая Голова, по большому счету, и не самый большой кошмар, по слухам, были накоротке с тонкими мирами. А чтобы онежские пороги ввести в промышленный оборот, самые кромешные камни сплавщики взорвали.

– Что же ты делаешь, собака? – спросил Алексей.

– А ты не видишь?

– Сервируешь стол с выпивкой.

– Ты законов и традиций не знаешь наших. Без этого дела в реку не входят.

– Да у вас из дому не выходят без этого дела.

– И входят и выходят. Это все иллюзия. Бери стакан.

– Я на водоеме не пью.

– Это ты на рыбалке, хочешь пей, хочешь спи. А здесь дело мужское. Если не выпьешь, я встану и уйду.

Он подчинился, в два глотка маханул эти сто пятьдесят грамм домашнего вина и заел семужкой. Семужки этой было в Каргополе, что репы на огороде. Избыток. Саша после исполнения ритуала спокойно завернулся в плащ-палатку, лег на бок, ближе к корме и приготовился спать.

– А я?

– А ты греби по малой. Спокойно пока и тихо. Давай помалу. Я читать люблю. Ты меня немного не так конкретизируешь. Я живу тут и под себя не гажу. А все, что попадает в руки про рыбалку, зачитываю до изнеможения. Ну нет самолета, рыбалка есть.

Вот, к примеру, спор о том, что «поймал – отпустил», травмирует рыбу, вызывает у нее стресс, она отказывается нереститься. А чем, скажи мне, у рыбы не стресс, когда ее зюзьгой перекидывают из котла дальше в реку (если маленькая), или на добрые зубы – если большая. Тут прочел про то, как уколотая крючком рыба от стресса скатывается в море, там набирает вес и снова, довольная, еще большего размера, устремляется в реку, радостная и величавая. Запрет продажи сетей? В Америке вводили запрет на спиртное – к чему привело, все знают, в СССР запретили вино – страна рухнула. Отбери у народа рыбалку, тысячи семей распадутся, так как будут мужики по домам сидеть и на глазах у семьи и детей водку глычкать, вместо того, чтобы на природе в мужской компании два дня в стельку упиваться, а потом денек нормально порыбачить да рыбки домой принести.

– Тебе бы, Саня, в правительстве сидеть. Или в телевизоре. Доходчиво говоришь. По-рабочему.

– Самолеты отобрали и рыбу отберут. Браконьерство – это уже другая стезя, это как золото – чем дальше, тем больше охота, азарт, нажива – да еще черти знают, сколько причин – вот корень беды. А не старичок с удочкой или банкой с блесной на подвязке. Про традиционный лов жителей вообще забыли. Чукчи, саамы, вепсы, еще хрен пойми какие удмурты могут заниматься традиционным ловом, а я, понимаете ли, природный Болотников, не могу? Так получается? Избить мужика или пенсионера, которые и так еле сводят концы с концами в это чумное время, ума много не надо. Абрэка бить сразу на месте и сильно, если абрэк. И не объяснять ничего, не пытаться перевоспитать. Безработный, пенсионер, бизнесмен… все получат столько, сколько им причитается, сначала их втопчут в болото, а потом выкинут в реку, в пороги. Я видел таких людей, которые после такого вправления мозгов сказали – да ну его, такую жизнь, буду лучше жить спокойней… И делалось это не нашими инспекторами. Проплаченные лосяры. Волкодавы.

– Тебя бы рыбным министром, Саня, чего ты разразился?

Но Саня уже безмятежно спал. Он произнес монолог такой длины, что количество слов, произнесенных им за десять минут, превышало все, что он сказал, начиная с момента знакомства. Авиатор хренов.

Лодка уже давно покачивалась возле берега, и только оставалось оттолкнуть ее шестом и сесть за тяжелые весла.

Он выгребал под понтонами наплавного моста.

Та, что звалась Ариною, стояла-таки на мосту этом и рукой помахивала. Или ему показалось. Они все на одну фигуру и одеты одинаково. Из мирового сельмага. Униформа такая. С виду разнообразная и вольная, а на самом деле роба. С пупком наружу или без него. Не она это. Русалка. Пьянь юная. Марихуана. Минет за двадцать баков. Но, все же, Родина. А она у нас одна. Ну-ну. Но все же то, что хоть кто-то пришел проводить его в это путешествие, наверное, самое долгое и последнее, радовало. В семье не без урода, а на миру и смерть красна. Водевиль. Не все собрались. Есть тут еще другие люди. Он тоже помахал рукой. И все… Таяли в дымке соборы… Он так долго стремился на Родину, так мечтал о ней, тонул в теплом сне воспоминаний – и все. Хоть бы игрушечку каргопольскую купил. Или мезенскую. И все же глухомань возникла как-то неожиданно. Вот еще был город, хотя бы вдали, и вдруг полная безнадега. Лодка шла, однако, отлично, и весла оказались сбалансированы отменно. Так, в эпитетах и трудах шло время, и было этого времени три часа. Тут-то и возник из под плащины Саша.

– Гребешь? Молодец. Ходко. К берегу давай.

– Зачем?

– А вот за тем, что у Надпорожского погоста будет поворот и быстрина. А речка для маневра уже узка. Можете отдыхать, товарищ.

– Выпить…

– А вот этого нельзя. Начинается дело…

Алексей вздохнул с облегчением и некоторым страхом.

Саша выкурил две «примы». Шум порога не то, чтобы досаждал, но уже различался. Присутствовал где-то рядом. Пустынные берега медленно уходили и истончались. Весла он вынул из уключин и положил вдоль бортов. Начиналась главная работа – шестом.